скачать книгу бесплатно
– Я… Пожалуй, я еще поработаю с этим пациентом, – сказала она, едва перекрывая голосом какофонию телефонных звонков. – Я готова вернуться туда прямо сейчас, раз уж нет никого на замену.
– Ну вот, только что говорили, что больше не хотите иметь дела с алкоголиками, а теперь уже готовы вернуться к одному из них.
– Быть может, я несколько сгустила краски. Думается, я смогу ему помочь.
– Что ж, как хотите. А если он станет выкручивать вам руки?
– Ничего у него не выйдет, – уверенно сказала сиделка. – Взгляните на мои запястья: я два года играла за баскетбольную команду Уэйнборской школы. Я сумею с ним справиться.
Миссис Хиксон с минуту молча глядела на нее.
– Хорошо, – сказала она наконец. – Но имейте в виду: любые пьяные обещания этих людей утратят силу сразу после того, как они протрезвеют. Я через все это уже проходила и знаю. Заранее договоритесь с кем-нибудь из прислуги отеля, чтобы вам пришли на помощь, если потребуется. С этими алкоголиками ни в чем нельзя быть уверенным – иные вроде безобидны, другие нет, но на внезапные выходки способен любой из них.
– Я это запомню, – сказала сиделка.
Она вышла на улицу; ночь была на удивление светлой для этого времени года; сыпала снежная крупа, штрихами забеливая черно-синее небо. Обратный автобус оказался тем же самым, что привез ее сюда, только разбитых окон в нем стало больше; водитель злился и грозил ужасными карами озорникам, попадись они ему под руку. Она понимала, что водитель не столько злится на конкретных людей, сколько дает выход накопившемуся раздражению в целом. Точно так же у нее вызывала раздражение мысль об алкоголиках как таковых. Скоро уже она доберется до гостиничного номера и при виде конкретного алкоголика, жалкого и беспомощного, будет испытывать к нему смесь презрения и сочувствия.
Сойдя на нужной остановке, она по длинным ступеням спустилась к отелю; холодный воздух подействовал бодряще. Она будет ухаживать за этим пациентом хотя бы потому, что не нашлось никого другого, и еще потому, что лучшие представители ее профессии всегда берутся за самые трудные случаи, которые не по плечу остальным.
Она постучалась в дверь, заранее приготовив вступительную фразу.
Он открыл сам, одетый как на званый обед – в смокинге и даже с котелком на голове; недоставало только бабочки и запонок.
– А, привет, – произнес он небрежно. – Рад, что вы вернулись. Я уже давно проснулся и вот собираюсь на прием. Что там с ночной сиделкой?
– Я буду дежурить и ночью, – сказала она. – Согласилась поработать круглые сутки.
Он ответил на это приветливо-безразличной улыбкой:
– Проснувшись, я не застал вас в номере, но что-то подсказывало мне, что вы еще появитесь. Пожалуйста, найдите мои запонки. Они либо в черепаховой шкатулке, либо…
Оглядев свой наряд, он поправил лацканы и втянул манжеты поглубже в рукава.
– А сперва я подумал, что вы меня бросили, – заметил он как бы между прочим.
– Я тоже так думала.
– Там на столе новая серия рисунков, – сказал он. – Сделал специально для вас.
– К кому вы идете на прием? – спросила она.
– К секретарю президента. Уже замучился со сборами и хотел вообще отказаться от этой затеи, но тут пришли вы. Не освежите меня порцией хереса?
– Только один бокал, – устало согласилась она.
Чуть погодя он позвал из ванной:
– Сестра, сестра, свет очей моих, где же вторая запонка?
– Уже несу.
В ванной она отметила бледность его лица и лихорадочный блеск в глазах, одновременно уловив запах мятных лепешек и джина у него изо рта.
– Надеюсь, вы уходите ненадолго? – сказала она. – В десять часов придет доктор Картер.
– Что значит «я ухожу»? Мы идем вместе.
– Что? – воскликнула она. – В этом свитере и юбке? Еще чего не хватало!
– Тогда и я не пойду.
– Вот и прекрасно, отправляйтесь в постель – там вам сейчас самое место. Разве нельзя повидать этих людей завтра днем?
– Конечно же нет.
– А, ну конечно же!
Она потянулась вверх над его плечами, завязывая бабочку. Манжеты рубашки сильно измялись после его возни с запонками, и она предложила:
– Неплохо бы вам переодеть рубашку, раз уж идете на светский прием.
– Ладно, только я сделаю это сам.
– Почему вы отказываетесь от моей помощи? – возмутилась она. – Почему бы мне не помочь вам одеться? Для чего тогда нужна сиделка? Или вы думаете, я никогда не помогала мужчинам одеваться?
Внезапно он присел на крышку унитаза.
– Хорошо, помогайте.
– Эй, только за руки не хвататься! – сказала она строго, а когда он дернулся снова, извинилась.
– Ничего, это не больно, – сказал он. – Сейчас увидите.
Она сняла с него смокинг, жилет, рубашку и собралась стянуть через голову майку, но он помешал ей, затягиваясь сигаретой.
– А теперь смотрите, – сказал он. – Раз, два, три!
Она потянула вверх майку, и в тот же момент он, точно кинжал, вонзил себе в область сердца багрово-пепельный кончик сигареты, раздавив окурок о медную пластинку размером с долларовую монету на своем левом ребре и ойкнув, когда одна искра слетела на живот.
«Вот и повод проявить выдержку», – сказала она себе. В его шкатулке она видела три военные медали, но и самой ей не раз приходилось рисковать, ухаживая за инфекционными больными, – бывали у нее туберкулезники, а однажды попалось кое-что пострашнее, хотя она тогда этого не знала и до сих пор не простила врача, утаившего от нее диагноз.
– Должно быть, вам нелегко приходится с этой штукой, – сказала она с нарочитой бодростью, обтирая его тело губкой. – Она когда-нибудь затянется?
– Никогда. Это же медяшка.
– И все равно это не оправдывает ваше издевательство над собой.
Его большие карие глаза посмотрели на нее в упор – пронзительно, отчужденно, потерянно. И в этом недолгом, почти мимолетном взгляде ей вдруг открылось желание смерти; и стало ясно, что все ее знания и навыки в данном случае бесполезны, – помочь ему она не в состоянии. Он поднялся, опираясь на раковину, и устремил взгляд на что-то перед собой.
– Нет уж, пока я здесь, никой выпивки вы не получите, – сказала она.
В следующий миг она поняла, что взгляд этот не имеет касательства к выпивке, хотя и нацелен в тот угол, где она ранее разбила бутылку джина. Она смотрела на его красивое лицо, выражавшее растерянность и вызов одновременно, и боялась даже искоса проследить направление его взгляда, ибо знала, что там, в углу, он видит смерть. Вообще-то, смерть была ей не в новинку – доводилось слышать ее приближение, чуять ее характерный запах, – но никогда прежде она не видела смерть до того, как та завладеет своей жертвой, а этот человек сейчас видел ее в углу комнаты; и смерть оттуда глядела на него, пока он откашливался, а затем, сплюнув себе на ладонь, вытер ее о штанину. Секунду-другую плевок, пузырясь, блестел на ткани как свидетельство его последнего жеста…
На другой день она попыталась описать свои ощущения миссис Хиксон:
– С этим просто нельзя совладать, как сильно ты ни старайся. Пусть бы он выкручивал мне руки вплоть до разрыва связок, оно б и вполовину не было так больно. Тяжелее всего понимать, что ты бессилен хоть как-то помочь, – все напрасно.
Честь Чувырлы[46 - Честь Чувырлы. – Рассказ опубликован в июне 1937 г.]
I
В Кеннесоуском колледже Бомар Уинлок снискал известность благодаря своим падениям с лестниц. Речь не о каких-то нелепых случайностях – поскользнулся, подвернул ногу и т. п., – а о красивых, мастерских падениях, путем усердных тренировок и упражнений, доведенных им до акробатического совершенства. Чаще всего это делалось так.
Перехватив на входе в корпус каких-нибудь посетителей, Уинлок любезно предлагал сопроводить их до администрации на втором этаже. Он поднимался с гостями по лестнице, указывал им нужную дверь далее по коридору и, отвесив прощальный поклон, разворачивался как бы с намерением спуститься обратно, но вдруг терял равновесие и – уу-ух! шмяк! бац! – кубарем летел вниз, поочередно мелькая пятками, задницей и макушкой, так что жутко было смотреть. На площадке между пролетами искалеченное тело бедного юноши как бы задерживалось в неустойчивом равновесии, но затем реалистично продолжало спуск тем же манером – шмяк! бац! хрясь! – до самого низа лестницы, сопровождаемое испуганными возгласами (а то и визгом) глядящих сверху гостей.
Когда Уинлок наконец застывал, распростертый на полу вестибюля, к нему подбегали приятели-сообщники, обмениваясь нарочито громкими репликами:
– Он умер?
– Нет, вроде пока дышит.
И, подхватив тело, они быстренько уносили его с глаз потрясенных свидетелей – якобы в медпункт.
Опьяненный блестящим успехом этого трюка, Бомар на первом курсе проделывал его при всякой возможности, но затем наступило некоторое отрезвление, и он стал себя сдерживать, хотя в ряде случаев не мог устоять перед соблазном. Одним из таковых оказался случай с Чувырлой.
Семья Чувырлы приехала в Штаты откуда-то с Востока – в колледже ей подобных без разбора именовали «китаезами», хотя в действительности она была, кажется, малайкой. Эта прилежная девушка с кротким личиком и легкой хромотой не проучилась здесь и недели, когда Бомару в очередной раз приспичило скатиться с лестницы – подобно тому как пьяницу после долгого воздержания с удвоенной силой тянет к выпивке. Выбранная им для этой цели лестница учебного корпуса была особенно крутой, и полет вышел на загляденье, так что даже его сокурсники, много раз наблюдавшие сей трюк, не удержались от неподдельно тревожных восклицаний. Но из всех видевших его в ту минуту лишь Элла Ли Чаморо без промедления кинулась к лежащему навзничь телу с намерением оказать первую помощь.
Этот ее порыв был столь искренним, а жалось и сочувствие в широко раскрывшихся азиатских глазах – столь глубокими, что в душе Бомара, должно быть, шевельнулось некое предвестие зрелости, и он, вместо того чтобы доиграть спектакль до конца, поднялся с пола и побрел прочь с довольно-таки глупым видом. С того самого момента он откровенно невзлюбил эту девушку, и как раз с его подачи к ней пристало обидное прозвище Чувырла. Вообще-то, чувырлами в колледже называли любых толстых, неуклюжих или некрасивых девчонок, но только Элла Ли Чаморо сделалась Чувырлой с большой буквы.
Юношеская жестокость имеет свойство обостряться и оттачиваться в процессе измывательства, и девушка ощутила это в полной мере. Какие только пороки и гнусности ей не приписывали! Вне классов все сторонились ее, как прокаженной, а при какой-нибудь официальной необходимости общение с ней сводилось к минимуму. В такой обстановке она проучилась более двух лет. С лица ее, прежде по-детски чистого и открытого, теперь не исчезало выражение обиды, страха и подозрительности, замаскировать которое была не в силах даже прославленная восточная невозмутимость.
…В один из февральских дней декан Эдвард Форни пребывал в дурном расположении духа, ибо только что подписал приказ об отчислении студентов, проваливших зимнюю сессию. Был обеденный перерыв, секретарша удалилась в столовую, а декан остался в своем кабинете. Там, ровно в половине первого, его и застал нежданный визитер, который проследовал через пустую приемную, постучал в дверь и вошел сразу вслед за стуком.
– Вы декан Форни?
– Добрый день. Да, это я.
– Я мистер Ли Чаморо.
– Ах да… – рассеянно молвил декан и поднялся из кресла. – Рад познакомиться.
Перед ним стоял худощавый жилистый азиат, на вид лет двадцати с небольшим, одетый по-европейски: добротный английский костюм спортивного покроя, клетчатый твидовый жилет оливковых тонов, прекрасные лондонские ботинки и дорогое пальто из верблюжьей шерсти. Не снизойдя до приветственной улыбки, гость уселся на предложенный деканом стул.
– Я пришел поговорить об учащейся здесь мизз Элле Ли Чаморо, – сказал он вежливым, но сухим тоном.
– Да, понимаю. Вы, надо полагать, ее брат. Мисс Ли Чаморо – одаренная девушка, я бы сказал, незаурядная. Она отлично успевает по всем предметам.
Мистер Ли Чаморо кивнул, однако в этом кивке чувствовалось нетерпение.
Из его внешности декан отметил угольно-черные глаза с этакими перламутровыми бусинками в центре зрачков, а также тончайшую линию усиков «а-ля Кларк Гейбл», оттенявшую верхнюю губу.
– Декан Форни, скажите мне, что такое чувырла?
– Чувырла? – растерялся декан.
Он, разумеется, помнил этот термин – в пору его студенческой молодости чувырлами называли скучных, занудливых и вообще неприятных людей, – однако не сказал об этом гостю, тут же сообразив, что данное слово было, по-видимому, как-то связано с Эллой Ли Чаморо.
– Чувырла? – повторил он еще раз. – Полагаю, это из сленга старшекурсников, какая-то шутка.
– А что означает это слово? – Перламутровые бусинки вдруг расширились, чуть не полностью закрыв собой зрачки.
– Ну… я затрудняюсь сказать точно, эти словечки то входят в оборот, то исчезают, попробуй за всеми уследить… А могу я спросить, почему…
– В моей стране, – сказал мистер Ли Чаморо, – смысл таких слов понятен всякому. Это одно из позорных, запретных слов. Произнеся его только что, я осквернил собственные губы, но мне пришлось это сделать, чтобы не возникло недопонимания.
– Уверяю вас, в студенческой среде это слово воспринимается совершенно иначе, – торопливо произнес декан. – Полагаю, оно взято из какого-нибудь комикса или мультфильма… Ну да, конечно же, это из лексикона Попая! Знаете морячка Попая?[47 - Знаете морячка Попая? – Моряк Попай (англ. Popeye – букв. Лупоглаз) является героем сотен комиксов (с 1929 г.) и короткометражных мультфильмов (с 1933 г.).] Хотя, возможно, мультфильмы о Попае – об этом моряке – не показывают у вас в… в… – Он мысленно обругал себя за то, что не помнит страну происхождения Эллы Ли Чаморо.
– Этим словом назвали мизз Эллу Ли Чаморо.
– Что? Нет, я уверен, что это не так. Или разве что в шутку – обычная глупая шутка. Вы же знаете, как любят пошутить студенты…
Мистер Ли Чаморо извлек из кармана записную книжку, открыл ее и зачитал список:
«Морис де Уэр – один раз,
Вернар Батлер – один раз,
Оутс Малкли – один раз,
Уэвелин Уилсон – четыре раза,
Портер С. Сполдинг – четыре раза,
Глория Матецка – три раза,
Клод Негротто – два раза,
Эвберт М. Дюк – три раза,
Гунявка Ловетт – два раза,
Бомар Уинлок – одиннадцать раз».
Декан был в замешательстве.
– Поверьте, я и подумать не мог… – пробормотал он. – Однако даже этот список показывает, что прозвища среди наших студентов – самое обычное дело. Взять, например, Гунявку…
– Мизз Ли Чаморо – не гунявка!
