скачать книгу бесплатно
Дороги детства
Ирина Франц
Это добрые, трогательные тексты, способные перенести читателя в мир его собственного детства. Сборник эссе о детстве, проведённом в конце восьмидесятых годов в небольшом казахстанском селе. Мир глазами ребёнка чрезвычайно удивителен и полон самых необыкновенных открытий, вызывающих изумление, восторг и улыбку, а порой и грусть. Автор приглашает читателя увидеть чудо в будничных днях, повседневных ритуалах, домашних хлопотах, испытать вновь азарт детских игр, рассказывает о радостных встречах и расставании с близкими. Зарисовки окружающего мира природы и людей, моментов из жизни, которые удивили и продолжают удивлять. Наблюдения за жизнью с попыткой осмыслить, осознать, пробудить забытое и принять ушедшее.
Ирина Франц
Дороги детства
Предисловие
Мир слишком велик, чтобы уместить его на одном листе. Мыслей слишком много, чтобы выстроить их в строчки. Образы из детства просятся наружу. Воспоминания о былом. Хочется, чтобы помнили. Или узнали. Хочется открыть другим этот мир, он так велик… Но как всю жизнь в строчки уместить?..
…Это было давно, в СССР, в далеких восьмидесятых, в моем Детстве. Пишу с большой буквы, потому что это не просто отрывок жизни, а особый мир, место и время на Земле, которые не выбирали мы сами, а просто оказались там волею судьбы…
Дорога в школу
Там, где сверкающей стальной нитью проходит по бескрайней степи Турксиб, соединяя Сибирь со Средней Азией, есть одна небольшая станция. Перед ней дорога расходится на три полотна, потом вновь сужается. Три пары железнодорожных путей – на них часто стоят три поезда зараз. Для нас, первоклашек, это настоящий вызов. Пассажирские поезда стоят всего минуту, но под ними легко (хотя строго запрещено) перелазить: они выше, чем товарняки, и чище – железное пузо товарных поездов всегда измазано мазутом, и надо всегда низко наклоняться, чтобы не испачкать одежду.
Железная дорога находится на середине пути между домом и школой, в общем расстоянии около двух километров. Утром нас отправляли со старшеклассниками, и мы всегда шли гурьбой. Путь был неблизкий: сначала вёл он за край улицы к мосту, через речку, потом через железную дорогу, или «жд», как все коротко говорили, мимо магазина, который все называли по имени работающего в нём продавца – Басари?я. Возвращаясь из школы домой, мы иногда скидывались копейками, у кого сколько было в кармашках, и покупали там карамельки, леденцы – барбариски.
Дальше – к трассе, пересекающей соседнее большое село, где находился «совхоз имени Первого Мая», или просто – «совхоз». С крутой насыпи автотрассы узкая тропинка вливается в улицу со скромными, побеленными известью домами и полынью вдоль заборов. Осталось всего немного, и вот уже близко кирпичное здание школы, окружённое густыми тополями за железной фигурной оградкой…
Это в грубых чертах, но на самом деле пройти от дома до школы и обратно – все равно что пересечь несколько миров, если идти после школы домой не спеша, осматриваясь по сторонам, останавливаясь, чтобы разглядеть мышиные следы на пушистом снегу или карабкающегося по дороге жука-музыканта, или наблюдая за рыбёшками в речке под мостом.
Если посмотреть вдаль, то там видны голубые цепи сопок. Чуть впереди – ближние горы, если точнее – череда холмов. Весной, когда к концу мая таял залежавшийся снег, холмы зеленели и стояли так две недели. Потом трава выгорала на солнце без дождя, зелёной оставалась только лапчатка, которая пышным ковром укрывала окраины улиц.
Это было Ближнее Царство Холмов, куда мы всегда ходили в поход. Вершины некоторых гор были с каменными нишами, как будто специально сделанные для пикников. Антрацитовые камни грелись на солнце вместе с ящерицами, которые шмыгали в щелях глыб. Однажды нам посчастливилось поймать одну ящерицу, наступив на её хвост. Но эта хитрюшка ловко обманула нас, в мгновение ока хладнокровно сбросив часть своего тела и скрывшись восвояси, не догадываясь, что стала для нас героиней дня.
В начале мая, когда трава только начинала зеленеть, в горах расцветали степные тюльпаны, по-нашему – «подснежники». Подснежники – как будто от слова «нежные», они растут, жалобно прижимаясь от холодного ветра к земле, и радостно выпрямляются под греющим солнцем. Лепестки у них снаружи белые, с лиловым оттенком, а внутри – ароматная звездообразная чашечка с жёлтым дном и белой каймой.
Возвращались с гор домой мы с букетиками в руках, вдыхая душистый аромат этих необыкновенных, как и сама эта долгожданная степная весна, цветов. А потом смеялись, обнаружив друг у друга на лице желтые следы от пыльцы.
В сентябре
В сентябре дни стояли ясные, тихие и, казалось, немного сонные. Как будто сожалела земля об уходящем лете, и в то же время радовалась приходу осени. Солнце ещё не спешило по вечерам заходить за холмы. По утрам было уже довольно прохладно. Днём пахло в воздухе пылью, трава уже высохла, полевые дороги превратились в глубокие пыльные траншеи от проезжавших по ним машин и тракторов. Дождей долго не было. Издалека доносился шум работающего тока.
Из райцентра приезжали шофера на грузовиках – вывозить собранное комбайнёрами зерно. В столовой, которая была рядом с нашим домом, тётя Маруаш готовила для местных и приезжих рабочих еду. У входа, в тени задумчивых тополей, стояли их машины. Для местных жителей это было особое событие. Новые лица в селе.
Пора урожая. В это хлопотливое время выезжали комбайны-великаны на поля собирать ячмень. Выставляли они свои руки-трубы и ехали по улице друг за другом в ряд, как красный отряд на параде. Машинно-тракторная мастерская была в стороне, за улицей и дорогой, за сараями и огородами, за складами и за базами для скота. Там в свободное от сбора урожая время стояли комбайны вдоль длинного барака-склада. В тени стены из красных кирпичей росла высокая трава. Там собирали мы наши бриллианты – мелкие ровные кубики разбитого автомобильного стекла.
В сентябре начиналась школа. Надо было снова привыкать к тому, чтобы рано вставать и идти в прохладе утра в школу по дороге через мост, железную дорогу и автотрассу. А после обеда, когда все возвращались с работы, ходили мы на огород копать картошку. Кусты её уже успели за всё лето отрасти и дать подземные плоды. А сверху, на земле, лежали уже сухие листья. Останки лета. От зелёной ботвы лежат на земле лишь тонкие бронзовые ветви-нити. Кусты все от солнца сгорели. Поникли их ветви, полегли на землю. По этим меткам находим место, где рос куст. Мама копает, мы собираем в вёдра и высыпаем их потом в мешки.
Какая уродилась в этом году картошка? Чудо. Из одной картофелины рождалась целая семейка. Крупные клубни прижались друг к другу. Вот они, посмотрите!.. Лезвие лопаты поднимает землю бережно из-под засохшего куста.
«Ого. Какой богатый куст! А в этом как? Ну-ка, давай посмотрим. А тут не очень. Или не всё нашла лопата? Давай ещё копнём. Вдруг промахнулась. Смотри. Тут крупный клубень. А рядом с ним – малышки. Ну, тоже ничего. Пойдут на корм или оставим на посев. Работы хватит нам ещё».
Рядом соседи тоже копают. Взрослые перебрасываются между собой парой фраз и работают дальше, углубившись в процесс.
За пару часов мешки наполняются. Половина огорода убрана. Уже темнеет.
Огороды лежат у подножия ближних холмов. Вдали видна железная дорога, лесозащита и цепь голубых, покрытых лёгкой дымкой гор. Солнце уже закатилось, оставив пылать ярким огнём чистое синее небо. Лишь редкие фиолетовые облачные перья не могут понять, куда же им лететь сейчас. А нам пора домой.
Когда коровы возвращаются с пастбища
Жизнь в селе размеренна, в ней есть своя музыка, свой ритм, отличный от городского. В деревне больше ритуалов, действий, повторяющихся изо дня в день, придающих бытию ту непоколебимость, неизменность, внушающую спокойную уверенность в завтрашнем дне. Ничего не изменяется под небом. Земля вертится вокруг солнца. Утро сменяет вечер. Утром выгоняют скот на пастбище. Вечером встречают. И так всё лето и осень, пока ноябрьское небо не засыплет снегом степи и горы.
А пока тепло и степь ещё может кормить скот, собирались каждый вечер дети и женщины у стены конюшни и ждали, когда на самом дальнем холме появятся и покатятся вниз первые точечки возвращающихся с пастбища баранов и коров. С приближением живой лавины беззаботная тишина уходящего дня взрывалась вдруг громким рёвом, мычанием, блеянием, щечками бича, пылью и топотом копыт, свистами и окриками. Скот идёт!
Но постепенно всё успокаивается. Коровы привязаны, напоены и подоены, легли уже и жуют жвачку во сне. Бараны и козы притихли и только изредка чихают в загонах. Снова тишина, солнце заходит за сопки, обагряя чистое небо. Стемнело, в летней кухне горит свет. Пора ужинать.
Первый класс
Уходило беззаботное лето. Холодали вечера. Выпадала по утрам серебристая роса. Оставалось в августе всего лишь несколько листков в календаре до сентября. Приносила мама канцелярские товары из универмага: новые тетради, шариковые ручки, счётные палочки в пластмассовом футлярчике.
Деревянные линейки, карандаши – простые и цветные. Запах бумаги. Свежие белые листы учебных тетрадей. И дневник – книжка-тетрадка в белой обложке. Всё для учёбы. Школьная форма уже готова, висит на плечиках, с нашитыми белыми манжетами и воротничками. В длинные косички вплетены пышные белые банты.
Ах, какие разные причёски можно делать из косичек и бантов: конец одной косы привязать бантом к основанию другой, наперекрест – получится корзинка, или сложить каждую косичку вдвое – и зацветут на голове цветы из пёстрых капроновых лент. А ещё можно сделать конский хвостик – обхватить волосы чёрной резинкой из велосипедной камеры и обвязать его ярким бантом. Красота.
Раздарил все дни богатый добрый август. Завтра в школу, в первый раз! Все родные тоже немного волнуются – ребёнок идёт в первый класс! Всё готово. Завтра рано надо всем вставать.
Прохладным сентябрьским утром мы в школу идём. Новые сандалии, белые гольфы, яркие ленты в косичках. Обёрнуты газетой букеты из душистых бархатцев и розовых «школьников». Напоминает о прошедшем лете родных цветов знакомый аромат, навевая грусть. Лето прошло. Интересно, как там будет в школе?
На школьном дворе проводилась торжественная линейка.
В кабинетах начальной школы, где мы учились первые три класса, стояли старые деревянные парты с откидывающейся крышкой. Парты были покрашены в синий цвет, местами они уже были изрядно потёрты и исписаны именами бывших учеников. Такие столы мы видели раньше только в фильмах про войну и революцию, поэтому сидеть за такой же партой с наклоном и встроенной в ней «дверцей» было в диковинку. Интересно это было вдвойне ещё и потому, что на этих же школьных скамьях сидели когда-то и наши родители. А теперь они привели нас сюда, в свою бывшую школу, в первый класс.
Разложили мы на партах счётные палочки, тетрадки с зелёной обложкой и новые пеналы. В новых тетрадках на первой странице лежат промокашки. Тонкий полупрозрачный листочек. Руки сложены на парте. Сидим, выпрямив спины. Слушаем внимательно. Ольга Петровна у доски объясняет тему. Учимся писать. Закорючки, палочки, крючочки. Кругляшки, запятые, точки. Мы устали – мы писали…
Первая школа
Начальная школа была в старом двухэтажном доме с двумя парадными. Это было чудо – впервые увидеть настоящий двухэтажный дом с деревянными ступеньками, по которым можно подниматься, держась за гладкие перила. На одной стороне дома был интернат для детей, родители которых работали в дальних скотоводческих зимовках. Я помню – там жили чеченские дети. У некоторых из них были звучные необычные имена – Руслан и Бислан. Чеченцам была уготована похожая судьба: по приказу партии и Сталина их депортировали в Казахстан. До сих пор поражаюсь жестокости этого демографического эксперимента. Наказать трудовыми лагерями и ссылкой в отдалённые места только за то, что ты являешься представителем определённой нации. Весьма жестоко. Но это уже другая тема…
Школьный двор был большой. Редкие кустики «колючек» вдоль самого забора и гладкая, ровная, желтоватого цвета земля. Во дворе всегда играли на переменах. Младшеклассники бегали, играя в догонялки. Старшеклассники деловито расхаживали по двору. Вдоль металлической ограды перед старой школой росли большие тополя. Там была тень, и от входа вдоль двора вела цементная дорожка. В тени деревьев собирались ученицы в круг и обсуждали новости. Нередко в центре внимания и темой разговоров становился какой-нибудь симпатичный мальчишка из старшего класса. Наверное, в любой школе были свои любимчики- кумиры. Привлекали они всегда внимание и купались уверенно в лучах своей славы. В каждой школе были также школьницы-отличницы, активистки, пионерки, комсомолки и спортсменки. Их всегда выбирали на какую-н ибудь общественную должность и доверяли им вести общеш кольные линейки. Они были примерными. На таких надо было равняться, и когда кто-то не хотел учиться, им ставили в пример таких образцовых школьников.
Двор объединял здание начальной школы с интернатом. Чуть дальше, в сторону гор с мавзолеями казахских могилок на вершинах, – маленький белый саманный дом столовой, кочегарка, школьные домики туалетов и старая «большая» школа – серое кирпичное здание с большими окнами и густыми тополями за железной оградой.
Первый учитель
Наша первая учительница Ольга Петровна называла нас всегда по-доброму – ребятишками. Школа была далеко. Чтобы до неё добраться, нам нужно было пройти два километра, переходя сначала через мост, потом через железную дорогу и автотрассу. К счастью, Ольга Петровна тоже жила в нашем отдалённом поселке, и поначалу она всегда брала нас с собой. Нас было четверо: Оля, Валерка, Женька и я. Каждый день мы собирались во дворе у Ольги Петровны и ждали, когда же можно будет отправиться в путь. А в это время дядя Федя, её муж, угощал нас помидорами, посыпав солью их бархатистые, разделённые по-щедрому дольки.
Ольга Петровна шла быстрыми шагами, и мы, как цыплята, бежали за ней следом. Казалось, она всегда спешила. Когда мы приближались к школе, навстречу уже бежали девочки из нашего класса – каждая хотела помочь ей нести сумку, и поэтому все бежали наперегонки, чтобы дотянуться до заветного ридикюля. Радостное ожидание.
Ольга Петровна была высокая, стройная и красивая. Она всегда была нарядно одета, «по-городскому». Уверена, что все девчонки нашего класса запомнили её красивую расклешённую чёрную вязаную юбку с разноцветными полосками на подоле, которая прекрасно смотрелась с её блестящими кожаными сапожками. Раньше она жила в городе, в Семипалатинске, мы были её первым классом после того, когда она с моим дядей, маминым старшим братом, вернулась жить в родное село.
«Ребятишки, а теперь мы сделаем разминку!» – говорит она, и мы встаём с наших школьных скамеек, поднимая руки, и повторяем за ней хором незатейливые строки:
Мы писали, мы писали,
Наши пальчики устали,
Мы немного отдохнём
И опять писать начнём…
Поезда
Жизнь на железнодорожной станции невозможно представить без поездов.
Поезда в нашей жизни проезжали мимо, останавливались на пару минут и мчались дальше по блестящим, словно наточенные ножи, рельсам. Белые таблички с именами городов. Мы знали направление и конечную цель пассажирских поездов. Алма-Ата—Новосибирск. Новосибирск— Ташкент. Ташкент—Новокузнецк…
Как далеко, как далеко все эти города. А мы живём на станции на этой небольшой. И мимо мчатся поезда, напоминая нам о том, что есть другие города, а между ними – степь без края, степь и степь, холмы и скалы, и города, и полустанки, города и полустанки, полустанки…
Вы помните, как стучат колёса поездов? Конечно же, помните этот стук и запах чёрной смолы, и насыпь из серой щебёнки. Камни шуршат и перекатываются под ногами, когда спускаешься с насыпи. В месте, где переходили очень часто, была протоптана тропинка, наискосок, чтобы удобнее было идти. Весной у подножия насыпи росли густым ковром масля?нки и гусиный лук. Возвращаясь после школы домой, мы останавливались и собирали там букетики из крошечных цветочков. Первые цветы весны прекрасны. Мелкие тоненькие жёлтые соцветия гусиного лука – будто крошечные лилии. Маслянки встречались реже и вызывали тем больший восторг. Их ровные жёлтые лепестки блестели на солнце, словно они были и вправду из масла.
В потемневших, потрескавшихся по краям шпалах вбиты огромные болты, крепящие стальные, сияющие до зеркального блеска рельсы к деревянным брускам.
А самое интересное было, когда мимо нас проезжали поезда с танками и пушками. Вот это было событие! Особенно для мальчишек. Военные эшелоны стояли на станции долго. Однажды, не знаю по какой причине, стоял целый состав на станции нашей несколько дней.
А ещё к нам по железной дороге приезжали однажды врачи. Врачи на колёсах. Их вагоны стояли в тупике, на запасной линии, позволяющей поездам сворачивать с основной магистрали. Там стояли их вагончики, и они принимали пациентов. Я помню – у сестры болел зуб, и она пошла туда на приём, и ей благополучно его вырвали. Она до сих пор вспоминает того ангела-доктора.
Так как незнакомые люди были у нас редкостью, каждая встреча с ними оставалась надолго в памяти. В этом наша прелесть и наша чуткость. Мы встречаем путника как гостя и впускаем его в сердце навсегда. Потому что незнакомые в наших краях – редкость, а если издалека – то редкость вдвойне.
А когда отправлялся пассажирский поезд снова в путь после недолгой стоянки, мы махали пассажирам за мутным вагонным окном. И они махали нам в ответ. Разве не чудо? Маленькие дети стоят на перроне, с портфелями в руках, в ожидании, когда уедет поезд, и на прощание машут незнакомым людям в окне. Они никогда не увидят друг друга снова, и всё же, и всё же что-то останется. Возможно, для кого-нибудь что-то останется. Что-то останется. В памяти. Перрон из цемента, в нём ямки и камешки, камни побольше, щебёнка, мазут. Перила железные… Вокзалы – тревожное место. Тревожное место.
Останутся в памяти встреч ожидания и слёзы прощания. Проводы в армию юношей. Встречи солдат из армии. Свадьбы весёлые. Гости родные приехали, встречайте, встречайте!.. Проводы в город в больницу на роды, проводы в город студентов. Проводы, встречи любимых. Проводы, встречи, встречи и проводы…
Почему, почему запоминаются больше проводы, чем встречи? Вы помните ваши прощания? Вы помните ваш вокзал, ваш перрон ожидания?
Вы помните, когда покидали родину, в последний раз обнявшись с родными, соседями, близкими?.. Вы помните грусть расставания? Помните? Вспомните.
И всё же, и всё же неумолимы поезда, неутомимые они, как время – его назад не повернуть, не спрыгнуть, не сойти. Судьба необратима. Теперь другие города, другие встречи. Но будет в памяти детей тот пассажир в окне, машущий им с улыбкой в ответ…
Урок математики
Нашей классной руководительницей с пятого по одиннадцатый класс была Карлыгаш Орынгазиевна, учительница алгебры и геометрии. За нами был закреплён кабинет математики, который находился на втором этаже новой школы. В нашем кабинете всегда было светло, уютно и чисто. В самом дальнем углу, справа от двери, между шкафом и окном стояла большая деревянная бочка с роскошным кустом гибискуса, или чайной розы, как у нас все его называли.
Карлыгаш Орынгазиевна была строгой, но в то же время чувствовалась её любовь к нам. Хотя она никогда не проявляла её открыто. Была в ней своя сдержанность, присущая ей по типу её характера. Когда ведёшь один и тот же класс до самого выпуска, невольно привыкаешь к своим ученикам. Мы были как раз её учениками.
Она приучила нас исправно дежурить: после уроков мы по очереди мыли полы в нашем кабинете. Поднимали стулья на парты, приносили ведро с водой. Мыли руками, без швабры. Серый линолеум моется легко, ещё видны на нём полосы от мокрой тряпки. Мальчишки тоже мыли полы, никаких отговорок не допускалось, отлынивать не удавалось. За чайной розой тоже мы ухаживали сами. Иначе она бы не выросла такой красавицей и не распускалась бы своими ярко-красными соцветиями с тонкой дудочкой, обсыпанной жёлтой пудрой. Жаль только, что цветы не держались долго, а скукоживались через пару дней и отпадали, уступая место новым, молодым бутонам.
В кабинете у нас стояли новые, светлые, желтовато-коричневые лакированные парты и деревянные стулья с металлическими ножками. И три больших, во всю стену, окна, из которых были видны серые крыши домов, тёмные палочки электрических столбов с натянутыми на них линиями проводов, железная дорога вдалеке и голубые кромки холмов вдали.
Там, на серовато-лиловом горизонте, сливалась бескрайняя степь с бездонным синим небом. Окна кабинета выходили на восток. Зимой было видно, как поднималось из-за серых сопок большое огненное солнце. А осенью пролетали стаи птиц, мелькая чёрными точками в вышине. Летели журавли на юг. В ноябре кружился снег за окном, укрывая белым пухом крыши домов и жёлтую выгоревшую степь. Видны дороги из окна. Вооон там приближается к станции поезд. Машин и тракторов почти не видно, лишь изредка остановится у шлагбаума перед переездом одинокий грузовик…
У окна перед школьной доской стоял учительский стол. Карлыгаш Орынгазиевна одевалась скромно, но женственно. Зачёсанные назад и свёрнутые в пучок чёрные волосы. Она любила носить платья-футляры строгого прямого покроя. Казалось, и сама она была такой же прямой, не умеющей притворяться. Была она справедливой, внимательной к каждому, излучая свое особенное спокойствие, и если ругала нас всех, то очень редко, только когда был для этого серьёзный повод.
Думаю, каждому из моих одноклассников запомнился тот день, когда в пятом классе она вызвала к доске всех девчонок и очень долго выговаривала им за то, что они поссорились чуть ли не до драки, разделившись на две враждующие друг с другом группы.
За день до этого у нас был урок физкультуры на уличном стадионе, что находился за школой. Уже не помню, как именно всё началось и из-за чего произошёл конфликт, – поругались наши две девочки друг с другом: строгая, худенькая, с чёрными длинными косичками Галия и круглолицая, большеглазая красавица Жулдызка. Произошёл раскол, остальные девочки разбились по партиям: кто за Галию, кто за Жулдызку. И как всегда бывает при этом, обзывались они и дразнились так, что мальчишки это заметили. Мы с Олей не вошли ни в одну из групп, а наблюдали за происходящим со стороны, поэтому, видимо, нас не вызвали тогда к доске. Не помню теперь, как получилось, что мальчишки рассказали об этой разборке Карлыгаш Орынгазиевне.
Расспросив у них подробности, она вызвала девчонок к доске и задавала долго один и тот же вопрос: «Кто виноват во всём этом?! Кто виноват?!» Девчонки стояли пристыженные, опустив головы.
Никто – ни мальчишки, ни девчонки – не ожидал такой её реакции. Ведь это была обычная ссора между детьми, всякое ведь бывает. «Ну, подумаешь, разделились на две группы. Все же делятся. Что в этом такого? Одна часть улицы против другой. Хотя бы по территориальному признаку. Кто к кому ближе живёт, тот и вместе…» – думалось мне тогда. Но в тот день в каждом из нас, пятиклашек, прочно осела в сознании мысль и ощущение, что ссориться и отделяться друг от друга – это плохо. Это самое ужасное, что может быть в коллективе.
«Никогда не ссорьтесь друг с другом! Кто виноват? Признавайтесь!» Этот вопрос «Кто виноват?» буквально въелся в каждого из нас тогда, как в стоящих у доски, так и в сидящих на своих местах за партами. Не по себе было от этого вопроса. От этой гнетущей, упрекающей тишины, от вида насупленных, расстроенных девчонок. От тишины, требующей ответа. Прямо сейчас. Отвечайте же. «Кто виноват во всём этом?» – «Мы все виноваты», – раздался вдруг после долгого молчания голос Галии. «Мы все виноваты», – повторили остальные. «Садитесь. И никогда не ссорьтесь больше друг с другом».
Это был, пожалуй, один из самых тяжёлых уроков в моей жизни.
Что-то не так
Мы выросли в обществе, в котором были свои идеалы. Всё, что не соответствовало идеалам, подлежало осуждению. Нас так воспитали. Ты должен соответствовать норме. Должен дать клятву октябрёнка. Потом – клятву пионера. Твой путь, казалось, предначертан. Есть соответствующие норме, есть отклоняющиеся, они плохие и достойны осуждения. Среднего не дано.
Есть Родина, есть враг, который хочет разрушить её. Если ты учишься – должен учиться хорошо. Ты должен. Другого не дано. Почему-то нам так внушили. Так поступают хорошие. Если хочешь быть хорошей – делай так.
При всём этом меня никогда не покидало чувство, что что-то в этом не так. Когда однажды на линейке выставили некоторых старшеклассниц перед всей школой за то, что они покрасили волосы хной, мне это было непонятно. Это чувствовалось неправильным. Девчонки захотели быть красивыми, попробовать новый цвет. Разве они заслужили такое наказание?
Нет ничего хуже всеобщего осуждения. Это бичевание. Когда тебя выделяют из толпы и кричат: «Позор тебе, позор!» Нет, так быть не должно…
Джигида
Недавно мы были в гостях у сестры. Обходили с ней клумбы и кусты со смородиной, что растут у них в саду. Желтые и красные бусинки смородины поспевают уже на ветках, украсив их пышными гроздьями. Наливаются они кисло-сладким соком, и просвечивают зёрнышки сквозь прозрачную кожицу. Крупные, ещё пока зелёные, с розовыми боками сердечки-клубнички склонились к земле, спрятавшись под зелёными листьями.
«А я джигиду посадила! – говорит мне радостно сестра. – Вот она!»
И правда. Низкий саженец с серебристо-зелёной шевелюрой поселился на клумбе возле клубники. Будет дерево большое. Будут ягоды на нём.
«Как тогда у нас, помнишь, была джигида?» – говорит сестра, поглаживая листочки крохотного деревца-малыша.
«Да!..» – отвечаю я и возвращаюсь снова в детство…
Росла у нас джигида в лесозащите вдоль железной дороги. Как раз у тупика, где проходили ржавые рельсы и куда давно уже не спускали поезда. Весной цвела она густо жёлтыми ароматными цветами, чем-то похожими на ваниль. А к осени, как раз к сентябрю, когда начиналась школа, поспевали на длинных гибких ветках с узкими серебристо-зелёными листьями вкусные ягоды с мучнистой мякотью и коричневой продолговатой косточкой внутри.
Джигида была терпко-сладкая на вкус. Ещё не совсем спелые ягоды лучше не пробовать – онемеет слизистая оболочка рта, и никакого вкуса не чувствуется, хочется только побыстрее избавиться от неприятного ощущения. А когда они созревают, особенно после первых сентябрьских морозов, то можно ими вдоволь насладиться.
Возвращаясь из школы домой, мы останавливались возле кустов с джигидой и собирали с тонких веток серебристо-пушистые гроздья.
Джигида – это вкус детства. Когда-то мы были детьми и были безгранично счастливы. Потом мы выросли и потеряли нашу радость. И потом, став совсем большими, ищем эту радость везде, вспоминая где же можно её найти. И находим её, кроме всего остального, что может быть важным для счастья, в знакомой с детства джигиде.
Осенние заботы
Первые морозы приходили уже в августе. Ночью. Они оставляли после себя тонкий иней на листьях. В огородах перед первыми заморозками снимали с кустов помидоры. Ночные морозы были беспощадны. Люди берегли свои посадки, укрывая грядки на ночь одеялами.
С сентября уже понемногу готовились к зиме. Складывали выкопанную картошку в погреб. Утепляли оконные рамы, забивая щели ватой и заклеивая их тонкими полосками старой простыни, смоченной в клейстере.
Запасались кормом для скота: сеном, комбикормом, пшеницей для кур. Заготавливали уголь и дрова для отопления.
На дрова привозили на тракторе из дальних лесков старые сухие брёвна. Во дворе ставили большие козлы, клали на них брёвна и распиливали. Простой пилой или электрической. Большая злая пила с двумя ручками требовала к себе двойного внимания. В одиночку не справиться было с ней. Только вдвоём. А электрическая громко кричала на всю улицу, вонзаясь в сухую плоть бревна зубастым диском. Угрюмый топор обрушивается с силой на обрубок, рассекая его на обломки, обнажая бледно-розовое тело сухого древа.
Дрова складывали в передний угол сарая, в углярку. Там, в темноте, прятался уголь, поблёскивая своими гладкими гранями, отражая падавший со входа свет.
