скачать книгу бесплатно
Что-то…
А.
Ну да.
– Покажи себя изнутри.
– Что?
– Покажи себя изнутри.
– Не… не понял…
Я рассекаю себя пополам – одним ударом, половинки падают в пыль, я заплевывает мой экран чем-то густым, непрозрачным, я понимаю, что я злюсь, что я защищаюсь, и все-таки неприятно это, когда вот так яростно отбиваюсь от самого себя, снова и снова плюю в экран мутно-красным, когда я рассекаю себя, чтобы увидеть, что внутри…
Вот оно, говорю я себе.
Вот оно.
Со всех сторон.
Изнутри. Снаружи. Со всех обратных сторон…
Сигналю себе, через пустыню, в бесконечность:
– Я нашел себя.
– Еще себя? А, ну хорошо… и как там я насчет тех сторон, верю, не верю, хочу искать, или сто лет мне это не надо?
– Я себя проверил… я нашел все свои стороны… и снаружи… и внутри… вот… смотри… смотри сам…
Показываю самого себя самому себе, не понимаю, почему я в ярости, почему я срываюсь на крик, почему я готов убить себя, почему я ору, да ты сам хоть понимаешь, что наделал-то…
Автор приходит не через дверь
– Па-ап, ну скажи ей!
– Мэг, не балуйся, – смотрю, как Мэг поливает брата из брызгалки, машинально говорю – Мэг, не балуйся.
Я знаю, что её зовут Мэг.
Но я спохватываюсь, что не знаю, как зовут меня самого. Нет, не так, как будто я забыл свое имя, а так, как будто у меня его не было вовсе.
Супруга раскладывает на тарелке сандвичи, супруга хочет, чтобы все было красиво. Как зовут супругу, я тоже не знаю, я говорю ей – дорогая, – кажется, ей нравится. Младший сын то появляется, то исчезает, – причем, буквально, то у нас есть младший сын, то у нас нет никакого сына, и никогда не было.
Мы сидим на склоне холма, на котором возвышается замок, давным-давно всеми позабытый и позаброшенный. Мы приехали сюда на пикник, надо же когда-то собираться всей семьей, собираться всей семьей, я сказал, а ну вылезли из телефонов своих, займитесь чем-нибудь… э-э-э… ну вот хоть из брызгалки друг друга полейте, быстро же я забыл, что сам только что велел этого не делать. Н-да, как-то у других получается детей воспитывать… да у кого у других, ни у кого не получается, те же проблемы у всех…
– Па-ап, а смотри!
Мэг показывает мне что-то в телефоне, Мэг, я кому сказал, телефон в кои-то веки убрать, – Мэг настаивает, нет, ты смотри, смотри… Смотрю, смотрю, ожидаю увидеть очередное что-то с чем-то о чем-то ни о чем, – даже не сразу понимаю, что я вижу…
– Ничего себе… это где… где такое?
– А говорят, во Франции…
Киваю, во Франции так во Франции, не у нас, и хорошо – и в то же время какой-то нехороший холодок по спине, Франция кажется до черта близкой…
– А говорят, сюда идет…
Снова холодок по спине, тьфу на тебя, Мэг, вот обязательно надо все испортить, в кои-то веки собрались все вместе, а ты… И моя супруга туда же, смотрит, ужасается, отворачивается, жуть какая…
– А говорят, можно в доме спрятаться, за каменные стены не проникнет…
Мэг перебирает новости откуда-то совсем рядом, все ближе к нам, – я уже понимаю, что надвигается что-то, что-то страшное, от чего надо бежать, знать бы еще, – куда. Супруга говорит, что надо бы ехать домой, меня передергивает, какое еще домой, в самое пекло, что ли…
Что-то обрушивается откуда-то из ниоткуда – что-то темное, и в то же время бесцветное, что-то, не подвластное человеческим органам чувств – и в то же время мы ощущаем, что оно здесь, совсем рядом, а потому – бежать, бежать, скорее в двери того, что осталось от некогда величественного замка, прятаться в залах…
Переводим дух.
– Успели, – выдыхает старший сын.
Я не знаю его имени.
Но самое главное – я не знаю своего имени.
Или нет, даже не это главное, а главное другое.
Что у меня нет никакой семьи, и не было никогда, ни жены, ни детей, ни трех, ни двух, и хочется кричать во все горло я не знаю, кому, что вы вообще делаете, это не моя жена, это не мои дети, этого всего не может быть…
…перечислим только основные попытки написать эту историю, – потому что на самом деле авторы бесконечно много раз пробовали её создать – но всякий раз терпели неудачу.
Самым первым, наверное, был Мэлтон – от его работ до нас дошли подробнейшие описания апокалипсиса, так называемого «темного света», убивающего все мыслящее. Также Мэлтон первым догадался, что в центре событий должна быть семья – муж, жена и дети. Однако, главный герой признался, что к тридцати шести годам так и не обзавелся семьей, поэтому к началу событий этой истории он будет один-одинешенек.
Её зовут Элис.
Я по-прежнему называю её – дорогая, но знаю, что её зовут Элис.
Элис находит в кладовке замка какую-то снедь, оставленную незнамо кем и когда, печет оладьи на ужин. Потом тайком от детей обсуждаем, сколько еще продержимся здесь, в этих развалинах, и что нам вообще делать дальше, если наружу выбраться невозможно, снаружи то, неведомое, невидимое, убивающее. Элис держится удивительно спокойно, и это та самая Элис, которая в панике заламывает руки, когда ломается посудомойка или стиралка, или еще что, и мы все умрем, и как мы дальше жить будем, и все такое. И мне бы только порадоваться, что Элис не волнуется, – радоваться не получается, потому что Элис нет в живых.
Это я точно знаю, что Элис нет в живых, что мне не хватило каких-то нескольких секунд – вернее, хватило бы, если бы не растерялся, если бы схватил девушку, когда она оступилась, если бы не смотрел, как в замедленной съемке, как хрупкое тельце соскальзывает под грохот состава…
Так что никакой Элис здесь быть не должно – как и Мэг, как и сыновей, все еще не знаю, как их зовут, и я не знаю, что меня больше сводит с ума, – сколько мы продержимся здесь, или какого черта здесь вообще делает Элис…
Решение нашел Лампкин – он тщательно изучил память героя и нашел в его прошлом мимолетную встречу с девушкой, которая показалась ему очень привлекательной. Встреча не кончилась ничем – они скользнули друг по другу взглядами и разошлись каждый в свою сторону. Лампкин добавил драматизма – он сделал так, что девушка поскользнулась и упала под поезд в метро, и у героя были несколько секунд, чтобы схватить её – но он растерялся, не успел, и… не то, чтобы корил себя за это всю жизнь, но что-то осталось в его душе, какой-то осадок. Поэтому он стал воображать себе, как бы сложилась его судьба, если бы он подхватил девушку, они бы стали встречаться, у них родились дети – двое или трое, он думал то так, то так, старший сын, дочь, и еще младший, может быть, а может быть, нет, всего двое. Поэтому к началу истории герой будет сидеть на пикнике со своей воображаемой семьей, и старший будет жаловаться, ну па-а-п, ну скажи, чтоб не пристава-ала, а дочь будет брызгать в старшего водой, или еще что-нибудь такое…
Однако, у Лампкина ничего не получилось – вылезла другая проблема, не менее серьезная. Ведь семья должна была устроиться на привал возле замка – заброшенного, но пригодного для жизни, а замок за века и века окончательно рассыпался, и в него было опасно даже войти, а не то, что жить там долгое время…
– Па-ап!
– …
– Па-ап!
– …
– Па-ап!
– А-а-а… ну что… что такое? – подскакиваю на постели, – а?
– А там женщина…
– Какая еще женщина? – еле сдерживаюсь, чтобы не выругаться.
– А там…
Мне не верится, что кто-то добрался сюда, до замка, живой, – что-то темное не щадит никого.
– А она в воздухе висит…
Мне становится совсем не по себе, я буквально кувырком скатываюсь с лестницы, бегу в анфиладу, которая кажется бесконечной, – там никого нет, там и не может никого быть…
Только несколько десятилетий спустя Спунер догадается, что можно сделать, как продолжить работу Лампкина – он сделал героя волонтером, который приводит в порядок заброшенные дворцы и усадьбы. Так было проще объяснить, почему герой в момент катастрофы оказался возле старинного замка, и даже не возле, а во дворе перед замком, – все четверо или пятеро расстелили клеенки и ели сандвичи.
Но дальше начались проблемы, которые было трудно не только решить, но даже понять. Младший сын видел призрака в лабиринтах замка – но ни родители, ни старшие дети не верили ни единому его слову, ведь ему было всего пять лет, и мало ли что он там напридумывает. И все было бы ничего, если бы младший сын сам не был призраком, фантазией героя.
– …а у нас в доме кто-то есть, – говорит Элис.
Меня коробит, как это она легко говорит – у нас в доме, как-то легко эти развалины стали нашим домом, меньше чем за неделю…
– В смысле… кто-то? – уже представляю себе какого-нибудь бродягу или до смерти напуганного человека, который выбирается из своего убежища, когда в доме наступает тишина.
– Ну… знаешь… вот ты подумаешь, что я вообще из ума выжила, я вот сегодня ночью видела… Женщина в анфиладе… главное, как будто насквозь просвечивает, и как будто в воздухе парит…
Чувствую, как холодеет спина.
Ближе всего к разгадке подошел Эдкок – он просто как будто забыл, что имеет дело с фантазиями героя, и история пошла как по маслу. По крайней мере, до того момента, как обнаружилось, что в замке никогда никого не убивали, и соответственно, никаких призраков там быть не может, и никто не будет бродить по дому темными ночами, желая отомстить за свою смерть всем и вся. Эдкок даже в отчаянии хотел отправиться в прошлое и убить кого-нибудь из обитателей замка – но у него ничего не получилось, ведь автор мог действовать только в пределах истории.
…она здесь, она совсем рядом – я уже вижу, как темный призрачный силуэт спускается по лестнице, вернее, не спускается – парит, протягивает костлявые руки, я вижу оскаленный череп…
Элис прижимает к себе детей, на этот раз их и правда трое, теперь я даже знаю, как зовут младшего – Том, ему пять лет. Я поднимаю дверной засов, чтобы бежать отсюда – уже неважно, куда, хоть на край света – Элис одергивает меня, напоминает, что там, за порогом, нас ждет верная погибель…
То, что сделал Орр, превзошло самые смелые ожидания – он убил девушку не на станции метрополитена, а в замке, причем, руками героя – он показывал замок случайной туристке, нечаянно толкнул её где-то на вершине башни, отчего спутница упала в какие-то бездны, простирающиеся как будто до самого центра земли.
И вот теперь умершая девушка из фантазий героя встретилась со своим призраком в старинном замке, – призрак жаждет отмщения, и долго ли семья продержится в поместье…
…вечером за ужином собираемся все вместе – я, Элис, которая призрак, Элис из моих фантазий, и трое наших детей.
Ужинаем.
С легкой тревогой косимся на то, что снаружи.
Утром до половины одиннадцатого, пока неведомое нечто по сюжету еще не нахлынуло на наши края, можно выбраться из замка, дойти до городка, купить в маркете еды, пошутить что-нибудь про покупаем на неделю, а во вторник все заканчивается.
Ловим себя на том, что ждем дверного звонка или стука в дверь, который возвестит, что пришел новый автор дописать нашу историю – хотя прекрасно знаем, что автор заходит не через дверь, он просто появляется, и даже не так, мы не видим, не слышим его, мы просто знаем, что он есть.
…дальнейшее освоение рассказа не представляется возможным – за долгие годы, пока рассказ никто не писал, герои сами приспособились к жизни в рассказе, и если кто-то попытается перекроить их судьбу, незадачливому автору не поздоровится…
Унисонник в Пегастре
– Вы такой-то? – называют мою фамилию.
Киваю:
– Да, это я.
– Вас убили, – говорят мне.
Я уже ничему не удивляюсь – с того момента, как прихожу домой, вижу столпотворение людей в форме, что они пишут, что они обшаривают, что они ищут, что им вообще надо, это чей дом в конце-то концов, мой или их…
Не выдерживаю:
– Чему обязан?
И вот здесь уже:
– Вы такой-то?
И —
– Вас убили.
Хочу тут же парировать, что ничего меня не убили, вот он я, живой-здоровый, сами посмотрите – не парирую, буквально натыкаюсь на собственный труп на ковре в гостиной, на мне домашний халат и тапочки, череп раскроен пепельницей, что за черт… Наклоняюсь к себе, тормошу, еще надеюсь, что я встану, – понимаю, что надеяться не на что.
– Как вы это объясните?
Понимаю, что мы это спрашиваем одновременно. Я и человек в форме. Смотрим друг на друга, ищем какие-то ответы, которых нет.
– Когда вы вышли из дома? – спрашивает следователь, я вижу – спрашивает, чтобы хоть что-нибудь спросить, потому что, черт возьми, надо же что-то делать.
– Э-э-э… около шести было… Я тут спохватился, что чай кончился, а без чая сами знаете, невесело как-то…
Перебираю пачку чая в руках, как доказательство, что да, за чаем ходил, до ближайшей лавочки, могу чек… нет, не могу, чеков у нас не пробивают, и видеокамер нет, и свиде… и свидетелей нет, у нас все по-простому, взял чай и оставил деньги, потому что продавец незнамо где… так что алиби у меня нет, и… и какое еще алиби, вы о чем…
Тихонько посмеиваюсь:
– Вы же не считаете, что это я его… себя… его убил?
Следователь внимательно разглядывает пепельницу, ищет что-то, как будто сам не знает, что, вскидывает голову:
