скачать книгу бесплатно
И меньше всего Торав ожидает ответа —
– …но вы ошиблись.
– Ошибся? У вас… у вас нет чудищ?
– Что вы, их больше, чем достаточно, я само – то еще чудище…
– Тогда в чем же…
– …я же не ваше.
– Ну да, конечно же, вы общее… то есть… вы само свое, я хотел сказать.
Море смеется:
– Ну, иногда я бываю и само не свое… но я же не ваше чудище.
– Ой, простите…
– …вот если бы вы родились на каком-нибудь острове или на моем берегу, по вечерам у очага с замиранием сердца слушали сказки про затонувших моряков, рыбаков, пропавших без вести… тогда да, я бы наполнило ваши страницы страхом и ужасом… но я не ваш враг…
– Простите…
– Это вы меня простите… ничем не могу помочь…
– …а вы не знаете, что делают авторы… у которых исчезли чудища?
– Так не бывает.
– Нет, ну что они делают, чем занимаются?
– Но так не бывает.
– Ну, вот если автор всю жизнь боролся с каким-то чудищем, а теперь победил, вот что он…
– …так не бывает.
Торав понимает, что путного ответа не дождется, да и какого ответа можно ждать от летающего города, который живет на свете без году неделю. Торав выходит на улицу непривычно осеннего городка, нужно куда-то идти, нужно что-то делать, знать бы еще, куда, и что…
– …а у вас… страшного не найдется? – спрашивает Торав в маленькой таверне, которая затаилась в переулке.
– Гхм… вроде не держим такого… Ну, хорошо, хорошо, – примирительно говорит хозяйка, – сейчас посмотрю…
Хозяйка уходит, Торав остается наедине с гулом таверны, с пряными и мясными запахами, подернутыми сладкой патокой и туманами осени. Торав ловит обрывки фраз, вертит в пальцах, пытается скрутить из них что-нибудь для истории, – обрывки не скручиваются, рассыпаются сухими листьями, тонким пеплом.
– …мир как с ума сошел, говорят, Дальние Берега снегом замело…
– Да ну, бред какой-то, быть того не может в самом-то деле…
– …а вот может, говорю же, мир с ума спятил, у нас зима умерла, вон, давеча похоронили, а тут нате вам, вон чего делается… Они там уж и не знают, как с зимой с этой совладать с окаянной…
Торав прислушивается.
Не верит себе.
Бросается прочь из таверны, чуть не сбивает с ног дверь, чуть не отдавливает ноги улице, бежит к дому (еще его дому), хватает крылатый город, дергает его за поводья – полный впер-ред, летит к далеким берегам, что значит, крыльев не хватит, вон, мои возьми… Жалко, героя нет, ну что теперь поделать, значит, самому героем побыть придется, никуда не денешься…
Люди высыпают из таверны, смотрят вслед летящему Тораву, кто-то даже покручивает пальцем у виска, кто-то пожимает плечами, ну что поделаешь, автор, что с него взять…
– …получилось, – шепчет Торав супруге.
Супруга шикает на Торава.
Не на того Торава, на другого Торава, у него тоже фамилия Торав, ну а что вы хотели, у брата Торава должна быть такая же фамилия, как и у самого Торава…
– …да, я предъявляю свои права на наследство…
– Позвольте-позвольте, для начала необходимы доказательства, что вашего брата действительно нет в живых…
– Он улетел сражаться с зимой и не вернулся, какие еще могут быть доказательства?
– Гхм… пожалуй, вы правы…
– Я могу осмотреть дом? Особняк большой, год стоял без хозяина…
Торав (другой Торав) опускает шторы, закрывает ставни, боязливо присматривается к темноте ночного леса.
Зима умерла, говорит себе Торав.
Зима умерла.
Бояться нечего.
Бояться нечего – говорят себе жители городка, которые давно уже не закрывают на ночь ставни, не прячутся по домам от метелей, которых нет, не вешают на окна обереги. Торав (другой Торав) отшучивается, что все еще побаивается зимы, зимы, которой больше нет…
Торав (другой Торав) сам не понимает, чего боится, почему с опаской смотрит на дверь, рассеянно кивает жене, да, да, иду, иду, счас, еще посижу маленько в холле…
Время подбирается к полуночи, медленно-медленно, нехотя-нехотя, кажется, что тянется к двенадцати и тут же отползает назад.
Щелкает дверной замок, нет, быть не может, ошибка какая-то, показалось, послышалось, померещилось…
Торав (другой Торав) не понимает, почему распахивается дверь, почему на пороге стоит Торав, а рядом с ним машет хвостом зима, снежная, белая, студеная…
…Торав распахивает дверь, уходит прочь из таверны на дальних берегах, пропади, пропади они все, подлые, лживые, лицемерные, вот из кого нужно делать зло… Торав бежит прочь к мертвому от морозов тропическому лесу, он знает, что там затаилась зима, если она еще жива. Замечает что-то белеющее в зарослях, осторожно ступает туда, натыкается на угрожающее рычание – но уже знает, у зимы нет сил нападать, она может только скалить зубы. Торав гладит когда-то серебристую, а теперь грязную шерсть, обнимает побежденную зиму…
Подлинник Факундо
– …копия Сарики Ачарьи, шестнадцать лет, возраст копии – три года, рост – метр шестьдесят, вес копии сорок пять килограммов, соответствует весу оригинала! Посмотрите, как точно отображена внешность девушки, как искусно уложены волосы! Оригинал Сарики жил в Лондоне, учился на детского врача. Стартовая цена – три тысячи! Кто больше?
– Три тысячи сто! – восклицает девушка с жемчужной сережкой.
– Хорошо, три тысячи сто – раз, три тысячи сто – два, три ты…
– Три тысячи пятьсот! – кричит девочка с персиками.
– Хорошо, три тысячи пятьсот раз, три тысячи пятьсот два, три тысячи пятьсот…
– Четыре тысячи! – доносится голос из зала, даже непонятно, кому он принадлежит, наконец, видно звездную ночь.
– Четыре тысячи? Неслабая цена… четыре тысячи раз, четыре тысячи два, четыре тысячи три… продано!
Аплодисменты.
– Следующий лот – копия Цумоту Ёсикавы, сорок три года! Не спешите отворачиваться от этого простого конторского служащего, каким он кажется на первый взгляд! Вы только посмотрите, какие изумительные графические новеллы пытался рисовать этот господин в свободное от работы время, которого, увы, было так мало! Что же, теперь это неприметный человек стал вам интересен? Итак, копия Цумоту Ёсикавы, стартовая цена три с половиной тысячи, кто больше?
– Три семьсот! – кричит Девятый Вал.
– Отлично, три семьсот раз, три семьсот два…
– Три девятьсот! – восклицает Восходящее Солнце.
– Три девятьсот раз, три…
Все вопросительно смотрят на Большую Волну в Каганаве, нет, она даже не глядит в сторону японца – наконец, после долгих торгов копию Цумоты забирает Сын Человеческий за нехилые пять тысяч.
– Отличный выбор! Поздравляю вас прекрасной покупкой! – восклицает Невольничий рынок с бюстом Вольтера, который сегодня стучит молотком и продает копии.
– А пусть он мне… нарисует что-нибудь… – просит Сын Человеческий.
Копия японца с готовностью чертит один из своих комиксов.
– Да нет, а пусть новенькое что-то!
– О, к сожалению, копии не способны создавать что-то новое, это же не оригинал, в самом деле… – Невольничий Рынок нервно посмеивается.
– Э, позвольте, я протестую! – Сын Человеческий срывается на крик, кажется, даже зеленое яблоко на его лице краснеет, – я-то думал, что покупаю копию хорошего художника, а вы мне что подсунули, а?
– Ну, вы так говорите, будто вам настоящего человека подавай!
– Да какого настоящего, вы хоть говорите, что продаете-то! Я требую свои деньги обратно!
Назревает нешуточный скандал, сидящие в зале разбиваются на два лагеря, одни занимают сторону обманутого покупателя, другие оправдывают продавца – наконец, Сына Человеческого уводят за кулисы вместе с копией щуплого японца, остается только гадать, что там будет дальше.
– Следующий лот – Оршоя Меттерних, двадцать семь лет, актриса маленького венгерского театра! За несколько часов она может превратиться в дряхлую сгорбленную старуху, молодого мужчину и даже… райскую птицу! Способности этой девушки поражают воображение… Стартовая цена – пять тысяч! Кто больше?
Выкрикиваю:
– Пять тысяч пятьсот!
Зал изумленно ахает, – понимаю, что моя уловка удалась, что я куплю актрису прежде чем остальные оправятся от шока, – продавец продолжает с поразительной невозмутимостью:
– Пять тысяч пятьсот раз, пять тысяч пятьсот два, пять тысяч пятьсот…
Кто-то хватает меня за руку, кто-то тащит меня прочь из зала, обреченно смотрю, как продавец замирает на мгновение, потом вопросительно смотрит в зал, и кто-то уже называет новую цену…
С ненавистью смотрю на утащившего меня прочь, это еще что за Заговор, первый раз вижу такой Заговор, три причудливые фигуры спрятались за углом, будто выпавшие из чьих-то ночных кошмаров…
– Какого… какого черта?
– Я вижу, вы настоящий ценитель людей…
– Ну, так и не мешайте мне ценительствовать, вы у меня из-под носа такое увели, что я вам в жизни не прощу!
– Постойте, постойте, не кипятитесь так… вы что и правда, считаете, что все эти жалкие копии представляют какую-то ценность?
– Уж, пожалуйста, не мешайте мне считать, как я считаю.
Понимаю, что сейчас наша перепалка перерастет в драку, ничего поделать не могу.
– Уважаемый Взрыв…
– Я предпочитаю обращение – Голова.
– Уважаемая Голова…
– Уважаемый, – настаиваю я.
– Так вот, уважаемый Голова, если вы сейчас не пойдете со мной, то всю жизнь будете жалеть, что не увидели этого…
Тихонько подозреваю, что он собирается прибрать к рукам мои денежки, и хорошо еще если просто подсунет мне какую-нибудь гадость, а не сделает хуже – например, пристукнет меня в темном переулке. Пошучивают, правда, что у меня и так голова взорвалась, так что хуже уже не будет, – только я-то прекрасно понимаю, что может быть намного хуже…
– …а Рафаэль? – спрашивает Заговор.
– Что Рафаэль?
– Вам нравится, когда вас называют Рафаэлем?
Смущаюсь:
– Ну… для меня это как-то… ну… слишком… Все-таки я не настоящий Рафаэль, а только картина, копия…
– Вот-вот, вы понимаете важность оригинала… думаю, мы с вами столкуемся…
Думаю, что если он заставит меня кого-то убить, то увольте и даже не просите.
– Нет-нет, убивать не придется, только… да пойдемте же… вот сюда…
Спускаемся по неприметной лестнице между двумя домами, попадаем в узкий переулок, сворачиваем куда-то влево и вниз, откуда-то из ниоткуда появляется прижавшаяся к стене узкая лестница, которая тянется чуть ли не вертикально вверх к маленькой двери. Никак не ожидаю увидеть за дверью роскошный холл, на стене которого хочется висеть всю жизнь, и даже больше.
