banner banner banner
Все его жены
Все его жены
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Все его жены

скачать книгу бесплатно

Ханна опускает голову и наклоняется, чтобы поднять вилку. Вместо того, чтобы попросить новую, она достает из сумки антибактериальную салфетку и начисто вытирает прибор.

– Мне очень жаль, – говорит она. – Господи, а я тут болтаю про… Мне правда жаль.

Она кладет вилку на место и смотрит на меня.

– Серьезно, это ужасно. Не представляю, как бы я справилась. Как ты вообще держишься?

– Не знаю, – честно признаюсь, слегка пожимая плечами. – Я люблю его.

Ханна кивает, словно этого ответа достаточно.

Она разглядывает меня, забыв о своей тарелке с яичными белками. Она почти не прикоснулась к еде. Мне хочется сказать ей, чтобы она поела, ведь в ней растет ребенок.

– А я беременна, – произносит она.

Изображаю удивление. Особенно стараться не приходится, я действительно изумлена, что она рассказала это мне, абсолютно чужому человеку.

Опускаю взгляд на ее живот, плоский и упругий.

– Срок еще небольшой, – объясняет она. – Я никому не рассказывала.

– А… мужу? – уточняю я. Хотя хочется спросить: – Нашему мужу?

– Да, – вздыхает она, – он знает.

– И как… Он счастлив?

Разумеется, ответ мне прекрасно известен – Сет на чертовом седьмом небе, но я хочу услышать об этом из уст Ханны. Как она видит восторг моего мужа?

– Он счастлив.

– Ты чего-то недоговариваешь, – резюмирую я и бросаю на нее выразительный взгляд. Мама терпеть не может эту мою черту, считает меня слишком прямолинейной. Но Ханну мое заявление, похоже, не смущает. Она вытирает рот салфеткой и вздыхает.

– Да, так и есть. Мне нравится твоя прямота.

Я прикусываю щеку, чтобы сдержать улыбку.

– Так в чем дело? Нужно ведь с кем-то это обсудить, верно?

Пытаюсь изобразить равнодушие, но пальцы в туфлях сжимаются и нога беспокойно покачивается под столом. Я чувствую себя наркоманкой. Мне нужно еще, нужно услышать все подробности, нужно понять.

Она смотрит на меня сквозь острые черные ресницы и поджимает губы.

– Он прячет мои противозачаточные.

Прижимаю ладонь ко рту, подавившись глотком кофе. Да она шутит! Сет прячет противозачаточные? Сет из тех мужчин, кто получает желаемое без дешевых трюков. Хотя возможно – только со мной.

– Откуда ты знаешь, что он их прячет? – уточняю я, опуская чашку на стол. Ханна ерзает на стуле, беспокойно блуждая взглядом, словно ожидая, что Сет сейчас появится из ниоткуда.

– Он шутил на эту тему, и, разумеется, таблетки пропали.

– Бывает, что женщины протыкают дырки в презервативах, чтобы удержать мужчину беременностью, – покачиваю головой я. – Но зачем ему удерживать тебя беременностью?

Рот Ханны превращается в прямую линию, она отводит глаза. У меня перехватывает дыхание, взгляд падает на синяки на ее руке.

– Ты хотела уйти?

Она смотрит на меня, но ничего не говорит. Я почти вижу правду в ее глазах, спрятанную за частым морганием. Голову переполняют лихорадочные мысли. Для меня немыслимо, что Сет мог ударить женщину, мог прятать противозачаточные таблетки. Хочу спросить, любит ли она его, но язык словно прилип к нёбу.

– Ханна, ты можешь мне рассказать?

Мимо нашего столика проходит женщина с дредами и ребенком, привязанным к груди шарфом-слингом – из тех, что используют хиппи. Ханна наблюдает за ней с живым интересом, видимо, представляя с ребенком себя. Я делала так тысячу раз, представляя вес маленького человечка в руках и воображая, каково осознавать, что ты сотворил нечто столь маленькое и прекрасное. Пристально всматриваюсь в ее красивое лицо. Ханна не та, кем кажется: идеальный дом, идеальное лицо, идеальный наряд… И синяки. Я хотела узнать ее поближе, понять, но с каждой секундой запутываюсь все сильнее. Несколько часов назад я была в ярости на Сета, а теперь, когда сижу напротив другой жены собственного мужа, мой гнев переходит на нее. Меня раздирают противоречивые эмоции – виноватыми кажутся то он, то она. Зачем она вообще на все это согласилась, если не ради ребенка? Ведь ради этого… Ради этого он нашел новую жену. Потому что я не могла родить ребенка.

– Это он поставил синяки? – заканчиваю я и, подавшись вперед, пристально изучаю ее лицо, чтобы определить ложь еще до ответа.

– Все сложнее, – отвечает она. – Он не нарочно. Мы поругались, и я хотела уйти. Он схватил меня за руку. У меня нежная кожа… – неуверенно добавляет она.

– Это не нормально.

Ханна отводит взгляд. Похоже, ей хочется как можно скорее покинуть забегаловку. Она бросает тоскливый взгляд на дверь; я опускаю ладонь ей на руку и смотрю ей прямо в глаза.

– Он бил тебя до этого?

Это глубокий вопрос. Я не просто спрашиваю у Ханны Оварк, бьет ли ее муж, – я спрашиваю, бьет ли ее мой муж.

– Нет! Он никогда меня не бьет. Слушай, ты все неправильно поняла.

Собираюсь спросить, как именно я все неправильно поняла, но вдруг кто-то врезается в наш столик. Пытаюсь увернуться, но слишком поздно: надо мной наклоняется кружка и содержимое выплескивается на одежду. Девушка с кружкой в руках в ужасе смотрит на меня, раскрыв рот.

– Черт, – отпрыгивает она. – Простите, пожалуйста. Он со льдом, слава богу, со льдом.

Хватаю сумку, убирая ее с пути растекающейся по столу коричневой лужи. Ханна пихает мне салфетки, по одной вытаскивая их из коробки. Я беспомощно смотрю на нее, вытирая брюки.

– Мне нужно идти, – говорю я.

– Знаю. – Она понимающе кивает. – Спасибо за завтрак. Приятно с кем-то поговорить. В последнее время у меня это получается не слишком часто.

Я слабо улыбаюсь и пытаюсь что-то вспоминать, чтобы отвлечься. Но мысли все равно возвращаются к Ханне. Она лжет. С Ханной Оварк что-то не так, и я собираюсь выяснить, что именно.

7

Несколько дней спустя, когда мне звонит Сет, я – дома, лежу на диване, свернувшись под пледом. Я отклоняла его звонки несколько дней, перенаправляя их на голосовую почту после первого же гудка. Но сегодня мне удалось расслабиться после пары бокалов вина, поэтому я решаю ответить. Я раздумывала над услышанным от Ханны, вновь и вновь проигрывала ее слова в голове, пока мне не захотелось плакать от разочарования. Он здоровается первым. В его голосе слышатся усталость и надежда.

– Привет, – выдыхаю я в трубку. Прижимаю телефон к уху одной рукой, а пальцем другой обвожу орнаменты на декоративной подушке.

– Прости, – говорит он сразу. – Мне так жаль.

Слова звучат искренне.

– Знаю…

Гнев растворяется, я тянусь к пульту и выключаю звук на телевизоре, где идет какая-то бессмысленная чушь. Реалити-шоу – единственный способ отвлечься от разбитого сердца.

– Я говорил с Ханной, – произносит он. – Так зовут Понедельник.

Задержав дыхание, я резко сажусь, и подушка летит на пол. Он действительно только что сказал мне ее имя? Настоящий триумф – Сет доверился мне в вопросе, который раньше так тщательно скрывал. Я практически уверена – никто из других жен моего имени не знает. И тут до меня доходит: Ханна теперь главная. Она – беременная жена. Меня вдруг охватывает приступ клаустрофобии, расслабленность сменяется нервным напряжением. Если Ханна решила, что Сет должен остаться рядом с ней, а не ехать в отпуск со мной, так он и поступит. Возможно, я – законная жена Сета, но этот младенец переместил меня на позицию среднего ребенка, а всем известно – именно про среднего чаще всего и забывают. Я прочищаю горло, намереваясь сохранять спокойствие, несмотря на чувства.

– Что она сказала? – Сердце колотится, ногти оказываются у рта, и зубы сами начинают их отчаянно грызть.

На том конце провода повисает пауза.

– Я сказал ей, что для меня очень важна эта поездка. Ты права. Я не могу забирать твое время. Это несправедливо.

Я должна быть хорошей, исполнять роль примерной жены, но слова срываются с губ прежде, чем я успеваю их остановить:

– Мне не нужна благотворительность. Я хочу, чтобы ты хотел поехать со мной.

– Я хочу. Я стараюсь как могу, детка.

– Сет, не называй меня так.

Долгая пауза, потом вздох.

– Хорошо. Что ты хочешь услышать?

В груди закипает раздражение.

Что я хочу услышать? Что он выбирает меня… Что хочет только меня… Этого никогда не случится. Я соглашалась вовсе не на это.

– Я не хочу ругаться, – говорит он. – Просто позвонил сказать тебе, что работаю над нашей проблемой. И что я тебя люблю.

Интересно, он сделал из меня злодейку, сказал ей, что я устроила скандал? Хотя какое мне вообще дело до того, что думает Ханна? Но мне важно, что думает Ханна, хоть она и не знает, кто я такая. Но она ведь знает, разве нет? – рассуждаю я. – Просто она, черт побери, сама не в курсе, что знает.

– Я сказал ей, что это очень важно, – повторяет он.

Это действительно похоже на Сета. Он никогда не хочет быть злодеем. Он хочет угождать, и чтобы угождали ему. И любовью со мной он занимается всегда одинаково – нежное благоговение сменяется жесткой хваткой. И это длится, пока я не начинаю кричать, как порнозвезда.

Внезапно его голос меняется, и я сильнее прижимаю телефон к уху.

– Не знаю, хочешь ли ты еще меня видеть… В четверг…

Я пытаюсь абстрагироваться от вины за свое жесткое поведение и осознать собственные чувства. Хочу ли я его видеть? Готова ли? Я могла бы прямо рассказать ему, что сделала, и потребовать объяснений. Но вдруг он будет все отрицать? И тогда я больше никогда не поговорю с Ханной. Он расскажет ей, кто я такая, и она будет чувствовать себя преданной. Вполне вероятно, что я полностью выведу ситуацию из равновесия и буду выглядеть жалкой идиоткой.

– Можешь приехать, – мягко отвечаю я. Потому что если он не приедет ко мне, то отправится к одной из них. Возможно, я зла, но соревнование продолжается.

– Договорились, – коротко отвечает он.

После лаконичного люблю тебя от Сета разговор заканчивается. И я знаю, он говорит совершенно искренне. Но не отвечаю тем же. Я хочу заставить его помучиться. Он должен уяснить: в браке не бывает лжи, которая облегчила бы правду. И неважно, сколько у тебя жен. Но все же…

Я не знаю, что делать. Чувствую, что с каждым днем кисну все сильнее, как свернувшееся молоко, оставленное на жаре. Наступает четверг, и в качестве протеста я решаю не готовить ужин. Не буду стоять ради него у плиты, делать вид, что все в порядке. Это не так. Не делаю прическу, не надеваю сексуальное платье. В последнюю минуту наношу на шею и запястья немного духов. Это для меня, – думаю я, – не для него. Когда Сет заходит в квартиру, я сижу на диване в спортивных штанах, завязав волосы в узел на затылке, ем лапшу и смотрю телевизор. Он замирает у входа в гостиную, изумленно меня рассматривает. У меня изо рта торчит лапша.

– Привет, – говорит он. На нем кардиган с закатанными до локтей рукавами и светло-голубая футболка с треугольным вырезом. Руки спрятаны в карманы джинсов, словно он не знает, что с ними делать. Вид застенчивый. Какая прелесть!

Обычно к этому моменту я уже вскакиваю на ноги и спешу оказаться в его объятиях, с облегчением, что могу наконец к нему прикоснуться. На этот же раз я остаюсь на месте, а в знак приветствия лишь слегка приподнимаю брови и убираю пищу в рот. Лапша при этом хлопает меня по щеке, и в глаз попадают брызги соленого куриного бульона.

Я наблюдаю, как он неспешно заходит в гостиную и садится напротив меня. Садится на один из стульев с цветочным орнаментом, которые мы выбирали вместе – темно-зеленые, с кремовыми гардениями.

– Словно они колышутся на ветру, – сказал он тогда, впервые увидев их в магазине. Такое его описание стало весомым фактором при выборе.

– В кладовке есть лапша быстрого приготовления, – бодро сообщаю я. – Куриная и говяжья.

Дожидаюсь изумленной реакции, но ее нет. Это первый четверг за все время нашего брака, когда я не приготовила нормальной еды.

Он кивает, сложив руки на коленях. Я изумляюсь перемене. Внезапно начинает казаться, что он, в отличие от меня, здесь чужой. Он утратил власть, и мне это отчасти нравится. Поднимаю ко рту миску с бульоном, допиваю его и чмокаю губами. Вкуснотища! Я и забыла, как люблю лапшу. Господи, как же мне одиноко!

– Итак, – говорю я, пытаясь спровоцировать Сета высказать мне то, что он сдерживает. Судя по напряженному лицу, невысказанные фразы душат его изнутри. Я не понимаю, как вообще могла подумать, что этот человек поднял руку на женщину. Изучаю его лицо, слабый подбородок и слишком красивый нос. Удивительно, как обида меняет восприятие. Раньше его подбородок не казался мне слабым, а нос – слишком красивым. Мужчина, чье лицо я всегда любила и нежно держала в ладонях, внезапно начинает восприниматься жалким и слабым, преображается из-за моего стремительно изменившегося восприятия.

Я щелкаю каналы, толком не всматриваясь в происходящее на экране. На Сета смотреть не хочу – боюсь, в моих глазах он увидит все то ужасное, что я чувствую.

– Я думал, что справлюсь хорошо, – говорит он.

Я бегло бросаю на него взгляд и продолжаю смотреть на экран.

– Справишься с чем?

– Смогу любить нескольких женщин.

С моих губ срывается резкий, некрасивый смешок.

Сет бросает на меня огорченный взгляд, и я чувствую резкий укол вины.

– Кто вообще может с этим справиться? – спрашиваю я, покачивая головой. – Господи, Сет. Жить в браке с одним человеком – уже непросто. В одном ты прав. – Я опускаю пульт и внимательно смотрю на него. – Я расстроена. Я чувствую, что меня предали… Ревную. Тебе родит ребенка другая женщина, а не я.

Я высказала о ситуации практически все, что думаю. И сразу хочу взять слова обратно, проглотить их. Моя речь прозвучала так измученно. Я стараюсь не показывать Сету эту сторону. Мужчины предпочитают мурлыканье самоуверенных, надежных женщин – вот как написано в книгах. Именно так Сет говорил обо мне в первые месяцы отношений: «Мне нравится, что ты ничего не боишься. Тебе плевать, кто еще находится в комнате…» Но теперь все изменилось, верно? В комнате находятся две другие женщины, и я замечаю их каждый день, каждую минуту. Я оглядываю свою маленькую гостиную, цепляясь взглядом за безделушки, которые мы с Сетом выбирали вместе. Пейзаж английского побережья, выброшенная на берег чаша из дерева, которую мы нашли в Порт Таунсенде в первый год брака, стопка книг на журнальном столике, которые я так и не прочитала. Все эти предметы составляют нашу жизнь, но ни один из них не способен наполнить ее воспоминаниями или воплотить наше единство, как мог бы ребенок. Внезапно мне становится очень плохо. Наше совместное существование поверхностно. Если не ради детей, то ради чего? Секса? Общения? Что может быть важнее рождения на свет новой жизни? Я невольно кладу руку себе на живот. Навсегда пустой.

8

В Вашингтоне уже третьи сутки стоит ясная погода и ночное небо покрыто радостными брызгами звезд. Я специально раскрыла шторы перед кроватью, чтобы создалось ощущение, что мы лежим прямо под звездным небом, но теперь, когда я ворочаюсь без сна рядом с храпящим мужем, они кажутся даже слишком яркими. Бросаю взгляд на часы и вижу, что уже за полночь. И тут у телефона Сета вдруг загорается дисплей. Мобильный лежит рядом с ним на тумбочке, и я слегка приподнимаюсь, чтобы посмотреть, кто пишет моему мужу. Реджина. Я моргаю, глядя на имя. Это что… Вторник? Клиент в такое время писать не станет, имена всех его сотрудников я знаю. Больше некому. Я ложусь обратно и пялюсь в потолок, вновь и вновь повторяя мысленно имя: Реджина… Реджина… Реджина…

Первая жена Сета – Вторник. Не помню уже, как мы с Сетом дали ей это прозвище, но до Ханны были только мы двое и Сет. Три дня доставалось Вторнику, три дня мне, а один предназначался для переезда. Тогда все было спокойнее; я чувствовала больше контроля над его сердцем и над своим собственным. Я была его новой женой, сияющей и любимой – мое влагалище было еще новинкой, а не старым другом. Разумеется, мы надеялись на семью и детей – что их подарю ему я, а не она. Это укрепляло мою позицию, давало власть.

Вторник и Сет познакомились на втором курсе колледжа, на рождественской вечеринке одного из профессоров. До бизнеса Сет занимался юриспруденцией. Когда он зашел, Вторник, студентка-второкурсница, одиноко стояла у окна и пила диетическую колу в свете праздничных огней. Он заметил ее сразу, но заговорить не решался до конца вечера. По словам Сета, она была одета в красную юбку и черные туфли на высоком каблуке. Разительное отличие от безвкусных нарядов остальных студентов юридического. Про верх он ничего не говорил, но едва ли там было нечто непристойное. Родители Вторника преподавали в этом же колледже, занимались мормонами. Во всем, кроме туфель, она одевалась скромно. Сет рассказывал, что вызывающие туфли она носила с самого начала и с годами склонность к подобной обуви только усилилась. Я пытаюсь ее представить: каштановые волосы мышиного оттенка, блузка, застегнутая до ключиц, и развратная обувь. Однажды я спросила, какой она предпочитает бренд, но Сет не знал. У нее их полный шкаф.

А ты проверь, красная ли у них подошва, – захотелось сказать мне.

В конце вечера, когда все начали расходиться по общежитиям, Сет решился сделать первый шаг.

– Это самые сексуальные туфли, которые я видел.