скачать книгу бесплатно
Я видел ее. Ее все видели. Она играла сочно-кремовой покраской и сверкала хромом и никелем. Во всю ее невообразимую длину горделиво выстроились отделения для шляп, закусок и инструментов; причудливо изогнутые ветровое и боковые стекла дробили солнце на мириады слепящих зайчиков. Мы расположились в оранжерее зеленой кожи за рядами стеклянных створок и зеркал и поехали в Нью-Йорк.
За последний месяц я разговаривал с ним пять-шесть раз и, к своему удивлению, обнаружил, что сказать ему было практически нечего. Так что мое первое впечатление о нем как о загадочной и значительной личности постепенно улетучилось, и он стал просто владельцем находившегося по соседству роскошного особняка, время от времени превращавшегося в огромную ресторацию.
Да тут еще эта непонятная поездка. Не успели мы доехать до Уэст-Эгга, как он начал обрывать на полуслове свои изысканно построенные фразы и в нерешительности похлопывать себя по колену, обтянутому светло-коричневыми костюмными брюками.
– Послушайте, старина, что вы все-таки обо мне думаете? – вдруг огорошил он меня вопросом.
Придя в легкое замешательство, я принялся отвечать расхожими штампами, которые и служат ответами на подобные вопросы.
– Так вот, я расскажу вам о своей жизни, – прервал он меня. – Я не хочу, чтобы у вас сложилось обо мне превратное мнение, основанное на услышанных сплетнях и небылицах.
Выходит, он знал о странных обвинениях, придававших особый привкус приглушенным разговорам на его вечеринках.
– Расскажу все как на духу. – Он вдруг поднял правую руку, словно призывая кару небесную немного подождать. – Я – единственный отпрыск богатого семейства Среднего Запада, остальные его члены уже отошли в мир иной. Вырос я в Америке, но учился в Оксфорде, поскольку все мои предки получали образование именно там. Это семейная традиция.
Он искоса посмотрел на меня – и тут-то я понял, откуда у Джордан Бейкер такая уверенность в том, что он лжец. Слова «учился в Оксфорде» он произнес скороговоркой, едва не глотая их, чуть ли не давясь ими, словно они причиняли ему какое-то беспокойство. И эта неуверенность перечеркивала все им сказанное, наводя меня на мысль, что в его прошлом все-таки есть какие-то темные пятна.
– А откуда со Среднего Запада? – вскользь поинтересовался я.
– Из Сан-Франциско.
– Ах вот как…
– Все мои родственники умерли, и я унаследовал большое состояние.
Его голос сделался напыщенно-скорбным, словно до сих пор его одолевали воспоминания о безвременно отошедшем в небытие клане Гэтсби. Я было решил, что он меня разыгрывает, но один-единственный взгляд на него убедил меня в обратном.
– После этого я жил, как молодой раджа, в европейских столицах – в Париже, Венеции, Риме, – собирая драгоценные камни, преимущественно рубины, охотился на крупного зверя, немного рисовал – так, для себя – и пытался забыть нечто очень печальное, что произошло со мной много лет назад.
Усилием воли я подавил в себе язвительный смех. Все его фразы были настолько ходульными, что создавалось впечатление, будто передо мной некий кукольный персонаж в тюрбане, у которого изо всех дыр сыплются опилки, в то время как он преследует тигра в Булонском лесу.
– Потом разразилась война, старина. Я воспринял ее с облегчением, и мне очень хотелось погибнуть, но смерть обходила меня стороной, словно заколдованного. Я начал воевать в чине старшего лейтенанта. В Аргоннском лесу я с двумя пулеметными полуротами вырвался так далеко вперед, что на обоих флангах у нас образовались разрывы метров по шестьсот, где пехота продвинуться не смогла. Мы удерживали позиции двое суток, сто тридцать человек с шестнадцатью «льюисами», и когда наконец пехоте удалось прорваться нам на выручку, среди гор вражеских трупов по нашивкам убитых установили, что нас пытались отбросить три немецкие дивизии. Меня повысили до майора, и я получил награды от всех союзных держав – даже от Черногории, крохотной Черногории на берегу Адриатики!
Крохотной Черногории! Эти слова он произнес с подъемом и, улыбнувшись, кивнул. Его улыбка словно включала в себя бурную историю Черногории и выражала солидарность с мужественной борьбой ее маленького, гордого народа. Она выражала понимание всех политических предпосылок, послуживших причиной для вручения этого скромного, но чистосердечного дара. Мое недоверие сменилось восхищением; я как будто наскоро перелистал десяток журналов.
Он полез в карман, и в мою ладонь упал кусочек металла на шелковой ленте.
– Это та самая награда от Черногории.
К моему удивлению, она выглядела как настоящая. На аверсе я прочел круговую надпись: «Ordery di Danilo. Montenegro, Nicolas Rex».
– Переверните.
«Майору Джею Гэтсби, – прочел я на реверсе. – За исключительную доблесть».
– Вот еще одна вещица, которая всегда при мне. На память об Оксфорде. Снято во внутреннем дворе Тринити-Колледжа. Слева от меня – нынешний граф Донкастер.
На фотографии шестеро молодых людей в блейзерах непринужденно улыбались в объектив, стоя под высокой аркой, за которой виднелись многочисленные шпили. Одним из них был Гэтсби с крикетной битой в руке. На фото он выглядел моложе, но не намного.
Значит, все это было правдой. Я представил себе тигровые шкуры, украшавшие его палаццо на Большом канале в Венеции; ясно увидел, как он открывает ларец с рубинами, чтобы их темно-багряное сияние ненадолго уняло неотступную боль в его разбитом сердце.
– У меня к вам нынче будет огромная просьба, – сказал он, с видимым удовлетворением пряча свои сувениры в карманы, – поэтому я решил, что вам следует кое-что обо мне знать. Мне не хотелось, чтобы вы считали меня очередным ничтожеством. Видите ли, я, как правило, оказываюсь в окружении незнакомых мне людей, поскольку я скитаюсь с места на место, пытаясь забыть печальную историю, случившуюся со мной много лет назад. – Он на мгновение умолк. – Сегодня вы ее услышите.
– За обедом?
– Нет, чуть позже. Я случайно узнал, что вы пригласили мисс Бейкер на чай.
– Вы хотите сказать, что влюблены в мисс Бейкер?
– Нет, старина, отнюдь нет. Однако мисс Бейкер любезно согласилась поговорить с вами об одном деле.
Я понятия не имел, в чем может заключаться это самое «дело», и ощутил скорее раздражение, нежели любопытство. Я приглашал Джордан на чай не для того, чтобы обсуждать мистера Джея Гэтсби и его дела. Я был уверен, что его просьба окажется совершенно фантастической, и пожалел о том, что в свое время вообще согласился ступить на его лужайку, переполненную гостями.
Больше он не произнес ни слова. По мере нашего приближения к городу к нему возвращалась холодная корректность. Мы проехали Порт-Рузвельт, где нам на минуту открылись стоявшие на рейде океанские лайнеры с красными полосами на трубах и бортах, после чего помчались по мощенным булыжником улицам трущоб мимо темных салунов конца девятнадцатого века с облупившейся позолотой на вывесках. Затем по обе стороны дороги потянулась долина шлака, и я мельком увидел миссис Уилсон, надрывавшуюся у ручного насоса бензоколонки.
Рассекая воздух, словно крыльями, широким бампером, мы с ходу проскочили половину Астории – однако лишь половину, поскольку не успели мы оказаться среди частокола опорных свай нью-йоркской надземки, как я услышал знакомое тарахтенье мотоцикла, и с нами поравнялся рассерженный полицейский.
– Все в порядке, старина! – прокричал Гэтсби.
Мы остановились. Достав из бумажника какую-то белую карточку, Гэтсби помахал ею перед лицом полисмена.
– Вопросов нет, – кивнул патрульный, вскинув руку к козырьку. – В следующий раз узнаю вашу машину, мистер Гэтсби. Прошу извинить.
– Что это вы ему показали? – поинтересовался я. – Фотографию из Оксфорда?
– Мне как-то довелось оказать услугу начальнику полицейского управления, и теперь каждый год он присылает мне открытку к Рождеству.
За огромным мостом, сквозь фигурные фермы которого пробивалось солнце, играя мириадами зайчиков на стеклах мчавшихся машин, лежал исполинский город, словно выраставший прямо из воды нагромождением сахарно-белых бастионов и башен, воздвигнутых с нерушимой верой в то, что деньги не пахнут. Глядя на город с моста Куинсборо, всегда видишь его словно впервые, и он всегда, словно в первый раз, сулит тебе все тайны и красоты мира.
Мимо нас проехал катафалк, утопавший в цветах, за ним – два черных экипажа с задернутыми шторками и несколько менее мрачных повозок. Родные и близкие смотрели на нас скорбными взглядами; короткая верхняя губа выдавала в них выходцев из Юго-Восточной Европы. Я порадовался, что вид роскошного авто Гэтсби хоть немного скрасит их печальный выходной. Когда мы пересекали остров Блэкуэлл, нас обогнал лимузин, который вел белый шофер, а сзади сидели трое разодетых по последней моде негров, два парня гангстерского вида и девица. Я расхохотался, когда они, сверкнув белками, покосились на нас ревниво-высокомерными взглядами.
«Теперь всякое может случиться, коль скоро мы проехали этот мост, – подумал я, – что угодно и с кем угодно…»
Даже с Гэтсби – и этому никто особо не удивится.
Бурлящий нью-йоркский полдень. Мы встретились с Гэтсби в прохладном погребке на Сорок второй улице, чтобы пообедать. Часто моргая, дабы привыкнуть к полумраку подвальчика после залитой солнцем улицы, я разглядел его в вестибюле. Он разговаривал с каким-то человеком.
– Мистер Каррауэй, позвольте вам представить – мой друг мистер Вольфсхайм.
Небольшого роста еврей с приплюснутым носом поднял огромную голову и уставился на меня пучками волос, пышно выбивавшихся из его ноздрей. Через пару мгновений мне удалось разглядеть в полутьме его крохотные глазки.
– Я только раз взглянул на него, – произнес мистер Вольфсхайм, крепко пожимая мне руку, – и что бы вы думали, я сделал?
– Что? – вежливо осведомился я.
Однако он явно обращался не ко мне, поскольку выпустил мою руку и вперился в Гэтсби своим колоритным носом.
– Я передал деньги Кацпо и сказал: «Ладно, Кацпо, только не плати ему ни цента, пока он не заткнется». И он так сразу и заткнулся.
Гэтсби взял нас под руки и повел в ресторан. Мистер Вольфсхайм проглотил новую фразу, которую он было начал, и впал в какую-то сомнамбулическую задумчивость.
– Виски с содовой и льдом? – спросил метрдотель.
– Прекрасный здесь ресторанчик, – произнес мистер Вольфсхайм, разглядывая пресвитерианских нимф на потолке. – Однако мне больше нравится заведение напротив!
– Да, со льдом и содовой, – сказал Гэтсби метрдотелю и повернулся к мистеру Вольфсхайму: – Там слишком душно.
– Душно и тесно – это да, – согласился мистер Вольфсхайм. – Но зато сколько воспоминаний…
– А что это за заведение? – поинтересовался я.
– Старый «Метрополь».
– Старый «Метрополь», – печально протянул мистер Вольфсхайм. – Полный лиц, давно ушедших. Полный друзей, что никогда не вернутся. Сколько буду жив, не забуду ночь, когда там застрелили Рози Розенталя. Мы сидели за столом вшестером, и Рози ел и пил от души. Уже где-то под утро к нему подходит официант и с такой странной улыбочкой говорит, что вас там просят на разговорчик. Ладно, иду, отвечает Рози и начинает вставать, так я его сажаю обратно на стул и говорю: «Если им нужен разговорчик, так пусть эти ублюдки идут сюда, а ты, Рози, и не думай никуда идти, так я тебе говорю». Время подходило к четырем утра, и если бы не жалюзи, то было бы уже светло.
– И он пошел? – простодушно спросил я.
– Конечно, пошел! – Нос мистера Вольфсхайма негодующе дернулся в мою сторону. – У самой двери он обернулся и говорит: «Пусть официант не уносит мой кофе». Потом он вышел на тротуар и получил три пули в брюхо. А те умчались прочь.
– Четверо из них угодили на электрический стул, – заметил я, вспомнив этот известный случай.
– Пятеро, если считать Беккера. – Его ноздри раздулись, выказав заинтересованность. – Я так понимаю, что вы ищете деловые… гм… контакты…
Переход одной фразы в другую просто ошарашил меня, но тут вмешался Гэтсби.
– Нет-нет! – воскликнул он. – Это не тот, о ком вы подумали.
– Разве нет? – огорчился мистер Вольфсхайм.
– Это просто мой друг. Я же говорил вам, что это дело мы обсудим в другой раз.
– Прощенья просим, – буркнул мистер Вольфсхайм. – Я вас с кем-то спутал.
Подали сочное рагу, и мистер Вольфсхайм, вмиг позабыв о сентиментальной атмосфере старого «Метрополя», с яростной утонченностью принялся за еду. В то же время он медленно обводил глазами зал и закончил осмотр, бросив взгляд на сидевших у него за спиной. Я подумал, что, не будь нас рядом, он непременно заглянул бы и под стол.
– Послушайте, старина, – произнес Гэтсби, наклонившись ко мне, – я, случаем, не рассердил вас нынче утром в машине?
Снова появилась его обезоруживающая улыбка, но на сей раз я устоял перед ней.
– Не люблю тайн, – ответил я, – и не понимаю, почему бы вам откровенно не сказать мне, чего вы хотите. Зачем действовать через мисс Бейкер?
– О, здесь решительно нечего понимать, – заверил он меня. – Мисс Бейкер, как вы знаете, известная спортсменка, и она никогда не ввяжется во что-то предосудительное.
Он вдруг взглянул на часы, вскочил и стремительно выбежал из зала, оставив меня наедине с мистером Вольфсхаймом.
– Ему надо позвонить по телефону, – заметил тот, проводив Гэтсби взглядом. – Прекрасный парень, верно? Красавец и настоящий джентльмен.
– Да-да.
– Окончил Оксфорд.
– Вот как!
– Он учился в Оксфордском колледже в Англии. Вы знаете Оксфордский колледж?
– Да, слышал о таком.
– Это один из самых известных колледжей в мире.
– А вы давно знаете Гэтсби? – поинтересовался я.
– Несколько лет, – с довольным видом ответил он. – Я имел удовольствие познакомиться с ним сразу после войны. Поговорив с ним какой-то час, я сразу понял, что передо мной прекрасно воспитанный человек. И я сказал себе: вот такого человека можно пригласить к себе домой и познакомить с матерью и сестрой. – Он помолчал. – Я вижу, вы смотрите на мои запонки.
Я не смотрел на них, но теперь взглянул. Они были сделаны из кусочков слоновой кости, своей формой что-то смутно напоминавших.
– Лучшие образцы человеческих коренных зубов, – просветил он меня.
– Надо же! – Я присмотрелся поближе. – Интересная задумка.
– Да уж. – Он поддернул манжеты, спрятав их под рукавами пиджака. – Гэтсби очень щепетилен в отношении женщин. Он никогда не посмотрит на жену друга.
Когда объект этого безграничного доверия вернулся к столику и сел, мистер Вольфсхайм залпом выпил кофе и поднялся.
– Благодарю за угощение, – сказал он. – Должен оставить ваше общество, молодые люди, дабы не злоупотреблять вашим гостеприимством.
– Не торопитесь, Мейер! – запротестовал Гэтсби, впрочем, без особого энтузиазма.
Мистер Вольфсхайм поднял руку, словно благословляя нас.
– Вы очень любезны, но в моем возрасте свои заботы, – торжественно произнес он. – Посидите, поговорите о спорте, о молодых дамах, о… – Он описал воображаемую тему разговора еще одним взмахом руки. – А мне уже пятьдесят, так что не смею более докучать вам своим присутствием.
Когда он жал нам руки и поворачивался, чтобы уйти, его нос трагически подрагивал. Я стал вспоминать, не обидел ли я его каким-то неосторожным словом.
– Иногда он становится очень сентиментальным, – объяснил Гэтсби. – Сегодня на него нашла ностальгия. Он достаточно известная в Нью-Йорке фигура – в некотором роде бродвейская знаменитость.
– Он что, актер?
– Нет.
– Зубной врач?
– Мейер Вольфсхайм? Нет, он игрок и букмекер. – Гэтсби задумался, словно что-то взвешивая, а потом добавил ледяным тоном: – Это именно он приложил руку к скандалу с «Мировой серией» в 1919 году.
– К скандалу с «Мировой серией»? – остолбенело повторил я.
Его слова повергли меня в шок. Я, конечно, помнил, что в 1919 году результаты игр «Мировой серии» стали итогом череды договорных матчей, но тогда я думал, что все это произошло как бы само по себе и венчало собой целую цепь событий. Мне бы и в голову не пришло, что один-единственный субъект мог обвести вокруг пальца пятьдесят миллионов человек с целеустремленностью взломщика, вскрывшего сейф.
– Как ему это удалось? – спросил я после минутной паузы.
