скачать книгу бесплатно
– Я собираюсь устроить званый вечер.
– Ой, а меня пригласишь? – с шутливой дерзостью выкрикнула Мюриэл.
– Обед на семь человек: Мюриэл, Рейчел, я, ты, Дик, Энтони и этот парень по имени Ноубл. Он мне нравится. А еще Блокмэн.
Мюриэл и Рейчел выражали восторг тихим урчанием, миссис Гилберт моргала и лучезарно улыбалась, и тут Дик с небрежным видом задал давно не дававший покоя вопрос:
– Скажи, Глория, а кто этот Блокмэн?
Уловив в его тоне скрытую враждебность, Глория быстро повернулась к кузену:
– Джозеф Блокмэн? Да он из киношников. Вице-президент компании «Филмз пар экселенс». У них с отцом общие дела.
– Ах вот оно что!
– Так вы все придете?
Разумеется, придут все. Дату назначили за неделю. Дик поднялся с места и, облачившись в пальто, шляпу и шарф, изобразил на лице улыбку, обращенную ко всем присутствующим.
– Пока-пока! – весело помахала рукой Мюриэл. – Позвоните мне как-нибудь.
Ричарду стало стыдно за девушку, и он покраснел.
Бесславный конец шевалье О’Кифи
Наступил понедельник, и Энтони повел Джеральдин Берк обедать в «Бозар», после чего они отправились к нему на квартиру. Энтони выкатил маленький столик на колесах и, изучив хранившийся там запас спиртного, выбрал в качестве бодрящего средства вермут, джин и абсент.
Джеральдин Берк, работавшая билетершей у Китса, уже в течение нескольких месяцев скрашивала жизнь Энтони. Малышка требовала так мало, что Энтони к ней искренне привязался, так как после досадного случая с одной из дебютанток прошлым летом, когда после нескольких поцелуев от него ожидалось предложение руки и сердца, к девушкам своего круга стал относиться подозрительно. Его критический взгляд тут же отмечал все изъяны, будь то отсутствие внешнего изящества или недостаточная утонченность натуры. Но к простолюдинке, служившей билетершей у Китса, отношение совсем иное. Можно смириться с некоторыми особенностями характера у собственного лакея, но те же слабости совершенно непростительны для людей, которые стоят с тобой на одной ступени. Джеральдин, свернувшись калачиком у дивана, искоса поглядывала на Энтони, прищурив глаза.
– Ты ведь постоянно пьешь, верно? – неожиданно поинтересовалась она.
– Ну, в общем, да, – откликнулся Энтони, удивляясь заставшему врасплох вопросу. – А ты разве не пьешь?
– Нет. Ты же знаешь, иногда хожу на вечеринки раз в неделю, но выпиваю бокала два или три. А ты с приятелями пьешь не просыхая. По-моему, так и здоровье загубить недолго.
Слова Джеральдин растрогали Энтони.
– Значит, беспокоишься обо мне? Как мило с твоей стороны!
– Вот именно, беспокоюсь.
– Да не так уж много я и пью, – признался он. – Вот в прошлом месяце капли в рот не брал целых три недели. И вообще набираюсь по полной не чаще раза в неделю.
– Каждый день хоть чуть-чуть, да приложишься. А ведь тебе всего двадцать пять. Неужели нет никакой цели в жизни? Представь только, во что превратишься в сорок лет!
– Искренне надеюсь, что не протяну так долго.
Девушка только зацокала языком.
– Ну, ты спя-я-я-тил! – протянула она, смешивая очередной коктейль, и тут же спросила: – А вы, случайно, не родственники с Адамом Пэтчем?
– Он мой дед.
– Правда? – Девушка была явно заинтригована.
– Чистая правда.
– Забавно. Мой отец у него работал.
– Чудаковатый старик.
– А он добрый?
– Ну, в личной жизни он редко бывает противным без особой надобности.
– Расскажи о нем.
– Ну, что сказать, – задумался Энтони, – он весь высох, а на голове остатки седых волос, и кажется, что их растрепало ветром. Высоконравственный человек, что и говорить.
– И сделал много добра, – серьезно заявила Джеральдин.
– Вздор! – презрительно хмыкнул Энтони. – Благочестивый болван с куриными мозгами.
Джеральдин предпочла переключиться на другую тему:
– А почему ты с ним не живешь?
– А может, сразу податься в служки к пастору методистской церкви?
– Ну, ты спя-я-я-тил!
В знак неодобрения девушка снова цокнула языком. А Энтони удивился, сколько нравственной силы в душе этой маленькой бродяжки. Но что останется от моральных устоев, когда неумолимо надвигающаяся волна смоет ее с зыбкого островка респектабельности?
– Ты его ненавидишь?
– Да как сказать. Особой любви к нему никогда не питал. Никто не любит своих благодетелей.
– А он тебя ненавидит?
– Милая Джеральдин, – запротестовал Энтони, шутливо хмуря брови, – лучше сделай себе еще один коктейль. Я раздражаю деда. Стоит закурить сигарету, как он заходит в комнату и начинает недовольно сопеть носом. Он самодовольный зануда и порой лицемер. Я не стал бы пускаться с тобой в откровения, если бы предварительно не выпил. Да и какое это имеет значение.
Однако интерес Джеральдин ничуть не ослаб. Так и не пригубив бокал, девушка держала его большим и указательным пальцами, а в устремленном на Энтони взгляде сквозил благоговейный страх.
– Почему ты считаешь деда лицемером?
– Ну, может, и не лицемер, – согласился Энтони, теряя терпение. – Но ему не по душе все, что я люблю, да и вообще, на мой взгляд, личность деда не представляет никакого интереса.
Джеральдин лишь хмыкнула в ответ. Похоже, она наконец удовлетворила свое любопытство и снова забилась в уголок дивана, принявшись за коктейль.
– Да ты чудак, – задумчиво подытожила девушка. – И видимо, всем хочется за тебя замуж из-за богатого деда…
– Ну, не всем, хотя я не рискнул бы ставить им в вину подобное желание. И знаешь, я вообще не собираюсь жениться.
Джеральдин пропустила его слова мимо ушей.
– Однажды ты влюбишься. О, я точно знаю. – Она с умудренным видом покивала головой.
– Какой идиотизм с моей стороны вести откровенные беседы. Именно это и погубило шевалье О’Кифи.
– А это кто такой?
– Плод моего блестящего ума. Да, шевалье – мое единственное творение.
– Ну, ты спя-я-я-тил! – протянула Джеральдин с очаровательным видом, используя любимую фразу как грубую веревочную лестницу, с помощью которой преодолевала все пропасти, карабкаясь за людьми, превосходящими ее умом. Подсознательно она чувствовала, что это средство уничтожает любые преграды и возвращает в пределы досягаемости ускользающее от Джеральдин воображение собеседника.
– Ох, нет, Джеральдин! – запротестовал Энтони. – Только не относись к шевалье как психиатр, удостоверяющий вменяемость преступника. Если чувствуешь, что не способна его понять, я и начинать не стану. Кроме того, я уже и так испытываю неловкость по поводу его достойной сожаления репутации.
– Думаю, я способна понять все, что имеет хоть какой-то смысл, – с легкой досадой возразила Джеральдин.
– В таком случае некоторые эпизоды из жизни шевалье могут показаться занимательными.
– И что дальше?
– Именно безвременная кончина шевалье навела меня на мысль упомянуть о нем в разговоре. Крайне неприятно начинать знакомство со смерти, но, похоже, шевалье суждено войти в твою жизнь, пятясь назад. Этого не избежать.
– Так что с ним стряслось? Умер, что ли?
– Именно так! И вот как это случилось! Он был ирландцем, Джеральдин. Одним из ставших легендой ирландцев с неистовым нравом, певучим акцентом и «огненной шевелюрой». На закате рыцарства его изгнали из Ирландии, и, разумеется, он направился во Францию. Видишь ли, Джеральдин, у нас с шевалье О’Кифи имелась одна общая слабость. Он сверх всякой меры был подвержен влиянию женщин всех народностей и сословий.
Кроме того, шевалье принадлежал к натурам сентиментальным, склонным к романтизму и тщеславию. Человек безумных страстей, чуть подслеповатый на один глаз и почти слепой на второй. Мужчина, странствующий по свету в подобном состоянии, так же беззащитен, как потерявший зубы лев. И как следствие, в течение двадцати лет шевалье терпел издевательства со стороны многочисленных женщин, которые его ненавидели, использовали, надоедали и изводили, одаривали различными болезнями, тратили его деньги и дурачили всеми способами. Одним словом, как говорят в миру, любили его.
Дело обстояло скверно, Джеральдин. И шевалье, который, не считая единственной упомянутой слабости, был человеком целеустремленным, решил раз и навсегда избавиться от всех утрат и убытков. С этой целью он отправился в знаменитый монастырь, находившийся в Шампани, который носил… несколько устаревшее название в честь Святого Вольтера. В монастыре Святого Вольтера существовало правило, запрещавшее монахам в течение всей жизни спускаться на нижний этаж. Им надлежало предаваться молитвам и размышлениям в одной из четырех башен, получивших названия по четырем заповедям монастырского устава: Бедность, Целомудрие, Покорность и Безмолвие.
В день, знаменующий прощание шевалье с грешным миром, он чувствовал себя абсолютно счастливым. Греческие книги подарил хозяйке, у которой снимал жилье, свой меч в золоченых ножнах отослал королю Франции, а все вещи, напоминавшие об Ирландии, отдал молодому гугеноту, торговавшему рыбой на той улице, где жил шевалье О’Кифи.
Затем он отправился верхом в монастырь Святого Вольтера, у ворот обители заколол коня и презентовал тушу монастырскому повару.
В пять часов вечера он впервые в жизни почувствовал себя свободным от зова плоти. Ни одна женщина не могла переступить порог монастыря, и ни одному монаху не разрешалось спускаться ниже второго этажа. Взбираясь по винтовой лестнице в отведенную ему на самом верху башни Целомудрие келью, шевалье на минуту задержался у открытого окна. Оно выходило на дорогу в пятидесяти футах от земли. О’Кифи поразила красота мира, который предстояло покинуть. Золотой дождь солнечных лучей, заливающий бескрайние поля, темнеющая вдалеке дымка леса, умиротворенно зеленеющие виноградники и простирающееся без конца и края наполненное свежестью пространство. Он облокотился на подоконник и застыл на месте, всматриваясь в извивающуюся внизу дорогу.
И надо же было случиться, что именно в тот самый момент по дороге мимо монастыря проходила шестнадцатилетняя крестьянка Тереза из соседней деревни. Пятью минутами раньше старенькая ленточка, поддерживающая чулок на прелестной левой ножке, оборвалась. Будучи девушкой на редкость скромной, она поначалу решила дойти до дома и уж там починить ленточку. Но идти было так неудобно, что терпеть дольше не хватило сил. И вот, проходя мимо башни Целомудрие, девушка остановилась и полным очарования движением, справедливости ради отметим, совсем чуть-чуть приподняла юбку. Просто чтобы поправить подвязку.
А наверху в башне новоиспеченный послушник древнего монастыря Святого Вольтера, словно подталкиваемый неумолимой гигантской рукой, свесился из окна. Он наклонялся все дальше и дальше, и вдруг один из камней, не выдержав тяжести, с мягким стуком выпал из кладки. Сначала головой вперед, потом вперед ногами и наконец, распластавшись в головокружительном вращении, кувыркался в воздухе шевалье О’Кифи, неуклонно стремясь навстречу твердой земле и вечному проклятию.
Терезу так расстроило это событие, что оставшийся путь до дома она проделала бегом, а последующие десять лет каждый день по часу тайно молилась за душу монаха, который в тот злополучный воскресный день нарушил данный обет и сломал себе шею.
Заподозренного в самоубийстве шевалье О’Кифи не разрешили похоронить в освященной земле и закопали поблизости в поле, где он в последующие годы несомненно улучшил качество почвы. Вот такой была безвременная кончина сего отважного и галантного джентльмена. Ну, что скажешь, Джеральдин?
Однако Джеральдин давно упустила нить повествования и лишь, проказливо улыбаясь, погрозила ему пальцем, а затем протянула спасительное и всеобъемлющее:
– Ну, ты спя-я-я-тил!
Мысли девушки занимало тонкое лицо Энтони, которое казалось добрым, а глаза смотрели так ласково. Он нравился Джеральдин, потому что в его высокомерии не было самодовольства, и в отличие от мужчин, которых она встречала в театре, Энтони приходил в ужас, когда его персона привлекала внимание. Какая странная и бессмысленная история! Однако ей пришлось по душе место, где рассказывалось о чулках.
После пятого коктейля Энтони принялся целовать девушку, и так за смехом и шутливыми ласками, сдерживая огонь страсти, они провели час. В половине пятого Джеральдин заявила, что у нее назначена встреча, и отправилась в ванную приводить в порядок растрепавшиеся волосы. Она отказалась от предложения Энтони вызвать такси и на минуту задержалась в дверях.
– Ты непременно женишься, – уверенно заявила Джеральдин. – Погоди, сам увидишь.
Энтони вертел в руках старый теннисный мяч и, ударив им об пол несколько раз, язвительно усмехнулся:
– Ты просто маленькая идиотка, Джеральдин.
В ответ девушка задорно улыбнулась:
– Неужели? Может, поспорим?
– Ну уж это полная глупость.
– Разумеется, как же иначе. И все-таки держу пари, что в течение года ты непременно на ком-нибудь женишься.
Энтони с силой ударил мячом об пол, и девушка подумала, что сегодня он особенно красив. Вместо обычного меланхоличного выражения в темных глазах светилось оживление.
– Послушай, Джеральдин, – изрек он наконец, – во?первых, нет на свете женщины, на которой бы мне хотелось жениться; во?вторых, у меня не хватит денег, чтобы содержать нас двоих; в?третьих, таким, как я, женитьба вообще решительно противопоказана; и наконец, в?четвертых, одна мысль о ней вызывает у меня глубочайшее отвращение.
Но Джеральдин только с умудренным видом сощурила глаза и, цокнув в очередной раз языком, заявила, что ей надо торопиться, потому что уже очень поздно.
– Смотри же, позвони мне, – напомнила она, целуя Энтони на прощание. – В прошлый раз ты куда-то пропал на три недели.
– Непременно позвоню! – с жаром пообещал Энтони.
Закрыв за девушкой дверь, он вернулся в комнату и некоторое время стоял, погруженный в мысли, по-прежнему сжимая в руке теннисный мячик. Надвигалось очередное одиночество, один из периодов, когда Энтони бесцельно бродил по улицам или просто сидел подавленный за письменным столом и грыз карандаш. Это был уход в себя, не приносивший успокоения, неутоленная потребность выразить свои чувства, ощущение времени, проносящегося впустую мимо. Утешала лишь уверенность, что терять-то нечего, так как все усилия и достижения ничего не стоят.
Энтони чувствовал себя уязвленным и сбитым с толку. В сердцах он выплеснул свои эмоции вместе со словами, произнесенными вслух:
– Господи, да я и не думал о женитьбе!
Внезапно Энтони резким движением швырнул мяч через всю комнату, и тот, едва не угодив в лампу, подпрыгнул несколько раз и замер на полу.
Солнечный свет и лунное сияние
Для званого ужина Глория заказала столик в «Каскадах» отеля «Билтмор», и когда приглашенные джентльмены встретились в начале девятого в холле, «этот тип Блокмэн» тут же попал под обстрел трех пар мужских глаз. Он оказался склонным к полноте евреем лет тридцати пяти, с выразительным румяным лицом в обрамлении гладких рыжеватых волос. Вне всякого сомнения, на деловых встречах этот человек производил самое благоприятное впечатление. Блокмэн направился к трем молодым людям, которые курили в сторонке в ожидании хозяйки вечера, и представился, проявляя несколько чрезмерную самоуверенность. Трудно сказать, заметил ли Блокмэн демонстративный ироничный холодок в свой адрес. Во всяком случае, по его поведению понять это не представлялось возможным.
– А вы, случайно, не в родстве с Адамом Пэтчем? – обратился он к Энтони, выпуская из ноздрей две тонкие струйки дыма.
В ответ по лицу Энтони пробежала тень улыбки.
– Замечательный человек, – убежденно изрек Блокмэн. – Великолепный образец истинного американца.
– Разумеется, – согласился Энтони. – Вне всякого сомнения, так оно и есть.
