скачать книгу бесплатно
Записки медбрата, или Как лечат в Америке
Александр Фролов
В книге описаны будни американской больницы, как лечат и как калечат. Есть много ссылок на публикации, которые подтверждают, что всё описанное – это система, а не единичные случаи. Но книга не только о медицине – это взгляд на американское общество из окна лечебного учреждения. Отдельная глава посвящена пандемии ковида. В ней описаны интересные факты, которые прошли мимо внимания российский журналистов.
Записки медбрата, или Как лечат в Америке
Александр Фролов
© Александр Фролов, 2022
ISBN 978-5-0056-1806-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
В книге нет ни одной выдуманной истории, и все события описаны с максимальной точностью, поэтому все имена изменены, за исключением тех случаев, когда есть ссылка на уже имеющиеся публикации. В книге также не указан город и не указаны названия больниц, в стенах которых происходят описанные события. Все совпадения случайны.
Лет за пятнадцать до этого
медики лечили Пушкина, раненного в
живот, как ребёнка, страдающего
запорами. В ту пору ещё верховодили
посредственные немецкие и французские
лекари, а замечательная школа великих
русских медиков только зачиналась.
В. Набоков.
Часть 1.
Как я стал в Америке медбратом
Глава 1. Старший помощник младшего дворника, или Сколько зарабатывают американцы
Представим себе наш обычный научно-исследовательский институт. У всех сотрудников – широкопрофильное образование и университетские дипломы тоже у всех равноценные. И всё бы хорошо, да только зарплаты маленькие. А как обстоят дела с оплатой труда в США? В Америке специалисты широкого профиля обычно получают хорошие оклады, но вот только специалистов таких очень мало. Поэтому структура коллектива выглядит так: специалист с широкопрофильным образованием, которое можно назвать элитным, занимает высокую, хорошо оплачиваемую должность, а ему подчиняются помощники – специалисты с поверхностным образованием и очень узким профилем, которые за маленькую зарплату выполняют ту работу, которую в России традиционно делают хорошо образованные сотрудники. Нужно также отметить, что некоторые помощники ни в чём не уступают по знаниям своим начальникам с условно элитным образованием, но им за знания и опыт всё равно никогда не будут достойно платить, потому что ценность их дипломов искусственно занижена. Это краткое описание системы. А теперь детально рассмотрим, как этот принцип работает в системе здравоохранения.
В России врачи работают и в поликлиниках, и в больницах, и на скорой помощи, и в санаториях; есть школьный врач, и даже на соревнованиях по шахматам тоже должен по правилам присутствовать доктор. А как в Америке? В школах врачей нет; есть только школьная медсестра, да и то не везде. Что касается санаториев, так их в Америке вообще нет. Американец даже представить себе не может, что можно совмещать лечение с отдыхом на свежем воздухе, и всё это под надзором врача. Но зато в системе здравоохранения есть масса узкопрофильных помощников, названия специальностей которых на русский язык можно перевести только описательно. Начнём с самого простого. Мне как-то довелось прочитать в русскоязычной газете «Комсомольская правда в Украине» интервью, которое журналист взял у американского парамедика. Он рассказал о себе, что сперва работал на скорой помощи, затем, согласно перевода, в больнице. В результате парамедик стал врачом из-за ошибки переводчика. Почему бы и нет? По мнению обывателя, парамедик – это врач, который работает на скорой, точно так же, как и кардиолог – это доктор, который лечит сердце. Но нет, и ещё раз нет. Образование парамедика – всего один год, за который он получает минимальные знания. Может, например, отличить симптомы инфаркта от симптомов инсульта и знает, что больному с симптомами инфаркта нужно дать таблетку аспирина и нитроглицерина, а с симптомами инсульта – ничего на месте не давать, а просто отвести его в ту больницу, которая сертифицирована принимать пациентов с инсультами. И всё. В больницах парамедики не работают; их можно встретить только в отделениях скорой помощи при больницах, где их обязанность в основном ограничивается забором крови на анализ из вены. Кстати, в колледжах, которые готовят парамедиков, врачей тоже нет – студентам читают лекции пожарники. Так что парамедики полностью оправдывают своё название: греческая приставка пара- имеет значение «стоящий рядом». Они стоят рядом с медиками в том смысле, что делают общее дело, но не могут с ними равняться по подготовке. Что касается зарплаты, то по уровню доходов, парамедики от роду рядом с врачами не стояли: если семейный врач зарабатывает в среднем 189 тысяч долларов в год, то парамедик – от 32 до 44 тысяч. Больше всего парамедики зарабатывают в Нью-Йорке – 21 доллар и 22 цента в час или 44143 долларов в год. Меньше всего – в штате Северная Каролина – 15 долларов и 46 центов в час или 32147 долларов в год. Цены в разных штатах сильно отличаются. Нью-Йорк – дорогой штат, поэтому и зарплата выше, и минимальная зарплата в городе Нью-Йорке составляет на начало 2019 года 15 долларов в час; в штате Нью-Йорк – 11 долларов. В Северной Каролине жизнь дешевле, поэтому и минимальная зарплата там ниже – семь пятьдесят в час. Официальный уровень бедности – 12144 долларов на одного человека, 16460 на семью из двух человек в год. Для семьи из четырёх человек порог бедности – 25100 долларов в год. То есть парамедики не бедные, но всё же далеко от них по доходам не ушли. Впрочем, кто-то посчитал, что даже такая зарплата – это слишком много, поэтому парамедик работает с помощником, который получает ещё меньше. «Медицинский техник по неотложным ситуациям» – так в дословном переводе называется помощник парамедика, у которого образование ещё ниже – 120 – 150 часов теоретических занятий, а зарплата – от девяти до пятнадцати долларов в час, то есть почти минимальная, в зависимости от опыта работы и дороговизны штата.
Многие удивятся, возможно, даже откажутся верить в то, что я сейчас скажу: «В американских больницах нет или почти нет врачей». Они сидят у себя в офисе и ведут приём больных. То, что называется офисом врача, чем-то отдалённо напоминает нашу поликлинику. Если на приём кто-то приходит в плохом состоянии, врач посылает его в больницу, – не в любую, а в ту, с которой у него есть договор. Затем медсестра звонит врачу и сообщает, что больной такой-то в больницу прибыл, и доктор диктует назначения по телефону – медсестра записывает. Если кого-то забирает из дому скорая, тогда из больницы звонят врачу в офис и получают по телефону добро на госпитализацию. Врач всего лишь забегает в больницу на короткое время – сделать обход своих больных, но не каждый день, после чего сразу же исчезает. За визит врача в больницу больному выставляют отдельный счёт, приблизительно триста долларов. То есть если врач зашёл в палату своего пациента дважды – с пациента шестьсот долларов. Об изменениях в состоянии больного медсестра сообщает врачу тоже по телефону. Притом телефон работает только в одну сторону: врач может напрямую позвонить в больницу, а медсестра врачу – нет. Может только оставить сообщение секретарше, а иногда вообще – только на автоответчик. Врач же может перезвонить через пять минут, а может – и через полдня; может вообще не перезвонить, и такая неопределённость является причиной стресса для медсестры.
Больницы бывают двух типов: обучающие и необучающие, – то есть такие, в которых проходят практику будущие врачи и в которых практикантов нет. После окончания четырёхгодичного теоретического курса в медуниверситете, вчерашние студенты приходят на практику. Эта практика называется «резидентатура», а практиканты – «резидентами», но при обращении к ним уже используют титул «доктор». В дальнейшем в книге мы часто будем использоваться слово «резидент» в смысле «врач-практикант». Так правильнее, потому что жизнь американского резидента сильно отличается от жизни его российского коллеги – ординатора. Итак, сколько зарабатывает резидент? Доктор Сандип Джохар в своей книге Intern пишет, что, когда он был резидентом, ему платили 37 тысяч в год. Столько же получает и рабочий со стажем на заводе, так что, на первый взгляд, оплата практики хорошая, не на что жаловаться. Но далее доктор Джохар пишет, что если разделить годовой доход на часы, которые работает резидент, тогда получится всего 8 долларов в час. В то время минимальная зарплата составляла 5 долларов и 25 центов; столько тогда платили в провинциальном Макдональдсе. В Нью-Йорке, где проходил резидентуру доктор Джохар, в Макдональдсе тогда платили долларов восемь – девять, с учётом того, что жизнь там намного дороже, чем в других городах Америки. Резиденты в других городах тогда получали в районе 32 тысяч в год. Думаю, нетрудно подсчитать, что для пересчёта своего годового оклада в почасовой доход, доктор Джохар взял за основу 88-часовую рабочую неделю. Но некоторые работают и по 100 часов за те же деньги. В 80-х годах резиденты вообще работали по 120 часов в неделю, во что вряд ли готов поверить российский читатель. Сейчас, в конце десятых годов, резидент получает в среднем 55 тысяч в год, но эта надбавка блекнет на фоне цены за обучение, которое тоже сильно увеличилось: выпускник медуниверситета должен за учёбу полмиллиона[1 - Дата посещения 28 февраля 2019. Журнал Форбс. Студенты-медики трезво оценивают своё будущее с долгом в 500 тысяч за обучение. https://www.forbes.com/sites/danmunro/2014/01/30/med-student-gives-sober-assessment-of-future-with-500k-in-student-debt/#4885f90f5b30 (https://www.forbes.com/sites/danmunro/2014/01/30/med-student-gives-sober-assessment-of-future-with-500k-in-student-debt/#4885f90f5b30)], а отдавать нужно с процентами. В публикациях на тему здравоохранения нередко можно встретить избитую фразу: «Резиденты – это хребет американской больницы». Вот так: только окончил университет и до получения лицензии на самостоятельную врачебную практику остаётся ещё три года, а он уже «хребет». Что же тогда сказать про «бесхребетную» больницу, то есть про такую, в которой нет практикантов? Я уже писал, что медсестра может позвонить и оставить сообщение врачу, и затем ждать ответ целый день. Эта ситуация более типична для «бесхребетных» больниц. В больницах, в которых практикуются резиденты, реакция на ухудшение состояния больного, как правило, более быстрая, но эта реакция, напоминаю, исходит не со стороны врача, а со стороны практиканта.
В России врач самостоятельно наблюдает больного. В Америке, как вы уже поняли, в обязанности медсестры входит следить за изменениями в состоянии пациента и сообщать об этом врачу. Другими словами, часть традиционных обязанностей врача лежат на медсестре. Это потому, что оплата труда зависит от образования, и есть тенденция – с целью экономии перекладывать ответственную работу на тех, у кого образование поменьше. Впрочим, медсёстрам тоже очень хорошо платят: начинающая медсестра получает от 45 тысяч в год, с опытом работы – 60 – 75 тысяч. Но такая зарплата не у всех медсестёр, а только у тех, которые гордо носят титул RN. В переводе эта аббревиатура значит «зарегистрированная медсестра». Но есть ещё медсёстры с титулом LPN, что в переводе означает «лицензирована практиковать медсестринское дело». То если одна зарегистрировалась, и поэтому имеет лицензию, вторая лицензионная, потому что тоже прошла регистрацию. Как говорят в таких случаях, что в лоб, что по лбу. Но LPN зарабатывает значительно меньше, от 32 до 48 тыс в год, на том основании, что образование у неё на один семестр меньше. Медсестра с титулом LPN делает всё то, что и и медсестра с титулом RN, если не считать, что есть некоторые совершенно искусственные ограничения. Например, вы уже знаете, что врачи в США часто делают назначения по телефону. И вот звонит врач и диктует: «Парацетамол, 650 миллиграммов, каждые четыре часа, если необходимо». Или ещё проще: «Диета с низким содержанием соли». Медсестра с титулом RN имеет право принять назначение по телефону, а с титулом LPN – нет. Считается, что у неё для этого не хватает базового образования. Здесь логично будет предположить, что если у неё не хватает образования записать назначение под диктовку, то вряд ли у неё достаточно образования, чтобы правильно понять уже написанное назначение, но в Америке не принято так глубоко анализировать систему.
Медсестра с титулом RN имеет право работать и в больнице, и в офисе врача, – это широкий профиль. Но в офис врача таких широкопрофильных, как правило, не берут, потому что им нужно много платить за титул. Чтобы не платить, придумали специальность «медицинский ассистент». С таким дипломом можно работать исключительно в офисе врача, где эти ассистенты делают всё то, что обычно делает медсестра в поликлинике. Их средняя зарплата в 2015 году составила 30590 долларов в год. Эта сумма и близко не стоит с доходом «элитной» медсестры.
В городе, котором я живу, есть несколько больших больниц, одна из которых занимает целый квартал, не говоря уже о филиалах. Странно, но медицинским ассистентам трудно найти работу в нашем городе. Дело в том, что эта огромная и богатая больница контролирует, выражаясь по-нашему, много поликлиник. И вот они решили не мелочиться и стали принимать в свои поликлиники высокооплачиваемых широкопрофильных медсестёр. А медицинские ассистенты остались не у дел, ведь со своей узкой специализацией они больше нигде работать не могут.
Наверное, многие слышали, что в США некоторые получают по несколько специальностей в течение жизни. Конечно, с развитием прогресса многие специальности исчезают и нужно приобретать новую. Но в Америке часто бывает и так, что работа никуда не девается, но в результате бюрократических реформ одних узких специалистов полностью вытесняют и заменяют их по сути такими же специалистами, но только с иной записью в дипломе.
В американских больницах каждое утро у всех подряд берут кровь из вены. Кровь может взять медсестра, но, как правило, этого не делает: поручать эту простую процедуру работнику с зарплатой от 23 до 40 долларов в час – нерационально. Поэтому есть отдельная специальность, представитель которой называется «флеботомист». В русском языке есть термин «флеботомия», что значит «кровопускание». Но нет слова «флеботомист», потому что нет такой узкой специальности, представитель которой умел бы выполнять одно-единственное действие: брать кровь из вены. Зарплата флеботомиста – от 11 до 16 долларов в час или 30 – 31 тысяч в год. Запомним слово «флеботомист», так как оно ещё не раз встретится в этой книге как термин, не поддающейся переводу.
Внимательный читатель сразу вспомнит, что парамедики тоже берут кровь и, возможно, спросит: «Для чего тогда ещё нужны флеботомисты?» Флеботомисты в своей работе имеют право использовать лишь самое простое устройство для забора крови. То, которое используют парамедики, чуточку сложнее. Металлическая иголка находится в середине пластмассовой трубочки. Игла вводится в вену, берётся кровь, после чего металлическая часть выводится из вены, а пластмассовая остаётся. Затем к ней присоединяется другая трубка, закрепляется лентой, промывается физраствором и получается внутривенный катетер. Одним камнем убивается два зайца. Очень удобно. Флеботомисты не имеют право использовать это устройство, и больницы даже не имеют права обучать их этой процедуре, потому что считается, что их базовое образование для этого слишком низкое. Поэтому в больнице флеботомист колет иглой пациента, чтобы взять кровь, а затем ещё раз колет медсестра, чтобы поставить внутривенный катетер. Хотя вроде здравомыслящему человеку должно быть ясно, что если флеботомист умеет найти вену и ввести в неё иголку, не боится крови, то может с успехом освоить и чуть более сложное устройство. Зарплата флеботомиста меньше зарплаты парамедика, потому что образование ниже.
В Америке, как и везде, есть люди с больными почками, и их жизнь зависит от гемодиализа, который они должны проходить три раза в неделю. По нашим понятиям, да и по европейским тоже, в таких центрах должны работать врачи и медсёстры. Согласно штатного расписания, утверждённого Министерством здравоохранения СССР 11 июля 1988 года, в центре гемодиализа должен быть один врач-нефролог на шесть пациентов, но не меньше одной должности на диализный зал. Также предусмотрена одна должность медсестры на три диализных места. В американских центрах гемодиализа врачей нет. Есть только одна медсестра на 12—14 больных. Правда, зарплата у неё хорошая. Но одной ей со всеми пациентами никак не управится, поэтому у неё есть три помощника. «Техник по диализу» – так называется должность помощника. Это человек без медицинского образования. Обучен исключительно обращению с аппаратом «искусственная почка», имеет право настраивать этот аппарат и подключать его к больному. Зарплата – от 11 до 17 долларов в час; и близко не стоит с зарплатой элитной медсестры, не говоря уже о доходах врача, которого там нет. Итак, в России – четыре медсестры с одинаковой зарплатой на 12 пациентов. В Америке тоже четыре работника на 12 больных, но только одина из четверых называется медсестрой и за это звание получает хорошую зарплату, в то время как оплата труда оставшихся троих помощников близка к минимальной. Такое неравенство в зарплате является причиной нездоровой атмосферы в трудовом коллективе. Медсестра с хорошей зарплатой отвечает не только за себя, но и за своих помощников. Помощники в свою очередь, выполняя очень ответственную работу, часто не хотят стараться, потому что не ценят, ни своей работой с низкой зарплатой, ни дипломом, для получения которого нужно учиться всего год.
Во время гемодиализа часто случаются осложнения. В России в таких случаях врач, который хорошо знает больного, на месте. В Америке врача нет, поэтому медсестра вызывает скорую. На вызов приезжает парамедик вместе со своим помощником, но, как вы уже поняли, эта команда не имеет права оказывать врачебную помощь. Медсестра рассказывает им вкратце, что случилось, и они отвозят больного в отделение скорой помощи. В приёмном отделении их встречает другая медсестра, которой они пересказывают, что случилась, которая, в свою очередь, всё это ещё раз пересказывает врачу, после чего врач, который только что выслушал краткую историю болезни, переданную по цепочке, начинает оказывать врачебную помощь. Но краткой истории болезни не всегда достаточно, чтобы оценить ситуацию и принять правильное решение.
На этом пожалуй можно закончить далеко не полный обзор системы помощников. Получают они, как можно заметить, выше уровня бедности, но являются ли они среднем классом? В Америке нет чёткого определения среднего класса, но одно из определений относит к нему семьи, доход которых составляет от 41 до 132 тысяч долларов в год грязными. То есть зарплата медсестры с титулом RN сразу выводит всю семью в средний класс. А вот помощники, которых искусственно недоучили, до этой отметки либо недотягивают, либо безнадёжно отстают. Их семьи могут быть средним классом, только если кто-то ещё в семье работает. Но и у специалистов с элитным образованием другие члены семьи тоже работают, так что все эти помощники по уровню доходов безнадёжно отстают от привилегированных. Нужно отметить, что зарплаты в медицине выше, чем в других отраслях, поэтому кратко опишу уровень доходов представителей тех профессий, которые имеют образование, но чья деятельность с медициной не связана.
Преподаватели колледжей и университетов делятся на две неравные категории: привилегированная категория называется «член кафедры»; вторая категория в дословном переводе называется «преподаватель-адъютант». По публикации издания «Хаффингтон пост», члены кафедры в среднем зарабатывают 84303 доллара в год. Вы уже знаете, что это хороший доход на уровне среднего класса. У некоторых зарплата даже доходит до 100 тысяч. Кроме хорошей зарплаты, есть социальный пакет, который включает в себя медицинскую страховку, оплачиваемый больничный, отпускные и пенсию от университета. Раз в семь лет им положен оплачиваемый годичный отпуск. А самое главное – ни при каких обстоятельствах их не имеют права выгнать с работы. Что касается так называемых преподавателей-адъютантов, многие из них живут в бедности. Работают они только на полставки и зарабатывают от 20 до 25 тысяч в год. Это чуть выше официальной черты бедности. Работать на полную ставку им не позволяют, чтобы не давать социальный пакет: тем, кто работает на полставки, медицинская страховка не положена. Да и работа им не гарантирована: один семестр нагрузка может быть чуть больше, на следующий – меньше. Такие колебания в зарплате переносятся очень болезненно, если учесть, что даже самая хорошая зарплата «преподавателя-адъютанта» чуть выше уровня бедности. «Хаффингтон Пост» цитирует слова преподавателей о своем финансовом положении: «Я прожил целый семестр на жареной картошке с луком. Когда я был студентом, жил лучше, чем сейчас», – говорит один преподаватель. С ним соглашается второй: «Лето – это голодное время. Мои коллеги говорят, что едят сухари с фасолью в этот период, пока им не заплатят. Это по-эксплуататорски».
Права голоса эти «преподаватели-адъютанты» не имеют и со своим мнением никуда не лезут: боятся, что выгонят. Многие из них, чтобы выжить, подрабатывают где-то ещё. Например, я лично знаю американку с высшим образованием, которая зарабатывает на жизнь санитаркой в больнице, (заработки у санитарок невысокие), а для самореализации преподаёт заочникам английский в колледже.
В статистике, приведённой в обсуждаемой статье, указывается, что в 1969 году 78,3% преподавателей были членами кафедры, а «адъютантами» были всего 27,7% соответственно. В 2009 году 65,5% всех преподавателей – это бесправные помощники, в то время как элита составляет всего 33,5%. Согласно другим статистическим данным, элита составляет всего 30%. Положение основной массы преподавателей чем-то похоже на положение сантехника, которого пригласили в офис починить кран: он не становится сотрудником офиса оттого, что ремонтирует в офисе кран; ему должны заплатить за работу, но давать социальный пакет ему не обязаны и его мнение тоже никому не интересно.
Может ли так называемый «преподаватель-адъютант» стать членом кафедры? У некоторых в контракте ясно сказано, что такой возможности у них не будет, даже если они и проявит себя с самой хорошей стороны. А как насчёт тех преподавателей, у которых такой оговорки нет? В книге «В подвале башни из слоновой кости»[2 - В оригинале книга называется In the Basement of Ivory Tower, опубликована под псевдонимом Professor X], в которой рассказывается о жизни преподавателей второго сорта, отмечается, что, когда на кафедре появляется вакансия, декан даже не рассматривает своих «адъютантов» в качестве претендентов на вакантную должность члена кафедры. То есть привилегированная должность – только по знакомству, и в американской культуре в этом нет ничего предосудительного. Даже в книгах на тему: как найти работу, – прямо пишут, что нужно знакомство. Если знакомств нет, нужно познакомится с правильными людьми.
Многим, думаю, интересно узнать, сколько зарабатывает учитель в школе. Учительская зарплата, как и зарплата в любой другой отрасли, зависит от штата. В штате Айдахо оклад начинающего учителя в государственной школе составляет 33745 долларов в год, в Нью-Йорке – почти 45 тысяч. Учитель с опытом работы получает больше 50 тысяч. В частных школах зарплата меньше: если средняя годовая зарплата в государственной школе 50 тысяч то в частных школах всего 36 тысяч. В государственных школах у учителей есть профсоюз и хороший социальный пакет, чего нет у преподавателей частных школ. Но в частных школах работать легче, потому что дисциплина лучше. Как видим, средним классом являются только учителя с опытом работы в государственных школах. Говоря об учительских зарплатах, нужно чётко понимать, что ставка учителя в России – 18 часов в неделю. В Америке у всех школьников с первого по двенадцатый классы по семь уроков ежедневно, поэтому и учитель ежедневно проводит по семь уроков в день, по тридцать пять – в неделю. А подготовка к урокам, написание конспектов, проверка листочков (в американских школах пишут на листочках, а не в тетрадях), – это всё по вечерам. В России у учителя отпуск – два месяца, а каникулы у школьников – три. Таким образом, у наших учителей есть целый оплачиваемый месяц на подготовку и административную работу. У американских учителей отпуск тоже длится два месяца, но учебный год заканчивается позже, где-то 10 июня, и начинается раньше, в августе – в период между 15-м и 24-м числом. (В каждой школе по-своему, единого «дня знаний» нет). Таким образом, если мы разделим оклад американского учителя приблизительно на два, тогда узнаем, какая у него была бы зарплата, если бы он решил работать на полставки и проводить18 уроков в неделю. В таком случае опытные учителя со свистом бы вылетели из среднего класса, а начинающие учителя, особенно в частных школах, вообще оказались бы за чертой бедности, особенно если взять во внимание, тот факт, что у молодых учителей есть долг за обучение в университете. Но в России, повторяю, ставка учителя – 18 часов. Если кто-то берёт себе нагрузку 30 часов – так это считается очень много. «Шесть уроков в день (тридцать в неделю) было бы для нас хорошим отдыхом», – как-то довелось мне прочитать на американском учительском форуме. Про 18 часов даже никто и не мечтает.
Если к урокам добавить время, потраченное на подготовку к ним, тогда у учителя в России получится рабочая неделя 36—40 часов; американские учителя утверждают, что работают по 60 часов в неделю, с учётом времени, потраченного на проверку листочков, написания конспектов и административную работу. Такой рабочий график – отличительная черта многих представителей среднего класса: если у рабочего почасовая оплата труда и больше сорока часов в неделю они, как правило, не работают, то у представителей среднего класса с образованием – оклад, и работают они, пока не закончат свою работу, на что у многих уходит от двенадцати часов в день. (Напомню, что резиденты в больницах могут работать и по сто часов в неделю). Таким образом, если годовой оклад представителя среднего класса разделить на часы, которые он посвящает работе, тогда получим, что реальная почасовая оплата образованного представителя среднего класса не намного отличается от почасового заработка рабочего без образования. Так выглядит уравниловка по-американски.
И так как мы в самом начале упомянули научно-исследовательские институты, скажем, сколько получают учёные в Америке. Эта информация – большой секрет, но я её знаю от бухгалтера, которая много лет проработала в исследовательском отделе крупнейшей больницы. Так вот, научной работой там занимаются китайцы. Они рассматривают в микроскоп ткани подопытных крыс. В начале нулевых годов им за это платили по 30 тысяч в год грязными, (многим чернорабочим тогда платили больше). А их начальники получали по 100 тысяч. Притом эти начальники сами не были учёными: у них были дипломы магистров по управлению. И многие эти магистры постоянно делали ошибки в своих финансовых отчётах. Что касается не китайских учёных, а своих… За своих не знаю, так как в упомянутом отделе их просто не было. А вообще могу сказать, что американская система образования не обеспечивает страну учёными.
Глава 2. Куда уходят деньги?
Обзор американских зарплат будет лишён всякого смысла, если не описать, расходы. Общество чётко разделено на классы, и каждый класс живёт в своём районе: сидящие на социальном пособии живут в трущобах; рядом с ними расположены рабочие районы, в которых живут рабочие с маленькой зарплатой; район рабочего класса плавно переходит в район, в котором живут те, которые уже заявляют свои претензии на средний класс. Есть районы, в которых живёт крепкий средний класс (если помните, разброс по доходам у тех, кого относят к среднему классу, достаточно широкий). К району крепкого среднего класса примыкает район так называемого «верхнего среднего класса». Рассмотрим жизнь каждого класса, начиная с самого низа.
Ещё во времена СССР по телевизору показывали негритянское гетто и рассказывали, как там плохо жить. Но советский телезритель видел джинсы на обитателях трущоб и делал вывод, что там всё-таки не так уж и плохо. Во время Перестройки телевидение прямо навязывало мнение, что уровень жизни в трущобах, по сравнению с нами, якобы высокий. И даже сегодня, в 21-м веке, в рамках информационной войны, в социальные сети время от времени вбрасывают информацию о размерах американских пособий, подталкивая тем самым россиян к выводу, что американское гетто якобы живёт лучше, не говоря уже работающих американцах. А как обстоят дела на самом деле? Трущобы – это прежде всего разгул криминала. В нашей местной газете как-то была опубликована статья, в которой утверждалось, что дети, которые живут в гетто, примерно раз в неделю слышат звуки выстрелов. В той же статье цитировалось интервью с афроамериканской семьёй. Глава семьи расказал, что, когда по вечерам они смотрят дома телевизор и за окном начинается стрельба, они все ложаться на пол. (Стены ведь фанерные, пуля может пробить.) Когда стрельба заканчивается, они встают и дальше смотрят телевизор. Рассказчик описывает данную ситуацию спокойно, без эмоций. Сразу чувствуется, что к этому все привыкли, это для них норма.
Школы плохие. Основная проблема, безусловно, в том, что обитатели гетто к знаниям не тянутся, поэтому на уроках дисциплины нет. Многие просто бросают школу и не получают аттестат. По статистике около двух миллионов американцев не умеют читать. Это, конечно, выпускники школ, расположенных в бедных районах. Но даже если в этой среде и найдётся в качестве исключения ученик, который тянется к знаниям, все равно реализовать свои способности такие ученики не могут. Во-первых, в классе они становятся изгоями. Их обзывают Orio. Так называется печенье, которое с одной стороны белое, а с другой – чёрное. Мол, ты афроамериканец, но хочешь жить как белый, поэтому ты больше не наш, но и не белый. К слову, трущобы есть не только негритянские: деградации среди белых тоже хватает. Но даже если ученик с успехом преодолеет давление сверстников, то всё равно школьная программа слабая. (Она значительно сильнее в школах для крепкого среднего класса, не говоря уже о тех, кто стоит выше этого самого среднего класса).
Что касается питания, существует стереотип, что американские бедняки едят самую плохую еду, потому что не могут позволить себе продукты более высокого качества. Это так, но лишь отчасти: они действительно покупают самые плохие продукты, но это не значит, что они самые дешёвые. В 90-х годах в Америку приезжало много эмигрантов из бывших советских республик, многие из них получали тогда точно такое же пособие, как и американские бедняки. На это пособие наши не жировали, но были сыты, одеты, обуты и даже время от времени посылали посылки и небольшие денежные переводы родственникам. Но американцы на пособии буквально голодают. Их дети часто едят раз в день, да и то в школе за государственный счёт, потому что с мозгами человека, который не умеет читать и считать, быть сытому невозможно. Даже в дешёвом магазине можно купить нормальные продукты, особенно если читать этикетки, и приготовить из них дешёвый, но хороший обед. Но варить они не умеют, хотя времени у них много, ведь на работу не ходят, поэтому покупают всё готовое, а это дорого. Обед у них может состоять из огромной пачки чипсов и бутылки дешёвого газированного напитка ярко-ядовитого цвета, который дешевле Кока-Колы, но всё равно намного дороже чая. Да и чипсы стоят дороже, чем обыкновенная картошка, но картошку нужно почистить, потом сварить и в добавок ещё кастрюлю помыть. Кстати, многие профессиональные бездельники позволяют себе такую роскошь, которую средний класс себе не позволит: они пользуются только одноразовой посудой, чтобы не мыть, хотя у них, в отличие от других, есть субсидия на воду и плата фиксированная, а не по счётчику, как у всех. Что такое уборка жилья они тоже не знают, поэтому в школах для бедных свирепствует педикулёз, или вшивость, если выражаться по-простому.
Медицинское обслуживание для американской бедноты, в отличие от всех остальных, бесплатное. Как их лечат? Об этом, собственно, и вся книга. Могу лишь сказать, что они сильно злоупотребляют бесплатной медициной. В отделение скорой помощи при больнице, в которой я работаю, регулярно, несколько раз в неделю, поступают пациенты с жалобами на то, что их покусали клопы. На Ютубе есть много юмористических коротких мультфильмов о том, как обитатель гетто вызывает скорую помощь по надуманному поводу и просит парамедика отвезти не просто в ближайшую больницу, а именно в ту, в которой, по мнению героя ролика, кормят лучше. Ничего подобного не может позволить себе средний класс. Нередки случаи, когда представитель среднего класса с болью в груди сам садиться за руль и едет в ближайшую больницу, подвергая тем самым опасности и себя, и других участников движения, потому что вызвать скорою ему не по карману. Если вызовет скорую и в больнице ему диагностируют инфаркт миокарда, тогда, страховка, если она у него ещё есть, может быть, и оплатит вызов. Но боль в груди – это ещё не обязательно инфаркт. Обычная изжога иногда может отдавать в грудь и вызывать симптомы, похожие на симптомы инфаркта. В таком случае страховка не заплатит за вызов ни цента, придётся платить самому, а это для многих – месячная зарплата, около трёх тысяч долларов. Но даже если страховка и оплатит вызов, то не полностью. Долларов 800 всё равно нужно заплатить из своего кармана.
С жизнью гетто разобрались. Теперь посмотрим на жизнь рабочего класса. Преступность в районах, в которых живут рабочие, значительно ниже, потому что, если человек работает, у него остаётся меньше времени на всякую дурь. Дома по своей планировке такие же, как и в трущобах, но чуть более ухоженные: если человек ходит на работу, то может следить и за собой, и за своим жильём. Говоря об ухоженности, нужно понимать, что всё относительно. Если в рабочем районе увидите дом, который особо выделяется ухоженностью, значит в нём, скорее всего, живёт семья эмигрантов. Что касается школ, они особенно не отличаются от школ в гетто, потому что рабочий класс в Америке тоже не ценит образование. Хотя дисциплина в школах, где учатся дети рабочих, может быть, чуть-чуть лучше. Но если встречаются такие родители, которые всё-таки хотят, чтобы их дети учились, тогда есть альтернатива: дешёвая, от двух до четырёх тысяч долларов в год, частная школа. Дешёвая в том смысле, что дешевле уже нет, но для рабочего это всё равно дорого. Дисциплина в частных школах хорошая, а значит, есть у педагогов возможность эффективно преподавать. Но эта возможность не используется в полной мере, потому что учебная программа всё равно слабая. За счёт дисциплины школьники осваивают слабую программу лучше, чем учащиеся государственных школ, и становятся конкурентоспособными. Но их конкурентоспособность ограничивается своим социально-экономическим классом. Тягаться с выпускниками школ из зажиточных районов они всё равно не могут, так как учебная программа в таких школах лучше. Расскажу о своём дальнем родственнике-американце, который учился в дешёвой частной школе. Окончив школу, он сразу не получил аттестат, потому что родители не могли заплатить за последний год обучения. Стефану, так зовут родственника, пришлось около года проработать в Макдональдсе, чтобы отдать долг и забрать свой аттестат. В школе он чётко усвоил, что у него гуманитарный склад ума и математика ему не даётся. Но тем не менее решил идти учиться в дорогой частный университет на физический факультет. Ему кто-то сказал, что у физиков в НАСА очень высокая зарплата, поэтому он решил стать физиком. Отучился год, потратил на учёбу 20 тысяч долларов, которые взял в кредит, и бросил университет. Не потянул. Я спросил его, в чём дело. Он начал невнятно жаловаться, что, мол, слишком много формул и задач. Другими словами, в частной школе он даже не получил представления о физике! В университете для него стало полной неожиданностью – узнать, что физика – это по сути та же самая математика, к которой у него нет таланта. Этот урок стоил ему 20 тысяч долларов, которые он отдаёт до сих пор. После неудачной попытки стать физиком, Стефан пошёл в морфлот на четыре года. Долги за учёбу на время службы замораживаются. Находясь на службе, он заочно учился за счёт Минобороны (в Америке так можно) и получил диплом бакалавра по истории. После службы с дипломом бакалавра пошёл на юридический факультет. (На юридический факультет, так же, как и в медуниверситет принимают не со школьным аттестатом, а с дипломом бакалавра). В долг уже не залазил: Минобороны оплачивает учёбу тем, кто отслужил. Но на юрфаке он проучился тоже только год и бросил, потому что узнал, что реальная жизнь адвоката отличается от общепринятых представлений. Считается, что адвокаты – состоятельные люди, которые зарабатывают либо много, либо очень много. Реальность такая, что сразу после окончания университета молодые юристы выполняют работу секретарши в течение нескольких лет. Работают часов по семьдесят в неделю, а зарабатывают от 28 тысяч в год грязными, меньше, чем рабочие. Правда, если проявляют себя с хорошей стороны, быстро идут вверх по служебной лестнице. Что касается больших заработков, которыми славятся адвокаты, то они появляются только после сорока лет. А в молодости нет ни денег, ни времени на личную жизнь; нет и времени на воспитание детей. Да и в средних годах времени нет, потому что хоть и зарабатывают много, но всё равно работают по семьдесят часов в неделю, а то и больше. Поэтому он пошёл на государственную работу в отдел по делам ветеранов. У него – четверо детей, и есть время на семью. Хорошую работу в отделе ветеранов он получил благодаря тому, что отслужил в морфлоте. От идеи больших заработков он отказался, так как понял, что большие деньги в Америке зарабатываются за счёт семьи.
Итак, рабочий класс. Их доход выше, чем у обитателей трущоб, но и жильё в рабочих районах дороже. Рабочий живёт от зарплаты до зарплаты, потому что тот дополнительный доход, который у него есть по сравнению с сидящими на пособии, он отдаёт за то, чтобы жить не в трущобах с запредельным уровнем преступности, а рядом.
А теперь посмотрим, как живёт тот самый средний класс, который является основой общества. Прежде всего, нужно уяснить, что большинство американцев, по некоторым данным семьдесят процентов, живёт от зарплаты до зарплаты, и притом не имеет значения, какая зарплата – маленькая, средняя, большая или очень большая. Дело в том, что система устроена очень хитро: чем больше зарабатываешь, тем больше должен. Опишу два показательных случая, о которых мне довелось прочитать. Санитарка в доме престарелых, зарплата небольшая, долларов одиннадцать в час, пошла учиться в колледж, совмещая работу с учёбой. После окончания учёбы, она стала медсестрой и её зарплата выросла в два раза. Но денег стало не хватать, хотя раньше, когда зарплата была в два раза меньше, хватало. Дело в том, что когда она была санитаркой с маленькой зарплатой, получала от государства субсидии на жильё, садик; была бесплатная медицинская страховка. Но когда зарплата увеличилась, субсидии забрали. В статье не было указано семейное положение бывшей санитарки, но, очевидно, она мать-одиночка.
Или описанный в прессе такой случай. Рабочий с зарплатой двенадцать долларов в час попросил своего начальника уменьшить зарплату до девяти долларов. Ситуация выглядит курьёзно, если учесть, что американцы обычно просят начальников поднять зарплату. На самом деле всё продуманно. На зарплату двенадцать долларов в час рабочий не может позволить себе медицинскую страховку, а бесплатная от государства тоже не положена, так как двенадцать долларов – это, по мнению, государства слишком много. Но при уменьшении почасовой зарплаты на три доллара, ему автоматически становится положена бесплатная страховка плюс различные субсидии.
На налоги у среднего класса уходит примерно двадцать процентов зарплаты: федеральный налог – десять процентов, семь с половиной процента – в пенсионный фонд, пять процентов – налог штата, два-три процента – городской налог. (Городской налог и налог штата могут отличаться в зависимости от места жительства). Эти налоги финансируют медицинские услуги только для самых бедных. Средний класс должен страховку покупать. Когда она у меня была, я платил за неё на семью из пяти человек процентов десять от зарплаты, но есть семьи, которые платят больше. Зависит от места работы. Цена страховки к зарплате не привязана, значит мои помощники с меньшими доходами за такую же страховку платят двадцать процентов от зарплаты. Но одной страховкой дело не обходится: на зубы и глаза – страховки отдельные, так что для того, чтобы полностью застраховать своё здоровье, нужно три страховки, но и они не спасают от дополнительных расходов в случае болезни: страховка оплачивает не всё лечение, а только восемьдесят процентов, причём первые две тысячи не оплачивает вообще. Таким образом, если больница выставит счёт десять тысяч за несколько дней лечения, тогда придётся выложить из кармана две тысячи плюс двадцать процентов от восьми тысяч. То есть за самое простое лечение придётся доплатить месячную зарплату. Если болезнь серьёзная, вроде онкологии, тогда счёт может запросто превышать и сто тысяч, в дополнение к ежемесячным страховым взносам. Вот почему шестьдесят процентов всех банкротств в США – из-за долгов за лечение.
Дома в районах, в которых проживает средний класс, – дороже жилья, в котором живёт рабочий класс, а значит банкиры больше получают денег в виде процентов за ипотеку, дороже страховка, которая при покупке жилья в кредит обязательна. В дополнение ко всему – налог на недвижимость. В рабочем районе нашего города этот налог составляет около полутора тысяч в год; слабый средний класс платит тысячи четыре; крепкий средний класс платит около восьми тысяч; в элитном районе, в котором проживают солидные бизнесмены и врачи, дома стоят два-три миллиона, а налог на недвижимость – до сорока тысяч. В среднем американец работает полтора месяца в год, чтобы заплатить этот налог.
Школы финансируются государством, но не полностью: часть средств они получают из городского бюджета. Поэтому чем дороже район и выше налог на недвижимость, тем лучше школы. Другими словами, за хорошую, на первый взгляд, бесплатную государственную школу нужно ежегодно доплачивать круглую сумму в виде налога на недвижимость. Кого не устраивает государственная школа, может послать детей в частну. Такая школа будет стоить тысяч десять в год, но программа там лучше, чем в частной школе за две тысячи.
То же самое можно сказать и про полицию: в зажиточных районах они лучше следят за порядком, потому что получают дополнительное финансирование из налога на недвижимость.
Дома у среднего класса более уютные, более комфортабельные по сравнению с теми в которых живут всякого рода помощники со скромной зарплатой. Но не уют является решающим фактором при покупке дорогостоящего жилья. Главный мотив – личная безопасность и приличная школа для детей. Если бы в рабочих районах были бы хорошие школы и низкий уровень преступности, многие предпочли бы комфорту более дешёвое жильё, и не жили бы от зарплаты до зарплаты.
В любом американском колледже в курсе психологии изучают пирамиду потребностей Маслоу – американского психолога русского происхождения. Согласно этой пирамиде, базовой потребностью человека является потребность в еде, воде, тепле, отдыхе. Когда человек сыт и одет, на первый план выходит безопасность, – это вторая потребность. Ради безопасности кто-то устанавливает железные двери, кто-то – дополнительные замки. Но всё это – одноразовое вложение денежных средств. В Америке же хорошо поняли пирамиду потребностей человека, поэтому общество устроено так, что все его члены, начиная от рабочего и выше, отдают львиную долю своих доходов, на первый взгляд, за более комфортное жильё, а на самом деле – за безопасность.
Итак, средний класс – каким мы его себе представляем? Средний класс – это костяк общества, который выполняет важную для общества и страны работу. Их за это уважают и в знак уважения хорошо им платят, благодаря чему у среднего класса нет серьёзных финансовых проблем, но есть финансовая независимость, есть возможность растить детей. Россияне с низкой зарплатой считают, что именно такая жизнь должна наступить, если их доходы вырастут. На самом деле далеко не все американцы, которые выполняет важную работу, получают хорошую зарплату, потому что их искусственно причислили к разряду помощников. Те же, которым платят достойно, сидят по уши в долгах и работают по двенадцать часов в день. В отпуск ездят на океан, но, как правило, больше одной недели отдыха на берегу позволить себе не могут. Гарантированный декретный отпуск – шесть недель. Если уйти в декрет немного раньше, тогда после рождения ребёнка молодая мама имеет в своём распоряжении то, что осталось от шести недель. Поэтому беременные работают до последнего дня. В больших компаниях, правда, декретный отпуск может быть три месяца, но это дополнительное время – по милости работодателя. Сидеть дома за свой счёт мало кто может, потому что рождение ребёнка не предусматривает никаких поблажек с выплатой ипотеки или кредита за учёбу. В результате нет прироста населения среди среднего класса. А вот у обитателей гетто картина другая. Бесплатное медобслуживание и пособия на каждого ребёнка. Чем больше детей – тем больше пособие. В их среде население растёт за счёт рождаемости. Государство кормит этих детей, но хорошим образованием не обеспечивают поэтому, когда дети вырастают, не становятся продуктивными членами общества. Средний класс, который может собственным примером привить трудолюбие своим детям, не имеет возможности их родить. Вот почему Америка при населении 310 миллионов и дальше остаётся зависимой от притока образованных или просто трудолюбивых эмигрантов.
И тем не менее американцы стремятся быть в числе среднего класса. Не ради финансовой свободы, которой у среднего класса меньше, чем у обитателей гетто, а ради безопасности, ради привилегии жить подальше от этого самого гетто. А также ради возможности послать своих детей в школу, которая чуточку лучше, чем та, в которую посылают своих детей, стоящие на социальной лестнице на одну ступеньку ниже. Но надо понимать, что в тех школах, которые считаются хорошими, программа всё равно намного слабее, чем в обычной российской школе.
Глава 3. Закон Эмилии и дело акушерки Фриды Миллер
Мы уже знаем, что помощники бывают двух типов: первый тип – это те, которых обучили выполнять какую-то работу, но базовое образование у них отсутствует; второй тип помощников – это образованные люди, хорошие специалисты своего дела, чьё образование искусственно недооценено и на этом основании им пожизненно недоплачивают. Теперь посмотрим, что может случиться, если образование у помощника отсутствует.
Первого марта 2006 года в одной из известных детских больниц скончалась двухлетняя пациентка Эмилия Джерри. Когда девочке было полтора года, врачи обнаружили у неё опухоль величиной с грейпфрут и диагностировали рак желточного мешка. Страшный диагноз, но врачи обнадёжили, заверив, что этот вид рака является полностью излечимым. И действительно: после операции и курса химиотерапии от опухоли не осталось и следа. Три рентгенолога посмотрели снимок МРТ и ни один из них не обнаружил даже шрама на том месте, где была опухоль. Онколог сказал, что нужна ещё одна доза химии для гаранти, чтобы убить отдельные раковые клетки, если таковые ещё остались, и можно идти домой. Воскресенье 26 февраля был самым обычным днём. Ничего не предвещало беды. В 16:30 к маленькой пациентке подключили капельницу с последней дозой лекарства. Неожиданно девочка стала жаловаться на сильную головную боль, началась рвота. Когда прибежала медсестра, девочка уже была без признаков жизни. Её начали реанимировать, срочно перевели в отделение интенсивной терапии, но несмотря ни на что, первого марта пришлось отключить аппарат искусственной вентиляции лёгких. Что стало причиной столь неожиданной трагедии? Лекарство, которое вводили в вену, должно было быть приготовлено на основе физраствора, химическая формула которого NaCl 0,9%. Но когда проверили, оказалось, что в той злополучной дозе концентрация натрия хлорида была 23,4% вместо положенных девяти десятых. Произошла грубейшая ошибка при приготовлении лекарства. Если бы умершая девочка была бы из простой семьи, родителям дали бы компенсацию и на этом дело бы закончилось. Не знаю, кто её родители, но они знали, как сделать так, чтобы дело не замяли. В результате всем стали известно, что приготовлением лекарства в аптеке престижной больницы занимаются не фармацевты с высшим образованием, а помощники фармацевта, у которых за спиной только школа. В России школьники изучают химию, биологию, физику, математику на высоком уровне. Но тем не менее мы понимаем, что старшекласснику такую работу поручать нельзя. В американских же школах вышеперечисленные предметы либо вообще не изучаются, либо изучаются поверхностно. Таким образом, реальное образование помощника фармаколога со школьным аттестатом соответствует шестому, максимум седьмому классу российской школы. И вы уже знаете, что учебная программа в школах для бедных слабее, для зажиточных – сильнее. Выпускники хороших школ, как правило, не работают помощниками, а идут в университет и получают приличное образование. Так что допустившая ошибку помощница закончила, скорее всего, плохую школу.
В тот злополучный день в аптеке кончился физраствор, и помощница вместо него использовала то, что было под рукой. А под рукой оказался 23-процентный раствор натрия хлорида. Формула обоих растворов одинаковая, только концентрация разная, но, по логике шестиклассника, это несущественно. Во время разбирательства эта помощница заявила, что не знала, что передозировка натрием хлорида, то есть обычной солью, может привести к смерти. Другими словами, она не знала основы основ!!! Почему концентрация натрия хлорида в физрастворе составляет именно девять десятых процента, она не знала. Что может быть, если эта концентрация ниже или выше, она не понимала! Фармацевт должен был проверить работу своей помощницы, но не проверил, за что получил полгода тюрьмы и полгода домашнего ареста. Недосмотр фармацевта в некоторых публикациях объясняется тем, что дело было в воскресенье, и в аптеке было меньше работников, чем обычно, все работали без перерыва на обед. К тому же назначение на эту дозу, которая стала смертельной, поступила от врача с пометкой «срочно», поэтому её и приготовили в спешке. По моему личному мнению, никакой срочности не было. Скорее всего, семья хотела забрать девочку из больницы как можно скорее, поэтому и решили ускорить дело с последней дозой. Может быть, ради простого смертного никто бы не стал торопиться. Тот факт, что фармацевта посадили, тоже косвенно указывает на то, что родители – люди непростые: обычно в Америке за медицинские ошибки не сажают, но адвокаты этих родителей статью для фармацевта всё-таки нашли.
Чтобы не быть голословным, приведу такой пример того, как легко уходят от ответственности виновыне. В одной из больниц Сиэтла после операции умерла женщина из-за того, что во время операции ей вместо лекарства ввели в вену антисептик, то есть моющее средство, которым дезинфицируют операционную, которое набрали в шприц из банки без этикетки. И никого за это даже с работы никого не выгнали. Просто того, кто это сделал, направили на дополнительные курсы повышения квалификации. Больница заявила, что это якобы был системный сбой, а не индивидуальная ошибка. До этого использовали антисептик коричневого цвета, затем перешли на другой, бесцветный, который очень похож на лекарство, с которым его перепутали. И персонал, дескать, ещё не знал, что больница перешла на бесцветный антисептик, а значит, никто лично не виноват. Но какого цвета ни было бы моющее средство, его нельзя, во-первых, хранить в ёмкости без этикетки, во-вторых, нельзя пользоваться жидкостями из ёмкости без этикетки. Это даже не ошибка, а явная преступная халатность.[3 - Spokesman Review, 24 ноября 2004 года. Женщина умерла после ошибочной инъекции.http://www.spokesman.com/stories/2004/nov/24/woman-dies-after-hospital-injection-error/ (http://www.spokesman.com/stories/2004/nov/24/woman-dies-after-hospital-injection-error/) Дата посещения 1 июня 2019 года.]
Но вернёмся к случаю с Эмилией. Помощницу фармацевта просто выгнали с работы. Потом проскочила информация, что она дальше работает по той же специальности в другой аптеке.
Семья умершего ребёнка также добилась того, что в 2009 году в штате Огайо был подписан закон, который требует, чтобы у помощников фармацевта было двухлетнее образование. Этот закон неформально называется «закон Эмилии» в память об умершей пациентке.
Тринадцать лет прошло со дня трагедии. Отец Эмилии продолжает борьбу. Дело в том, что «закон Эмилии» распространяется только на штат Огайо. В других штатах по-прежнему можно брать помощников без минимального образования. Отец Эмилии борется за то, чтобы подобные законы были бы приняты и в других штатах. Пока безрезультатно…[4 - Официальный сайт Фонда Эмилии. Дата посещения 9/4/2019https://emilyjerryfoundation.org/ (https://emilyjerryfoundation.org/)]
Надо отметить, что средняя зарплата фармацевта в больнице – 133 тысячи долларов в год грязными. Зарплата помощника фармацевта – всего 31 тысяча. Понятно, что, если бы не было этих низкооплачиваемых помощников без образования и приготовлением лекарств занимались бы только дипломированные специалисты, о зарплате на уровне верхнего среднего класса речь бы не шла. Правда, после окончания фармацевтического факультета у молодого фармацевта в среднем долг за учёбу – 163 тысячи, которые нужно отдавать с процентами. Правила «чем больше зарабатываешь, тем больше должен» никто не отменял.
А теперь рассмотрим, что может случиться, если специалист обладает хорошими знаниями и богатым опытом работы, но эти знания не признаются. Акушерка Фрида Миллер, опыт работы – шестнадцать лет, за которые она приняла около двух тысяч родов. В 1998 году «Альянс акушерок штата Огайо» присвоил ей звание акушерка года. В 2001 году она, как обычно, принимала роды на дому. Сразу после появления младенца на свет, у роженицы началось сильное кровотечение. Акушерка быстро повезла истекающую кровью женщину в больницу, а по дороге дала ей два препарата – Окситоцин и Метергин, чтобы остановить кровотечение. Благодаря грамотным действиям Фриды Миллер, жизнь молодой мамы была спасена. Все врачи в один голос отметили высокий профессионализм акушерки. Однако за свой профессионализм и спасение жизни роженицы она была приговорена к 360 дням тюремного заключения. Её обвинили по двум статьям: незаконная врачебная деятельность без лицензии и незаконное обладание опасными лекарствами. В чем же заключалось её «преступление»? В Америке есть акушерки двух типов: с формальным образованием, по-английски, midwife и те, которых называют lay midwife, то есть «акушерки-самоучки», как ни странно это звучит в двадцать первом веке. Фрида Миллер – акушерка без формального образования, что ни сколько не мешало ей абсолютно законно принимать роды на дому и даже получить почётное звание от официальной профессиональной организации. Акушерки с формальным образованием имеют право во время родов давать лекарства. Акушерки-самоучки имеют право принимать роды на дому (это, с точки зрения американского законодательства, не считается врачебной практикой), но не имеют права давать лекарства, потому что в таком случае их действия попадают под статью «врачебная практика без лицензии». Каждый врач хорошо знает, что ни одна женщина не застрахована от кровотечения при родах, поэтому разрешать акушеркам без формального образования принимать роды на дому и в то же время запрещать им в случае осложнений применять лекарства, которые могут спасти жизнь, это всё равно что выдать водительское удостоверение, которое разрешает при управлении транспортным средством нажимать только на газ и категорически запрещает под угрозой тюрьмы пользоваться тормозом. Или разрешите им практику в полной мере, или вообще запретите им работать.
Вторая статья, по которой её обвинили, – это незаконное обладание опасным лекарством. То есть она не только не имела права давать лекарства истекающей кровью женщине для спасения жизни, но она даже не имела права обладать этими препаратами. Фриде Миллер предложили сделку со следствием. Обещали заменить тюремный срок на условный, если она сообщит имя фармацевта, у которого она приобрела эти препараты. Фрида отказалась.
Акушерка с формальным образованием зарабатывает в районе 100 тысяч долларов в год. Акушерки-самоучки (lay midwives) – в два раза меньше. Таковых по всей Америке насчитывается около 36 тысяч. Их статус в разных штатах не одинаков. В некоторых штатах им вообще запрещено практиковать, в других – у них есть государственная лицензия. В штате Огайо, в котором работала Фрида Миллер, им разрешено практиковать, но государственных лицензий им не выдают, что и стало причиной абсурдного приговора.
Глава 4. Первое знакомство с американской медициной
В конце 90-х я как-то слушал по «Голосу Америки» радиопередачу о борьбе с туберкулёзом. Передачу вёл врач, который учился в СССР и подтвердил свой диплом в США. Он сказал, что в Америке для выявления палочки Коха в организме ежегодно делают пробу Манту. Если в месте введения Туберкулина возникает покраснение, значит, в организме присутствует возбудитель туберкулёза. При этом ведущий передачи особо отметил, что этот метод эффективен в США, потому что американцев не прививают от туберкулёза. Что касается эмигрантов из бывшего Союза и других стран, в которых прививка от туберкулёза обязательна, то у них реакция Манту всегда будет ложноположительной. Сам не знаю почему, но я запомнил эту информацию, хотя в Америку ехать не планировал.
И вот в 2001 году я в Америке, устраиваюсь на свою первую работу – посудомойщиком в доме престарелых. Мне дали направление на медосмотр. Я подумал, что нужно будет обойти всех врачей – окулиста, терапевта, хирурга, кардиолога и так далее. На деле оказалось всё намного проще. В офисе семейного врача мне просто измерили давление, доктор послушал сердце и лёгкие через рубашку, а зрение проверила медсестра. Она также ввела под кожу туберкулиновую пробу и сказала опять прийти через два дня. На месте инъекции появилось небольшое покраснение диаметром десять миллиметров. Врач озабоченно посмотрел. Я ему объяснил, что я из России, нам всем в детстве делали прививку от туберкулёза, поэтому реакция – ложноположительная. Но он сказал, что всё равно нужно сделать флюорографию. Я достаю из папки снимок и протягиваю ему. Он, должно быть, удивился (американцы рентгеновских снимков дома не держат и с ними на приём не ходят), но виду не подал.
– Когда был сделан этот снимок?
– Четыре месяца назад на медкомиссии перед эмиграцией, – ответил я.
– Нужно повторно сделать флюорографию, потому что снимок действителен только три месяца, – сказал врач, очевидно, придумавши правило на ходу.
Итак, сделали ещё один снимок; как и следовало ожидать, никаких отклонений обнаружено не было. Но он всё равно дал мне направление в туберкулёзную клинику. Мне сразу представилась больница за городом. Именно там подобные клиники всегда строили в СССР: во-первых, чтобы изолировать больных, во-вторых, туберкулёзникам нужен свежий воздух. Но тут оказалось всё проще, и за город ехать не пришлось. А то, что называется туберкулёзной клиникой, на деле оказалось маленьким кабинетом в одном из зданий большой клиники. И вот брожу я по больнице, ищу нужный мне кабинет. В коридорах – много больных, страдающих самыми различными заболеваниями… Ладно, я здоровый, но не давала покоя мысль, что настоящие туберкулёзники тоже ходят по этим коридорам и точно так же, как и я, ищут нужный им кабинет, но только при этом ещё кашляют…
И вот я на приёме у врача. Она мне рассказывает о том, что у меня в организме присутствует возбудитель туберкулёза, он ещё не активен, но есть риск, что рано или поздно станет активным, и тогда я заболею. Чтобы этого не случилась, мне нужно пройти профилактический шестимесячный курс лечения противотуберкулёзными препаратами. Мол, лучше шестимесячный курс профилактики сейчас, чем такой же курс, но девятимесячный, если болезнь проявит себя. Я это слушал и пытался объяснить, что я, мол, из России, нам всем в детстве прививки от туберкулёза делали, стало быть, мой результат – ложноположительный. Но она меня не слышит, а гнёт своё, что, мол, мне нужно глотать три противотуберкулёзных препарата в течение шести месяцев.
– Какие побочные эффекты у этих препаратов, – спросил я.
– Они разрушают печень, – ответила врач. Но вы не переживайте, мы будем следить за печенью и в случае необходимости будем лечить и её.
Тут я, конечно, не мог не рассмеяться. Врач, видя, что ей не удалось меня убедить, достала свой последний козырь:
– Вы не переживайте, это всё бесплатно.
– Спасибо, не надо, – ответил я.
В заключение она сказала, что так как у меня в организме присутствует возбудитель туберкулёза, мне не нужно ежегодно делать тест на реакцию Манту; вместо него нужно раз в два года делать флюорографию.
Я вышел из кабинета. Эта врач тоже не произвела на меня впечатления. Хотя теперь я понимаю, что имел дело не с врачом, а, скажем так, с помощником врача. (Я уже подробно, хоть и не полностью, описал помощников, стоящих ниже медсестры; но есть ещё помощники, которые выше медсестры, но ниже врача; они имеют право вести приём больных, но они не врачи). Но тогда я ещё не вникал в такие детали.
Что было дальше? Посудомойщиком я проработал где-то год. Затем работал санитаром в больнице. Там тоже требовали каждый год делать тест Манту, но была своя специфика, которая заключалась в том, что каждый сам должен был проверять место инъекции и в случае покраснения, позвонить и сообщить в поликлинику для работников. Так что на той работе мне тоже делали каждый год этот тест, но я, естественно, никуда не звонил и о покраснении не сообщал, а значит результат автоматически считался негативным. В 2008 году я получил диплом медбрата и устроился на работу в одну из самых больших больниц страны, в которой работают тысячи эмигрантов. И там сказали, что тест Манту они не делают, потому что у них много эмигрантов из разных стран, многие из которых привиты от туберкулёза, поэтому реакция Манту у многих ложноположительная. Вместо этого теста, там раз в год брали кровь на анализ, который намного точнее, чем тест Манту. Как и следовало ожидать, никакой палочки Коха в моем организме нет. В 2011 году вообще отменили практику ежегодных анализов на туберкулёз для медработников.
В России редко делают взрослым туберкулёзную пробу. Но если сделали и результат вызывает сомнения, тогда назначают более тщательное обследование. Меня же американские врачи были уже готовы лечить от туберкулёза на основе результата одного-единственного анализа, который не является достоверным. Я отказался от их навязчивого сервиса, но лично знаю эмигрантов из Украины, котрые прошли шестимесячный курс лечения без надобности.
Глава 5. Учитель русского, или Несостоявшаяся карьера
Открыл местную газету – и не поверил своим глазам. Международной школе требуются учителя иностранных языков: испанского, португальского, французского, арабского, японского и русского. Не задумываясь, отправил своё резюме, и через некоторое время меня пригласили на собеседование. После короткой беседы, мне сказали, что я принят на работу. При подписании многочисленных бумаг, бросилась в глаза одна, на которой было написано: «Я согласен с тем, что могу в любое время и по любой причине, а также без объяснения причин, уволиться с работы. Равно и работодатель имеет право уволить меня по любой причине, а также без объяснения причин». Почти вся Америка трудоустроена на таком условии. Наверняка я подписал точно такую же бумагу и при устройстве на работу в доме престарелых, но не заметил. О значении подписанной бумаги я тогда не думал. Настроение было приподнятое. Просто не верилось: неужели здесь, в Америке, я смогу реализовать себя по своей основной специальности, по которой не мог реализовать себя на Западной Украине в связи с тем, что в 1992 году, в год моего поступления на русское отделение филфака, изучение русского языка и литературы в украинских школах города Львова было отменено, а большинство школ с русским языком преподавания были ещё тогда добровольно-принудительно переведены на украинский язык обучения.
Школа, в которую меня приняли на работу, была «чартерной». Это значит, что управлялась она как частная, но финансирование было государственным. Школой управлял её основатель по имени Малик; члены его семьи тоже занимали все руководящие должности. Мистер Варрун, директор школы, который принял меня на работу, не был членом правящей семьи. Он был трудоустроен на общих основаниях, как и все.
В конце августа состоялось общее собрание, на котором присутствовало и руководство школы, и педколлектив, и родители. В своём выступлении директор сказал, что у учащихся школы будет уникальная возможность изучать иностранные языки, а летом ездить на языковую практику за границу. Этим летом ученики посетили Россию и Белоруссию, а на следующих каникулах планировалась поездка в Японию и Кению, ради чего ученикам и предлагался курс суахили – одного из основных африканских языков. Всё звучало так замечательно, что не хотелось думать о некоторых странных вещах. Во-первых, весь педколлектив, за исключением нескольких человек, был новым. Да и сам директор школы мистер Варрун здесь не работал в прошлом году. По этому поводу основатель школы мистер Малик, мусульманин по вероисповеданию, коротко заметил, что, мол, с прежним коллективом не сработались. А те несколько человек, с которыми сработались, были одеты в традиционную мусульманскую одежду. Было также сказано, что школа подходит к образованию по-новаторски, поэтому в школе нет учебников. Зачем учебники, если дети их всё равно не читают? Кто в 21-м веке будет слушать объяснение из учебника о том, как устроено, например, сердце? Поэтому учителям предлагалось вместо традиционного объяснения, изготовить вместе с детьми модель сердца из картона. Такой проект, мол, им будет интересен, и в конечном результате дети поймут, как оно работает. В конце опять взял слово директор мистер Варрун. Он что-то рассказывал; его сперва все слушали, но через несколько минут начался шум. Шумели родители, что-то обсуждали между собой, а на директора просто перестали обращать внимание. «Я прошу ещё несколько минут внимания. Я уже заканчиваю, и мы все пойдём домой», – сказал он, обращаясь к родителям, но они продолжали шуметь, как школьники. «Ну раз вы уже устали и не хотите больше слушать, тогда собрание окончено», – подытожил директор.
Учебный год начался третьего сентября, с большим опозданием, если учесть, что в других школах города занятия начались двадцать четвёртого августа. Но всё равно ремонт окончен не был. Его обещали закончить в ближайшее время, но я так и не заметил, чтобы по вечерам, кто-то что-то приводил в порядок. Но проблема неотремонтированных помещений меркла на фоне проблем с дисциплиной.. В школе постоянно стоял шум, гам, и уровень шума во время уроков был такой же, как и во время перерыва. Не помогало даже то, что самых злостных нарушителей дисциплины били палкой. Да, вам не верится, но я не оговорился. В каждом штате свои законы. В некоторых штатах телесные наказания полностью запрещены. В нашем штате они запрещены законом только в государственных школах. В частных разрешены, хотя я и не знаю таких частных школ, где бы это практиковали. А вот именно этой школе руководство решило практиковать телесные наказания. Выглядело это так. Приходило несколько человек из секьюрити с палкой, на одном конце которой был плоский наконечник, похожий на лопатку. Нарушителя просили нагнуться и лупили его палкой. В специальный журнал учёта записывалось, за что, кому и сколько дали ударов.
В любой школе дети шумят, на то они и дети, но уровень шума в этой школе в разы превосходил тот уровень, который является привычным для российских учителей. Более-менее нормально дети вели себя лишь на уроках учителей-афроамериканцев. Во всей школе был только один белый ученик. Афроамериканцы всё-таки имеют какое-то уважение к своим, которые вышли в люди. Но при этом полностью отсутствовало уважение не только к белым педагогам, но и к учителю суахили, кенийцу мистеру Камвинси: афроамериканцы не считают эмигрантов из Африки своими, поэтому к нему относились так же по-хамски, как и к белым. Обеденный перерыв – это нужно было видеть. Еда подавалась в одноразовых упаковках. Ученики ели, а упаковки бросали на пол. После окончания обеда все мусорники были пусты, потому что все обёртки и объедки лежали на полу. Некоторые приносили еду из дому. Типичный обед, который они приносили, состоял из огромной пачки чипсов и бутылки с жидкостью ярко-ядовитого цвета. В общем, красиво разрекламированная Международная школа на деле оказалась учебным заведением для детей из гетто, притом самой худшей его частьи, девятым кругом ада: многие учащиеся пришли в это школу после того, как их выгнали из государственных школ, которые тоже являются частью трущоб и не на много лучше по своему уровню. Справедливости ради нужно отметить, что учитель суахили мистер Камвинси говорил, что до этого он работал в другой школе, и там было ещё хуже, хотя хуже я себе не представляю.
Начались долгие будни. Уже на первом уроке в понедельник я мечтал о выходных. Постоянных учеников у меня тоже не было. Им дали возможность для начала походить на уроки разных учителей, чтобы выбрать тот язык, который им больше понравится. Вот ученики и бегали с русского на японский, с японского на испанский. Даже через два месяца после начала года не были составлены окончательные списки, и эта беготня продолжалась.
Но несмотря ни на что, я решил проводить уроки на высоком уровне. В результате к концу первой недели охрип и еле говорил. Попробуйте без остановки по семь уроков в день, пять дней в неделю повторять: Я работаю, ты работаешь, – в то время как ученикам наплевать на спряжение русских глаголов. Но, к своему удивлению, охрип только я, поэтому решил посмотреть, как проводят свои уроки другие учителя. Заглянул на урок японского. Она себе сидит, журнал читает, а дети мультики смотрят. «Они смотрят мультфильмы на японском языке с английскими субтитрами. Они должны читать субтитры и прислушиваться к тому, как это звучит по-японски», – объяснила она мне свою методику. Конечно, никто из учеников субтитры не читал, каждый занимался своими делами, но зато сидели чуточку тише, чем на других предметах.
В середине октября состоялась встреча родителей с учителями. Это что-то вроде нашего родительского собрания. В Америке никто не ругает и не хвалит учеников в присутствии чужих родителей, и это, пожалуй, единственное, что мне нравится в их системе. Поэтому в день встречи с родителями занятия отменяются. Каждый учитель сидит на своём рабочем месте, а родители ходят по очереди из кабинета в кабинет и беседуют индивидуально, без посторонних. Я рассказал родителям, что мол, обучаю их детей русскому языку, а также стараюсь вложить в них понимание того, что без труда они не смогут быть успешными в жизни. Они меня вежливо слушали, благодарили. А на следующий день я узнал, что от родителей на меня поступило директору больше всех жалоб. В основном жаловались на то, что ученики якобы не понимают моего произношения и поэтому не могут, бедные, изучать мой предмет. На Украине до эмиграции я подрабатывал переводами, и устными в том числе. Все: и американцы, и англичане, и австралийцы, – прекрасно понимали моё произношение. Понимали его на кухне, на которой я почти год мыл посуду; понимали меня все работники школы без исключения; понимали моё произношение и сами родители, которые заявили, что их дети меня якобы не понимают. Но директор школы мистер Варрун воспринял эту жалобу крайне серьёзно, как будто сам не понимал, что эти старшеклассники, многие из которых не умели ни читать, ни писать даже по-английски, всегда найдут оправдание своему безделью. Он также сказал, что на моих уроках слишком шумно. Я ответил, что, мол, у учителей иностранных языков до сих пор нет постоянных учеников, до сих пор нет списков, которые бы закрепляли учеников за конкретным предметом, поэтому они кочуют из класса в класс и их трудно контролировать. Но этот аргумент его не убедил, он дал мне две недели на исправление, за которые так и не прояснилось, какой ученик за каким языком закреплён. Через две недели меня выгнали с работы. Директор, который не мог заставить родителей слушать его выступление на собрании, уволил меня за то, что ученики плохо себя вели на моих уроках, хотя они точно так же вели себя на всех остальных уроках без исключения. Среди причин увольнения было указано и то, что за два месяца я не смог заинтересовать учеников своим предметом, хотя это нереально – заинтересовать иностранным языком старшеклассников, многие из которых не умеют ни читать, ни писать на своём родном английском.
Из школы меня выгнали, но общение с некоторыми учителями продолжилось. От них я узнал о безумно странных вещах, которые начали происходить в школе. Вслед за мной выгнали математика, а ближе к концу учебного года учителей стали гнать пачками. А они только руками разводили и сокрушались: «Что поделать? В государственной школе такого быть не может, потому что там есть профсоюз. А здесь они делают что хотят». В школе работало два учителя – муж и жена. К учителю информатики за что-то придрались и сказали, что он уволен. Его жена, учительница английского, побежала к директору что-то выяснять, и за это он ей объявил, что она тоже уволена. В следующем учебном году почти весь педколлектив опять был новым.
Сравнительно долго продержалась учительница французского, аж полтора года. Памела Барр, так её звали, была афроамериканкой, и за счёт этого у неё на уроках была хоть какая-то дисциплина. И у неё была ученица, которая проявила интерес к французскому языку, но при этом всё же не старалась так, как нужно. Памела поставила её четвёрку за полугодие, чтобы побудить её больше стараться. Ученице это не понравилось. Почему четвёрка, если она знает больше всех? В результате родители побежали к директору. Директор потребовал от Памелы исправить четвёрку на пятёрку – она отказалась. Он ей заявил, что он не согласен с её принципом выставления оценок и за это её уволил. Так учительница, которая старалась и имела в работе хоть какой-то успех, была уволена, а ученица, которая наябедничала, потеряла возможность продолжать изучать французский.
Некоторое время спустя, во время урока из окна кабинета суахильского языка вылетел стул. Это увидел основатель школы мистер Малик, который находился на улице. В результате в тот же день с работы вылетел мистер Камвинси вместе с директором мистером Варруном. И учитель суахили, и директор продержались в школе полтора года.
Происходящее было невозможно понять; понимание пришло только через несколько лет, когда в 2005 году в местной газете появилась разгромная статья про эту школу. Статья начиналась с утверждения, что так называемая «международная» школа является самой плохой школой. В подтверждение сказанного приводился факт, что у учеников школы на государственных контрольных работах оценки очень плохие. Также процитировали слова ученицы, у которой журналист взял интервью. Ученица пожаловалась, что уже целый год изучает японский язык и не выучила ни одного слова. Оказывается, что учительница японского со своим сомнительным методом обучения «не бей лежачего» тоже долго держалась, в то время как остальных учителей, которые хоть как-то старались, давно выгнали по жалобам всё тех же учеников.
Но куда интереснее была та часть статьи, в которой шла речь о финансах. В статье утверждалось, что из года в год школа подавала в Департамент образования завышенные данные о количестве учеников и получала деньги за «мёртвые души». Я предполагаю, что зарплаты учителей, которых пачками выгоняли в середине года, тоже шли в карман правящей семьи. В 2005 году стало ясно, что школу скоро закроют. Как обычно, продолжали удерживать из зарплат деньги за медицинскую страховку и взносы в учительский пенсионный фонд. (У учителей есть свой пенсионный фонд). Но при этом школа не перечисляла удержанные средства ни страховой компании, ни в пенсионный фонд. Последние несколько месяцев перед закрытием сотрудникам школы вообще не платили зарплату. (Как у нас в лихие девяностые). Чтобы оттянуть закрытие учебного учреждения, её основатель подал в суд на Департамент образования, что, дескать, их дискриминируют и хотят закрыть за то, что он – мусульманин, а ученики – афроамериканцы. На самом деле это он всех дискриминировал по религиозному признаку. Как я уже написал, маленькую группу учителей-мусульман никто не трогал, в то время как сотрудники школы с иным вероисповеданием вылетали с работы пачками. В 2007 году суд окончательно постановил закрыть школу. Её основатель к тому времени умер, но суд всё равно обязал его вдову, которая тоже занимала руководящую должность, вернуть государству один миллион четыреста тысяч долларов. Она подала апелляцию. Решение апелляционного суда мне неизвестно, так как пресса потеряла к этому делу интерес, и в газетах этой информации не было. В середине нулевых были публикации о коррупционных скандалах и в других чартерных школах. Есть и хорошие чартерные школы; в одной из таких учатся и мои дети. В их школе нормальная дисциплина и всё хорошо организовано. Но если основатели таких школ коррумпированы, тогда для них там полное раздолье…
