скачать книгу бесплатно
– Прислать вам в номер чаю?
– Буду очень признателен, миссис Кроми. Два, пожалуйста. Мне с молоком, даме – с лимоном.
Миссис Кроми кивнула и заговорщицки улыбнулась:
– Я мигом заварю, доктор.
Беренсон улыбнулся в ответ, поднялся по лестнице, тихонько постучал и открыл дверь. Номер – однокомнатный, десять футов на двадцать – был обставлен потертой мебелью более или менее в одном стиле: моррисовское кресло, трельяж, чайный столик, двуспальная кровать. Женщина в синем трикотажном платье сидела на кровати и снимала чулки.
– Не так скоро после лестницы, – очень тихо проговорил Беренсон. – У меня сердце не выдержит.
– В таком случае я не позволю тебе расстегивать пуговицы.
– Нет уж, позволь. – Он подошел, провел рукой вдоль застежки на спине платья, затем поцеловал женщину в шею. – Однако миссис Кроми принесет чай. Давай дождемся ее.
– И долго…
В дверь постучали. Беренсон открыл дверь и принял поднос. Затем повернулся и ногой захлопнул дверь. Женщина сидела на кровати очень прямо, смиренно сложив руки на коленях, скрестив голые щиколотки и улыбаясь, как послушная школьница. Беренсон рассмеялся и чуть не расплескал чай.
– Как ты думаешь, я угодила старой вуайеристке?
– Она милейшая старушка и тайны хранит лучше, чем целая контора швейцарских банкиров. – Беренсон поставил поднос на стол. – Так сперва чай или пуговицы?
– Чай остынет, – сказала она. – Я…
– Тсс.
Он налил чай. Платье соскользнуло на пол. Женщина повесила его на плечиках на дверь, ушла в крохотную ванную, потянулась к застежке лифчика.
Беренсон повернулся к окну и, потягивая чай, стал глядеть сквозь стекло в частом переплете. Дождь усилился. За дорожками от капель Беренсон видел гору, похожую на изготовившегося к прыжку льва – Трон Артура, – черный Эдинбургский замок и, разумеется, сетевой отель.
– Проклятый империализм, – сказал Беренсон.
– У нас была империя, – заметила женщина.
Из ванной она вышла в сером шелковом кимоно и села на кровать.
– Не такая. Мы экспортируем свой паршивый фастфуд и свои паршивые сетевые отели по всему миру. У вас, по крайней мере, есть хоть какое-то уважение к местной кухне. И архитектуре. Мы хотим поставить чертовы Золотые арки «Макдоналдса» над Запретным городом.
Беренсон отвернулся от окна.
– А знаешь, что по-настоящему смешно? Именно в этом куске трансплантированного Огайо останавливаются ребята из КГБ. – Он вновь глянул на вывеску. – Мой связной с Палатайном сейчас в номере шестьсот четырнадцать, выдает себя за луизианского нефтяного магната и лихорадочно тратит деньги с золотой карты «Американ экспресс».
– А где останавливаются цэрэушники?
– Здесь.
– Это не смешно, Аллан.
– А я и не шучу, дорогая. Про эту конкретную гостиницу я узнал от приятеля, оперативника ЦРУ. В Лондоне он останавливался в Ковент-Гардене, в крохотном отеле – десяток номеров, ресторана нет. Уверял меня, что там жил Грэм Грин. Возможно, это определило его выбор.
– Он не может объявиться здесь?
– Он на пенсии. Живет в Орегоне, ловит рыбу.
Беренсон подошел к кровати, сел на ситцевое покрывало рядом с женщиной.
– Русские любят самые американские гостиницы. Американцам нравится местный колорит… и, разумеется, им тоже хочется чувствовать себя международными шпионами. – Он погладил ее шею под воротником кимоно. – Где, черт возьми, КГБ добывает золотые карты «Американ экспресс»? Считается ли Московский Народный банк «крупным международным финансовым учреждением»?
– А что любят в гостиничных номерах англичане? – спросила женщина. – Помимо того, чтобы их гладили вот… здесь.
– Англичане любят преуменьшения.
– Наверное, это я и нашла в тебе. – Она сунула руку под его расстегнутую рубашку. – Ты так элегантно преуменьшаешь.
– Я слишком для тебя стар.
Она двинула рукой вниз по его груди, по жестким седым волосам и старым шрамам.
– Именно это меня в тебе и привлекло, разве не знаешь? Я подумала, глянь на этого старикашку, наверняка в постели он будет упоительно тосклив.
– И это тоже не шутка, – тихо сказал Беренсон и погладил ей волосы. – «Изменника какая впустит дверь? Ворота разве, что изменники зовут своими[12 - «Изменника какая впустит дверь? Ворота разве, что изменники зовут своими…» – Намек на Ворота Изменников в Тауэре – через них по воде доставляли государственных преступников.], пред ним откроются и затворятся со стуком топора».
– Это из Скинской рукописи?
– Да.
– И ты уже цитируешь по памяти. Так ты правда думаешь, что это Кристофер Марло?
Руки Беренсона замерли.
– Возможно, – задумчиво проговорил он. – Если это подделка, то чертовски хорошая. Не говоря уже о мотиве. Зачем подделывать пьесу Кристофера Марло, а не дневники Гитлера и не завещание Говарда Хьюза?[13 - Зачем подделывать пьесу Кристофера Марло, а не дневники Гитлера и не завещание Говарда Хьюза? – «Дневники Гитлера» были изготовлены в 1980-х немецким художником Конрадом Куяу и проданы журналу «Штерн» за 9 миллионов марок, и лишь через месяц после начала публикации эксперты установили, что это фальшивка. Говард Робард Хьюз-младший (1905–1976) – американский предприниматель, режиссер, продюсер, один из богатейших людей в мире. Хьюз, человек крайне эксцентричный, не оставил завещания, что стало причиной множества судебных процессов; в 1978 г. было найдено его рукописное завещание, которое оказалось фальшивкой.]
– Чье завещание? А, безумный миллионер, мороженое[14 - А, безумный миллионер, мороженое. – Среди историй о чудачествах Хьюза была и такая: он любил бананово-ореховое мороженое «Баскин-Робинс», а поскольку его перестали выпускать, заказал изготовить для себя минимальную партию – 1300 литров. Через несколько дней бананово-ореховое ему надоело, и он захотел ванильного, а бананово-ореховое долго бесплатно раздавали в казино.].
– В Москве очень вкусное мороженое.
– Это не из Кристофера Марло.
– Последний раз я был в Москве года два назад и гадал, чем бы занимался, чтобы не сойти с ума, если бы мне пришлось жить там до конца дней.
– И ты думал про мороженое. А про меня?
– Тебя я тогда не знал.
– Я не дам тебе сойти с ума. – Она хохотнула. – И мороженое у тебя тоже будет.
– А когда я умру?
– Тогда все мороженое достанется мне.
– Я серьезно.
Мгновение она молчала.
– Да, вижу. Что ж, хорошо. Ты не собираешься бежать к нашим восточным товарищам, и я тоже. Если бы мы так сделали, они просто до конца нашей жизни изображали бы видимость доверия, со мной особенно. Нет. Мы найдем какую-нибудь тихую нейтральную страну, крохотный карибский островок, и будем жить одни, как персонажи Яна Флеминга.
– Скорее как персонажи любовного романа для домохозяек… и разве есть нейтральные страны? По-моему, нет. Шельфовый ледник Росса в последнее время сильно политизировался.
Она взяла его круглое лицо в ладони и принялась кончиками пальцев массировать ему виски. Руки у нее были очень сильные, ногти – короткие, безукоризненной формы.
– Тогда мы упадем на колени перед ЦРУ или МИ-6, как уж она будет называться в том месяце, и попросимся назад, и они заколют упитанного тельца и дадут нам перстни на руки, потому что лучше вернувшийся блудный сын, чем очередной перебежчик в Москве.
– Я был знаком с Филби[15 - Я был знаком с Филби. – Ким Филби (Гарольд Адриан Рассел Филби, 1912–1988) – один из самых известных двойных агентов нового времени. Филби происходит из аристократической британской семьи, прозвище Ким получил в честь героя Киплинга, но симпатизировал коммунистам, в 1933 г. был завербован советской разведкой, после чего поступил в МИ-6 и скоро достиг там высоких постов. Филби входил в Кембриджскую пятерку – ядро сети советских агентов, завербованных в Кембридже и занимавших высокие посты в разведывательной и дипломатической службе. В 1963 г., когда Филби грозило разоблачение, его нелегально переправили в СССР, где он и жил до конца дней.].
– Знаю. Я не хочу говорить про Филби. Я вообще не хочу говорить, и ты тоже.
– Ты храбрее меня, – сказал он. – Если что-нибудь пойдет не так, ты теряешь целую жизнь.
– А ты нет?
– У меня есть ты. Только ты.
– Аллан.
– Извини. Палатайн через связного сообщил, что НОЧНОЙ ГАМБИТ одобрен и управлением «Т», и управлением «С».
– Через связного?
– Палатайн больше не покидает Лондона. Известно, что скоро ему на пенсию, так что, покуда он далеко не суется, на него не обращают слишком большого внимания. – Он помолчал. – Тебя не хватятся…
– Меня не хватятся, Аллан. В чем дело?
– Все завертелось очень быстро… Предпремьерный мандраж, ничего больше.
– У тебя не бывает предпремьерного мандража. Даже в первую ночь. – Она засмеялась, потом внезапно оборвала смех. – Тебя что-то напугало, Аллан. Расскажи мне что.
– Обещай, – сказал Беренсон, – что, если со мной что-нибудь случится, ты заляжешь на дно.
– А что насчет других агентов?
– Они знают только свои конкретные роли. Лишь ты и я знаем всё.
– Ты, я и КГБ.
– КГБ почти знает. В том-то и суть. У КГБ есть план и список агентов – но нет возможности этот план осуществить. Список зашифрован.
– Что? – Она улыбнулась изумленно и восхищенно.
– Имена и фамилии зашифрованы, но довольно просто. Я уверен, что кагэбэшники смогут взломать шифр, и они тоже уверены, потому и приняли список в таком виде. Но у каждого агента есть ключевое слово… а в списке слова другие. Я предупредил агентов, что, если им назовут слова из открытого списка, надо уходить. Настоящие слова… думаю, Москва их не угадает.
– Ты мне ничего из этого прежде не рассказывал. Какое у меня тайное слово?
– В этом не было… – Он мотнул головой. – И у тебя нет тайного слова. Я… решил, что оно тебе не понадобится.
– Ты гений. Что тебя напугало?
– Ничего, – сказал он. – Ничего, – и притянул ее к себе, теряя голову от запаха ее волос.
Она коснулась его пояса, и он ахнул.
– Хм, – сказала она, берясь за его ширинку. – Французский гульфик с клапаном. Тут поможет только…
Она начала наклоняться, но он двумя руками поймал ее лицо.
– Не сейчас, – сказал он. – Я хочу… еще чуть-чуть на тебя посмотреть.
Она нахмурилась.
– Скажи мне, что случилось… пожалуйста, Аллан.
– Кто-то прошел по моей могиле, вот и все.
– Сейчас уже поздно жалеть.
– Я жалею только из-за тебя, – сказал Беренсон. – Я мог бы любить тебя не скрываясь. Я мог бы тебя кое с кем познакомить… Бывают минуты, когда я думаю…
– А бывают минуты, когда ты не думаешь? Давай выясним… ой, нет, теперь я не могу. Что ты думаешь?
– Что мы могли бы сделать то же самое иным способом. Таким способом, который не требовалось бы скрывать. Без всей этой тараканьей беготни в темноте.
Она проговорила очень тихо и мягко:
– Тебе непременного надо быть доктором Фаустом, ведь правда.
– И Фауст обречен…
Она закрыла ему рот поцелуем. Через минуту или больше она ослабила объятия и, не отстраняясь от него, сказала:
– Ты изменишь мир, Аллан. Не бойся.
– Изменю мир, – тихо повторил он.
– Да.
– Это должно изменить мир, верно?.. Иначе это будет обычным предательством.
Он снова крепко притянул ее к себе, и вздохнул, и задрожал.
