скачать книгу бесплатно
Я знаю, кто ты
Элис Фини
Двойное дно: все не так, как кажется
Эйми Синклер – успешная актриса, которая никогда не снимает маску. Никто не знает, какова ее подлинная сущность.
Кроме одного человека.
Он подбрасывал ей записки, содержащие всего четыре слова: «Я знаю, кто ты».
Он подписывался именем, которое Эйми старалась забыть.
Он знает все ее слабости и уязвимые места.
И когда муж Эйми бесследно исчезает, она становится абсолютно беззащитной. Теперь ей предстоит найти в себе внутреннюю силу.
Этот триллер искусно сплетает тонкий психологизм и увлекательный сюжет, доказывая, что захватывающей может быть не только интрига, но и эволюция человеческой души.
Элис Фини
Я знаю, кто ты
Alice Feeney
I KNOW WHO YOU ARE
Печатается с разрешения агентств Curtis Brown Group Limited и The Van Lear Agency
Перевод с английского Марии Цюрупы
Оформление обложки Яны Паламарчук
Серия «Двойное дно: все не так, как кажется»
©Alice Feeney, 2018
© Цюрупа М., перевод, 2018
© ООО «Издательство АСТ», 2019
* * *
Посвящается Джонни.
Агенты бывают всех форм и размеров.
Мне достался самый лучший.
Не все хотят быть кем-то.
Некоторые просто хотят быть кем-то другим.
Один
Лондон, 2017 год
Я – та девушка, которая кажется вам знакомой, но вы никак не можете вспомнить откуда.
Ложь – это то, чем я зарабатываю на жизнь. Лучше всего я умею становиться кем-то другим. Единственная моя часть, которую я все еще узнаю в зеркале, – это глаза. Они смотрят с загримированного лица выдуманного человека. Еще один персонаж, еще одна история, еще одна ложь. Я отворачиваюсь, собираясь расстаться с очередной ложью на ночь, и на секунду останавливаюсь, глядя на надпись на двери гримерки:
ЭЙМИ СИНКЛЕР
Моя фамилия, не его. Я ее не меняла.
Наверное, потому, что в глубине души я всегда знала, что наш брак будет длиться, только пока жизнь не разлучит нас. Я напоминаю себе, что мое имя определяет, кто я такая, только если я сама это позволяю. Имя – это всего лишь набор букв, поставленных в определенном порядке. Не более чем прихоть родителей, ярлык, ложь. Иногда мне мучительно хочется составить из этих букв что-нибудь другое. Кого-нибудь другого. Новое имя для новой меня. Той, которой я стала, пока никто не видел.
Знать, как зовут человека, – не значит знать его самого.
Мне кажется, вчера мы все испортили.
Иногда именно те, кто любит нас больше всех, делают нам больнее всего. Потому что могут.
Он сделал мне больно.
У нас вошло в дурную привычку причинять друг другу боль. Чтобы починить, иногда нужно сломать.
В ответ я сделала больно ему.
Я проверяю, не забыла ли я положить свою последнюю книжку в сумку, как другие проверяют, не забыли ли ключ или телефон. Время бесценно, его нельзя упускать, и чтобы убить свое, я читаю на съемочной площадке в перерывах между сценами. С самого детства я предпочитала жить вымышленными жизнями других людей, прятаться в историях, которые заканчиваются лучше, чем моя. Мы – то, что мы читаем. Убедившись, что все на месте, я ухожу. Возвращаюсь к тому и туда, откуда пришла.
Вчера ночью случилось нечто очень плохое.
Я так старалась сделать вид, что ничего не случилось, пыталась выложить из воспоминаний другую картину, но я все еще слышу его слова, полные ненависти, чувствую его руки у себя на шее и вижу выражение, которого никогда раньше не видела на его лице.
Я все еще могу все исправить. Могу починить поломанное.
Самая опасная ложь – это та, которую мы говорим сами себе.
Это была просто ссора, вот и все. Каждому, кто любил, приходилось и ссориться.
Я иду по знакомым коридорам киностудии «Пайнвуд», оставляя позади гримерку, но не собственные страхи и сомнения. Ноги двигаются как-то медленно и неуверенно, как будто они специально стараются оттянуть момент возвращения домой, боятся того, что ждет нас там.
Я любила его и все еще люблю.
Мне кажется, что важно об этом помнить. Мы не всегда были такими, какими стали. Жизнь меняет человеческие отношения, как море меняет очертания песчаного дна, – размывает дюны любви, формирует берега ненависти. Вчера вечером я сказала ему, что все кончено. Я сказала, что нам нужно развестись, что на этот раз я действительно этого хочу.
На самом деле я не хотела.
Я забираюсь в свой «рендж ровер» и еду в сторону культовых ворот киностудии, приближаясь к неизбежному. Я немного изменяю свою форму: прячу углы, которые не хочу никому показывать, загибаю свои острые края так, чтобы их не было видно. Человек в будке на выезде машет рукой, его лицо принимает приветливое выражение. Я заставляю свое лицо улыбнуться в ответ и уезжаю.
Для меня актерская игра никогда не была способом привлечь внимание и оказаться на виду. Я занимаюсь тем, чем занимаюсь, потому что больше ничего не умею и потому что это единственное занятие, которое делает меня счастливой. Для большинства людей застенчивая актриса – это оксюморон, но это как раз про меня. Не все хотят быть кем-то, некоторые просто хотят быть кем-то другим. Играть роль легко, а вот быть собой мне как раз сложно. Меня тошнит перед каждым интервью и мероприятием. Мне становится физически плохо, я заболеваю от нервов, когда мне приходится встречаться с людьми, будучи собой. Но когда я выхожу на сцену или стою перед камерой, перевоплотившись в кого-то другого, мне кажется, я могу летать.
Никто, кроме него, не понимает, кто я на самом деле.
Мой муж полюбил меня такой, какой я была раньше. Успех пришел ко мне относительно недавно, и как только исполнились мои мечты, начались его кошмары. Сначала он старался меня поддержать, но ему не нравилось мной делиться. И все-таки каждый раз, когда тревога разрывала меня на части, он вновь собирал меня по кусочкам. Что было любезно с его стороны, хотя он и делал это в собственных интересах. Чтобы получить удовольствие от починки, нужно или сперва помедлить, или снова сломать все собственными руками.
Я медленно еду по быстрым лондонским улицам, тихо репетируя реальную жизнь, и иногда с неудовольствием замечаю в зеркале отражение меня ненастоящей. Женщина тридцати шести лет, которую я вижу, недовольна тем, что ей приходится притворяться. Не могу назвать себя красивой, но мне говорят, что у меня интересное лицо. Мои глаза крупноваты для остальных черт моего лица, словно то, что им довелось увидеть, заставило их непропорционально увеличиться. Мои длинные темные волосы выпрямлены профессиональными руками – не моими, – и я теперь худая, потому что так нужно для роли, которую я сейчас играю, и потому что я часто забываю поесть. Поесть я забываю потому, что как-то раз одна журналистка назвала меня «полненькой, но симпатичной». Не помню, что она написала о моей актерской игре.
Это был отзыв на мою первую роль в фильме, роль, которую я сыграла в прошлом году. Роль, которая изменила мою – да и его – жизнь навсегда. Безусловно, она изменила состояние нашего банковского счета, но нашу любовь мы на тот момент уже вычерпали без остатка. Муж был недоволен моим внезапно обретенным успехом. Успех забирал меня у него, и мне кажется, муж хотел внушить мне чувство собственной никчемности, чтобы снова ощутить себя значимым. Я уже не та, на ком он женился. Я теперь больше, чем она, а ему, я думаю, хотелось кого-то поменьше. Он журналист, по-своему успешный, но это не то же самое. Ему показалось, что он меня теряет, поэтому он вцепился в меня крепче – так крепко, что стало больно.
Мне кажется, в каком-то смысле мне это даже нравилось.
Я паркуюсь на обочине и позволяю ногам отвести меня по тропинке к дому. Я купила дом в Ноттинг-Хилле, потому что думала, что он может помочь нам продержаться какое-то время, пока мы не выплатим долг по нашему заложенному и перезаложенному браку. Но деньги – это всего лишь пластырь, а не лекарство для разбитых сердец и нарушенных обещаний. Никогда еще я не чувствовала, что собственными ошибками загнала себя в такой тупик. Как это часто бывает с людьми, я сама себе построила тюрьму, сложила прочные стены из кирпичей вины и долга. Мне казалось, что в этих стенах не было дверей, однако путь наружу существовал всегда. Просто я его не видела.
Я вхожу и включаю свет во всех холодных, темных, пустых комнатах.
– Бен, – зову я, снимая пальто.
Даже мой голос, произнося его имя, звучит неправильно, не по-настоящему, как чужой.
– Я дома, – сообщаю я другому пустому углу.
Называя это место домом, я чувствую, что лгу. Я никогда здесь не чувствовала себя дома. Птица никогда не выбирает собственную клетку.
Не найдя мужа на первом этаже, я поднимаюсь в спальню. Каждый шаг дается мне с трудом, меня сковывают ужас и сомнение. Сейчас, когда я вернулась на площадку, где разыгрываются наши жизни, воспоминания о предыдущей ночи звучат, пожалуй, слишком громко. Я еще раз зову его по имени, но он снова не отвечает. Посмотрев во всех комнатах, я возвращаюсь на кухню и только сейчас замечаю на столе изысканный букет цветов. Смотрю на карточку, прикрепленную к букету. Там всего одно слово:
Извини.
Проще сказать «извини», чем действительно почувствовать свою вину. Еще проще написать.
Я хочу стереть то, что с нами случилось, и вернуться к началу. Я хочу забыть, что он сделал со мной и что он заставил сделать меня. Я хочу начать заново, но наше время ушло задолго до того, как мы начали уходить друг от друга. Может быть, если бы он позволил мне иметь детей, которых я так хотела любить, все сложилось бы по-другому.
Я возвращаюсь в гостиную и смотрю на вещи Бена, лежащие на журнальном столике: кошелек, ключи, телефон. Он никуда не выходит без телефона. Я осторожно беру телефон, как будто он может взорваться или рассыпаться у меня в руке. Экран оживает и показывает пропущенный вызов с незнакомого номера. Желая заглянуть дальше, я нажимаю на кнопку, и телефон запрашивает пароль Бена. Несколько раз я пытаюсь отгадать пароль, но безуспешно.
Я снова осматриваю дом, но его здесь нет. Он не прячется. Это не игра.
Вернувшись в прихожую, я замечаю, что пальто, которое он обычно носит, висит на месте, а его ботинки так и стоят у входной двери. Я еще раз напоследок зову его, так громко, что соседи за стеной наверняка меня слышат. Ответа так и нет. Может, он просто ненадолго вышел из дома.
Без кошелька, телефона, ключей, пальто и ботинок?
Отрицание – самый разрушительный вид самоповреждения.
В моей голове звучит шепот, круг за кругом повторяя одни и те же слова:
Исчез. Убежал. Уехал. Ушел. Растворился. Пропал.
Потом карусель перестает вращаться, останавливаясь на слове, которое подходит лучше всего. Простое и короткое, оно встает на свое место, как кусочек паззла, который мне неожиданно пришлось решать.
Моего мужа нет.
Два
Интересно, куда попадают другие люди, когда выключают на ночь свет.
Неужели они все погружаются в сон? Есть ли еще такие, кто, как я, бродит в холодной темноте внутри себя, копается в тени своих самых черных мыслей и страхов, ногтями раскапывает грязь воспоминаний, от которых хотел бы избавиться? Надеясь, что никто другой не видит, куда они погрузились.
Когда звонок будильника прекращает мои попытки уснуть, я встаю, принимаю душ, одеваюсь. Выполняю все привычные действия, как если бы это был обычный день. Только я, кажется, не способна выполнять их с обычной скоростью. Каждое движение, каждая мысль мучительно медленны. Как будто ночь специально старается задержать наступление предстоящего дня.
Перед тем как лечь, я позвонила в полицию.
Я сомневалась, правильно ли поступаю, но, видимо, теперь не обязательно ждать сутки, чтобы заявить об исчезновении человека. Исчезновение. Это слово вызывает ассоциации с трюком фокусника, но ведь перед публикой выступаю я, а не мой муж. Незнакомый голос в трубке звучал ободряюще, а вот слова, которые он произносил, не очень. Особенно одно слово, которое он неоднократно просвистел мне в ухо: исчез.
Исчез человек. Исчез муж. Исчезли воспоминания.
Я хорошо помню, какое выражение было у моего мужа, когда я в последний раз видела его лицо, но случившееся дальше в лучшем случае предстает размытой картинкой. Не потому что у меня плохая память или я люблю выпить, это все не про меня, а из-за того, что произошло потом. Я закрываю глаза, но все еще вижу Бена, вижу гримасу ненависти на его лице. Я моргаю, чтобы картинка пропала, как будто это песчинка, небольшая помеха, которая заслоняет мой любимый вид на нас.
Что мы сделали? Что я сделала? Зачем он меня заставил?
Добрый полицейский, с которым я в итоге поговорила, набрав третий по счету и последний номер, записал наши координаты и сказал, что со мной обязательно свяжутся. Затем он попросил меня не волноваться.
С таким же успехом он мог бы попросить меня не дышать.
Я не знаю, чего ждать, и мне это не нравится. Мне никогда не нравилась импровизация. Куда лучше, когда моя жизнь идет по сценарию, когда она спланирована и аккуратно расписана. Даже сейчас я жду, что Бен вдруг войдет в дверь и расскажет одну из своих очаровательных смешных историй, все наконец объяснит и исправит поцелуем.
Но он этого не делает. Он ничего не делает. Его нет.
Как бы мне хотелось, чтобы у меня был кто-нибудь еще, кому можно позвонить, все рассказать, с кем можно поговорить. Но такого человека нет.
Когда мы познакомились, Бен начал постепенно перестраивать мою жизнь. Он плохо отзывался о моих друзьях, подрывал мое доверие к ним, пока мы не остались одни. Он стал моей луной, он крутился вокруг меня, управлял приливами моей неуверенности в себе, иногда полностью заслонял солнце и погружал меня во тьму, где мне было страшно, где я не могла разглядеть, что происходит на самом деле.
Или притворялась, что не могу.
Узы такой любви, как наша, скручиваются в сложный узел, который трудно распутать. Если бы люди знали правду, они бы спросили, почему же я оставалась с ним, и я бы ответила честно: потому что я люблю нас больше, чем ненавижу его, и потому что это единственный мужчина, с которым я когда-либо хотела завести ребенка. Несмотря на все, что он сделал, чтобы причинить мне боль, я до сих пор хотела только одного: чтобы у нас был ребенок и шанс начать все с начала.
Новая версия нас.
Было жестоко не позволить мне стать матерью. Было глупо думать, что я приму его решения как свои собственные. Но я хорошо притворяюсь. Я построила на этом карьеру. Если замаскировать трещину, она не исчезнет, но когда так делаешь, жизнь становится симпатичнее.
Я не знаю, что теперь делать.
Я стараюсь вести себя как обычно, но не могу вспомнить, что это значит.
Уже почти десять лет я бегаю каждый день. Бег я храню в тоненькой папке вещей, которые у меня хорошо получаются. Мне нравится бегать. Как настоящий человек привычки я бегаю одним и тем же маршрутом каждое утро.
И вот я заставляю себя надеть кроссовки. Дрожащие пальцы с трудом вспоминают, как завязывать шнурки, которые они завязывали уже тысячу раз. Затем я говорю себе, что если стоять и смотреть на пустые стены, никому от этого лучше не станет и Бен от этого не вернется.
Мои ноги входят в знакомый ритм, быстрый, но ровный, и я слушаю музыку, чтобы заглушить звуки города. Для начала Тейлор Свифт: «Смотри, что ты заставил меня сделать». Прилив адреналина приходит и снимает боль, и я немного ускоряюсь. Пробегаю мимо паба на углу, куда мы с Беном ходили выпить по пятницам, – до того, как забыли, кем и как нам быть вместе. Потом – мимо муниципальной многоэтажки и ряда роскошных частных домов на соседней улице; имущие рядом с неимущими, по крайней мере, по соседству.
Идея переехать в дорогой район Западного Лондона принадлежала Бену. Когда мы купили этот дом, я была в Лос-Анджелесе. Страх заставил меня согласиться, что это правильный шаг. Я даже ни разу не побывала внутри до того, как дом стал нашим. Переступив наконец порог, я обнаружила, что интерьер сильно отличается от того, что я видела на фотографиях в Интернете. Бен сделал ремонт полностью сам: все подогнал и подготовил для совершенно новых нас, тех, кем мы хотели и надеялись стать.
