скачать книгу бесплатно
Чаш оф чи
Мария Фомальгаут
Здравствуйте! Вы нас слышите? Видите? Воспринимаете как-нибудь? Слышите наш голос? Или видите строчки на экране? Если да, то дайте какой-нибудь знак, да какой – какой-нибудь, мы все равно вас не увидим и не услышим. Вы должны помочь нам. Потому что……что такое? Вам интересно, кто такие мы? Мы не можем вам этого объяснить… я думаю, важнее объяснить, кто такой вы сами. Нет, вы этого не знаете. Это вам только кажется, что вы это знаете, на самом деле ничего подобного.
Чаш оф чи
Мария Фомальгаут
Иллюстратор Мария Фомальгаут
© Мария Фомальгаут, 2022
© Мария Фомальгаут, иллюстрации, 2022
ISBN 978-5-0056-4600-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Сниц
И капельку чуда небрежно плесни
В сны,
И пусть пробирает до самых основ
Снов,
Пусть прячет зима под корнями сосны
Сны,
От холода, снега, до самой весны —
Сны,
Сбиваются в стаю, теплы и тесны
Сны,
Они не боятся крюка и блесны,
Сны.
Сидит на изгибах усталых ресниц
Сниц,
И прячется в ветках мясной и лесной
Сной,
На темной опушке стоит сноговик —
Сник
Со стаями несуществующих слов,
Снов.
Цвета pacific 135
– …на рыжего, – говорю я.
Все изумленно ахают, как на рыжего, почему на Рыжего, зачем на Рыжего, как будто есть хоть какие-то шансы у этого Рыжего – да ни единого шанса нет у этого Рыжего, разве что тот, другой, сломает ногу, или шею на крутом повороте, но зачем ему ломать ногу или шею, вы сами-то подумайте, – так что у Рыжего шансов нет, и-и-и, не думайте даже.
– Простите? – спрашивает букмекер, он еще дает мне шанс одуматься, опомниться, сделать ставку как надо…
– …на рыжего.
Букмекер дрожащими руками берет мои деньги, косится на меня, мало ли чего ждать от сумасшедшего. Подхожу к рыжему коню, он недовольно косится на меня, фыркает, я протягиваю кусок хлеба – рыжий отворачивается, рычит, я первый раз слышу, чтобы лошади рычали. Чувствую, что шансов нет, вот ведь черт, это же надо было так переоценить себя, ну правильно, мы же самые умные, мы же рыжего коня не боимся, мы же…
…черт.
Ну, конечно же.
Вынимаю ножичек, долго не решаюсь, думаю, не обойтись ли малой кровью, например, проколоть палец – нет, все-таки понимаю, что придется резать руку, вот так, протянуть Рыжему густую черную кровь, стекающую с запястья – ага, есть, жадно впивается в рану, получилось…
Прыгаю в седло, пришпориваю, стоять, стоять, куда тебя понесло. Здесь все по-другому, здесь все не как положено, здесь надо самому удержаться в седле на крутом повороте, здесь никто не позволит мне сидеть на трибуне потягивая кофе или там что покрепче.
Мне дают большой меч – сам не верю, что смогу его поднять, а ведь придется. Наклоняюсь, еле-еле удерживаюсь в седле, поднимаю с земли мир, – так положено. Смотрю на своего противника, что это за цвет вообще, не выдерживаю, гуглю, знаю, что нельзя, что гугл еще не изобрели – и все-таки гуглю, pacific 135, ну и цвет… Кто-то сидит в седле, да мало кто, парочка вдов и сирот, чьи мужья и отцы не вернулись откуда-то оттуда, и еще кто-то с одной ногой, как он вообще будет держаться в седле, посмотрю я на него…
На старт…
Рыжий конь роет копытом землю, грызет уздечку, рычит, мне кажется, сейчас он вцепится мне в ногу…
Выстрел. Откуда выстрел, еще же нет ничего огнестрельного – а вот выстрел, и кто-то уже падает, подстреленный, отсюда не вижу, кто. Рыжий конь срывается с места – этот, который сто тридцать пятый, остается бесконечно далеко позади. Держусь осторожно, ведь рыжий конь еще бесплотный, – он еще только песнь о ратных подвигах, он еще только легенда о славных битвах, он еще только обрастает глиняными дощечками и берестяными свитками. Сто тридцать пятый настигает нас – если это можно назвать настигает, поет что-то о тех, кто не вернулся, о тех, кто остался совсем один на целом свете. Подхлестываю Рыжего – он вырывается вперед, он изрыгает уже не только копья и стрелы, но и порох и пламя. Кто-то идет на наши земли, говорит Рыжий, кто-то хочет забрать наших жен и спалить наши дома, – кого-то нужно прогнать, опередить, скорей, скорей, скорей…
Сто тридцать пятый настигает, это еще что, как, почему, шелестит страницами книг, взмывает на страницах, летит, легко одолевая барьеры. Я вижу в его седле юношу и девушку из двух враждующих земель, они хотят быть вместе, но им никогда не быть вместе, дальше случится что-топ плохое. Я скачу по летящим страницам, я называю их розовыми соплями, я смеюсь над ними над всеми. Я скачу между соседним землями, я нашептываю живущим там людям, что они чем-то отличаются друг от друга, да вы сами-то посмотрите, вы говорите клеб, а они говорят халеб, они придут на ваши земли, чтобы убивать…
Рыжий конь вырывается вперед, теперь он дышит не порохом, теперь он расправляет крылья, огромные, стальные, ревущие, несется над городами, сея смерть. Я нахлестываю Рыжего – еще, еще, сильнее, сильнее, Рыжий вырывается вперед на крутом повороте, я сам пугаюсь того, что вижу, какой еще плутоний, куда, зачем, почему. Радостно ёкает сердце, понимаю, что это шанс, и еще какой – трибуны оживляются радостными возгласами, я уже понимаю, что победил…
…черт…
Это еще что?
Какого… какого… какого хрена в самом-то деле, почему этот, сто тридцать какой-то вырывается вперед, он снова взмахивает страницами, говорит на все голоса, на всех языках, пророчит что-то о вечной ночи и вечной зиме, рисует череп на фоне облачного гриба…
Я сдаю позиции – стремительно, неумолимо, рыжий конь хрипит, фыркает, кажется, готовится пасть, загнанный насмерть. Понимаю, что нужно переходить к решительным действиям, навожу мишень, целюсь в скакуна цвета номер сто тридцать какой-то там. Он оборачивается, кто там у него сейчас в седле, девушка какая-то молоденькая, все они такие, жизни не нюхали, а туда же… Зачем она вставляет мне в дуло ружья ветку сирени, рыжий конь смотрит недоуменно, хочет перехватить ветку, сжевать…
Стреляю.
Пуля выталкивает сирень, пронзает голову коня цвета какого-то там, я удивляюсь, когда вижу, что его кровь тоже цвета номер какой-то там, а не красная.
Рыжий конь берет последний барьер, вспыхивает облачными грибами, пересекает финишную черту.
Я жду.
Ничего не происходит, какого черта ничего не происходит, где мои деньги в конце-то концов…
Не выдерживаю, дергаю букмекера:
– Ну… и что?
– Что, простите?
– Я выиграл, не так ли?
– Совершенно верно.
– И… я должен получить то, что мне причитается?
– К сожалению… нет.
– В смысле? Разве я не победил?
Ёкает сердце, неужели они не зачтут мою победу…
– Победили, еще как победили…
– — И…
Но вы не можете ничего получить… Видите ли… – он смотрит на мертвое пепелище, на мои обугленные кости, я уже и сам понимаю, почему…
Цветы убивают цветы
…да, заказывал… нет, не только я… много нас было… да откуда я вспомню, сколько нас было, имя нам – легион. Легион. Ну, посчитайте несколько десятков тысяч, какая разница…
…много где заказывал… сейчас уже не упомню… да вам эти названия ничего и не скажут, поставщики не виноваты ни в чем, они даже не знали, что именно они делают, эти детали никому ни о чем не говорили, из них можно было собрать и как обычную космическую станцию, и как… ну да, вы понимаете… так что нет, от поставщиков вы ничего не добьетесь, они ничего не знают…
…нет, я знаю все, и даже больше… да не было у нас никаких мелких исполнителей, каждый знал все и вся… нет, речь идет не о километрах, я бы сказал, что речь идет о световых годах… да, раньше никто не видел таких станций…
…мы выращивали цветы… да, я знаю, что уже миллионы лет нет никаких цветов… а мы выращивали цветы… на растворе… ну как вам объяснить… мы синтезировали его из космической пыли, вы понимаете, азот, углерод, вода… аммиак… сероводород… представьте себе эту клокочущую массу, из которой пробивались цветы, розовые, кровяные, пульсирующие, расправляющие свои лепестки… а что мерзость, что мерзость, это же цветы, цветы, вы же сами – цветы, почему – мерзость? Да вы не хуже меня знаете, что планет не осталось, где они на планетах вырастут, если все обратилось в пыль, время не щадит никого, даже вселенную…
…да, хотели выпустить в космос, населить космос цветами, живыми, горячими, пульсирующими, летящими в черных космических безднах… нет, не успели, хотя цветы уже распустили свои бутоны, я уже показывал им взмах лепестка – знак солнца, взмах лепестка – знак былого, два взмаха – знак солнца, которое больше не светит, уже учил ко всем словам добавлять – знак того, чего больше нет, помню, кто-то из них ошибался, прикладывал знак отжившего к самому себе, я поправлял, говорил, что он еще есть, что ему еще рано… вот так… Ну что вы морщитесь, что вы морщитесь, вы же сами – цветы, вы же… и какая разница, из земли, не из земли, земля для вас что-то сакральное, честное слово…
…нет, не знаю, меня убили в первые минуты боя… это я от вас узнал, что станции больше нет, это вы мне рассказали, как жгли цветы… Мне иногда снится, как они погибают в пламени, и тот, который говорил про себя – я, который был – снова говорит – я, который был, и на этот раз его никто не поправляет… жуть такая… Ах так, да, цветы на космической пыли – это жуть, а сожженные цветы – это не жуть? Почему вы решаете, кому жить, кому умирать? Что значит, против природы, космические станции тоже против природы, давайте их тогда тоже запретим! Ах, уже? Ну-ну, посмотрю я, как вы без космических станций во вселенной, которая рассыпалась в прах… вот именно, что никак…
Да, я цветок. Нет, я цветок. Ну и что, что искусственный, да, искусственный, нет, не из металла, тут другие сплавы всякие… Почему вы хотите убить меня, можете объяснить? Не убьете? Ну хоть на этом спасибо, хотя лучше бы их не убивали… ах, не убьете, потому что я и не жил? Интересная, логика, и что по-вашему жизнь? То, что растет на земле? Ваша логика устарела на миллиарды лет, не меньше… У меня в голове не укладывается, цветы убивают цветы… да, они были цветами, такими же, как вы… а вы сами, думаете, откуда взялись? Сколько вам лет, уж извините за нескромный вопрос? Значит, вы родились шестьдесят лет назад… а ничего, что в те времена уже давным-давно не было никакой земли, только космическая пыль? Так откуда вы взялись, господин следователь? А я вас помню, вы говорили про себя – я, который был, я поправлял вас – не был, а есть… я выпускал вас в черное бескрайнее небо… Ну, вы же не убьете себя, потому что по вашей логике вас не должно быть? Ах, даже так? Ну-ну… Спасибо, что забыли меня выключить, хоть останусь как память… буду вспоминать самого себя… и всех, кто перестал быть…
Книги на жердочках
– Ну что… – он смотрит на меня с легким презрением, – работать-то умеем?
Киваю как можно непринужденнее:
– Умеем.
– Ага, все так говорят… а как до дела доходит, так все в кусты…
Хочу ответить, что здесь, в космосе, нет кустов, не отвечаю, а то покажут мне на дверь, которой здесь тоже нет.
– Вот это хорошо… вот что… вам пастухом работать приходилось?
Мне кажется, я ослышался.
– Про…
– …пастухом, пастухом… не доводилось?
Хочу соврать про каких-нибудь коз, понимаю, что уже миллионы лет нет никаких коз, ну тогда про кур, и кур уже нет, ну тогда про… про… да ни про что я не совру, не умею я врать…
Не выдерживаю, парирую:
– А где вы сейчас вообще пастуха найдете?
Вот то-то и оно, что нигде… ладно, что есть, то есть… он снова недоверчиво смотрит на меня, сканирует, будто ищет, а не припрятана ли у меня взрывчатка где-нибудь в двигателе, – видите как… книги у меня…
Киваю:
– Книги.
Что-что, а книги у него есть, книги, книги, книги, – бесконечные ряды, действительно бесконечные, мы уже пролетаем который миллион световых лет, а книжные ряды все не кончаются, и даже не собираются кончаться…
– Ну вот… присмотрите за ними за всеми…
– За… за вашими книгами?
– Совершенно верно.
– В смысле… пыль вытирать, страницы подклеивать… – спрашиваю, чувствую, ляпнул что-то не то.
Тихий смешок в его динамиках:
– Э не-ет, я же пастухом вас нанимал… Так что давайте, присмотрите за ними хорошенько… гордость моя, детища мои…
Смотрю на него, не верю, что он написал все это, да невозможно было столько понаписать, должно быть…
Осторожно спрашиваю:
