скачать книгу бесплатно
Стара так и подзуживало отправить актера к Брейди – в конце концов, тот отвечает за связи с общественностью, пусть бы занялся и интимными связями… Он даже отвернулся на миг, чтобы Родригес не видел его лица.
– Я был у Пата Брейди, – продолжал актер, словно угадав мысль Стара. – Выслушал кучу дурацких советов, все испробовал – без толку. За ужином на Эстер даже глаз поднять не могу. Она-то держится молодцом, а мне хоть со стыда сгорай. И так все время. «Дождливый день» собрал в Де-Мойне двадцать пять тысяч, в Канзас-Сити двадцать семь, побил рекорды в Сент-Луисе, письма от поклонниц сыплются лавиной, а я каждый вечер дрожу от страха – как же, надо возвращаться домой и ложиться в постель…
Стара мало-помалу охватывала досада. Мелькнувшая мысль пригласить звезду на вечерний коктейль казалась теперь неуместной: что там делать Родригесу в таком состоянии? Затравленно блуждать между гостями с бокалом в руке, обсуждая многотысячные сборы?
– Вот я и пришел к тебе, Монро. Ты из всего найдешь выход. Я решил: попрошу у тебя совета, даже если ты скажешь пойти утопиться.
Зажужжал вызов, Стар включил диктограф.
– Пять минут, мистер Стар, – раздался голос мисс Дулан.
– Прошу прощения, – ответил Стар, – я еще не закончил.
– Полтысячи школьниц устроили парад, осадили дом, – мрачно продолжал актер. – А я прятался за шторами, боялся выйти.
– Присядь-ка, – велел Стар. – Обсудим и что-нибудь решим.
В приемной уже десять минут дожидались совещания Уайли Уайт и пятидесятилетняя иссохшая блондинка Джейн Мелони, голливудская репутация которой складывалась из полусотни ярлыков – «сентиментальная дура», «лучший голливудский сценарист», «ветеран», «рабочая кляча», «умнейшая женщина студии», «самый ловкий плагиатор цеха» – с исчерпывающим набором дополнений: нимфоманка, девственница, шлюха, лесбиянка и верная жена. Не будучи старой девой, она несла на себе отпечаток того стародевического облика, который свойствен большинству самостоятельно пробившихся женщин. К пятидесяти годам Джейн заработала язву желудка и годовое жалованье в сотню тысяч (рассуждения о том, считать ли его справедливым, недостойным или непомерно щедрым, могли бы стать предметом отдельного замысловатого трактата). Ценили ее за простые понятные качества – за то, что она женщина и при этом уживчива, сообразительна, надежна, знает правила игры и не норовит перетянуть одеяло на себя. Когда-то она была наперсницей Минны, и с годами Стару удалось подавить неприязнь, доходившую порой до стойкого физического отвращения.
Джейн Мелони и Уайли молча ждали, время от времени обмениваясь репликами с мисс Дулан. Рейнмунд, продюсер фильма, то и дело звонил из своего кабинета, где вместе с ним дожидался совещания режиссер по фамилии Брока. Через десять минут раздался звонок от Стара, мисс Дулан вызвала Рейнмунда и Брока. В тот же миг из кабинета вышел Стар, держа под руку актера – взбудораженного настолько, что на простое «как дела?», брошенное Уайли Уайтом, он тут же объявил:
– Ужасно, просто ужасно!
– Ничего подобного, – оборвал его Стар. – Ступай и играй роль, как я сказал.
– Спасибо, Монро!
Джейн Мелони, молча проводив актера взглядом, спросила:
– Кто-то пытался его переиграть? – подразумевая, что на съемках партнер вздумал оттеснить Родригеса в тень.
– Извините за задержку, – ответил Стар. – Входите.
Совещание началось в полдень, Стар обычно отводил участникам ровно час. Не меньше, поскольку прервать беседу мог лишь режиссер с его жестким графиком съемок, – и редко когда больше: каждую неделю компания обязана выпустить фильм, сложностью и стоимостью не уступающий «Мираклю» Рейнхардта.
Временами – хотя в последние лет пять не так часто, как раньше, – Стар мог работать над одним фильмом ночь напролет; однако такой приступ деятельности выводил его из строя на несколько дней. Перемена же темы придавала сил – и как те люди, что способны по желанию просыпаться в нужное время, он поставил внутренние часы ровно на час.
Помимо сценаристов, на совещание пришли Рейнмунд, один из самых ценимых продюсеров, и Джон Брока – режиссер картины.
Брока с виду походил на техника или механика – крупный, бесстрастный, спокойно-решительный и располагающий к себе. Образованностью он не отличался, Стар часто ловил его на тиражировании однотипных сцен – во всех его фильмах некая богатая девушка неизменно исполняла все тот же ритуал: сначала играла с вбежавшими в комнату большими собаками, а потом, войдя в конюшню, похлопывала по крупу жеребца. Причина вряд ли имела отношение к Фрейду – скорее всего режиссеру в унылой юности случилось разглядеть за чужим забором красивую девушку с собаками и лошадьми, и сцена навечно отпечаталась в его памяти как символ богатой жизни.
Молодой образованный красавец Рейнмунд когда-то обладал некоторой силой характера, но продиктованная профессией ежедневная необходимость изворачиваться – что в действиях, что в мыслях – превратила его в откровенного приспособленца. К тридцати годам у Рейнмунда не осталось ни единой черты из тех, которые американские евреи и неевреи привыкли считать достоинствами. Однако он выпускал картины в срок, а демонстрацией чуть ли не педерастического восхищения Старом умудрился притупить обычную для Стара проницательность: тот к нему благоволил и считал во всех отношениях хорошим парнем.
Уайли Уайта, разумеется, в любой стране мира опознали бы как интеллектуала второго разбора. Воспитанность в нем уживалась с болтливостью, простота – с остроумием, мечтательность – с пессимизмом. Зависть к Стару прорывалась лишь временами и сопровождалась всегдашним восхищением и даже привязанностью.
– По графику сценарий идет в производство через две недели, считая от субботы, – начал Стар. – Я бы сказал, что выглядит он прилично, изменения пошли на пользу.
Рейнмунд и оба сценариста обменялись победным взглядом.
– С одной оговоркой, – продолжил Стар. – Я не вижу смысла делать по нему фильм, поэтому решил отказаться от проекта.
На миг повисла внезапная тишина, затем понеслись невнятные возражения и потрясенные вопросы.
– Вы не виноваты, – заверил собравшихся Стар. – Я просто считал сюжет более интересным, чем он получился в сценарии. Вот и все. – Помолчав, Стар с сожалением взглянул на Рейнмунда. – Текст слишком плох. А ведь пьеса великолепна, мы отдали за нее пятьдесят тысяч.
– А что не так со сценарием, Монро? – напрямик спросил Брока.
– Вряд ли стоит вдаваться в подробности.
Рейнмунд и Уайли Уайт лихорадочно обдумывали, как это отразится на их карьере. В нынешнем году за Рейнмундом два фильма уже числились, а Уайли Уайту для возвращения в кино нужно было появиться в титрах хотя бы раз. Маленькие, глубоко посаженные – словно вдавленные в череп – глазки Джейн Мелони пристально наблюдали за Старом.
– Может, все-таки объясните? – вмешался Рейнмунд. – Оплеуха-то немалая, Монро.
– Я просто не стал бы приглашать в картину Маргарет Саллаван, – ответил Стар. – Или Колмана. Отговорил бы их сниматься.
– Монро! – взмолился Уайли Уайт. – Скажите – что не так? Сцены? Диалоги? Юмор? Композиция?
Стар взял со стола папку с текстом и разжал пальцы – словно сценарий самым буквальным образом был неподъемной ношей.
– Мне не нравятся персонажи. Меня к ним не тянет, я предпочел бы обходить их стороной.
Рейнмунд, все еще обеспокоенный, улыбнулся.
– Да уж, обвинение не из слабых. Мне казалось, что персонажи-то и неплохи.
– И я так думал, – подтвердил Брока. – Эмма, например, хороша.
– Правда? – бросил Стар. – А я даже не верю, что она живая. Дочитал до конца – только и хотелось спросить: «Ну и что?»
– Можно ведь что-то сделать, – предположил Рейнмунд. – Конечно, для нас тут мало приятного. Порядок сцен ровно тот, о каком мы договаривались…
– Зато история совершенно другая, – бросил Стар. – Я не устаю повторять: для меня главное – настрой фильма, его-то я определяю в первую очередь. Можно менять что угодно, но как только решение принято – каждая реплика и каждый жест должны работать на выбранную цель. У нынешнего сценария поменялся настрой. Пьеса была светлой и сияющей, радостной. В сценарии – одни сомнения и метания. Героиня порывает с героем из-за пустяков, и так же беспричинно их роман возобновляется. После первого эпизода уже не интересно, увидятся ли они вновь.
– Тут я виноват, – встрял Уайли. – Понимаете, Монро, сейчас не двадцать девятый год, стенографистки не склонны так слепо обожать своих боссов. Они уже знают, что такое быть уволенной, они видели боссов в панике. Мир изменился – вот в чем дело.
Стар, бросив на него нетерпеливый взгляд, коротко мотнул головой.
– Это не обсуждается. Исходная точка сюжета – именно слепое обожание, если уж использовать твой термин. И ни в какой панике герой не замечен. Заставь девушку в нем усомниться – и получишь совершенно другой сюжет, а то и вовсе никакого. Оба героя – экстраверты, заруби себе на носу, и должны ими оставаться с первого до последнего кадра. Когда мне понадобится психологическая драма с душевными метаниями, я куплю пьесу Юджина О’Нила.
Джейн Мелони, не спускавшая глаз со Стара, уже поняла, что все обойдется. Задумай он и впрямь отказаться от картины, он не стал бы ничего объяснять. Уж она-то знала здешние приемы – дольше ее на студии проработал лишь Брока, с которым у нее была трехдневная интрижка двадцать лет назад.
Стар повернулся к Рейнмунду.
– Суть фильма, Рейни, ясна даже из актерского состава, тебе следовало это понять. Я взялся было вымарывать реплики, непригодные для Корлисс или Маккелуэя, но скоро бросил. Запомни на будущее: если я заказываю лимузин – мне нужен лимузин, а не гоночная малолитражка, пусть и самая быстрая в мире. Итак, – он оглядел собравшихся, – есть ли смысл продолжать? Теперь, когда вы знаете, что даже идея картины меня не устраивает? У нас всего две недели, по истечении которых я либо утверждаю Корлисс и Маккелуэя на роли, либо перевожу их на другой фильм. Стоит ли пытаться?
– Конечно, – откликнулся Рейнмунд. – Думаю, стоит. Я сам виноват, надо было предупредить Уайли. Мне казалось, у него есть неплохие мысли.
– Монро прав, – без обиняков заявил Брока. – Мне сценарий никогда не нравился, я только не мог понять, в чем именно дело.
Уайли и Джейн презрительно на него покосились и обменялись взглядом.
– Сценаристы, найдется у вас нужный пыл? – доброжелательно спросил Стар. – Или пригласить кого-нибудь новенького?
– Отчего б не попытаться еще раз, – заявил Уайли. – Я готов.
– А ты, Джейн?
Джейн Мелони лишь коротко кивнула.
– Что думаешь о девушке? – спросил Стар.
– Конечно же, я пристрастна – она мне нравится.
– Лучше смени взгляд, – предостерег ее Стар. – Десять миллионов американцев заклеймят ее презрением. Фильм идет час и двадцать пять минут: если треть этого срока героиня изменяет герою – зритель сочтет, что она на треть шлюха.
– Неужели это так много? – лукаво осведомилась Джейн, и все рассмеялись.
– Для меня – много, – задумчиво произнес Стар, – даже если не брать в расчет цензурный кодекс. Хотите делать героиню патентованной шлюхой – пусть, но это будет другой фильм. А в нашем фильме девушка – будущая жена и мать. И все же… все же… – Он наставил карандаш на Уайли Уайта. – Страсти здесь ровно столько же, сколько в Оскаре на моем столе.
– Какого черта! – возмутился Уайли. – Она вся так и горит! С чего бы ей тогда идти к…
– Она легкомысленна, только и всего. В пьесе есть сцена более выигрышная, чем все твои нагромождения, а ты умудрился ее выкинуть. Когда героиня пытается сократить ожидание и переводит стрелки часов.
– В сценарий не влезало, – извиняющимся тоном произнес Уайли.
– Ну что ж. Соображений у меня с полсотни, я зову мисс Дулан. – Стар нажал кнопку. – И если чего-то не понимаете, спрашивайте.
Мисс Дулан незаметно скользнула в кабинет, и Стар принялся говорить, стремительно расхаживая из угла в угол. Начал он с того, какой ему виделась героиня: идеальная девушка с простительными изъянами, как в пьесе, – причем идеальная не ради потакания вкусам публики, а ради удовлетворения его, Стара, желания видеть в этом фильме именно такую героиню. Всем понятно? Роль не характерная, девушка будет воплощением жизненной силы, здоровья, решительности и любви. Главное в пьесе – ситуация, в которой она оказалась: в ее руки попал секрет, влияющий на жизни многих людей. У нее есть выбор между верным решением и неверным, и поначалу непонятно, где какое, но под конец все выясняется, она идет и делает что надо. Вот и весь сюжет – незатейливый, чистый и светлый. Никаких метаний и сомнений.
– Она никогда не слыхала слов «массовые волнения рабочих», – сказал Стар. – Она могла бы жить и в двадцать девятом. Понятно, что за героиня мне нужна?
– Вполне, Монро.
– Теперь о ее поступках, – продолжил Стар. – В любой миг, когда мы видим ее на экране, она хочет переспать с Кеном Уиллардом. Это ясно, Уайли?
– Еще как!
– Что бы она ни делала – она думает о постели Кена Уилларда. Идет по улице – значит, идет переспать с Кеном Уиллардом. Завтракает – набирается сил, чтобы переспать с Кеном Уиллардом. При этом зритель должен быть уверен, что ей и в голову не придет желать другой связи с Кеном Уиллардом, кроме законного брака. Мне неловко напоминать вам такие простые истины, но они как-то умудрились выветриться из сюжета.
Стар открыл сценарий и принялся комментировать страницу за страницей. Записи мисс Дулан будут распечатаны в пяти экземплярах, однако Джейн Мелони делала и свои пометки. Брока сидел, заслонив рукой полуприкрытые глаза – он еще помнил времена, «когда режиссер что-то значил», когда сценаристы были или сочинителями реприз, или вдохновенными и конфузливыми юнцами-репортерами, любителями виски, – вот тогда режиссер был фигурой. Никаких продюсеров, никакого Стара…
Услышав свое имя, он встрепенулся.
– Джон, хорошо бы вставить сцену с мальчишкой, который лезет по островерхой крыше: держать его в кадре, только без ощущения угрозы или напряженности. И без всяких метафор – просто ясное утро и мальчишка на крыше. Должно получиться симпатично.
Брока стряхнул задумчивость.
– Понятно: легкий налет опасности.
– Не совсем. С крыши он не сорвется, кадр надо плавно перевести в следующую сцену.
– Окно, – предложила Джейн Мелони. – Пусть он залезет через окно в спальню сестры.
– Хороший ход, – одобрил Стар. – Как раз для эпизода с дневником.
Брока окончательно проснулся.
– Снимать надо снизу, пусть он идет вперед, от камеры. Общий план – камера со спины, неподвижная. Потом вставить крупный план и вернуться к общему, мальчик уходит дальше. Не выхватывать его отдельно, пусть будет на фоне крыши и неба. – Брока уже увлекся идеей: в кои веки ему сулили режиссерский кадр, сущую редкость в теперешних фильмах. Можно снимать с крана – так выйдет дешевле, чем строить бутафорскую крышу на земле и приставлять небо комбинированной съемкой. Вот уж чего у Стара не отнять: пределом он признавал только небо – природное небо в буквальном смысле; Брока достаточно навидался евреев, чтобы верить в легенды об их прижимистости.
– В третьей сцене пусть ударит священника, – распорядился Стар.
– Зачем? – изумился Уайли. – Чтобы католики вцепились нам в глотку?
– Я советовался с цензорами. Джо Брин сказал, что священников били – и ничего.
Стар продолжал говорить; спокойный голос смолк лишь после того, как мисс Дулан взглянула на часы.
– Ну что, не слишком много работы? К понедельнику управитесь? – обратился Стар к Уайли.
Сценарист посмотрел на Джейн – она только метнула ответный взгляд, даже не кивнув. Выходные шли насмарку, но Уайли был уже не тот, что час назад. Когда тебе платят полторы тысячи в неделю, не очень-то станешь увиливать от экстренной работы – особенно если твой фильм под угрозой. Прежде, на вольных хлебах, Уайли Уайта часто подводила небрежность, однако здесь, на студии, обо всех заботился Стар, и эффект его присутствия ощущался далеко за пределами кабинета. Уайли преисполнился творческого пыла; изображенная Старом смесь здравого смысла, тщательно отмеренной сентиментальности, зрелищной новизны и полунаивных представлений об общественном благе вдохновляла его на дальнейшие подвиги и звала немедля вдвинуть свой камень в общее строение – даже если усилиям суждено сгинуть втуне и результат окажется уныл и банален, как древняя пирамида.
Джейн Мелони видела в окно, как персонал ручейком потянулся к студийному кафе. Сама-то она пообедает в кабинете; пока принесут еду, можно закончить один-другой ряд вязания. А в четверть второго заглянет продавец французских духов – их сейчас возят контрабандой из Мексики, как спиртное при «сухом законе», никто не видит в этом греха.
Брока не сводил глаз с Рейнмунда, подлизывающегося к начальству, и отчетливо понимал, что продюсер идет в гору. Сейчас он получает свои семьсот пятьдесят в неделю за частичную власть над режиссерами, сценаристами и кинозвездами, чьи гонорары ему и не снились, и носит дешевые английские туфли, купленные рядом с «Беверли Уилшир» (Брока искренне надеялся, что туфли ему немилосердно жмут), – однако уже скоро станет заказывать обувь у Пила и вышвырнет наконец свою зеленую тирольскую шляпу с пером. Брока, опережающий его на годы, заработал на войне приличный послужной список, однако так и не сумел до конца оправиться от пощечины Айка Франклина.
Пелена табачного дыма и огромный стол отгораживали Стара от остальных – он еще дослушивал уважительно и Рейнмунда, и мисс Дулан, однако отдалялся все больше. Совещание подходило к концу.
– Из Нью-Йорка звонит мистер Маркус, – объявила мисс Дулан.
– Как так? – требовательно переспросил Стар. – Я видел его здесь вчера вечером.
– Ну, он на проводе – звонят из Нью-Йорка, в трубке голос мисс Джейкобс. Значит, это его контора.
Стар засмеялся.
– Мы встречаемся сегодня за обедом. Самолеты с такой скоростью еще не летают.
Мисс Дулан вернулась к телефону. Стар решил подождать, чем кончится.
– Все разъяснилось, – доложила мисс Дулан через минуту. – Это недоразумение. Мистер Маркус сегодня звонил на восточное побережье – рассказать о землетрясении и потопе на студии – и, видимо, переадресовал их к вам. Новенькая секретарша, должно быть, просто перепутала.
– Это точно, – хмуро заметил Стар.
Принц Агге не понял происходящего, но, изначально настроенный на сильные ощущения, воспринял эпизод как блистательную иллюстрацию к американскому образу жизни: мистер Маркус, сидя в кабинете напротив, звонком велит нью-йоркскому бюро осведомиться у Стара о ночном потопе. Вообразив эту замысловатую связь, принц так и не осознал, что она существовала лишь в уме мистера Маркуса – когда-то остром и изощренном, но в последнее время дающем сбои.
– Подозреваю, что секретарша была совсем уж новенькая, – повторил Стар, разворачиваясь в сторону кафе. – Это все?
– Звонил мистер Робинсон, – сказала мисс Дулан. – Одна из женщин назвала ему имя, но он забыл. Говорит, что-то простое, вроде Смит, Браун или Джонс.
