скачать книгу бесплатно
– Ну так вот, он не всегда был дворецким; раньше он был чистильщиком серебра у одних людей в Нью-Йорке, у которых был серебряный сервиз на двести персон. Он чистил его с утра до ночи, пока от этого у него не начались проблемы с носом…
– Дела с носом становились все хуже и хуже, – предположила мисс Бейкер.
– Да. Состояние его носа становилось все хуже и хуже, так что в конце концов он вынужден был оставить свою должность.
На какое-то мгновение последние лучи солнца с романтической нежностью озарили ее сияющее лицо; голос ее был таким, что, слушая ее, я поневоле затаил дыхание и нагнулся вперед; затем сияние стало исчезать с ее лица, неохотно и с долгим сожалением покидая его своими лучами, подобно тому, как дети покидают улицу в наступающих сумерках.
Вернулся дворецкий и прошептал что-то Тому на ухо, после чего Том нахмурился, отодвинул кресло и, не говоря ни слова, вошел в дом. В тот же миг Дэйзи пригнулась ко мне снова, будто его отсутствие оживило что-то внутри нее; голос ее звучал радостно и нараспев.
– Я так рада видеть тебя за моим столом, Ник! Ты напоминаешь мне… да, розу, настоящую розу! Разве я не права? – она повернулась к мисс Бейкер за подтверждением. – Разве он не похож на розу?
Это была неправда. Я даже и близко не похож на розу. Это была всего лишь импровизация с ее стороны, но какая-то волнующая теплота исходила от нее, будто сердце ее пыталось прорваться к вам, спрятавшись в одном из этих волнующих, произносимых с придыханием слов. Затем она вдруг бросила свою салфетку на стол и, извинившись, пошла в дом.
Мы с мисс Бейкер обменялись краткими взглядами, сознательно лишенными значения. Я уже открыл рот, чтобы начать говорить, когда она, насторожившись, выпрямилась на стуле и предостерегающе зашипела. Приглушенный страстный шепот доходил к нам из-за двери, и мисс Бейкер, нимало не стесняясь, наклонилась вперед, пытаясь разобрать слова. Шепот этот сначала дрожал на грани еле слышимого, потом затих, потом резко усилился до возбужденного и затем полностью исчез.
– Этот мистер Гэтсби, о котором вы говорили, – мой сосед, – сказал я.
– Давайте помолчим. Я хочу слышать, что там происходит.
– А что, что-то происходит? – спросил я невинно.
– Вы хотите сказать, что вы не в курсе? – сказала мисс Бейкер, искренне удивившись. – Я думала, все уже знают.
– Я – нет.
– Ну как же…, – произнесла она нерешительно. – У Тома есть одна женщина в Нью-Йорке.
– Женщина? – повторил я безучастно.
Мисс Бейкер кивнула.
– Она могла хотя бы из чувства приличия не звонить ему во время обеда. Вы так не считаете?
Прежде, чем до меня дошел смысл ее слов, послышался шелест платья и хруст кожаных ботинок, и Том с Дэйзи уже снова были за столом.
– Было просто невозможно усидеть на месте! – воскликнула Дэйзи с натянутой веселостью.
Она села, посмотрела испытующим взглядом сначала на мисс Бейкер, потом на меня, и продолжила: – Я вышла на воздух на минутку, и там так романтично, на воздухе! На газоне сидит какая-то птичка – я думаю, соловей, добравшийся сюда на пароходе Кьюнарда или «Уайт Стар Лайн». Он так красиво поет… – И далее нараспев: – Это та-а-к романтично, не правла ли, Том?
– Очень романтично, – ответил он ей, и затем скорбным голосом произнес в мою сторону: – Если еще будет светло после обеда, я хочу показать тебе конюшни.
В доме пугающе зазвонил телефон, и по тому, как решительно Дэйзи замахала головой Тому, я понял, что тема конюшен отпала сама собой, как, впрочем, и все остальные темы. Из отдельных фрагментов последних пяти минут, проведенных за столом, я помню только то, что были зачем-то снова зажжены свечи, и то, как я хотел заглянуть прямо в глаза всем и избежать при этом их взглядов. Я не мог сказать, о чем в тот момент думали Том и Дэйзи, но я сомневаюсь, чтобы даже мисс Бейкер, которая, похоже, уже выработала в себе определенный невозмутимый скепсис, смогла полностью стереть впечатление от пронзительного металлического настойчивого звона этого пятого гостя. Возможно, кому-то эта ситуация и показалась бы интригующей; моим же инстинктивным порывом было немедленно позвонить в полицию.
О лошадях, понятно, уже не могло быть и речи. Том и мисс Бейкер, держа в сумерках дистанцию в несколько футов друг от друга, проследовали обратно в библиотеку, будто для дежурства у постели какого-то вполне реального тела, тогда как я, пытаясь выглядеть приятно заинтересованным и немного глуховатым, проследовал за Дэйзи по цепи соединяющих отдельные части дома веранд к переднему крыльцу. В его темном мраке мы сели друг возле друга на плетеном канапе.
Дэйзи обхватила лицо руками с двух сторон, будто ощупывая его красивые очертания, постепенно всматриваясь в густые сумерки. Я видел, что в ней бушевала буря чувств, поэтому я задал ей несколько, как мне казалось, успокоительных вопросов о ее маленькой девочке.
– Мы ведь совершенно не знаем друг друга, Ник, – неожиданно произнесла она, – даже несмотря на то, что мы кузены. Ты не пришел на мою свадьбу.
– Я тогда еще не вернулся с войны.
– Ах, да. – Она замолчала. – Мне сейчас очень тяжело на душе, Ник, и я очень цинично отношусь ко всему.
Очевидно, она имела хорошую причину быть циником. Я молчал, ожидая, что она скажет что-то еще, но, не дождавшись, довольно осторожно вернулся к теме ее дочери.
– Я так думаю, что она уже хорошо говорит, а также ест… ну, и все прочее.
– О, да, конечно. – Она посмотрела на меня отсутствующим взглядом. – Послушай, Ник; хочешь, я тебе сейчас скажу, какие я произнесла слова, когда она только родилась? Хочешь узнать?
– Очень даже!
– Из этого ты поймешь, каким образом у меня сложилось такое отношение к… вообще ко всему. Это было, когда ей не было еще и часа после родов, а Том был в это время бог знает где. Я пришла в себя после эфира с чувством полной оставленности и сразу же спросила медсестру, мальчик родился или девочка. Она сказала мне, что девочка, и как только я это услышала, я отвернулась к стенке и заплакала. – Что ж, – сказала я, – я рада, что девочка. И я надеюсь, что она будет дурой – это лучшее, кем может быть девушка в этом мире: милой маленькой дурочкой.
– Дело в том, что я считаю, что все в этом мире ужасно так или иначе, – продолжала она убежденно. – И так считают все, даже самые передовые люди. А я это знаю. Я побывала везде, видела все и прошла через все. Глаза ее вызывающе сверкали во тьме, в точности, как у Тома, и она засмеялась нервным, презрительным смехом. – Это жизненный опыт! Боже, это же настоящий жизненный опыт!
Как только ее голос умолк, перестав приковывать к себе мое внимание, мое доверие, в тот же миг я почувствовал принципиальную неискренность во всем том, что она говорила. Я почувствовал себя неловко, будто весь этот вечер был неким трюком, специально разыгранным для того, чтобы вызвать во мне чувство участия. Я выжидательно молчал, и через мгновение мои догадки получили подтверждение: она уже смотрела на меня с самодовольной улыбкой на своем миловидном лице, будто только что доказала свое право на членство в неком весьма утонченном тайном обществе, к которому они с Томом принадлежали.
В доме выдержанная в темно-красных тонах комната сияла, залитая светом. Том с мисс Бейкер сидели на разных концах длинного дивана; она читала ему вслух из «Сэтердэй Ивнинг Пост»: слова, произносимые монотонно и без интонации, сливаясь, журчали успокоительным потоком. Свет от лампы, ярко отражаясь от его ботинок и тускло – от ее желтых, как осенние листья, волос, скользил по газете, когда она переворачивала страницу, трепетавшую в ее тонких руках.
Когда мы вошли, она на мгновение подняла руку, дав нам знак помолчать.
– Продолжение читайте, – сказала она, швырнув журнал на стол, – в нашем ближайшем номере.
Ее тело заявило о себе беспокойным движением колена, и она встала.
– Уже десять часов, – заметила она, очевидно, увидев время на потолке. – Пора уже этой замечательной девушке идти спать.
– Джордан завтра играет в турнире, – пояснила Дэйзи, – в Вестчестере.
– О, так вы – Джордан Бейкер!
Теперь я понял, почему мне ее лицо показалось таким знакомым: это миловидное лицо презрительно смотрело на меня со многих ротогравюр спортивной жизни в Эшвилле, Хот Спрингсе и Палм-Бич. Я также слышал, что о ней рассказывали какую-то историю, что-то такое неодобрительное и неприятное, но что именно, я давно забыл.
– Спокойной ночи! – сказала она тихо. – Разбуди меня в восемь, хорошо?
– Если ты еще встанешь.
– Встану. Спокойной ночи, мистер Каррауэй. Еще увидимся.
– Конечно, увидитесь, – подтвердила Дэйзи. – Я даже думаю организовать свадьбу. Приходи сюда почаще, Ник, и я буду… создавать вам обстановку: что-то наподобие этого. Ну, там, закрою вас случайно в бельевом шкафу в лодке и вытолкну вдвоем в море, и все такое прочее…
– Спокойной ночи, – крикнула мисс Бейкер с лестницы. – Я не расслышала ни слова.
– Славная девушка, – сказал Том через мгновение. – Им не следовало ее отпускать, чтобы она вот так болталась по стране.
– Кому не следовало? – холодно поинтересовалась Дэйзи.
– Ее близким.
– Ее близкие – это одна тетка, которой уже тыща лет. Кроме того, Ник будет присматривать за ней, не так ли, Ник? Этим летом она здесь очень часто будет на выходных. Думаю, домашняя обстановка окажет на нее самое благоприятное воздействие.
Дэйзи и Том молча переглянулись.
– Она из Нью-Йорка? – спросил я.
– Из Луисвилля. – Наше белоснежное девичество прошло там. Наше прекрасное белокожее…
– Ты что, устроила Нику маленькую задушевную беседу на веранде? – неожиданно спросил Том.
– Разве? – Она посмотрела на меня. – Я сейчас не помню, но, по-моему, мы говорили о нордической расе… Да! Точно: о нордической расе. Она как-то сама заговорила в нас, ну и мы… увлеклись.
– Не верь всему, что слышишь, Ник! – посоветовал он мне.
Я ответил безразлично, что вообще ничего не услышал, и уже через несколько минут встал, чтобы идти домой. Они подошли вместе со мной к двери и стали друг возле друга на ярком пятачке света. Когда я завел мотор, Дэйзи повелительно окликнула меня:
– Подожди! Я забыла спросить у тебя кое о чем, а это важно. Мы слышали, что ты помолвлен с какой-то девушкой на Западе.
– Вообще да, – подтвердил Том добродушно. – Мы слышали, что ты помолвлен.
– Это клевета! Я для этого слишком беден.
– Но мы об этом слышали! – настаивала Дэйзи, удивив меня тем, что оживилась снова, как внезапно раскрывшийся цветок. – Мы слышали об этом от трех разных людей, так что это должно быть правдой.
Конечно же, я знал, на что они намекают, но это даже близко нельзя было назвать помолвкой. Как раз то, что злые языки разнесли это по всей округе, и было одной из причин, по которым я подался на Восток. Невозможно перестать встречаться с давней подружкой из-за слухов, а с другой стороны, у меня не было никакого намерения пойти на поводу у слухов и жениться.
Их интерес хоть и весьма тронул меня и несколько сократил дистанцию между моим положением и их богатством, тем не менее, я уезжал от них озадаченный и с каким-то неприятным осадком в душе. На мой взгляд, первое, что должна была сделать Дэйзи, – это схватить ребенка и убежать из дома, но, очевидно, таких намерений в голове у нее не было. Что касается Тома, то тот факт, что «у него есть какая-то женщина в Нью-Йорке», на самом деле удивлял меньше, чем тот факт, что какая-то книга вызвала у него упадническое настроение. Что-то заставляло его хвататься за плесневелый сухарь устаревших идей, будто самомнение от своего крепкого физического телосложения перестало питать его высокомерное сердце.
Глубокое лето уже наступило, судя по крышам придорожных гостиниц и площадкам перед придорожными гаражами, на которых стояли новенькие красные бензоколонки в кругах света от фонарей, и, доехав до моего поместья в Уэст Эгге, я загнал машину под навес и присел на минутку на оставленный во дворе каток для газона. Ветер оттрубил свое, оставив после себя наполненную громкими звуками, ясную ночь с хлопаньем крыльев в ветвях деревьев и неумолчным органным звуком квакающих лягушек, будто непрерывно выдуваемых землей из своих наполненных мехов. В лунном свете появилась движущаяся тень от бегущей кошки и, повернув голову, чтобы проследить за ней, я увидел, что я не один: в пятидесяти футах от меня из тени особняка моего соседа вынырнула фигура человека, который остановился и, засунув руки в карманы, стал неподвижно смотреть на серебристые блестки звезд. Что-то в его неспешных движениях и твердо стоящих на газоне ногах было такое, что говорило мне, что это сам мистер Гэтсби, который вышел на открытый воздух, чтобы определить, какая доля наших местных небес принадлежит ему.
Я решил его окликнуть. Мисс Бейкер упоминала о нем за обедом, и этого было бы достаточно для первого знакомства. Однако я его не окликнул, так как внезапно он подал знак, что его вполне устраивает одиночество: он как-то любопытно вытянул руки по направлению к темной воде и, несмотря на расстояние, с какого я за ним наблюдал, я мог бы поклясться, что он дрожал. Я невольно перевел взгляд в сторону моря, и не увидел там ничего, кроме одинокого зеленого огонька, маленького и далекого, который вполне мог быть фонарем, обозначающим конец причала. Когда я посмотрел еще раз в сторону Гэтсби, он уже исчез, и я опять оказался один в беспокойной темноте.
ГЛАВА 2
Примерно на половине пути между Уэст-Эггом и Нью-Йорком шоссе резко примыкает к железной дороге и бежит рядом с ней с четверть мили, чтобы уклониться от одного унылого участка земли. Это долина угольной золы – фантастическая ферма, где угольная зола врастает, как пшеница, в горные хребты, холмы и в нелепые сады, где он принимает форму домов, дымовых труб и восходящего дыма и, наконец, с неким трансцендентным усилием, также людей, которые движутся и уже распадаются в тусклом мареве пыльного воздуха. Изредка вереница серых вагонеток проползет по невидимой колее, издаст страшный скрип и остановится, и тотчас серые от золы люди начинают копошиться, поднимая своими тяжелыми лопатами непроницаемую для света тучу пыли, которая застилает от вашего взора их непонятные действия.
Однако над этой серой землей и клубами гнетущей пыли, бесконечно тянущимися над ней, через какое-то время вы замечаете глаза Доктора Т. Экльберга. Глаза доктора Т. Экльберга голубые и огромные, высотой в целый ярд. Глаза эти без лица, и смотрят они из пары огромных желтых очков над несуществующим носом. Очевидно, какой-то большой шутник-окулист установил их там, чтобы расширить свою практику в городке Квинс, и затем сам погрузился в вечную слепоту, или, забыв о них, переехал в другое место. А его глаза, немного потускневшие от многих дней без обновления краски под солнцем и дождем, остались нависать над этой жуткой помойкой.
Долина угольной золы выходит одной стороной на маленькую грязную речку, и когда мост через нее поднимают, чтобы пропустить баржи, пассажиры в стоящих поездах имеют возможность разглядывать во всех подробностях этот унылый ландшафт примерно с полчаса. На подходе к тому месту поезд всегда делает остановку длительностью не менее минуты, и именно благодаря этой остановке я впервые встретился с любовницей Тома Бьюкенена.
В том, что у него есть любовница, меня уверяли везде, где его только знали. Его знакомые неодобрительно высказывались по поводу того, что он имеет привычку появляться с ней в дешевых ресторанах, и, усадив ее за столик, фланировать вокруг, заводя беседы со всяким, кого он знает. Хоть мне и было интересно посмотреть на нее, желания встречаться с ней я не испытывал; и все же встретиться с ней мне пришлось. Однажды вечером я с Томом отправился на поезде в Нью-Йорк, и когда мы остановились возле этих зольных куч, он вскочил на ноги и, взяв меня за локоть, буквально вытолкнул меня из вагона.
– Мы выходим, – настаивал он. – Я хочу тебе показать мою девушку.
Я думаю, он хорошенько принял на грудь за завтраком, так как то упорство, с каким он удерживал меня при себе, граничило с насилием. В качестве довода он высокомерно утверждал, что в воскресенье вечером я все равно никакого лучшего занятия себе придумать не могу.
Я перемахнул следом за ним через низкий побеленный станционный забор, и мы прошли около сотни ярдов назад вдоль дороги под пристальным взглядом Доктора Экльберга. Единственным строением в поле видимости был маленький домик из желтого кирпича, стоящий на краю пустыря, к которому вела улочка – что-то типа Бродвея в миниатюре, за которым простирался сплошной пустырь. Одна из трех мастерских, стоявших на ней, сдавалась в аренду, в другой находился ночной ресторан, к двери которого вела тропинка, покрытая золой; в третьей был гараж с вывеской: «Авторемонт. Джордж Б. Уилсон, Автомобили. Покупка и продажа»; и я вслед за Томом вошел туда.
Внутри царили заброшенность и пустота; единственной машиной в поле зрения был припавший пылью разбитый «Форд» без колес, жавшийся в темном углу. Мне стало казаться, что эта пародия на гараж, должно быть, ширма, за которой скрываются роскошные и романтические апартаменты, когда вдруг сам собственник появился на пороге конторы, вытирая руки о кусок какой-то тряпки. Это был светловолосый, невыразительного вида человек, худой и где-то даже немного красивый. Когда он увидел нас, в его светло-голубых глазах блеснул робкий лучик надежды.
– Привет, Уилсон, старик! – сказал Том, хлопая его весело по плечу. – Как идут дела?
– Не жалуюсь, – ответил Уилсон как-то неубедительно. – Когда ты уже продашь мне тот автомобиль?
– На следующей неделе; я дал команду, и сейчас им занимается мой человек.
– Что-то очень медленно он работает, не кажется тебе?
– Нет, не кажется, – ответил Том холодно. – Но если тебе так кажется, то, может, лучше я продам его кому-нибудь другому, в конце концов?
– Нет-нет, я не это хотел сказать, – поспешил ответить Уилсон. – Я просто имел в виду, что…
Его голос затих, и Том с нетерпением окинул взглядом гараж. Затем я услышал шаги на лестнице, и через мгновение полноватый женский силуэт заслонил собой просвет в двери конторы. Это была женщина лет тридцати пяти, немного полноватая, однако из тех, которые умеют носить на себе свою пышную плоть чувственно. Лицо ее на фоне платья из темно-синего крепдешина в горошек отнюдь не сияло красотой, однако вокруг нее мгновенно ощущалась какая-то жизненность, будто нервы ее тела постоянно вибрировали, как натянутые струны. Она медленно улыбнулась и, пройдя сквозь своего мужа, будто он был призрак, пожала руку Тому, глядя ему прямо в глаза. Потом, облизав губы и не поворачиваясь, сказала своему мужу тихим, резким голосом:
– Чего стоишь? Принеси сюда стулья, может, кто-то захочет сесть.
– О, да, конечно! – быстро согласился Уилсон и направился в сторону маленькой конторы, мгновенно смешавшись с цементным цветом стен. Белая зольная пыль покрывала его темный костюм и светлые волосы, как, собственно, и все вокруг, кроме его жены, которая в этот момент подошла очень близко к Тому.
– Я хочу тебя видеть, – сказал Том напряженным голосом. – Садись на следующий поезд и приезжай.
– Хорошо.
Я буду ждать тебя у газетного киоска в нижнем ярусе.
Она кивнула и отошла от него как раз в тот момент, когда из двери конторы появился Джордж Уилсон с двумя стульями в руках.
Мы ждали ее на дороге в неприметном месте. Это было за несколько дней до Четвертого июля, и серый, сухопарый итальянский мальчик устанавливал петарды в ряд вдоль железнодорожного полотна.
– Ужасное здесь место, не правда ли? – сказал Том, обменявшись хмурым взглядом с Доктором Экльбергом.
– Жуткое.
– Ей лучше, когда она уезжает отсюда.
– Разве муж ее не возражает?
– Кто, Уилсон? Он думает, что она ездит в Нью-Йорк к своей сестре. Он настолько тупой, что даже не знает, что он живой.
Так Том Бьюкенен со своей девушкой и я вместе приехали в Нью-Йорк – или не совсем вместе, поскольку миссис Уилсон села для скромности в другой вагон: до такой степени Том снисходил к чувствам тех жителей Ист-Эгга, которые могли быть в поезде вместе с ним.
В Нью-Йорке, когда Том подал ей руку, чтобы помочь выйти на перрон, она выходила из вагона уже в коричневом кружевном кисейном платье, которое плотно облегало ее довольно широкие бедра. В газетном киоске она купила номер «Городских сплетен» и журнал о кино, а в аптекарском магазине на вокзале – тюбик кольдкрема и маленький пузырек духов. Поднявшись по лестнице наверх, где под большим гулким навесом проезжали такси, она пропустила четыре машины, прежде чем выбрала новую, с запахом лаванды в салоне с серой обивкой, и в ней мы выскользнули из нависающей тени вокзала на сияющий солнечный свет. Однако, тотчас оторвавшись от окна, она наклонилась вперед и постучала по переднему стеклу.
– Я хочу купить одну из этих собачек, – сказала она на полном серьезе. – Для квартиры. Хорошо иметь в квартире собачку.
Мы сдали назад, подъехав к седому старику, который мне показался до абсурда похожим на Д. Рокфеллера. В корзине, свисавшей с его шеи, жались друг к другу с десяток совсем маленьких щенков неопределенной породы.
– Какой они породы? – спросила миссис Уилсон с живым интересом, когда он подошел к окну такси.
– Здесь разные. Какую породу вы желаете, леди?
