скачать книгу бесплатно
– Пока фургон с моими вещами, в том числе с калькой, не доставил мне всё это, – начал я немного развязанно, – не могли бы вы мне сделать одолжение? Я имею в виду кальку – такую, на которой работаете вы.
Одна из девушек показала на рулон кальки и предложила отмотать, сколько мне надо. Но тут другая вышла из-за своего стола и протянула мне целый рулон кальки:
– Вот, пожалуйста, возьмите себе весь рулон.
Я так умилился, что едва ли не схватил в охапку и не расцеловал эту, добрейшей души благодетельницу! Подружки позавидовали её находчивости.
Встав за свой кульман, я медицинским скальпелем отрезал от рулона необходимый формат кальки, положил на стол пенал с рапидографами, достал нужный и принялся за работу. С проектным заданием я уже предварительно ознакомился, как и с теми материалами, которые были приложены к нему заказчиком и также главным инженером проекта. Понятно, что я, как новенький, стал центром притяжения к себе внимания. А интересовало их всё, особенно то, как я работал. Прошло фантастически малое время, как я положил на стол готовый чертёж. Такого здесь никогда не было – во всяком случае, они такого никогда не видели. Я приколол новый лист кальки и пошёл покурить.
Когда я вернулся, то мой стол был окружён моими новыми коллегами. Их лица выражали недоумение, как у миклухо-маклаевских папуасов. Они разглядывали красиво исполненный чертёж.
– Прямо фабричная работа! – сказал кто-то.
Некоторые взяли в руки рапидографы, разглядывали их, пытаясь понять, что это, для чего это и как это. Посторонились, пропустили меня на моё рабочее место, а сами на своё не пошли – стали следить за моей работой. Тут уж мой гонор широко развернулся – вдаль и ввысь! Я, как художник за мольбертом на многолюдной площади, дал мастер-класс. Ловкими быстрыми и точными движениями, меняя рапидографы, так что можно было залюбоваться, я стал выполнять чертёж.
Впоследствии наиболее продвинутые коллеги пытались работать рапидографами, одалживая на свой эксперимент мои, но прав был Гриша, что это не каждый сможет. Так что, испачкав тушью кальку несколько раз, рапидографы мне возвращали, смущённо оправдываясь: ничего не получается.
Правда, я не очень поощрял их к этому занятию, поскольку всегда понимал, что у каждого должно быть всё личное, индивидуальное. И желал, чтобы это понимали и другие. Короче говоря, я никогда не разделял колхозных инстинктов.
Однажды я услышал негромкий разговор:
– А что, там все такие, как этот?
– Да, нет, я там бывал не раз – все там такие же, как у нас.
– Странно даже! А где они взяли этого?
Тут я заворочался за кульманом, и разговор прекратился. Мне показалось, что речь шла обо мне.
Глава 11. Затянувшаяся командировка
Мне очень понравилась библиотека головного института. По заранее сделанным заявкам сюда регулярно поступали технические новинки. А поскольку я научился пользоваться ими, то мне было легко ориентироваться в потоке технической информации. Библиотекарша доброжелательно поощряла моё усердие в этом занятии. Так что, получив проектное задание, я очень быстро набирал технологическое оборудование и своевременно выдавал задание смежным отделам – в первую очередь, конечно, строителям. Мне предоставили место в общежитии, и когда моя командировка затянулась, комендант этого общежития заявил мне о необходимости временной прописки.
Для этого он потребовал паспорт. Так в моём паспорте появилась отметка о временной прописке на полгода и – что немаловажно – в Москве. Первое время меня ещё отпускали к Брандорфу, где я, как пожарная команда, разбирал завалы в работе отдела, но очень скоро работа в головном институте уже не позволяла мне отвлекаться даже на короткое время. Это был настоящий бум в строительстве, а стало быть, и в проектировании. Несмотря на то, что в самой Москве были десятки проектных институтов от различных министерств, везде стали собираться очереди на проектирование от небольших заводов и фабрик до огромных промышленных комбинатов и баз.
Главные инженеры проектов, разумеется, давали проектные задания не только мне, но и остальным сотрудникам технологического отдела, и всё-таки самые сложные ложились на мой стол. А когда проектное задание, выданное другим сотрудникам, затягивалось или исполнялось некачественно, начальник технологического отдела как-то умильно просил меня разобраться. Он показывал мне уже сделанные наработки. Презрительно взглянув на эту клинопись, я просил у начальника дать мне проектное задание, ознакомившись с которым я быстро проделывал предварительные работы, делал расчёты, выдавал смежным отделам задания. Короче, работы было выше крыши.
Я часто задерживался после работы, попросил начальника отдела похлопотать, чтобы мне предоставили допуск на рабочее место даже в выходные дни. У того выхода не было – он всё это организовал, отбиваясь от болезненных наскоков профсоюзных деятелей. Однажды по пути на работу меня перехватил комендант общежития – лицо по тем временам очень ответственное. Надзор за населением в то время был основательный.
– Я заходил к тебе несколько раз, мил человек, но тебя дома не было. Где гуляешь?
– Нахожусь я с утра до ночи на работе. Так же и в выходные дни, почти всегда. Можете уточнить у моего начальника, – устало отговорился я и более миролюбиво добавил: – Работой завали выше крыши – индустриализация, модернизация, сами понимаете. Материалы съездов, я думаю, для вас не пустой звук.
– Я понимаю, и не только это, а что у тебя срок прописки истёк.
– Так вам паспорт нужен, чтобы продлить эту прописку?
– Я вот что скажу тебе: если у вас там работы много – специалист ты, как я вижу, для них очень ценный, – пускай дадут на тебя отношение на постоянную прописку. А штемпелевать твой паспорт временной пропиской никто не позволит.
На работе я поговорил с начальником отдела – тот куда-то сходил и принёс мне бумагу.
– Вот отношение. Передашь коменданту – он всё сделает. И ни о чём не думай, зацикливайся только на работе. Кстати, со следующего месяца я повысил тебя в должности – стало быть, и твой оклад.
Глава 12. Новый житель Москвы
Где-то примерно через неделю вечером ко мне постучал и вошёл комендант. Достал из портфеля мой паспорт, шлёпнул им по столу.
– Вот рядом с этим паспортом москвича и должны стоять наборы с угощением! – как-то очень торжественно произнёс он. Сказать, что у него в это время ни в одном глазу ничего не было, было бы неверно.
– Ну уж, за мной не заржавеет! – ответил я и рядом с паспортом поставил «Наполеона», заблаговременно приобретенного мной у Елисеева.
Накопилось много тостов. Но самый первый и самый важный – за меня. Комендант произнёс: «За новоприобрётенного москвича!».
Время шло, и вскоре эти перегрузки перестали наваливаться на меня.
Мои коллеги сверкали из-за кульманов всё усиливающими диоптриями. Вместо одной к потолку прикрепились ещё две линии светильников. Когда я заходил в просторный, ярко освещённый зал гастронома, я завистливо восклицал: «Вот где должны стоять кульманы и чертёжные доски!».
Как бы опомнившись, заторопились, заработали всевозможные НИИ, СНИИ, учитывающие применение технологий новейшего своего и зарубежного оборудования. Стали выстреливать новейшие типовые проекты. Не раз я наблюдал и свои собственные разработки, привязываемые к разным объектам в разных местах страны. И в душе тихо гордился этим.
Так или иначе, многочисленные проектные институты стали приходить в себя и по старой привычке ловко привязывали новые типовые проекты. Все повеселели. Я почувствовал, что нужда в индивидуальном проектировании стала очень быстро ослабевать. У меня стало появляться больше свободного времени, а поскольку я получил статус москвича, то теперь был уж не гость столицы, а её хозяин. Пользуясь этим правом, стал посещать и изучать достопримечательности Москвы.
Как-то раз я прогуливался по Нескучному саду и, проходя мимо одной скамьи, услышал очень знакомый голос. Так как я считал, что разглядывать посторонних людей, тем более внимательно, выглядит нескромно, то прошёл мимо этой скамьи, оглянулся, повернулся и медленно пошёл обратно. И когда я вновь проходил мимо, то услышал сдержанный от нерешительности голос, который назвал моё имя. Точнее – прозвище, которое я носил в студенческие годы. Я остановился, повернулся и увидел сидевшего на скамейке своего бывшего однокурсника Бориса Лебедева.
Друзья Бориса сразу же ушли, чтобы не мешать нашей бурной встрече, которую мы продолжили в кафе. Несмотря на сумбурность беседы, вскоре выяснилось, что однажды Борис приехал в Москву с целью «отремонтировать» свой нос, половину которого ему оторвало на преддипломной практике в шахте. В этом месте я похвалил:
– Да, нос тебе сделали отлично! Незаметно совсем.
– Ну так вот, – в свою очередь продолжал Борис, – не поленился, наведался в Горный институт – там, кстати, была вакансия в аспирантуру, куда я тут же поступил. В это время один из НИИ Академии наук перевели по профилю в министерство угольной промышленности, так что сразу после окончания аспирантуры мне предложили там должность заведующего лабораторией, где теперь я и работаю. Защитил докторскую.
– Ну, Боря, у меня даже голова закружилась от твоего восхождения по карьерной лестнице!
Я рассказал Борису о своих скромных успехах в жизни.
– Ну, нет, старичок, – утешил меня Борис, – тебе, как будущему литератору, это только на руку, всё это тебе должно пригодиться. Я не удивлюсь, если на страницах беллетристики, автор которой – мой друг, промелькнёт и моё имя, простого академика!
Мы подняли бокалы, посчитав, что это очень удачный тост.
– Слушай, а почему бы тебе не перейти на работу в наш институт, в мою лабораторию? У нас, как и везде, много рутинной работы, но при живом уме, как у тебя, можно будет отыскать и что-нибудь интересное.
Меня уже и самого тяготило это настоящее, и если что тормозило, то только жилищный вопрос – бытовая сторона, так сказать. И всё это я изложил Борису.
– Да, – притормозил свои восторги Борис, – здесь нужно подумать.
Мы договорились о встрече через неделю и разошлись. За последнее время в мою общежитейскую каморку стали подселять командировочных, и это стало мне напоминать студенческое койко-место. Когда мы встретились с Борисом через неделю, он, немного смущаясь, сказал, что отдельной квартиры пока что нет. Но тут же предложил:
– А вот ордер на комнату в трёхкомнатной коммунальной квартире светит тебе хоть сейчас.
Глава 13. С Ленинградского на Ленинский
Тут нечего и думать – я согласился. Так что спустя кратчайшее время я переместил свои скудные пожитки с Ленинградского проспекта на Ленинский – как говорится, «пошёл по ленинскому пути». Помимо помещений в самом институте, где размещалась лаборатория Бориса Лебедева, имелся в Подмосковье и завод, где разработки изделий превращались в приборы, агрегаты, аппараты и после удачного внедрения в промышленность начиналось их серийное изготовление.
Борис положил передо мной стопку тем для разработки и предложил по своему вкусу выбрать что-нибудь. Осмотревшись, я перелистал эти темы и остановился на бытовой печке, работающей на угольной мелочи, для внедрения её в слаборазвитых районах, где нет газа, дров, туго с электроэнергией, но где имеется уголь или куда его можно доставить без проблем. Особенно уголь некондиционный, а сильно измельчённый – короче, угольная пыль, которую шахтёры презрительно называют штыб. Борис прокомментировал мой выбор как перспективный. И добавил, что, по его сведениям, разработкой такой печки занимаются болгары. А это значит, что наша печка может быть востребована и на экспорт.
Поселившись на новом месте, я стал ходить на работу пешком, а именно по Ленинскому проспекту, в середине которого была очень уютная пешеходная дорожка, обсаженная кустарником. Транспорт мчался в разные стороны слева и справа, но сильной загазованности не было. Таким способом я нанёс мощный удар по гиподинамии, которая попыталась разлагать мой организм при весьма малоподвижной работе в проектном институте.
С работы я также шёл пешком, по пути заглядывая в магазины. Окно моей комнаты выходило в большой, но достаточно уютный двор, засаженный пышной зеленью. Поскольку окно было сориентировано на юго-запад, то с обеда до вечера в комнате было очень светло и солнечно. В других двух комнатах жили разные соседи. В одной из них очень часто сменялись жильцы, другая же отличалась абсолютным постоянством.
– Как её сюда заселили, так она здесь и живёт, – подчёркивала соседка, хвастаясь своим ветеранством.
По виду это была несимпатичная, крупногабаритная баба. Часто мне приходилось просыпаться (особенно в выходные дни, когда была возможность понежиться и подольше поспать) от её зычного крика, оснащённого отборным матом. У её оппонента, другого соседа, голос был тонкий, визгливый, и оттого его матерщина казалась менее убедительной.
Так они «лаялись», начиная с кухни и мест общего пользования и далее – по коридору вплоть до дверей моей комнаты. Я дал себе слово: ни в коей мере не вмешиваться в эти базарные склоки, а держать как бы шведский нейтралитет. Эти воюющие стороны заискивали передо мной, стараясь заполучить во мне уж если не союзника, то хотя бы мою лояльность. Так я реально познакомился с действующими лицами коммунальных склок.
Соседи очень любили рассказывать о себе. Я же ничего о себе не рассказывал, да им это и не надо было. Мужичок-сосед был в разводе и разъезде, то есть в размене бывшей жилплощади. Соседка только что получила пенсионное удостоверение, а от работы в подарок – большой альбом с фотографиями. Работала она грузчиком в типографии – катала к резательной машине полуторатонные рулоны бумаги.
«Так вот откуда этот изощрённый мат! – мысленно подумал я. – Так вот где использовалась её физическая мощь!» Советская пропаганда все уши прожужжала миру о полной грамотности советских граждан, но в том, что это неправда, я убедился на конкретном примере.
Моя соседка-пенсионерка, работавшая грузчиком в типографии, не умела ни читать, ни писать. И что самое интересное – не испытывала в этом никакой нужды. А её зычный голос, сдобренный матом, не позволял в этом усомниться. Как бы то ни было, но первое время меня такое соседство не тяготило. Как-никак, у меня был свой угол, своя комната, причём не где-нибудь, а в самой Москве, столице нашей Родины, а эпитет «коренной москвич» звучал чуть ли не как «их благородие» – как звание, как титул. Планка среднего культурного уровня москвича была очень низкой. Основная масса этих «коренных москвичей» в лучшем случае была во втором поколении, и культура их мало интересовала. Они чванливо, со значением, как-то панибратски называли: «Третьяковка», «Кремлёвка», чтобы не отличались от них «Сёмка, в быту Шлёмка» и т. д. Я же, «наголодавшись», набросился на культуру во всех её ипостасях, со всей своей энергией и ответственностью. На моей теперешней работе не было нужды перенапрягаться, суетиться. Рамки всевозможных планов были размыты. А то как же – работа творческая. Это тебе не у станка, не у сохи! Здесь тонкая мозговая деятельность. Тут с налёта, с наскока ничего не получится – здесь нужен талант особый.
Я быстро сделал расчёты пяти вариантов печки на угольной мелочи, а также эскизы общего вида к ним, и стал не спеша конструировать отдельные узлы, детали механизмов.
Лебедев, видя моё усердие, явно не поощрял его: не спеши и не суетись – здесь это не принято, больше отрывайся на посещение технических библиотек, выставок, которые постоянно проводятся в Москве. Чтобы не быть голословным, он сам посещал их и часто приглашал меня. Так мы с ним посетили болгарскую выставку, где болгарские конструкторы экспонировали печку на угольной мелочи. Солидный болгарин – конструктор этой печки – демонстрировал желающим увидеть её работу. А его помощница очаровывала немногочисленную публику имитацией приготовления различных блюд.
Один из любопытствующих, сильно грассируя, спросил: «Можно на этой печке опалить курицу?». Деловитая болгарка даже вздрогнула от такого вопроса, смутилась и очень сильно покраснела. Как потом выяснилось, слово «курица» на некоторых славянских наречиях обозначает интимное место у женщин. Следуя совету Лебедева – а он теперь был мне не только друг, но и начальник, – я приходил на работу к положенному времени, отмечался в журнале, общался со своими коллегами в лаборатории. Отдохнув на рабочем месте и сделав отметку в журнале, отправлялся на приглянувшуюся мне выставку.
Так, впрочем, поступали многие. И, если я, заглянув на эту выставку, мог посетить ещё и музей, то женщины на другой день, шушукаясь, демонстрировали свои обновки.
– Ну не стоять же в очередях с приезжими! – презрительно оправдывались они.
Такое положение дел явно всех устраивало. В коллективе никогда не случались ссоры – всё разрешалось мирно, дружелюбно, доброжелательно.
Прошло не так уж много времени, а в Третьяковской галерее я уже знал все демонстрируемые картины «в лицо», и если бы не бахилы на моих ботинках, то меня вполне можно было бы принять за работника картинной галереи. Я по-хозяйски расхаживал по залам, раскланивался со знакомыми сотрудниками галереи. Они заранее предупреждали меня, где, что и когда будет демонстрироваться новенькое или из запасников.
В киоске галереи я приобретал репродукции отдельных картин, с завистью поглядывая на валютные альбомы, пока однажды, осмелившись, не спросил: «А если перевести стоимость на рубли, сколько это будет?». Названную сумму тут же положил перед киоскёршей и, не надеясь ни на что, тут же получил альбом, роскошно выполненный за рубежом. Придя домой, я обстоятельно ознакомился с содержанием альбома, полюбовался высококачественным офсетом с искусствоведческими комментариями к картинам. Тихо радовался. Это что касается Третьяковской галереи и живописи.
Не оставил я «камня на камне» и в московских музеях. Правда, я никогда не жаловался, что там ничего трогать руками нельзя, так, как и не имел подобного желания, хотя у многочисленных посетителей оно было, и они даже запрыгивали за канатный барьер, чем возмущали блюстителей порядка.
Прослушал и пересмотрел я и весь репертуар Большого театра – разумеется, по валютным тарифам.
Самым же любимым домашним театром для меня стал Малый театр. Я ещё застал там немногих «актёров-аристократов», как их называла просвещённая публика.
Так что Москва оправдала все мои надежды. Не зря я так в нее стремился!
Глава 14. Командировка в Донецк
Всегда что-нибудь начинается со слов «как вдруг» – так было и на этот раз. Мы сидели в довольно просторном кабинете Бориса и курили. Как вдруг Борис, перебирая бумаги на своём столе, предложил мне:
– А не желаешь ли прокатиться на юг страны?
– А с какой целью? – насторожился я. – По глазам вижу, что не Крымом или Кавказом ты пытаешься меня соблазнить.
– Ещё бы – тебя разве проведёшь? Тут вот предлагается командировка в Донецк. Согласись: всё же не на Север.
– А что за надобность? – деловито, как бы соглашаясь, спросил я.
Пока Борис читал, куда и зачем, про какой-то там реактор, крекинг угля, я уже в мыслях настроился на командировку.
– Да ладно, Боб, подробностей не надо – разберусь там, на месте.
– Да я в этом не сомневаюсь, поэтому тебе и предлагаю, – Борис подал мне лист с назначением цели командировки и пункта назначения. – Иди оформляй командировку. Время не ограничено. Всё делай по своему соображению. Тема эта плановая, утверждена учёным советом, – добавил он.
Была зима, но я не стал слишком утеплять себя – какой-никакой, но это всё-таки юг – и впоследствии пострадал от своего легкомыслия.
Когда я приехал в Донецк, был уже вечер. Ехать на завод, куда я командировался, было поздно. Искать же место в гостинице, пока я ещё не определился с командировкой, тоже показалось мне преждевременным. Я спросил у проходящего железнодорожника, как бы мне здесь перекантоваться. Тот показал мне рукой на черневшее недалеко здание:
– А вот туда подойди. Это гостиница для паровозников. Но они пускают всех – за деньги, конечно.
И меня без особых церемоний пустили. Взяли мзду, привели в комнату – не очень большую, полутемную, – показали кровать:
– Располагайся, бельё я уже здесь поменяла.
Я поставил свой портфель в тумбочку и не раздеваясь вышел.
В вокзальный ресторан мне идти не хотелось, и я спросил у стоявшего на остановке человека, есть ли поблизости приличный ресторан. Тот пошевелил пальцами: «А так, остановок через пять будет». Я поехал. В ресторане было полно народу, но официант быстро нашёл мне место, усадил и принял заказ, сразу же спросив, что я буду пить. Удостоверившись, что перед ним не абстинент, довольный, он пошёл выполнять заказ. Оркестр исполнял модную в ту время «Червону руту», и мне стало как-то тепло и уютно. Так, обласканный, я просидел некоторое время. Спустя это «некоторое время» ко мне подошёл официант и положил передо мной счёт.
– Рассчитаемся.
– Но я ещё не собираюсь уходить.
– Так мы ж и не гоним! Рассчитайтесь пока и сидите.
– Ну хорошо, – согласился я и полез за бумажником. Сунул руку во внутренний нагрудный карман, но бумажника там не было. Я в другой карман – справа, – но и там пусто. Я встал и стал проверять все свои карманы. Миролюбивое выражение на лице официанта сменилось подозрительным и даже враждебным.
– Я, кажется, оставил бумажник в пальто, – немного смущаясь, пробормотал я, – сейчас схожу.
– А мы вместе сходим, – поддержал меня официант.
Я получил в гардеробе пальто, накинул его на плечи для удобства и начал уверенно обшаривать все карманы.
Там были перчатки, ключи от квартиры, носовые платки. Не было только бумажника, в котором были не только деньги, но и документы, паспорт, командировочное удостоверение, билеты… На лице официанта было уже несмываемое выражение злорадства.
– Идём к администратору, – приказал он.
Администратор культурно спросил:
– Где проживаете?
– В Москве, – ответил я.
