скачать книгу бесплатно
– Ну да… И как же ты стал рабом?
– Мы воевали с соседями. Меня взяли в плен. Там, откуда я родом, пленников обыкновенно обращают в рабство. Рабы трудятся на полях победителей. Но мой хозяин умер, а его вдова продала меня работорговцу-арабу… Потом было много всего, но в конце концов я осел в Севилье.
Раньше Барни не расспрашивал Эбриму о его прошлом, и теперь ему стало любопытно. Скучает ли Эбрима по дому или африканцу нравится в Севилье? На вид Эбриме лет сорок; в каком же возрасте он стал рабом? Тоскует ли он по своей семье? Но Эбрима опередил юношу:
– Могу я вас кое о чем спросить, мистер Уиллард?
– Конечно.
– В Англии есть рабы?
– Ну, не совсем…
– Что вы хотите сказать? – уточнил Эбрима, помолчав.
Барни поразмыслил, прежде чем ответить.
– В Кингсбридже, городе, где я родился, живет португальский ювелир по имени Родриго. Он покупает дорогие ткани, кружева и шелк, потом расшивает их жемчугом и делает головные уборы, платки, вуали и прочую дребедень. Женщины без ума от его поделок. Жены богатеев съезжаются к нему со всего запада Англии и скупают все подряд.
– У него есть рабы?
– Когда он приехал в Кингсбридж пять лет назад, при нем был конюх из Марокко по имени Ахмед, отлично ладивший с животными. Вести об этом быстро разошлись, и горожане стали платить Ахмеду, чтобы тот поухаживал за их лошадьми. Вскоре Родриго обо всем узнал и потребовал с конюха деньги, но Ахмед не пожелал подчиниться. Тогда Родриго обратился к суду четвертной сессии[21 - Ежеквартальный выездной суд по уголовным и гражданским вопросам; также мировые судьи на заседаниях исполняли административные обязанности в конкретных населенных пунктах и на конкретных территориях.], заявил, что эти деньги его, поскольку Ахмед – его раб. Но судья Тилбери решил так: «Ахмед не нарушал английских законов». Родриго проиграл, Ахмед сохранил деньги. Теперь у него собственный дом, и он процветает, леча лошадей.
– Значит, англичане держат рабов, но если раб уходит, хозяин не может его вернуть?
– Именно так.
Барни заметил, что его история взволновала Эбриму. Быть может, африканцу возмечталось уехать в Англию и обрести свободу?
Тут разговор прервался. Карлос и Эбрима оба внезапно подобрались и уставились на арку в стене.
Барни повернулся в ту же сторону и увидел троих мужчин, вошедших во двор. Первым шагал широкоплечий усатый коротышка в богатом наряде, а по обоим бокам, отставая на шаг-другой, его сопровождали мужчины повыше, судя по неприметной одежде, слуги – пожалуй, телохранители. Барни никогда раньше не встречал никого из этой троицы, но сразу опознал в них угрозу.
Карлос заговорил намеренно ровным тоном:
– Доброе утро, Санчо Санчес.
– Карлос, друг мой! – откликнулся Санчес.
Барни подумал, что ни за какие коврижки не счел бы их друзьями.
Тетушка Бетси встала из-за стола.
– Прошу вас, сеньор Санчес, присаживайтесь. – Слова были радушными, но тон заставлял насторожиться. – Позвольте чем-нибудь вас угостить.
– Спасибо, сеньора Крус, не стоит, – ответил Санчес. – Вот от вина не откажусь.
Он уселся на место тетушки Бетси.
Двое других мужчин остались стоять.
Санчес завел беседу о ценах на руду и олово, и Барни сообразил, что это, должно быть, тоже мастер по металлу. Далее обсудили войну с Францией и охватившую город хворь, то ли падучую, то ли лихорадку, которая не щадила ни бедных, ни богатых. Карлос отвечал односложно, о еде никто и не вспоминал.
Наконец Санчес перешел к делу.
– Ты хорошо справляешься, Карлос, – сказал он покровительственно. – Когда умер твой отец, упокой, господи, его душу, я уж было подумал, что одному тебе никак не совладать с мастерской. В двадцать один-то год, проучившись подмастерьем, ты обязан был, конечно, попытаться, но я думал, что ты не сдюжишь. А ты всех удивил.
– Спасибо на добром слове, – ответил Карлос, дожидаясь продолжения.
– Год назад я предлагал выкупить твою мастерскую за сотню эскудо.
Карлос выпрямил спину, расправил плечи и выставил вперед подбородок.
Санчес примирительно вскинул руку.
– Согласен, цена малая, но именно столько она стоила, как мне казалось, после смерти твоего отца.
– Это предложение было оскорбительным, – холодно произнес Карлос.
Двое телохранителей пошевелились. Обычно разговоры об оскорблениях заканчивались насилием.
Санчес, впрочем, держался по-прежнему самоуверенно – то ли притворялся, то ли впрямь был таким толстокожим, Барни никак не мог разобраться. Он не стал извиняться за былую обиду, наоборот, заговорил таким тоном, будто это Карлос когда-то его уязвил.
– Я понимаю твои чувства, поверь. Но у меня двое сыновей, и я хочу пристроить каждого из них к собственному делу. Сейчас я готов заплатить тебе тысячу эскудо. – Словно прикинув, что Карлос не силен в счете, он добавил: – Это в десять раз больше старой цены.
– Все равно слишком мало, – ответил Карлос.
Барни решил вмешаться и спросил Санчеса:
– Почему вы не построите мастерскую для своего второго сына?
Санчес одарил юношу надменным взором, будто только теперь заметил постороннего. Должно быть, он полагал, что Барни станет молчать, пока к нему не обратятся.
На вопрос ответил Карлос:
– У нас в Испании всем в ремеслах заправляют корпорации. Они как английские гильдии, разве что сильнее привержены старине. Корпорация ограничивает число печей в городе.
– Правила требуют высокого качества, – прибавил Санчес, – а мошенников изгоняют из дела.
– А еще следят, чтобы дешевое сырье не обрушило цены, верно? – проявил осведомленность Барни.
Карлос кивнул.
– Санчес входит в городской совет мастеров по металлу, Барни.
Гость утратил всякий интерес к юноше-англичанину.
– Карлос, мой друг и сосед, ответь, пожалуйста, на простой вопрос. За какую цену ты уступишь мне свою мастерскую?
Карлос покачал головой.
– Она не продается.
Санчес с видимым усилием подавил вспышку гнева и заставил себя улыбнуться.
– Могу предложить полторы тысячи.
– Я не продам ее и за пятнадцать тысяч.
Барни заметил, что тетушка Бетси тревожится все сильнее. Она, очевидно, боялась Санчеса и опасалась, что Карлос своим упрямством изрядно того разозлит.
Карлос тоже углядел беспокойство тетушки и продолжил чуть дружелюбнее:
– Но благодарю вас за ваше щедрое предложение, сосед Санчо.
Прозвучало любезно, но совершенно неискренне.
Санчес отбросил притворство.
– Ты пожалеешь, Карлос!
Крус счел, что и ему нет смысла притворяться дальше.
– Что вы такое говорите, сосед Санчо? Неужто вы мне угрожаете?
Санчес словно не услышал вопроса.
– Если твои дела пойдут плохо, ты еще пожалеешь, что не взял мои деньги!
– Как-нибудь обойдусь. Простите, но у меня много работы. Королевский оружейник ждет железо.
Разъяренный столь откровенным указанием на дверь, Санчес поднялся.
Тетушка Бетси проговорила:
– Надеюсь, вам понравилось вино? Это наше лучшее.
Санчес не потрудился ответить на досужую болтовню какой-то там старухи. Вместо того он бросил Карлосу:
– Мы еще потолкуем!
Барни заметил, что Карлос сдержал рвавшийся с языка язвительный ответ и ограничился молчаливым кивком.
Уже собравшись уходить, Санчес углядел новую печь.
– Что это? – делано изумился он. – Никак вторая печь?
– Мою старую пора менять, – сказал Карлос, вставая. – Спасибо, что зашли, Санчо.
Но Санчес не пошевелился.
– Мне твоя старая печь кажется вполне рабочей.
– Когда новая будет готова, старую тут же разберут. Я знаю правила не хуже вашего. Прощайте.
– Странная она какая-то, – пробормотал Санчес, разглядывая печь.
Карлос перестал прятать раздражение.
– Я внес кое-какие улучшения в привычное устройство. Это не запрещено.
– Не горячись, сынок, мне просто любопытно.
– А я просто говорю – прощайте.
Санчеса нисколько не задела откровенная грубость Карлоса. Он изучал новую печь не меньше минуты. Потом молча повернулся и ушел.
Двое телохранителей последовали за ним. Никто из них за все это время не издал ни звука.
Когда Санчес отошел настолько, что уже не мог услышать, тетушка Бетси сказала:
– С таким дурным человеком не стоит затевать вражду.
– Знаю, – ответил Карлос со вздохом.
2
Той ночью Эбрима возлег с бабкой Карлоса.
На мужской половине дома Карлос и Барни спали наверху, а Эбрима обычно ночевал на циновке на полу нижнего этажа. Но той ночью африканец пролежал, должно быть, с полчаса, дожидаясь, пока все заснут и в доме установится тишина; затем поднялся и осторожно пробрался на женскую половину. Скользнул в постель к Элисе, и они предались любви.
Да, Элиса была старой и уродливой белокожей женщиной, но в темноте ее уродство не бросалось в глаза, а ее тело было теплым и податливым. Эта старуха всегда была добра к Эбриме. Он нисколько ее не любил, ничего подобного, однако ничуть не скупился, одаривая женщину тем, что ей требовалось.
Потом, когда Элиса задремала, Эбрима лежал без сна и вспоминал, как все случилось в первый раз.
Его привезли в Севилью на корабле работорговцев и продали отцу Карлоса десять лет назад. Он тосковал по дому и семье, был одинок и близок к отчаянию. Как-то в воскресенье, когда все домочадцы отправились в церковь, бабка Карлоса – Барни звал ее тетушкой Бетси, а Эбрима величал Элисой – наткнулась на него, плачущего в укромном уголке. К изумлению раба, она осушила его слезы поцелуями и прижала его голову к своей мягкой груди; истосковавшийся по простому человеческому участию, он тогда жадно накинулся на нее.
Эбрима понимал, что Элиса его использует, что она в любое мгновение может разорвать эти отношения, – понимал, но сам отказаться не мог. Ведь она была единственным человеческим существом, раскрывавшим ему объятия. Она дарила ему утешение все десять лет пребывания на чужбине.
Когда Элиса захрапела, он поспешил вернуться на привычную циновку.
Каждую ночь, прежде чем заснуть, Эбрима грезил о воле. Воображал, как возвращается в собственный дом, к женщине, которая была его женой, а вокруг прыгают их дети. В своих видениях он обладал кошелем с деньгами, честно заработанными деньгами, и носил одежды, которые сам выбирал и за которые сам платил, а не хозяйские обноски. Из дома он уходил, когда вздумается, и приходил обратно, когда заблагорассудится, и никто, никто не порол его за опоздание. Всякий раз он засыпал с надеждой увидеть сон об этих чудесных временах, и порою надежда сбывалась.
Он проспал несколько часов и пробудился с восходом солнца. Наступило воскресенье. Позднее он пойдет в церковь вместе с Карлосом, а вечером завалится в таверну, которой владел африканский раб-вольноотпущенник, и станет играть на те небольшие деньги, какие сумел скопить. Но теперь нужно кое-что сделать. Эбрима оделся и вышел из дома.
Он миновал северные городские ворота и двинулся вверх по течению реки. Солнце начинало припекать. Около часа спустя он достиг уединенного места, где уже бывал раньше; тут по обеим берегам к реке подступали деревья. Эбрима остановился, огляделся и принялся совершать обряд поклонения воде.
Здесь его ни разу не замечали, но если бы кто и увидел, то не заподозрил бы ничего дурного: со стороны выглядело так, будто он моется.
