скачать книгу бесплатно
– Как скажешь.
Он убрал руку с ее локтя. Локтю сразу стало прохладно, хотя до прикосновения его ладони никакого дискомфорта не чувствовалось.
Муж встал с кровати и ушел в душ. Кира спрятала все сильнее замерзавший локоть под одеяло и осталась лежать.
Сентябрь кое-как перевалился за край и превратился в октябрь. Жизнь Киры зависла. Работу она все еще не нашла. Пропавшие с беременностью месячные так и не вернулись.
Снова наступил ноябрь. На этот раз он был другой – бесснежный, серый и холодный. Свинцовый. Из осени пыталась выродиться зима, но никак не получалось. Природа, забуксовав, зависла между этими двумя состояниями. Кире уже даже хотелось, чтобы скорее началась зима. Чтобы началось хоть что-то.
Некоторые деревья уже стояли голые и черные, а под ними лежал тонкий ковер из опавших листьев. Уставшая полумертвая трава волновалась на ветру. Периодически начинались затяжные ледяные дожди, срывавшие последние желтые листья с деревьев. Изредка выпадал мелкий снег, но не мог прижиться и сразу же таял.
Их брак разваливался. У Киры постоянно было подавленное настроение, энергии хватало только на минимальное поддержание в себе жизни. Муж становился все раздражительнее и мучал ее. Он постоянно колол Киру в самые больные места – видимо, чтобы добиться реакции, которая показала бы, что ей еще не все равно. Наконец, он перешел черту. Очередной разговор он начал с обвинений Киры в холодности. Потом постепенно перешел к словесным щипкам.
– Иногда я не понимаю, почему выбрал тебя, когда вокруг так много…
– Горячих красоток? – подсказала ему Кира.
– Нет. Простых теплых женщин.
Кира ненавидела его в этот момент, но внешне оставалась нейтральной. Не получив никакой реакции, муж попробовал сделать ей еще больнее. Видимо, в этот раз он действительно много выпил.
– Думаю, я симпатичен одной такой с работы. Я однажды, один раз, проводил ее, подвез до метро. Мы пили кофе в машине, разговаривали. Дальше, не знаю, как это все получилось… Дальше пошли к ней. Она мне пожарила картошки с луком, свинины, пирожков испекла. Мы болтали… Она тоже потеряла ребенка. Очень страдала. Она меня понимает, – сказал муж.
Кира не прерывала его, хотя внутри нее по одной рвались какие-то струнки.
– Она простоватая такая. Хочет еще детей. Очень. Хочет замуж. Так смотрела на меня. Не как ты… Видно было, что ей ужасно хочется, чтобы со мной все получилось, чтобы я на ней женился и наделал ей детей. Как будто без этого ее жизнь не имеет смысла. Но я не…
– Ты переспал с ней, – сказала Кира.
Он немного пришел в себя.
– Нет, – сказал он. Кира знала, что это неправда.
– Да.
– Зачем мне это? Она по сравнению с тобой – безделушка из ларька рядом с древнеримской статуей. Неидеальна, полновата, растяжки… Такая поверхностная, обычная. Но… Не знаю, картошка эта и вообще…
– Откуда ты знаешь, что у нее растяжки, если не спал с ней?
Он пропустил вопрос мимо ушей.
– Тебе я не особо-то и нужен. Есть я, нет – ты выживешь, в тебя влюбится кто-то еще, может, и покруче меня. Может, от него ты захочешь детей. Я не чувствую, что нужен тебе. Не чувствую рядом с тобой, что я особенный.
– Поэтому надо жрать у других женщин картошку и трахать их? Так ты мне нужным точно не станешь.
– То есть реально не нужен?
– Ты только что признался, что сходил налево, и хочешь, чтобы я сказала, что ты мне нужен?
– Я не знаю, чего хочу. Я запутался. Я так хотел этого ребенка. Уже видел себя отцом. Представлял, как буду носить малыша на руках, играть с ним, учить его.
– А он будет в тебе нуждаться и так смотреть, будто ты его свет в окошке, а без тебя вся жизнь не имеет смысла?
– Да нет же… Так хорошо просто поговорить с женщиной о детях, когда она их обожает, а я могу просто снисходительно улыбаться, мол, женщины… И видеть, как она во мне нуждается. А не выпрашивать все это. И картошка ее эта…
– Ты же сам просил не жарить тебе ничего. Ты же вечно с калориями и ЗОЖем заморачиваешься, плюс панкреатит. Какая картошка?
– Да, но… Иногда хочется прийти домой и навернуть жареной картошки с луком.
Изнутри Киру разъедала кислота. Глупая жареная картошка только делала все еще более гадким. Кира действительно никогда не готовила таких блюд – не любила, а мужу вредно. Она, конечно, могла бы, даже если он потом будет мучиться от боли в животе и растолстеет – это уже его дело. Но жарить картошку, потому что другая женщина пытается его этим увести – ни за что. Кира не знала, чем это закончится, но поняла, что жарить ему картошку она не будет никогда.
Они долго сидели молча. Муж постепенно пришел в себя.
– Прости меня, я какой-то чуши наговорил. Сам не знаю зачем. Она мне не нужна. Мне просто было очень хреново. Ребенок…
Кира вдруг вспомнила кое-что.
– Подожди-ка. То есть на прошлой неделе, когда я ходила тебе в аптеку за таблетками от поджелудочной, которая разыгралась якобы из-за пиццы, которую ты съел на работе…
Он молчал. Она начала стаскивать с пальца обручальное кольцо.
– Кира, не надо. Я понимаю, что натворил. И зря рассказал. Она мне не нужна. Клуша, обычная. В ней ничего нет, кроме этой обычности. Таких сотни вокруг.
– Ну, значит, один не останешься.
Потом муж извинялся, вставал на колени, упрашивал ее остаться. Она замкнулась в себе и не реагировала. Пусть валит к своей Картофельной женщине, рожает с ней картофельных деток, и пусть жрут все вместе жирную жареную картошку.
Постепенно муж тоже замолчал.
В ту ночь Кира решила спать на диване. Утром, перед его уходом на работу, они не попрощались.
В какой-то момент на Киру нахлынуло жалкое желание все исправить. Помириться. Она даже всерьез подумала пожарить картошку, но отвергла эту мысль. Хотелось спрятаться. Улечься в берлогу, залезть в настоящий кокон. Уехать от всего и отовсюду.
Кира зашла на сайт одной из социальных сетей, в которой, по ее прикидкам, должна была быть зарегистрирована Картофельная женщина. Нашла там мужа, зашла к нему в друзья, проверила коллег – расследование дало свои результаты. Картофельную женщину звали Алла. Она была старше Киры лет на 8. Все посты на странице – рецепты жирных и вредных блюд, милые картинки с детьми, цитаты про важность семьи. Однообразные фото – она на отдыхе в Турции, она с букетом (интересно, от кого), она с подругами, она с родственниками, она с чужими детьми, фото приготовленной ею еды. Кира заметила ее лайки на каждой фотографии мужа. Он тоже лайкал ее. Не все фото подряд, но на всех фото с пляжа и с детьми были эти несчастные сердечки.
Господи, чем я занимаюсь, подумала Кира. Еще немного посмотрев на лицо Картофельной женщины на аватарке (к фотографии была прифотошоплена рамка с цветами), она закрыла страницу. Потом взяла и удалила свою. Не хотелось сосуществовать с ними обоими в одном виртуальном пространстве.
Кира представила мужа и Картофельную женщину. Вот он целует ее – так же, как Киру. Обнимает ее, тянется к ней – видно, как эта женщина ему важна и нужна сейчас. Для Киры в такой момент в его голове места, конечно, нет. Картофельная женщина тоже целует и обнимает его. Как своего собственного мужчину. Тоже не думая о Кире, или, наоборот, думая со злорадством или ненавистью (если действительно серьезно влюблена в него). Вот он раздевает эту женщину, думает только о ней, жаждет ее. Вот они голые, и он берет ее, как когда-то Киру. Ему с ней хорошо, и он старается – очень старается – чтобы было хорошо и ей. А Кира – она где-то там, далеко, и совсем ему не важна. В этот момент муж, конечно, совсем не думает о ней, о том, что ей больно от этого. Это ему уже не важно. Ему главное – Картофельная женщина перед ним и то, что между ними происходит.
Кира ощущала, как ее жизнь разваливается. Ребенок. Неудача с работой. Брак. Сама ткань ее жизни расползается, рвется на части. Есть ли что-то за этой тканью? Пока там вырисовывалась только черная пустота.
Вещи она собирала в небольшой рюкзак, только самое необходимое. Смена белья и одежды, документы, банковская карта. Пенка для умывания, крем для лица, расческа. В квартире оставалось еще много вещей, которые принадлежали ей, но она легко могла продолжить свою жизнь и без них. Ее мутило. Хотелось поскорее сбежать отсюда. Она всю жизнь от всех и от всего сбегала. Это было привычно, но менее больно от этого не становилось.
Кира вызвала такси. Судя по карте в приложении, водитель был где-то близко – ехать несколько минут. Кира взяла рюкзак в руки, прижалась к двери и посмотрела на свою квартиру. Обычная московская однушка. Раньше она снимала, а в этой квартире жила мать. Одна. Матери явно было жутко одиноко, но она не показывала этого. Другого мужчины после отца Киры у нее так и не появилось. Кира предложила ей завести кошку или собаку. Мать согласилась, что идея хорошая, они вместе посмотрели фотографии животных, небольших и спокойных по характеру. Но до дела так и не дошло – ни собаку, ни кошку, ни какое-либо еще животное она так и не завела. Не было даже растений. На какой-то праздник Кира подарила ей гортензию в горшке, но она не простояла и недели. Срезанные цветы в этой квартире вяли и того быстрее.
Однажды мама попросила Киру помочь ей с компьютером – сказала, что поймала какой-то вирус. Открыв браузер, Кира увидела открытую статью – «как пережить одиночество в старости». Она быстро закрыла ее, но открылась другая – сайт знакомств для тех, кому за 50. На нем мама, видимо, и подхватила навязчивые уведомления в браузере, которые сочла за вирус. Кира быстро отключила их в настройках. Когда она вспоминала об этих статьях, ей становилось жутко, просто невыносимо жутко, и она вся сжималась изнутри.
Настоящей близости между дочерью и матерью так и не случилось. Кира иногда приезжала к ней, они вместе смотрели телевизор, обедали и обсуждали какие-то поверхностные вещи. Но они обе никогда не подпускали друг друга слишком близко. Хотя Кире, пожалуй, хотелось бы этого. Но она не представляла, как им сблизиться. Просто взять и положить маме голову на плечо или обнять ее? Это казалось жутко неловким. Они так никогда не делали. Весь их физический контакт ограничивался легким дежурным поцелуем в щеку при встрече. Они избегали даже длительного зрительного контакта. Кира не могла, а мать не умела или не знала, что нуждается в этом. Вряд ли не хотела.
Близости можно было бы достигнуть и через разговоры, но Кире было непросто вот так взять и рассказать что-то личное. Это личное было накрепко заперто в ее душе, отгорожено от всего прочным коконом. Да и как, спустя столько лет устоявшихся неблизких отношений, просто взять и поделиться чем-то? Иногда она представляла, как скажет матери: «я тебя люблю». Даже от одной мысли об этом ей становилось стыдно и неловко. Мать, наверное, отведет глаза, сменит тему или сделает вид, что ничего не заметила и промолчит. А то и вовсе попробует свести все в шутку. Кира бы этого не вынесла, поэтому просто не говорила матери ничего такого. Рассказывала только, что дела нормально и все в порядке. Она всегда всем говорила, что все нормально, даже если на самом деле ее разрывало изнутри. Ей даже не приходило в голову, что на вопрос «как дела?» можно ответить правду.
Как только кто-то пытался прикоснуться к тому, что у Киры внутри, кокон сразу активизировался и становился еще тверже. Он не пропускал через себя никого.
Мать умерла несколько лет назад, тихо и незаметно – просто остановилось сердце. Она не отвечала Кире на телефон, и дочь нашла ее, приехав в эту самую однушку.
После смерти матери Кира переехала в эту квартиру. Она переделала здесь все. Старая мебель отправилась на помойку, новая была расставлена совсем иначе. Обои в цветочек сменились на белые стены, появились уютные занавески и подушки. Кира планировала повесить на стену картину или несколько, но так и не сделала этого. Она не понимала, какие изображения нужны этой квартире. Она думала написать что-то подходящее сама, но так и не сделала этого. Может быть, в этом доме не могут висеть картины – и, видимо, создаваться тоже не могут. Бывают же такие места.
Кире казалось, что ремонт и перестановка изменит что-то, что мучало ее в этой квартире. Но суть осталась та же. Стены поменяли цвет и появилась новая мебель, но все это было неважно. Из квартиры так и не удалось удалить какой-то ключевой элемент. Он въелся в нее насмерть.
И вот теперь она уходила из этой квартиры. Глупо, конечно. Потом все равно придется как-то решать вопрос с мужем. Оставлять ему свою добрачную квартиру она точно не собиралась. Но сейчас ей просто надо было уйти отсюда, и как можно скорее.
Кира сохранила несколько вещей, оставшихся от мамы. Ее любимый плед, потемневшее кольцо с изумрудом и свитер с зайцами, который она связала пятилетней Кире. Все эти вещи до сих пор таились где-то в глубинах шкафа – там же, куда она в итоге убрала вещи своего неродившегося ребенка. Но во всех этих вещах давно уже не было ни матери, ни ребенка. И нигде не было. Все это лишилось своей принадлежности кому-то. Все это стало просто случайными предметами.
В квартире стояла полная тишина, только холодильник негромко шумел о чем-то своем.
Кира вдруг заметила, как крепко стены сжимают комнаты. Как душат их в своих объятиях.
Такси подъехало. Кира выключила свет и вышла из квартиры.
Глава 3. Спрятаться
Гостиница состояла из четырех корпусов, расположенных рядом с метро. Кира выбрала ее наобум, проведя несколько минут на сайте бронирования отелей.
Рядом с гостиницей стояли люди с картонками «сдам квартиру» или даже «сдам койку». Видимо, они ожидали, что человек, который хочет снять номер в гостинице, вдруг решит сэкономить и выберет вариант подешевле. Или, например, что кто-то далекий от интернета приедет сюда по совету таксиста, поймет, что все слишком дорого для него, выйдет на улицу – и сразу найдет решение проблемы.
Перед входом в нужный корпус росли ровные кустарники в форме овалов. Они были похожи на искусственные, хотя явно были живыми. Рядом с отелем был небольшой продуктовый магазин, а в самом корпусе – бар.
Ресепшен оказался занят большой группой туристов. Когда каждый из них получил ключ-карту, Кира подошла к молодой девушке-администратору в белой рубашке. В хороших гостиницах персонал похож на роботов. У них как будто нет эмоций и мнения о вас. Замужняя москвичка, которой требуется ночь в отеле? Конечно, все в порядке, никаких выводов из этого не сделать. Как и из тех ситуаций, когда, например, номер снимают мужчина лет 40 с кольцом на безымянном пальце и молодая девушка – без. Отстраненность – как других людей, так и своя собственная – всегда была для Киры комфортна. Она была стеной, которая ограничивала ее, не пускала к остальным, но и защищала от них.
– Видимо, какой-то технический сбой, – сказала администратор. – Вашу бронь вижу, но на этот же номер уже была другая бронь, и гость уже заселился. Мне очень жаль, могу сделать вам скидку на следующий раз.
На Киру нахлынуло отчаяние.
– А в других корпусах?
– Там тоже ничего, я уже посмотрела. Очень сожалею, правда.
– Я не могу сейчас ехать в другую гостиницу. Не могу. Я совершенно без сил. Может, найдется хоть какой-то другой номер? Пусть подороже…
– Боюсь, у нас все битком.
Кира была совершенно разбита.
– Впрочем, есть один номер…
– Давайте.
– Но там не до конца закончен ремонт.
– Давайте его. Мне без разницы.
В номере ничто не указывало на незавершенный ремонт. Кажется, его там и не начинали – кое-где на стенах виднелись царапины от чемоданов или еще чего-то, обивка кресла была потерта. Все было, как во всех отелях – свободные от вещей шкафы и поверхности, иллюзия, будто здесь никто раньше не жил. Все чисто и пусто. Ровно заправленная кровать. Номер будто появился из ниоткуда, специально для Киры.
Она кинула рюкзак на пол и подошла к окну. Распахнув тяжелые занавески, увидела застывшую от холода Москву. Вдалеке виднелись гигантские трубы, из которых шел дым. Кажется, именно они отвечают за отопление в городе. Работают, чтобы москвичам было тепло и уютно дома. Приглядевшись, можно было увидеть Сити. Пятнадцатый этаж. Самое то, чтобы любоваться городом. И еще, если выйти из окна пятнадцатого этажа, то все получится наверняка, подсказал незваный голосок в голове. Кира его отогнала.
Небо заволокло темно-серыми тучами. Все под этим небом затихло в ожидании. Но ни дождь, ни снег так и не начались. Мир за окном то ли был мертв, то ли заснул.
В холода московское небо иногда становится пронзительно оранжевым. Звезд в такую ночь не бывает, даже если нет облаков. Только болезненное, безумное небо. Кира знала, что скоро небо станет оранжевым, и ей было жаль, что сейчас оно не такое.
Подул ветер. Листья начали сыпаться с деревьев, но ветер не давал им упасть, и нес куда-то в сторону, поднимал в высоту. У Киры было ощущение, что все они летят на нее. Она представила, как листья засыпают ее по голову, и она оказывается в огромном, тихо шуршащем сугробе. Осень была красива, но золотые листья на деревьях были мертвецами и удерживались на своих местах по чистой случайности.
Вдруг по подоконнику с обратной стороны окна проползло что-то темное, неприятно царапая его. Кира вздрогнула, но тут же поняла, что это всего лишь засохший темный лист, каким-то образом долетевший аж до 15 этажа.
Кира по привычке достала из рюкзака телефон. Он не включался. Она порылась в рюкзаке в поисках зарядного устройства, но его не было – хотя она была уверена, что положила его. Ну, ладно. Звонить ей все равно теперь некому.
Кира вспомнила, что возле гостиницы был небольшой продуктовый. Она вышла в него и накупила гору вредной еды. Чипсы, конфеты, две плитки шоколада, зефир, запакованные в пластик суши с пакетиком соевого соуса.
Вернувшись в номер, она хотела положить суши и сладости в маленький гостиничный холодильник – суши явно это было нужно, а шоколад она любила замерзший, твердый. Но холодильник не работал. Она проверила провод, покрутила колесико температуры – видимо, просто был неисправен. Звонить на ресепшен, чтобы кто-то пришел, торчал в номере и долго чинил его, не хотелось, и она оставила сладости и суши на остывших полках холодильника. Промелькнула мысль, что муж явно знает, как его наладить. Ну и ладно.
Кира решила принять душ. Она разделась в комнате, повесив одежду на спинку потертого кресла. Некоторое время смотрела в зеркало на себя голую. Потом забралась в душ, включила горячую воду и некоторое время постояла под жесткими струями. Стекло запотело. Кира зачем-то нарисовала на нем домик – такой, который обычно рисуют дети. Квадрат, сверху треугольник-крыша. Окошко. Печная труба, из которой валит дым. Вокруг пририсовала сугробы. В отдалении деревья. Интересно, что дети по всему миру, многие из которых живут в квартирах, рисуют этот домик. Откуда в них эта картинка?
Кира вылезла из душа и вытерлась белым махровым полотенцем. Замоталась в жесткий гостиничный халат, тоже ослепительно белый.
Вернувшись в комнату, она согрела чайник и заварила себе чай, достала из неработающего холодильника сладости и суши. Чашка чая и сладости очень уютно смотрелись на стеклянном журнальном столике, а суши и чипсы выбивались из общей картины. Кира уселась в кресло и принялась закидывать в себя вредную еду, прихлебывая чай. Но удовольствия не было, насыщение не приходило, словно на самом деле ей хотелось наполниться чем-то иным. Поэтому она перестала есть. Купленные припасы больше не казались ей такими аппетитными.
Внутри нее медленно разливалась холодная пустота. Кира беспомощно наблюдала, как она захватывает ее тело. Сидеть в номере стало нестерпимо.
Она вспомнила про бар внизу гостиницы. Быстро высушила волосы, натянула короткое платье, накрасила ресницы и спустилась вниз. Обычно в такие заведения она не ходила. Пошловатый интерьер, ночной клуб из девяностых – возможно, он действительно существует тут еще с тех времен. Громкая музыка в стиле «туц-туц», странно танцующие люди. Сейчас – то, что надо. Народу было немного, но достаточно, чтобы затеряться.
Тело сразу отозвалось на «туц-туц» и поняло, как под него двигаться. Наверное, когда-то древние люди так же реагировали на стук барабанов. Есть ритм, есть твое тело. Дальше все случается само.
Кира заказала себе два шота и выпила их – с непривычки к алкоголю медленнее, чем следовало. Сначала было слишком горько, потом – слишком сладко. Обычно она не пила алкоголь, чтобы беречь кожу. Но сейчас было все равно.
«Туц-туц» снова завладел ее телом. После шотов она влилась в ритм еще органичнее. Минут пять она танцевала одна, потом к ней присоединился мужчина. Немного старше нее, в брюках и белой рубашке – возможно, командировочный, из того же отеля. Мужчина ей понравился. Уверен в себе. Не напрягается рядом с ней и не напрягает ее – а это иногда случается рядом с незнакомым человеком. Знает, что делать. Какая-никакая искра проскочила.
Они провели вместе несколько песен, довольно долгих, как и все эти «туц-туц». Такая музыка может длиться вечно. В ней нет структуры, которая обязывала бы ее заканчиваться. Она просто существует сама по себе, никуда не двигается, не развивается и от того не заканчивается. И не затрагивает ни сердца, ни разума.
Он что-то спрашивал у нее, она отвечала. Кира почувствовала запах его пота. Ей понравилось. Она знала, что совсем безразлична ему, и от этого ей было легко с ним.
В номер Киры они добрались с бутылкой вина, но открыть ее не успели. Он пошел в душ, она пошла за ним. Они занялись сексом прямо в душе – она опиралась на стеклянную перегородку, он был сзади. Стекло запотело, и на нем снова проявился нарисованный домик. Он напоминал о чем-то. Где-то в подсознании Киры заворочался какой-то бесформенный ком, но в нормальную понятную мысль так и не собрался, и она отпустила его.
После секса они пошли в постель и повалялись там. Говорить было особенно не о чем. Искра была, но связи между ними не возникло. Кире показалось, что он пришел в клуб по той же причине – чтобы утолить какую-то боль. И то, что они сделали, не уменьшило проблем, а только позволило какое-то время их не замечать – как алкоголь или наркотики. Теперь боль возвращалась снова, затекала обратно в их тела тонкими струйками. Какое-то время они молча полежали вместе. Потом он собрался, поцеловал ее и ушел. На прощание он кинул на нее долгий взгляд, но ничего не сказал.
Еще немного понежившись в постели, Кира вернулась мыслями к нарисованному домику. Что-то связанное с ним продолжало сверлить ее подсознание. Она встала с постели и добралась до еще мокрого душа. Стекло уже не было запотевшим, и домик еле виднелся. Но он там был. Уютный маленький домик посреди нигде, который рисуют все дети на свете. Который слету нарисует и любой взрослый. Домик, который есть внутри каждого человека.
Кира подумала о муже. Она тосковала по нему. По его улыбке. По его сильным рукам и широкой спине. По тому, что она ощущала в его объятиях. С другими было не так. Ей хотелось к нему. Но на пути у этого порыва вставало все, что он ей наговорил. Сознание пыталось найти лазейку. Может, она все-таки что-то не так поняла? Может, он имел в виду что-то другое? Может…
Интересно, что он сейчас делает? Ест жареную картошку или жирные пирожки, сидя у Картофельной женщины на кухне? Она опять представила, как он занимается с ней сексом. Так же, как и Киру, целует ее в шею. Так же смотрит ей в глаза. Делает с ней все то, что делал с Кирой. Опошляет то, что было их таинством, превращает его в общедоступное и дешевое. Она представила, как муж обнимает ту женщину после секса, и она утыкается ему в плечо. Все это раздирало ее сердце гвоздями – раскаленными и ржавыми.
