скачать книгу бесплатно
Самое главное, наверное, вот в чем: пока я вижу перед собой тетку, я не могу верить в бессмертие души. Какое уж тут бессмертие.
Я, собственно, почему все это пишу. Я очень люблю девочек (и, в частности, шестидесятилетнюю девочку Доротею). Лучше их нет на земле существ. И мне почти всегда за них страшно. Есть какая-то таинственная лужа, попив из которой девочка становится теткой. Процесс не то чтобы необратимый, но шансов не очень много.
Будьте бдительны, да.
Эта книга посвящается Бориске,
А вслед за стишком я вспоминаю, что однажды мы пошли этого Бориса искать.
Нас было человек пять отважных. Как и положено в детстве, мы много чего боялись, но ежедневно ходили навстречу своим страхам, как будто ничего особенного в этом нет. Нормальный детский способ существования.
И вот мы вдруг решили, что, если идти все время прямо, мы эту яму с Борисом обязательно найдем.
Решили и пошли сразу же. Прямо.
Шли довольно долго, поскольку двор наш плавно переходил в пустырь, вполне, по нашим тогдашним масштабам, бесконечный.
И вдруг откуда ни возьмись нам навстречу выворачивает ВЗРОСЛЫЙ МУЖИК!
Мы, не сговариваясь, развернулись и с визгом убежали.
Особо этот случай мы, кажется, не обсуждали, но всем участникам экспедиции был понятен масштаб катастрофы: Борис выбрался из ямы!
И по сей день, между прочим, бродит среди нас.
Эта книга посвящается Игорю Викторовичу,
Я, надо сказать, не умею не только жарить утку, но и разделывать ее. Поэтому поедалась утка методом ощипывания и обкусывания.
Процесс был приятный, но финал ужасен.
Сегодня в полночь из холодильника на меня укоризненно глядел жуткий остов. Такое впечатление, что несчастную птицу загрызло и обглодало мышиное войско. Я – трехглавый мышиный король. Утка имела вид мученицы за веру и грозила отмщением.
Мне понадобилось все мужество, чтобы взять чудовищные останки рукою и выбросить в пакет. Пакет – в мусоропровод.
Надеюсь, ОНО не вернется ко мне за час до рассвета.
Эта книга посвящается О. О. и другим несознательным гражданам,
Ну что тут скажешь, они по-своему правы.
У меня есть мерка. Она от рождения высокая, так получилось. У некоторых вот, например, длинный нос или массивный пенис – и что ж с того?
Каждый день я прикладываюсь к этой своей мерке. Мерка, ясно, выше, чем я. Прыгаю, стараясь достать глупой нежной макушкой до заветной черточки. Иногда допрыгиваю, чаще – нет. Всяко бывает. Зато мускулы на ногах накачались знатные. Железные, практически как Феликс.
И когда кто-нибудь приближается к заповедной моей территории, я, конечно, выскакиваю из укрытия, размахивая этой своей высокой меркой. И предлагаю прохожему допрыгнуть куда следует. Приучаю странников к физкультуре и спорту.
Поскольку мерка высокая, до нее, конечно, мало кто допрыгивает, оно так. И я, конечно, вызверяюсь порой на недопрыгнувших, бывает. Требую от них всем рекордам свои звонкие дать имена. Кулаками машу, ногами накачанными топочу. Граждане обычно обижаются и кидают в меня каловыми камнями. Я не сержусь. Понимаю: это они не со зла, это они от неизбывного горя.
Зато никто не может упрекнуть меня в том, что я отрубаю гражданам ноги. Или, скажем, головы. Мы вам тут не Прокрусты какие.
Ну вот просто у меня мерка такая высокая выросла. С кем не бывает?
Эта книга посвящается Е.,
Игра, надо думать, еще и не начиналась толком, самих крестиков и ноликов почти нет пока, только пустые крестообразные поля.
Мне не очень интересно, кто будет играть; исход игры, тем более, до фени. Единственное, что немного тревожит – расцарапают ли они мои пальцы до крови или обойдутся со мною бережно, вспомнив, что я, при всех своих странностях, вполне обычный ошметочек органической материи, хрупкое, уязвимое человеческое существо. Истекать кровью мне совсем не с руки. Не с обеих рук, ни с левой, ни с правой.
Хватит уж.
Эта книга посвящается Н.,
Проблемы начинаются, когда выясняется, что надо слезать.
Почему-то всегда выясняется, что слезать надо. То ли очередь на повис на полсна Брахмы вперед расписана, то ли просто «не положено», но слезать приходится в какой-то момент.
И вот стоишь как поц в чистом поле, под Мировым Древом, крынку с Медом Поэзии к впалому пузу прижимаешь, и вспоминаешь, что тебя, вообще-то за сметаной послали. И за спичками. А вовсе не…
В таких случаях лучше махнуть на все крылом и сразу залезать обратно – если получится. Но мало у кого получается, это правда.
Эта книга посвящается Ане,
Проводился, оказывается, в свое время такой эксперимент.
Группе детей выдали по мармеладке и сказали, что взрослые сейчас ненадолго выйдут из комнаты. А когда вернутся, будет вот что. Кто съел свои мармеладки, может идти гулять. А кто не съел, дождался возвращения взрослых, получит суперприз: еще по одной мармеладке.
Зашибись.
Очень мало детей, если верить Аниному рассказу, стали ждать взрослых и суперприз. Стрескали свои мармеладки и занялись другими делами. Нормальный детский подход.
При этом ученые, придумавшие тест, утверждают, что именно те дети, которые мармелад жрать не стали, имеют офигительные перспективы в жизни. Дескать, они способны отказаться от текущего удовольствия ради высокой цели.
Бивис, он сказал: «Высокой цели»! Круто, Бивис!
Меня поначалу взяла досада: какие же, черт побери, противные дети – которые стали ждать награду. А потом стало ясно, что я-то как раз из таких детей. Мне бы наверняка удалось пройти «мармеладный тест». Причем не из жадности, а просто – не слабо ведь.
Из одних «мармеладных стоиков», наверное, действительно выходит так называемый толк.
Феномен социального успеха мне не очень интересен (процесс понятный и вполне противный). Зато точно знаю: некоторые из нас вырастают такими придурками, которые ни за что не станут жрать сиюминутный свой мармелад – просто так, не суперприза ради, а потому что какой-никакой, а все-таки подвиг.
Ну, микроподвиг, да. Но все-таки.
По-моему, мы психи.
Эта книга посвящается И. С.,
Но кино мне смотреть совсем не хотелось, а хотелось настоящую машину времени получить в свое распоряжение.
Хотелось на машине времени прокатиться назад, в семидесятые. Ненадолго, на пару часов. Разыскать там себя, печального лупоглазого детеныша в фирменных джинсах, купленных невменяемыми родственниками на вырост, на два размера больше. В дорогущих модных штанах, которые сидят мешком, уродуют и без того несовершенное подростковое тельце.
Обнять это чучело, растормошить, сказать: все будет хорошо. Вырастешь, никуда не денешься, джинсовых шмоток будет у тебя – жопой жри, даже шарфик джинсовый смастерит тебе однажды красивая девушка Танечка из тертых широких штанин, а в заокеанском городе Нью-Йорке купишь ты на последние десять баксов джинсовый рюкзак, а уж штанов, курток, жилетов будет у тебя и вовсе немерено.
Сказать: все будет хорошо. С этим вот носом, с этим бодучим лбом, с этим подбородком, с лохмами проволочными, а ведь будет у тебя пара-тройка таких неземных любовей, что зашибись, никто не уйдет живым. Ну и еще кое-что, по мелочам, отдохновения для – будет, все будет, не бзди.
Сказать: все будет хорошо. Скоро, через пару лет буквально, даже через год ты научишься казенить школу и убедишься, что нет ничего слаще, чем топать сентябрьским утром не в постылое серое здание, а в ином каком-нибудь направлении. А потом увидишь, что за такую радость даже платить не надо: все будет хорошо, и пятерочный аттестат будет, и университет, который ты, правда, похеришь, но все равно, и без него проживешь отлично, потому что узнаешь один важный секрет: нужно идти туда, куда хочется, а не туда, куда якобы «надо». Идти себе, идти и ничего не бояться. У тебя получится, правда.
Сказать: все будет хорошо. Скоро, совсем чуть-чуть подождать осталось, тебе исполнится восемнадцать лет, и в этот день ты уйдешь из дома, и больше ни одно человеческое существо никогда в жизни не станет тебе указывать, что «можно», а чего «нельзя», потому что ты этого не позволишь – никому, никогда. Сами разберемся: нам жить, нам умирать. Никто за нас с тобой этого не сделает, а потому пусть сидят и молчат в тряпочку.
Сказать: все будет хорошо. Ты, уебище асоциальное, выкрутишься как-то, будет у тебя дом, чтобы спать, много хороших ботинок, чтобы ходить, и даже машина, чтобы кататься. Поганенькая, конечно, но для того детеныша из семидесятых раздолбанная «девятка» – запредельная, космическая роскошь, техника на грани фантастики. Пусть радуется.
Сказать: все будет хорошо. А про то, что тебе к этому моменту все будет до фени, кроме зыбкости мира, мы тому детенышу говорить не станем. Зачем зря пугать? Все равно ведь вырастет, превратится из прекрасного принца – в чудовище, из прекрасной принцессы – в мудрую жабу, никуда не денется. И не надо ему никуда деваться, потому что все ведь будет хорошо. Зашибись как хорошо все будет.
Эта книга посвящается Нине.
Некоторые истории Нина пересказывает мне, бесплатно. Такой у меня досуг.
Проблемы у людей вполне понятные. Любовь там всякая, работа, депрессия, суки-сволочи вокруг, семья или ее отсутствие – обычный набор.
Поэтому о своих проблемах я Нине не рассказываю: хватит с нее.
Проблема у меня, строго говоря, одна: очень уж достали причинно-следственные связи. Надоело, что одни события вполне закономерно проистекают из других. А другие – из третьих. Даже если не очень явно, докопаться все равно можно.
От этого все кажется противным, даже прекрасное.
Я искренне не понимаю, какого черта мне нужно просыпаться, скажем, в Москве, скажем, 26 мая – лишь потому, что я ложусь спать 25 мая в этой самой Москве? Проснуться 8 августа 1978 года на Аляске или, предположим, 14 апреля в Белграде было бы – не скажу что приятно, но, по крайней мере, не столь безнадежно.
Почему, отрезав себе кусок хлеба, я стану есть этот самый хлеб? А не, скажем, рисовую кашу, сваренную за 657 километров от моей кухни? (Хлеб, собственно, вкусный. А рисовую кашу я вряд ли стану жрать. Но сам принцип меня решительно не устраивает.)
С какой стати я обнаруживаю в своем шкафу только те вещи, которые были куплены мною? Для чего узнаю улицы, по которым езжу – якобы «каждый день»? (Я не верю в «каждый день», но память давно предала меня и дружит с этой бесперспективной концепцией.) Или вот зачем узнаю лица соседей? У меня, представьте себе, каждый день одни и те же соседи.
Это почти невыносимо.
Вся эта наивная, но в высшей степени достоверная имитация линейного течения времени утомила каузальное мое тело и прочие кишки.
Долой.
Даешь.
Да здра…
Эта книга посвящается тете Жанне,
Тетя Жанна славилась умением варить борщ и рассольник, фаршировать перцы, вертеть голубцы, тушить баклажаны – словом, она мастерски готовила все те блюда, которые кажутся детям настоящей отравой.
Благодаря регулярному общению с тетей Жанной мне удалось получить чрезвычайно полезное практическое руководство по обращению с реальностью. Выяснилось, что, когда посторонний взрослый человек тычет тебе в харю очередную порцию полусъедобной мерзостной дряни, следует не визжать, не закрывать рот руками, не убегать в другую комнату, а просто вежливо сказать: «Большое спасибо, это, наверное, очень вкусно, но мне пока не хочется. Может быть, позже…»
Тетя Жанна в таких случаях отъебывалась как миленькая. И другие гостеприимные взрослые люди тоже утихомиривались, удалялись на безопасное расстояние, говорили: «Погуляй, деточка».
С родителями, понятно, такой номер не проходил. На них, по правде говоря, можно было воздействовать только одним способом: бурно блевать, пока не спрячут свою гадость подальше, к чертям собачьим.
После такой суровой жизненной школы мне вполне просто живется. Когда жизнь делает мне очередное завидное предложение, важно лишь понять, как следует вести себя на сей раз: вежливо отбрехиваться или сразу бежать блевать? А если и то, и другое, то в какой последовательности?
Но поскольку вариантов не очень много, ошибаюсь я не так уж часто. Почти никогда.
Эта книга посвящается А. В.,
В каких-то дальневосточных, как водится, горах стоял какой-то даосский, как водится, монастырь, куда, как водится, приходили всяческие достойные и недостойные молодые люди, жаждущие, как водится, великих и не очень мистических тайн и прочих озарений.
Их там, как водится, подвергали всяческим невероятным испытаниям, заставляли медитацца с утра до ночи, морили аскезой, искушали искушениями, а после снова гнали медитацца и снова всячески испытывали.
Вся эта катавасия продолжалась довольно долго. Некоторые удивительные граждане все же как-то умудрялись выжить и даже не сбежать к едрене фене от этого эзотерического счастья.
Они становились такие высокодуховные и просветленные, что стоять рядом с ними было почти невозможно: очи сияли благостью невыносимой.
И в жизни всякого просветленного гражданина наступал такой момент, когда его вызывали к Самому Главному Даосскому Начальнику.
Начальник грозно потрясал аурой, благодатно сиял чакрами и проделывал кучу других невероятных вещей, полезных для просветления окружающих. Он говорил ученику: «Пришло время подвергнуть тебя самому страшному испытанию».
С учеником от такого заявления, невзирая на все его эзотерические достижения, кирдык случался. Он думал, что сейчас с ним сделают что-то такое немыслимое, хоть ложись да умирай добровольно.
Приведя ученика в чувство с помощью целительных мантр и нюхательной соли, Самый Главный Даосский Начальник продолжал выступление:
«Теперь ты вернешься домой, – говорил он, – и поживешь годика два нормальной человеческой жизнью. Потом вернешься, я на тебя погляжу. Если останется в тебе хоть что-то от нынешней веселой силы – что ж, тогда я стану тебя учить. Нет – на хуй».
(Ну, то есть Самый Главный Даосский Начальник вряд ли знал простое русское слово «на хуй», но он, безусловно, умел подыскать приличествующий случаю синоним. В отличие от меня.)
Следует заметить, что это испытание мало кто проходил. Чай не с демонами иллюзорными бороться и не в пропасти, кишащие злыми духами, сигать. Сами понимаете.
Все это я к тому, что среди читающих эти строки есть немало человеческих существ, по сравнению с которыми все эти полумонахи – тьфу что такое. Срам один, скорбь небесная.
А мы с вами, напротив, зайчики золотые – во как.
Эта книга посвящается Егору,
Простенькая, красивая штуковинка: плоский прозрачный прямоугольник во вращающейся раме; внутри, между двумя стеклами – прозрачный глицерин, черный и белый кварцевый песок и пузырьки воздуха.
Принцип действия как у песочных часов, только в результате получаешь не кучку, а небесной красоты пейзаж, готовую иллюстрацию к «Каталогу гор и морей».
Очень полезная вещь.
Напоминает о фундаментальном принципе: если текущий пейзаж бытия невыносим, надо немедленно перевернуть все с ног на голову, обрушить небо на землю и посмотреть, что будет.
Я так, конечно, и без того всю жизнь поступаю, но иногда вдруг забываю в самый ответственный момент. А потом вдруг вспоминаю – в безответственный.
А это, понятно, не то.
Эта книга посвящается моему любимому коммунальному соседу Лене Королю
