Человек, Бог и бессмертие. Размышления о развитии человечества

скачать книгу бесплатно

Устаревшая точка зрения, что дикари выродились из более высокого уровня культуры, на котором когда-то стояли их предки, лишена как доказательств, так и правдоподобия. Напротив, те скудные и отрывочные сведения о низших народах, которой мы, к счастью, располагаем, свидетельствует, что в целом даже самые дикие племена достигли своего низкого уровня культуры от еще более низкого и что движение вверх, хотя и медленное, почти незаметное, было реальным и устойчивым вплоть до момента соприкосновения дикости с цивилизацией. Момент такого контакта является критическим для дикарей. Если интеллектуальный, моральный и социальный разрыв, отделяющий их от цивилизованных пришельцев, превышает определенную величину, то рано или поздно дикари неизбежно должны погибнуть; удар от столкновения с более сильным сообществом оказывается слишком сильным, слабый бьется о стену и разбивается вдребезги. Но если, с другой стороны, пропасть между двумя конфликтующими сообществами не столь широка, чтобы быть непреодолимой, есть надежда, что более отсталое сообщество сможет воспринять более высокую культуру другого и выжить. Так было, например, с нашими предками-варварами при сношениях с древними цивилизациями Греции и Рима; так может быть и в будущем с некоторыми, например, чернокожими народами современности при контакте с европейской цивилизацией. Время покажет.

XVIII. Человеческая комедия[25 - «Труд Психеи», Предисловие (см. с. 395 данного тома).]

Человек – животное весьма любопытное, и чем больше мы узнаем о его привычках, тем более любопытным он нам представляется. Возможно, он самая разумная из тварей, но уж наверняка и самая нелепая. Даже угрюмому остроумию Свифта, не знавшего ничего о дикарях, не удалось предельно точно обрисовать человеческое чудачество. Однако странно то, что, несмотря на все нелепости, а может быть и в силу их, человек неуклонно движется вверх; чем больше мы узнаем о его прошлой истории, тем более беспочвенной выглядит старая теория о его вырождении. Из ложных предпосылок он часто приходит к здравым выводам: из химерической теории он выводит спасительный способ действовать. Данное рассуждение послужит полезной цели, если проиллюстрирует несколько способов, с помощью которых чудачество таинственным образом обращается в мудрость, а добро выходит из зла. Это всего лишь набросок обширнейшей темы. Закрашу ли я когда-либо эти смелые контуры густыми штрихами, время покажет. Материалов для такой картины существует в изобилии; и если краски темны, они все же освещаются, как я пытался указать в этом очерке, лучом надежды и утешения.

XIX. Действие – камень веры[26 - The Belief in Immorality. Vol. I. P. 143.]

Мысль первобытного дикаря тяготеет к расплывчатости и непоследовательности; он не может ни ясно представить свои идеи самому себе, ни ясно выразить их другим, даже если захочет это сделать. А мысль его не только туманна и непоследовательна, она подвижна и неустойчива, изменчива под воздействием чужих влияний. В силу этих и других причин, таких как недоверие к чужакам и сложность языка, который часто становится серьезным препятствием между дикарем и цивилизованным исследователем, область примитивных представлений о жизни таит в себе столько загадок, что можно было бы почти отчаяться докопаться до истины, если бы не существовало подсказки, все-таки ведущей нас по этому темному и извилистому пути. Эта подсказка – действие. Если в целом чрезвычайно трудно распознать, что человек думает, то сравнительно легко увидеть, что он делает; и именно то, что человек делает, а не то, что он говорит, является самым надежным критерием его истинных убеждений. Поэтому, когда мы пытаемся изучить религии первобытных народов, ритуал, который они практикуют, как правило, является более надежным показателем их истинного вероисповедания, чем то, что они произносят во всеуслышание.

XX. Рациональность дикаря[27 - The Belief in Immorality. Vol. I. P. 265–266.]

Можно считать общепризнанной истиной, что дикари в целом, насколько они нам известны, имеют определенные более или менее определенные религиозно-философские воззрения, которыми они руководствуются в своем поведении и согласно которым судят о своих поступках. И какими бы абсурдными они ни казались цивилизованному человеку, они по-своему вполне рациональны и понятны. Было бы глубоко ошибочным поспешно делать вывод о том, что если поведение дикаря не соответствует нашим представлениям о разумном, естественном и должном, то оно обязательно должно быть нелогичным, являться результатом слепого импульса, а не обдуманной мысли и расчета. Несомненно, дикарь, как и цивилизованный человек, часто действует чисто импульсивно, его страсти берут верх над разумом, сметая его на своем пути. Возможно, он действительно гораздо более импульсивен, сильнее подвержен порывам чувств, но было бы несправедливо судить о его жизни в целом по этим случайным вспышкам, а не по ее общему содержанию, которое для тех, кто знает первобытного дикаря по долгим наблюдениям, обнаруживает основу логики и разума, напоминающую нашу собственную в практическом воплощении, хотя и отличающуюся от нашей в предпосылках. Считаем необходимым подчеркнуть рациональную основу жизни дикарей, поскольку в последние годы у некоторых авторов появилась мода подвергать ее сомнению или вовсе отрицать. По их мнению, если мы правильно их понимаем, дикарь сначала действует, а потом придумывает для этого причины, причем, как правило, весьма абсурдные. Примечательно, что авторы, доказывающие иррациональность поведения дикарей, не имеют, как мне кажется, личного опыта общения с ними. Их представления основаны не на наблюдениях, а на чисто теоретических умозаключениях, что является весьма шатким фундаментом для науки о человеке или вообще о чем бы то ни было. Как таковые, эти умозаключения нельзя сопоставлять со свидетельствами многих очевидцев, которые годами жили с дикарями и наглядно подтверждают логическую основу, лежащую в основе их жизни и объясняющую их мнимые причуды. Во всяком случае, мы готовы без колебаний принять свидетельства таких людей в области фактов, с которыми они знакомы, и безоговорочно отвергнуть любые умозрительные построения, прямо противоречащие этим свидетельствам. Если и существовала когда-либо общность людей, которые всегда сначала действовали, а потом думали, то мы можем только сказать, что в процессе чтения и наблюдения не встречали никаких следов таких людей, и мы склонны предположить, что если они и существовали где-либо, кроме воображения книжных мечтателей, то их существование, скорее всего, было весьма скоротечно, поскольку в борьбе за существование они, несомненно, уступили бы противникам, которые умерили пыл и подчинили слепую ярость борьбы хотя бы толике разума. Миф о нелогичном или дологичном дикаре можно смело отнести к тому собранию заученных нелепостей, которое спекулятивная антропология постоянно пополняет новыми образцами бесцельного труда и напрасного усердия.

XXI. Первобытные люди современности не являются абсолютно примитивными[28 - The Scope of Social Anthropology. P. 163–164.]

Надлежит остерегаться одного распространенного заблуждения. Современные первобытные дикари примитивны только в относительном, а не в абсолютном смысле. Они примитивны по сравнению с нами, но далеко не примитивны по сравнению с истинно первобытным человеком, то есть с человеком, каким он был, когда впервые вышел из чисто звериной стадии существования. По сравнению с человеком в его абсолютно первозданном состоянии даже самый примитивный туземец современности, несомненно, является высокоразвитым и культурным существом. Все доступные свидетельства говорят в пользу того, что каждое человеческое сообщество, как самое отсталое, так и самое цивилизованное, достигло своего нынешнего уровня культуры только в результате медленного и мучительного продвижения вверх, которое растянулось на многие тысячи, а быть может, и миллионы лет. Поэтому, когда английский язык позволяет нам называть существующих в наше время первобытных людей примитивными, всегда следует помнить, что мы применяем к ним это определение в относительном, а не в абсолютном смысле. Мы имеем в виду, что их культура недоразвита по сравнению с культурой цивилизованных народов, но ни в коем случае не тождественна культуре истинно первобытного человека. Необходимо подчеркнуть относительность использования определения «примитивный» в применении ко всем известным дикарям без исключения, так как двусмысленность, возникающая из-за двойного значения этого слова, является источником многих недоразумений и неточностей. Невнимательные или недобросовестные авторы играли с ним ради полемики, употребляя слово то в одном, то в другом значении в зависимости от нужд аргументации, не замечая или, во всяком случае, не указывая на двусмысленность. Чтобы избежать этих словесных блужданий, необходимо лишь постоянно помнить, что если социальной антропологии есть что сказать о первобытном человеке в относительном смысле, то ей нечего сказать о первобытном человеке в абсолютном смысле по той простой причине, что она ничего о нем не знает и, насколько мы можем судить в настоящее время, вряд ли узнает. Восстановление истории человеческого общества от абсолютно первобытного человека до социальных институций существующих сейчас дикарей (что должно было бы охватить сотни тысяч лет), возможно, имеет достоинства как полет воображения, но совершенно лишено их в научном смысле. Следовать этим путем означало бы в корне нарушить правильный порядок научной процедуры. Это означало бы движение от неизвестного к известному, а не от известного к неизвестному. Мы многое знаем о социальном положении дикарей нынешнего и вчерашнего дня, но напомним, что мы ничего не знаем, об абсолютно первобытном человеческом обществе. Поэтому трезвый исследователь, стремящийся прояснить социальную эволюцию человечества до начала истории, должен отталкиваться не от неизвестного и чисто гипотетического первобытного человека, а от самых низших дикарей, которых мы знаем теперь или о которых имеем достаточные сведения; и, опираясь на их обычаи, верования и традиции как на прочную основу, можно было бы гипотетически проделать небольшой путь назад в безвестную толщу прошлого. То есть можно было бы попробовать создать разумную теорию того, как эти реально существующие обычаи, верования и традиции росли и развивались в период, более или менее отдаленный, но, вероятно, не слишком отдаленный от того времени, в которое они были обнаружены и зафиксированы. Но здравомыслящий исследователь никогда не будет рассчитывать на то, что эта реконструкция человеческой истории зайдет очень далеко в прошлое, и тем более не будет мечтать связать ее с самым началом развития человечества, поскольку осознает, что мы не располагаем ровно никакой доказательной базой, которая позволяла бы нам даже гипотетически преодолеть пропасть в тысячи или миллионы лет, разделяющую современного дикаря и первобытного человека.

XXII. Низший не значит падший[29 - Totemism and Exogamy. Vol. I. P. 342.]

Расположение на нижней ступени человеческого общественного развития иногда путают с деградацией, но такая связь вовсе не обязательна. В животном мире муравей, пчела, слон, собака занимают низкое положение по сравнению с человеком, но это отнюдь не результат их упадка, и было бы клеветой называть их глупыми, ленивыми, жестокими и т. п.; ведь многие из этих существ проявляют такие ум и трудолюбие, мужество и привязанность, которые могут послужить примером для многих людей.

XXIII. Значимость фольклора[30 - Preface // Folklore in the Old Testament. Vol. I. P. 7.]

Современные исследования ранней истории человека, проводимые на разных направлениях, почти неопровержимо доказывают, что все цивилизованные народы в тот или иной период вышли из состояния дикости, более или менее напоминающего то состояние, в котором многие отсталые народы пребывают до настоящего времени; и что еще долгое время после того, как большинство людей в обществе перестало мыслить и действовать как дикари, в привычках и общественных институциях народа сохраняются следы прежних грубых форм жизни и мышления. Такие пережитки включаются в понятие «фольклор», которое в самом широком смысле слова охватывает всю совокупность традиционных верований и обычаев народа в той мере, в какой они являются результатом коллективного действия людей и не могут быть обусловлены индивидуальным влиянием выдающихся личностей. Несмотря на высокий уровень нравственного и религиозного развития древних евреев, нет оснований полагать, что они составляли исключение из этого общего закона. По всей видимости, они тоже прошли через стадию варварства и даже дикости, и эта версия, основанная на аналогии с другими народами, подтверждается изучением их литературы, где содержится множество упоминаний верований и обычаев, которые трудно объяснить иначе, как рудиментарным пережитком гораздо более низкого уровня культуры.

XXIV. Фольклор и поэзия[31 - Folklore in the Old Testament. Vol. II. P. 516.]

Фольклор и его непрямые смыслы еще предстоит изучить. При изучении этой и других областей фольклора мы можем кое чему научиться у поэтов. Они интуитивно понимают то, что большинству из нас приходится узнавать путем кропотливого сбора фактов. Действительно, без обращения к поэтической фантазии едва ли можно проникнуть в сердце народа. Бесстрастный рационалист будет тщетно стучаться в зачарованные, увитые розами врата сказочной страны. Привратник не пропустит диккенсовского Томаса Грэдграйнда.

XXV. Отсталость аборигенов Австралии[32 - Tolemism and Exogamy. Vol. I. P. 92–93.]

Среди огромных пространств мировой континентальной суши Австралия является одновременно и самой маленькой, и самой изолированной территорией, поэтому ее растительный и животный мир в целом менее развит и более архаичен, чем на других континентах. По этой же причине аборигенный человек в Австралии в целом сохранился до наших дней в более примитивном состоянии, чем в других местах. В борьбе за существование развитие тесно связано с конкуренцией: чем больше конкурентов, тем острее борьба и тем быстрее, соответственно, эволюция. Сравнительно небольшая площадь Австралии в сочетании с ее климатическими особенностями, прежде всего засушливостью и пустынностью значительной части территории, отнюдь не способствовала росту населения, а малочисленность населения тормозила развитие. Это относится прежде всего к центральному региону, который не только отрезан от внешнего мира, но и изолирован естественными преградами даже от остальной части континента. Здесь, в сердце самого уединенного континента, исследователь может с полным основанием ожидать увидеть дикаря в самой его сути, обнаружить человечество в стадии куколки, отметить первые слепые шаги нашего вида к свободе и свету.

XXVI. Прилив прогресса идет от моря[33 - Totemism and Exogamy. Vol. I. P. 167–169.]

Внутренние районы страны, естественно, менее подвержены внешнему влиянию, чем ее побережье, и поэтому там лучше сохраняется более старый образ жизни. Но помимо иноземного влияния, которое до прихода европейцев, похоже, почти не затронуло коренных австралийцев, есть особая причина, по которой прибрежные племена Австралии должны были сделать первые шаги к цивилизации, – это большее изобилие воды и пищи в их регионах по сравнению с иссушенными и бесплодными плоскогорьями внутренних районов. Центральная Австралия находится в пустынной зоне Южного полушария, здесь нет высоких гор, которые могли бы задерживать и остужать пар, поступающий от окружающего ее океана. Наиболее протяженные участки плодородной и хорошо увлажняемой земли находятся на востоке и юго-востоке, где горная цепь в районе Виктории приближается к границам вечных снегов. А на севере, на берегах залива Карпентария, более обильные осадки дают более обильную растительность и более обильные запасы пищи, чем в засушливой пустыне внутренних районов. Таким образом, даже среди грубых дикарей Австралии мы можем наблюдать действие тех природных законов, согласно которым все великие цивилизации мира должны возникать на хорошо обводненных и плодородных землях, находящихся под атмосферным воздействием моря. Обилие продуктов питания стимулирует прогресс не только в одном направлении. У людей появляется больше времени, не занятого заботой о пропитании, оно дает им больше возможностей для наблюдений и размышлений, чем людям, вся энергия которых поглощена напряженной борьбой за пропитание. Изобилие съестного повышает физическую выносливость, укрепляет и обостряет интеллектуальные способности, которые так или иначе подавлены и заторможены при ослабленном питании. Таким образом, если в Австралии медленный, но ощутимый прилив прогресса идет от моря в глубь страны, то, вероятно, в значительной степени благодаря более обильным источникам продовольствия, которое, в свою очередь, доступно благодаря более обильным осадкам на побережье и в прилегающих областях.

XXVII. Материальный прогресс как мера интеллектуального развития[34 - Totemism and Exogamy. Vol. I. P. 325–326.]

Естественно и, пожалуй, неизбежно, что первые усилия человека по улучшению своего положения должны быть направлены на удовлетворение физических потребностей, поскольку материальная сторона его природы является той необходимой основой, на которой в материальном мире должно покоиться его интеллектуальное и нравственное благополучие. Однако прогресс в материальной культуре является в то же время верным признаком интеллектуального прогресса, поскольку любое орудие труда, от простейшей дубины туземца до сложнейших инженерных изобретений, есть не что иное, как физическое воплощение идеи, предшествовавшей ему в сознании человека. Следовательно, в эволюции культуры интеллектуальное совершенствование является главным фактором и движущей причиной; материальное совершенствование вторично, оно следует за прогрессом интеллектуальным, как его следствие. Было бы прекрасно, если бы некоторые недалекие умы, осуждающие прогресс инженерной науки в наш век, осознали эту истину. Тогда они увидели бы, что, осуждая то, чего они не понимают, они на самом деле порицают развитие сознания человека. Мы не знаем ни стимула этого развития, ни его цели, но совершенно ясно, что оно является источником всего самого лучшего и благородного в человеческой природе.

Из вышесказанного следует, что прогресс народа в области материальной культуры является не только наиболее очевидным, но и в целом самым надежным мерилом его интеллектуального и социального прогресса. Высокий интеллект и твердый характер никогда не встречаются у бесхитростных аборигенов; они встречаются только у народов, достигших наивысшего уровня материальной культуры, доведших искусства и ремесла до совершенства. Именно в городах, а не в пустыне распускались самые прекрасные цветы человечества. Истинная цивилизация начинается, как следует из самого названия, с основания городов. Там, где нет таких узлов, концентрирующих энергию, население пребывает в дикости и варварстве.

XXVIII. Эволюция и распространение культуры

История умственного развития человека имеет куда больше пробелов, чем история его физического развития, и изучать ее труднее не только из-за несравненно более тонкой и сложной природы предмета, но и потому, что исследователю мешает густой туман предрассудков, который в гораздо меньшей степени застилает поля сравнительной анатомии и геологии. Наш собственный вклад в изучение человеческого разума состоит не более чем в схематичной и чисто предварительной классификации фактов, собранных почти полностью из печатных источников. Если из массы частностей и вытекает какой-то общий вывод, то мы осмелимся предположить, что этот вывод – наличие существенного сходства в работе менее развитого интеллекта у людей по всему земному шару, что соответствует сущностному сходству их телесного устройства, выявленному сравнительной анатомией. Но хотя это общее сходство психики можно считать установленным, мы должны быть осторожны, чтобы не списать на него множество частных сходств, которые могут быть и часто являются следствием простой диффузии, поскольку вполне очевидно, что различные народы заимствовали друг у друга многие искусства и ремесла, а также идеи, обычаи и общественные институции. Отсеять элементы культуры, которые народ выработал самостоятельно, и отличить их от тех, которые он позаимствовал у других, – задача чрезвычайно сложная, которая еще долго будет занимать исследователей, изучающих человека. Факты имеют большое число истолкований, а исторические записи часто столь несовершенны, что вызывает сомнения, что в отношении многих народов мы когда-нибудь сможем прийти к чему-то большему, чем вероятностные предположения.

XXIX. Сходство обычаев и их возникновение[35 - Фрэзер Дж. Фольклор в Ветхом завете. М.: Политиздат, 1989. С. 68–69.]

Вопрос этот таков: чем можно объяснить те многочисленные и поразительные черты сходства, которые обнаруживают верования и обычаи народов, живущих в разных местах земного шара? Следует ли рассматривать эту общность обычаев и верований как следствие заимствования их одним народом от другого благодаря непосредственному контакту между ними либо через посредство других народов? Или же они возникли у каждой расы самостоятельно как следствие одинаковой работы человеческой мысли под влиянием одних и тех же обстоятельств? И вот если мне позволено высказать свое мнение по этому горячо обсуждаемому вопросу, то я должен со своей стороны прямо заявить, что сама постановка вопроса в форме противопоставления двух взаимно исключающих друг друга точек зрения представляется мне в корне неправильной. Насколько я в состоянии судить, весь накопленный запас наблюдений и все соображения говорят за то, что обе причины оказывали свое широкое и могущественное воздействие на процесс образования сходных обычаев и верований у различных народов. Иначе говоря, во многих случаях сходство объясняется простым заимствованием, с некоторыми более или менее значительными видоизменениями, но немало бывает и таких случаев, когда сходные у разных народов обычаи и верования возникают независимо друг от друга, в результате одинаковой работы человеческой мысли под влиянием аналогичных условий жизни. Но если так (а я думаю, что это единственно правильная и приемлемая точка зрения), то отсюда следует, что, пытаясь в каждом отдельном случае объяснить замеченное нами сходство между обычаями и верованиями у разных народов, мы отнюдь не должны исходить из одной какой-нибудь общей теории, будь то теория заимствования или теория самобытного образования. В каждом отдельном случае нужно учитывать конкретные особенности, подвергая факты беспристрастному анализу, и тщательно взвешивать все доказательства, говорящие в пользу той или иной причины. В случае же равноценности доказательств обоего рода приписать сходство совокупному действию обеих причин. Этот общий вывод о приемлемости обеих теорий – теории заимствования и теории самостоятельного образования, как одинаково правильных и в известных пределах соответствующих действительности, подтверждается, в частности, исследованием легенд о потопе. Известно, что легенды о Великом потопе распространены среди многих различных народов в отдаленных друг от друга странах; и, насколько возможно говорить в подобных случаях о доказательствах, можно считать доказанным, что сходство, несомненно существующее между многими из этих легенд, отчасти является результатом прямого заимствования одним народом у другого, а отчасти следствием совпадающих, но вполне самостоятельных наблюдений, сделанных в различных местах земного шара и относящихся к великим наводнениям или другим чрезвычайным явлениям природы, вызывающим представления о потопе. Таким образом, изучение этих легенд, независимо от нашего мнения относительно их исторической достоверности, может оказаться полезным, если мне удастся смягчить остроту существующего спора и убедить крайних сторонников обеих теорий, что в этом споре, как и во многих других, истина оказывается не на чьей-либо стороне, а где-то посередине.

XXX. Множество источников или один общий источник?[36 - The Gorgon’s Head and other Literary Pieces // Sur l’Еtude des Origines humaines. P. 348–355.]

Я закончил свой основной недолгий доклад об изучении дикарей – теме, которая интересует меня уже давно, а теперь, позвольте, я несколько минут уделю вопросу происхождения, ответ на который уже несколько лет пытаются найти многие ученые. А именно я хочу затронуть следующую тему: возникновение нового происходило у разных племен независимо друг от друга, или же все началось с одного-единственного человека. Многие ученые пытаются понять, почему у различных диких племен представление о мире, навыки и социальные институции так похожи, хотя племена эти и находятся в разных уголках света. Интересно, причина совпадений кроется в схожести человеческого разума, и, следовательно, это влияет на появление одинаковых идей? Или же причина совпадений в том, что люди заимствуют друг у друга представление о мире, навыки и социальные институции, а это значит, что мы можем проследить, кто что у кого заимствовал и узнать, откуда все началось, найти тот человеческий мозг, благодаря которому все эти представления продолжают возникать по кругу во всем мире? Проще говоря, представления о мире, практические навыки и социальные институции, одинаковые у разных народов, появились у каждого народа отдельно, или же есть точка, откуда все и пошло?

Как видите, это два противоположных предположения. Рассматривая первое, согласно которому все началось с одного человека, а потом остальные это переняли, будь то прямым или опосредованным путем, нельзя отрицать, что большая часть представлений о мире, навыков и социальных институций распространилась по планете именно этим способом. Факт слишком очевиден, и я не буду тратить время, вам это доказывая. Давайте, к примеру, вспомним великие научные открытия и технические изобретения наших дней. Как только какой-то высший разум открывает новый закон природы или изобретает новую машину – для улучшения человеческой жизни или же для ее скорейшего разрушения, – все тут же перенимают это волшебное изобретение и увеличивают тем самым свой достаток или уничтожают соседей. Таким образом, какая-то новая идея или новое изобретение переходит от человека к человеку, а потом появляется уже и у каждого народа на планете. Так же, только намного медленнее, по земле распространились мировые религии: христианство, буддизм и ислам. Эти религии появились благодаря трем гениям, и потом посредством общения и перенятия они распространялись по всей планете и развивались из века в век.