скачать книгу бесплатно
– Тебе придется загладить свою вину передо мной, – улыбнулась я.
И твоя рука скользнула внутрь моих пижамных штанов. Я думаю, ты и без моих записей вспомнишь, чем мы занимались после. Я тебе не говорила, но я загадала желание. Если в следующем году в это время у нас будет ребенок, ты узнаешь, что оно сбылось.
Я понимала, что и в эти выходные тебе нужно поработать, несмотря на нашу годовщину, а студия и в лучшие времена с трудом вмещала троих, поэтому я оставила тебя писать, Боба спать, а сама отправилась на целый день в город. Меня вполне устраивает собственная компания, поэтому я никогда не возражала, если тебе нужно было побыть одному. Я немного побродила по Ковент-Гарден, затем провела пару часов в Национальной портретной галерее. Мне нравится смотреть на все эти лица, и это то место, куда нам не удастся пойти вместе. Из-за неспособности кого-либо узнать, ты, пожалуй, заскучаешь.
Когда я вернулась домой, наша маленькая квартирка в цокольном этаже была так щедро уставлена свечами, что пришлось вынимать батарейки из пожарной сигнализации. На кофейном столике – у нас не было места для обеденного – стояли две тарелки, два набора столовых приборов, два бокала и бутылка шампанского. К ней было прислонено меню нашей любимой индийской закусочной, а также конверт с моим именем. Вы с Бобом наблюдали, как я его открываю.
«С ГОДОВЩИНОЙ!»
Это было написано снаружи. Три слова внутри были менее предсказуемы:
«Он сказал “да”».
– Что это значит? – растерялась я. Улыбка на твоем лице и выражение твоих глаз уже подсказали мне ответ, я просто не могла в это поверить.
– Перед тобой первый в истории сценарист, которому доверили адаптировать для кино один из романов Генри Винтера, – произнес ты, сияя, как студент, только что забивший победный гол.
– Ты серьезно?!
– Практически всегда.
– Тогда давайте откроем шампанское!
– Думаю, твой счастливый бумажный журавлик устроил мне ангажемент, – сказал ты, вынимая пробку и наполняя стаканы (у нас не было бокалов). – Мой агент позвонил мне совершенно неожиданно, чтобы сообщить, что Генри Винтер хочет со мной увидеться. Сначала я подумал, что мне это снится, ведь ты предложила эту идею только сегодня утром. Однако все оказалось реально! Я встретился с ним сегодня днем.
Мы чокнулись стаканами. Ты только пригубил шампанское, а я сделала большой глоток.
– И?
– Мой агент дал мне адрес в Северном Лондоне и сказал, что я должен быть там ровно в час дня. Меня впустили в массивные ворота. Затем женщина, которая, как я предполагаю, была кем-то вроде экономки, провела меня в библиотеку. Это было как в криминальном романе Генри Винтера, и я почти ожидал, что погаснет свет и кто-нибудь с подсвечником в руках нападет на меня. Но тут вошел он. В реальной жизни он немного ниже ростом, чем мне казалось, но в твидовом пиджаке и синем галстуке-бабочке. Он налил два стакана виски – для начала, – а потом мы просто говорили.
– И он попросил тебя написать сценарий одной из его книг?
Ты покачал головой.
– Нет, он ни разу не упомянул об этом. – Когда ты это произнес, мое возбуждение стало понемногу угасать. – Мы беседовали только о его романах, обо всех, и он задавал много вопросов обо мне… и о тебе. Я показал ему журавлика, которого ты сделала для меня, и это был единственный раз, когда он улыбнулся. Весь день казался таким сюрреалистичным, словно я все это выдумал, но через полчаса после того, как мы Генри расстались, позвонил мой агент и сообщил, что тот хочет, чтобы я написал адаптацию его первого романа «Двойник». Сказал, что, если ему понравится, я смогу это продать! Вот такие фортели!
– Никто не использовал слово «фортели» со времен войны, – поддразнила я. – Возможно, оно могло бы стать словом дня или даже года?
Потом я расплакалась.
Ты предположил, что это слезы счастья, и в некоторой степени так и было.
– Я так горжусь тобой! – воскликнула я. – Теперь все изменится, вот увидишь. Как только ты напишешь первую адаптацию по Генри Винтеру, студии примутся стучать в твою дверь, умоляя написать и для них, – добавила я, убежденная в своей правоте. Потом мы снова чокнулись стаканами, и я допила свое шампанское.
Мы прикончили бутылку, а затем продолжили праздновать моим любимым способом – второй раз за день! В результате пострадало несколько рукописей: просто в комнате не так много места, а до кровати мы добраться не смогли. В некотором смысле сегодняшняя ночь оказалась лучшей в нашей жизни. Но сейчас ты крепко спишь, а я бодрствую, как обычно, – и впервые с тех пор, как мы поженились, у меня появился от тебя секрет. И я не уверена, что смогу когда-нибудь им поделиться. Мы плетем наши жизни из нитей возможностей и стежков случайностей, никто не хочет, чтобы будущее было дырявым. Вот только меня беспокоит тот факт, что, если бы ты узнал, что Генри Винтер доверил тебе свою книгу только благодаря мне, это могло бы стать для нас концом.
Полагаю, даже сейчас в этом письме я не могу поделиться своей тайной.
Может быть, когда-нибудь.
Со всей любовью
Твоя жена. ХХ
Амелия
Адам распахивает шаткий люк. Каменные ступени ведут вниз, и он, не колеблясь начинает спускаться.
– Будь осторожен! – кричу я ему вслед.
Муж смеется:
– Не волнуйся, думаю, что во многих старых часовнях есть склепы. К тому же что такого ужасного может случиться? Если только это не секретное подземелье, хранящее гниющие трупы последних посетителей. Это, по крайней мере, объяснило бы запах.
Я, не двигаясь, прислушиваюсь к звуку его шагов, пока он не скрывается из виду. Свет фонаря мерцает и пропадает.
Повисает тишина.
Я чувствую, что задерживаю дыхание.
Но потом становится слышно, как Адам ругается, и внизу загорается свет.
– Ты в порядке? – волнуюсь я.
– Да, просто ударился головой о низкий потолок, когда фонарь погас. Вероятно, нужны новые батарейки. Но я нашел выключатель и рад сообщить, что здесь нет ни призраков, ни горгулий, только полки, полные вина!
Адам появляется, как исследователь-триумфатор, широко улыбающийся, с пыльной бутылкой красного. Мне удается найти штопор, и, хотя ни один из нас не винный сноб, сделав по глотку, мы приходим к выводу, что 2008 год был отличным для Рибера дель Дуэро. Утверждают, что брак подобен вину и со временем становится лучше, но я думаю, все зависит от винограда. Определенно, есть годы, которые были приятнее других, и я бы разлила их по бутылкам, если бы могла.[12 - Испанский винный регион.]
Я начинаю расслабляться, как только выпиваю бокал, и мы принимаемся за еду. Замороженный куриный карри, подогретый в микроволновке, оказался на удивление вкусным, и я чувствую, что успокаиваюсь, пока мы наслаждаемся трапезой, расположившись перед камином в гостиной, напоминающей библиотеку. Приятное шипение и потрескивание гипнотизируют, а пламя, кажется, прыгает и колышется, отбрасывая призрачные узоры по всей комнате, полной книг.
Шторм снаружи усилился, точно включил следующую скорость. Снег все еще идет, и ветер продолжает завывать, но на диване у очага достаточно тепло. Боб тихо посапывает на коврике у наших ног, и, может быть, это усталость от путешествия или алкоголь, но я чувствую себя странно… довольной. Мои пальцы тянутся к руке Адама (я не могу вспомнить, когда мы в последний раз прикасались друг к другу), но моя ладонь замирает, точно боится обжечься. Привязанность подобна игре на пианино, и без практики вы можете забыть, как это делать.
Я чувствую, что он смотрит на меня, но продолжаю разглядывать свои руки. Интересно, что он сейчас видит? Размытые черты лица? Знакомый, но неопределимый силуэт человека? Неужели я выгляжу для него так же, как и все остальные?
Десять лет – это долгий срок, чтобы быть женатым на ком-то, кого ты до конца не узнал. Я не была до конца честна с ним по поводу этих выходных. Я не была до конца честна во многих вещах, и иногда мне кажется, что он догадывается. Но я твержу себе, что это невозможно. Мы пробовали посещать вечера свиданий и брачные консультации, хотя проводить больше времени вместе не всегда означает меньше бывать порознь. Невозможно подойти так близко к краю обрыва и не увидеть камней внизу, и даже если мой муж не знает всей истории, он понимает, что эти выходные – последняя попытка исправить то, что было сломано.
Только он не подозревает о том, что, если все пойдет не по плану, лишь один из нас отправится домой.
Адам
После ужина мы сидим в тишине. Замороженный карри оказался не таким ужасным, как я предполагал, а вино превзошло ожидания. Мне бы не помешал еще один бокал. Я замечаю руку Амелии на диване рядом с моей. У меня непреодолимое желание прикоснуться к ней, и я не понимаю, что на меня нашло: уже долгое время в нашем браке отсутствует привязанность. Как раз в тот момент, когда я собираюсь взять ее ладонь, она убирает ее к себе на колени. Возможно, это и к лучшему, учитывая, что на самом деле представляет собой этот уик-энд и задуманный мной план.
Пока я смотрю на языки пламени, танцующие в огромном камине, мой разум блуждает по другим путям, к другим вещам. В основном мои мысли о работе. За последнее десятилетие я адаптировал для кино три романа Генри Винтера и горжусь каждым. Одобрение этих сценариев стало настоящим поворотным моментом в моей карьере, однако я уже давно не разговаривал с писателем. Не знаю, почему я думаю о нем сейчас. Эта комната, вероятно, больше похожа на библиотеку, чем на гостиную, ему бы понравилось.
В данный момент у меня нет проектов. Я не в восторге от того, что присылает мой агент, и задумываюсь, не пора ли опять начать работать над чем-то своим. Я давно собирался это сделать, но, наверное, из меня вышибли уверенность. Может быть, сейчас самое подходящее время, чтобы…
– Что, если тебе попробовать свой собственный сценарий, коль уж ты временно не занят ничем другим? – спрашивает Амелия, прерывая мои размышления, словно она могла их слышать. Я ненавижу ее способность читать мои мысли; как женщины это делают?!
– Сейчас неподходящее время, – возражаю я.
– А как насчет того, над которым ты корпел годами, может быть, на него стоит взглянуть еще раз?
Она даже не может вспомнить название моего любимого произведения. Я не знаю, почему это меня беспокоит, но это так. Раньше она гораздо больше интересовалась моей работой и, казалось, ее действительно заботит, что я пишу. Ее нынешнее безразличие причиняет боль больше, чем следовало бы.
– Мой агент говорит, что есть задумка нового восьмисерийного триллера, которая, возможно, мне понравится. Еще одна адаптация романа. Старенького. – Я оглядываюсь через плечо на книжные шкафы. – Возможно, на одной из этих полок даже есть экземпляр…
– Мы договорились: никакой работы в эти выходные! – тут же ощетинивается она, не улавливая юмора.
– Я пошутил, и, кстати, ты заговорила об этом!
– Только потому, что прямо-таки слышно, как ты думаешь об этом. И у тебя то отсутствующее выражение, которое бывает, когда тебя на самом деле нет, даже если ты сидишь рядом со мной.
Я не вижу эмоции на ее лице, но меня возмущает сам тон. Амелия не понимает! Мне нужно постоянно работать над историями, иначе реальный мир начинает казаться слишком шумным. Похоже, в последнее время я не могу ни о чем заговорить без того, чтобы она не расстраивалась. Она дуется, если я веду себя слишком молчаливо, но открывать рот – все равно что идти по минному полю. Я не смогу победить. Я не рассказал ей о том, что произошло у Генри Винтера, потому что она бы не поняла этого. Генри и его книги были для меня не просто работой, он практически заменил мне отца. Я сомневаюсь, что он ощущал то же самое, но чувства не обязательно должны быть взаимными, чтобы быть настоящими.
Витражи дребезжат от ветра, и я благодарен за все, что может заглушить самые громкие мысли в моей голове. Я бы не хотел, чтобы она их слышала. Руки все еще требуется чем-то занять, но я больше не хочу держать ее ладонь, и мои пальцы чувствуют себя неприкаянными без телефона. Я достаю из кармана портмоне и нахожу между кожаными складками смятого бумажного журавлика. Глупая старая птица всегда приносила мне удачу и утешение. Я некоторое время тереблю оригами, и мне все равно, что Амелия видит, как я это делаю.
– Я так давно ношу с собой эту бумажную птичку! – бормочу я.
Она вздыхает:
– Знаю.
– Я показал ее Генри Винтеру, когда впервые встретился с ним в его шикарном лондонском особняке.
– Я помню эту историю.
Ее голос кажется скучающим и несчастным, и это заставляет меня чувствовать то же самое. Я ведь тоже слышал все ее истории раньше, и ни одна из них не была особенно захватывающей.
Я бы хотел, чтобы люди были больше похожи на книги.
Если на середине романа вы поймете, что он вам больше не нравится, вы можете просто остановиться и найти для чтения что-нибудь новое. То же самое с фильмами и телевизионными драмами. Нет ни осуждения, ни вины, никому даже не нужно знать, если вы сами не решите об этом рассказать. Но с людьми, как правило, приходится доводить дело до конца, и, к сожалению, не всем удается жить долго и счастливо.
Снег стал мокрым. Крупные, сердитые капли падают на окна, прежде чем слезами скатиться по стеклу. Иногда мне хочется плакать, но мне нельзя. Потому что это не соответствовало бы моему образу, придуманному Амелией для самой себя. Мы все несем ответственность за подбор звезд в сценариях нашей собственной жизни, и она выбрала меня на роль своего мужа. Наш брак был открытым прослушиванием, и я не уверен, что мы получили роли, которые заслуживали.
Ее лицо – неузнаваемое размытое пятно, черты кружатся в вихре, как бушующее море. Такое чувство, что я сижу рядом с незнакомкой, а не со своей женой. Мы провели вместе весь день, и я чувствую клаустрофобию. Я из тех, кому нужно пространство, немного времени наедине с собой. Не знаю, почему она такая… удушающая.
Амелия неожиданно выхватывает бумажного журавлика из моих пальцев.
– Ты слишком долго живешь прошлым вместо того, чтобы сосредоточиться на будущем, – зло произносит она.
– Стой! Нет! – кричу я, когда она бросает мой талисман в огонь.
Я мгновенно вскакиваю с клетчатого дивана и чуть не обжигаю руку, вынимая птицу. Один край опален, но в остальном она не пострадала. Вот и всё. Заключительный акт. Если раньше я сомневался, то теперь уверен, и отсчитываю часы, пока все это не закончится раз и навсегда.
Хло?пок
Слово года:
«брюзжальня» – существительное.[13 - Впервые слово использовано Чарльзом Диккенсом в романе «Холодный дом».]
Укромное место или прибежище, необходимое человеку,
когда он чувствует себя не в своей тарелке.
Отдельная комната или логово, в котором можно порычать.
28 февраля 2010 года – наша вторая годовщина
Дорогой Адам!
Еще один год, еще одна годовщина, и это было здорово! С тех пор как ты продал первый сценарий по Генри Винтеру, ты был занят работой больше, чем когда-либо прежде. Голливудская студия, купившая его на аукционе, заплатила за эти 120 страниц больше, чем я могла бы заработать за десять лет. Это потрясающе, и я так рада за тебя! Вместе с тем мне грустно за нас, потому что теперь мы видимся еще реже, чем прежде. Похоже, сейчас ты
вообще не нуждаешься во мне или моем вкладе в твою работу. Но я понимаю. Я действительно понимаю.
За последние двенадцать месяцев для тебя многое изменилось, но, к сожалению, не для меня. У нас все еще нет ребенка. Однако ты сдержал свое слово и взял отпуск (что в последние месяцы стало немыслимым!) на нашу годовщину, чтобы мы могли уехать на выходные. Ты договорился с соседом, чтобы тот присмотрел за Бобом, велел мне собрать сумку и не забыть паспорт, но не рассказал мне, куда мы направляемся. Я сменила свои джинсы, покрытые собачьей шерстью, на дизайнерское платье, которое нашла в благотворительном магазине Ноттинг-Хилла, и даже накрасила губы новой помадой.
Как только в наш юбилейный уик-энд мы вышли из квартиры, ты поймал черное такси. Я предположила, что мы отправимся на Сент-Панкрас… или в аэропорт. Но после тридцати минут, проведенных в автомобиле в час пик, мы остановились на жилой улице в Хэмпстед-Виллидж, одном из твоих любимых районов Лондона. Наверное, потому, что там находится дом Генри Винтера. Здесь супершикарно, но я не думала, что таким людям, как мы, для визита необходим паспорт, поэтому недоумевала, зачем его нужно было брать.[14 - Один из 13-и вокзалов Лондона.]
Расплатившись с водителем, добавив щедрые чаевые, мы выбрались на тротуар с нашими сумками, и ты полез в карман.
– Что это? – спросила я, разглядывая маленький, но идеально упакованный подарок в твоей руке. Лента была завязана очень красивым бантом, и я усомнилась, что ты сделал это сам.
– С годовщиной, – ответил ты с улыбкой.
– Мы не должны были обмениваться подарками до воскресенья…
– О, правда? Тогда я заберу его обратно.
Я схватила симпатичный сверток.
– Теперь я его увидела, поэтому можно открывать. Надеюсь, это хлопок – традиционный подарок, если продержался в браке два года.
– По-моему, речь идет о праздновании, а не о выживании, и я не знал, что женился на таком дотошном человеке.
– Нет, знал! – парировала я, осторожно разворачивая бумагу.
Внутри обнаружилась маленькая бархатная коробочка для драгоценностей бирюзового цвета (мой любимый цвет). Кажется, я почти ожидала увидеть серьги, но, открыв крышку, нашла ключ.
– Если бы ты могла жить в любом доме на этой улице, какой бы ты выбрала? – спросил ты.
Я уставилась на старый, отдельно стоящий викторианский дом с двойным фасадом прямо перед нами. Его стены из красного кирпича были увиты чем-то похожим на смесь ветвей глицинии и плюща. Некоторые стекла в эркерах были разбиты, другие заколочены досками. Он требовал ремонта – обветшалый, но прекрасный, и я не могла не заметить снаружи вывеску «продано».
– Ты серьезно?
– Практически всегда.
Я ощущала себя ребенком, которому вручили ключ от шоколадной фабрики.
