скачать книгу бесплатно
Но артист мотал головой, переминался с ноги на ногу и молчал, пока все не обратили внимание на его взъерошенный и перепуганный вид. Наступила тишина.
– Что? – спросил режиссёр.
– М-моисей… – артист осёкся, руки его дрожали.
– Что! Что такое! Говори же! – крикнул режиссёр.
– Моисей в своем номере…
– Ну не тяни, господи! – Режиссёр подскочил к нему и тряхнул за плечи. – Опомнись, супермен хренов!
– Моисей в своём номере… до смерти затрахал бабу какую-то, – кое-как выговорил артист.
– Так и знал, – присел режиссёр, – так и знал, что этим всё кончится! Где? Покажи, где?
Вся толпа высыпала в коридор и направилась к номеру Моисея. В тишине на кого-то напала икота. На кровати лежало безжизненное тело, закрытое простынёй.
– Где он? – шептал режиссёр, – где он сам? Сбежал, пакостник! Я должен посмотреть, я обязан! – он осторожно приподнял простыню, приоткрыл голову и грудь жертвы и выпучил глаза. – Дак это ж мужик!
Кто-то охнул, кто-то захохотал. Режиссёр схватился за сердце: в постели под простынёй лежал «жмурик-висельник» с закатившимися глазами. Поднялся гвалт, смех и визг. Артист машинально поймал падающий стакан, и чья-то рука наполнила его вином. Вокруг закружились кружки, чашки, пиалки. Самые азартные танцевали с куклой-висельником аргентинское танго, выкрикивали тосты за здоровье Моисея и его «жертв»!
Артист пытался узреть среди толпы разгулявшихся киношников Самада. Но тот поначалу стоял в стороне ото всех, потом развернулся и пошёл, руки в брюки, по тёмной дороге. Артист догнал его, пошёл рядом, но кто-то позвал из темноты:
– Ариф!
Потом хор из нескольких голосов:
– А-риф!
– По тебе уже соскучились, – заметил Самад. – Возвращайся, шутник. Потом как-нибудь чайку попьём.
– Когда оно будет, это «потом»! – остановился артист. – Ну ладно, хотя бы передай привет отцу и матери.
Самад пошёл дальше: его дача, вернее, дача его родителей, была неподалёку: минут двадцать ходьбы. Когда он вернулся туда, во дворе ещё тлел костёр, повсюду были разбросаны увядшие цветы, перья, окурки, серпантин. Он вошёл в дом через ближайшее окно, хотел включить свет, но услышал страстные стоны, доносившиеся из соседней комнаты, возню, скрип кровати, бормотание. Самад узнал голос Моисея. Томные стоны он тоже узнал.
– Катерина! – Он сел на диван, потом лёг на бок, сложив руки на груди и сжав кулаки. Так, одетый как стиляга, он лежал, уставившись в стенку, слушая любовные причитания, звуки поцелуев и сопение. Казалось, тело его светится через одежду, как лампа через абажур. Потом послышались шаги и всхлипы из ванной. Плакала Катерина. Рыдала. Потом снова возня и ласковый басок Моисея. Слышно было, как оставшиеся на даче люди собирались перекусить, снова загремела музыка. От недосыпа глаза Самада были красные, и когда вошла Катерина и тихо позвала: «Пойдем…» – он сказал:
– Глаза режет.
– Ты давно пришёл?
– Да.
– Ну… – растерялась Катерина, – что?..
– Всё хорошо, – Самад не шевелился, и его удивил собственный голос, в котором не было ни капли волнения.
– Только не ври хоть мне! – вдруг крикнула она с отчаянием.
– Иди, пей чай. Пейте там чай. Меня тянет рвать. Иди.
Она ушла сквозь стены и закрытые двери его дачи, сквозь садовые деревья и высокий забор соседа, как привидение. Он так чувствовал и не смотрел ей вслед.
…Самад очнулся на полу опустевшей дачи от удушья, закашлялся, и из вскрытой вены снова полилась кровь. Он машинально разжевал и проглотил таблетку, чтобы унять кашель, и уставился на кровь вокруг себя:
– Бык! – почему-то сказал он и увидел своё бледное, всклокоченное отображение в зеркале. – Фу! – продохнул он, хотел встать, но комната плыла перед глазами, и земля уходила из-под ног, хотя кашель прекратился и кровь больше не лилась. Он на четвереньках подобрался к дивану, набрал по телефону 03:
– Скорая, – сказал он еле слышно, – здравствуйте, девушка. Алло! – изо всех сил крикнул он. – Я говорю, тут один псих скоро подохнет! Вскрыл вены! Приезжайте, может, откачаете. Вскрыл вены, говорю!.. Тут спрашивают, как тебя зовут, ублюдок? – обратился он к своему отражению в зеркале, – А?! Как зовут, спрашиваю? – потом устало ответил в трубку. – Не знаю, девушка, я… забыл его имя. Он молчит, говорю, а я забыл его имя…
Дипломы об окончании университетского курса вручал ректор. Среди аплодирующих преподавателей стояла мать, грустный отец был среди представителей власти. Брат хлопал в ладоши в кучке аспирантов и выпускников, уже получивших документы. После Самада диплом вручили Катерине, которая училась с ним в одной группе. Заметив, что Самад уходит, она догнала его почти у выхода из банкетного зала:
– Ты не останешься на банкет?
– Я сыт.
– А куда тебя распределили?
– На какой-то индустриальный флагман.
– А у меня свободный диплом.
– Поздравляю. Я пошёл.
– Самад, я так много должна сказать! Прости меня!
– За что, любимая?
– Это из-за меня ты… – она дипломом чиркнула по венам, как бритвой.
– Я никогда не был из-за тебя. А ты никогда не была из-за меня. Не грусти.
– Но ты не представляешь! – воскликнула она, – что ты для меня есть! Что ты для меня значишь!
Белый пузырёк из жвачки на губах Самада рос-рос и лопнул:
– Ой! Извини. Я слышал, ты уезжаешь? Куда?
Катерина неопределённо махнула рукой.
– Я желаю тебе лёгкой дороги, – сказал он, уходя.
– И я тебе, – прошептала она ему в спину.
Спустя неделю к воротам крупного заводского комплекса катил чёрный лимузин, и на заднем сидении его, рядом с директором, сидел Самад. Он читал статью в газете под названием «Политика, геополитика, власть».
– Мне симпатична твоя сдержанность, – говорил директор. – Никогда не видел, чтобы ты много разговаривал.
– Что вы! – отложил газету Самад. – В детстве я был просто балаболкой.
– Сегодня ты возьмёшь полномочия зампреда. Должен сказать, что это – золотое дно. Но ты способный мальчик, и я думаю, тебя ждёт большое будущее.
– Спасибо.
– У твоего отца должность почти первая в республике, и мужик он неплохой, но… – директор надул щёки, изобразил «пшик».
– Если каждый день сидишь за золотым столом с алмазными винами, прохладный ветер в душе скоро становится ледяным, – В смиренном голосе Самада слышалась печаль.
Директор подозрительно покосился на него:
– Я слышал, ты поступал в институт какой-то международный, востоковедения, что ли… Помню, твои родители были очень против.
– Да, это было лет пять назад.
– Ну, это ничего страшного, что провалился…
– Я поступил тогда.
– Да?! – удивился директор. – А что же ты здесь?
– Я тогда приехал в столицу России, а со мной на курсе одни азиаты узкоглазые оказались, вот как мы с вами, – Самад пальцами растянул свои раскосые глаза ещё больше. Водитель, разинув рот, оглянулся на него.
– Смотри на дорогу! – рявкнул ему директор.
Машина вильнула и выровняла ход.
– Я думаю, вы меня понимаете, – продолжил Самад. – Какой смысл жить вне дома, но в том же окружении?
Машина остановилась.
– Ты и вправду балаболка, – пропыхтел директор, выходя из лимузина.
Они с Самадом поднялись на второй этаж административного здания.
– Извините! – Самад нырнул в туалет.
Директор, надув губы, проследовал дальше по коридору. Самад наклонился над умывальником, положил мокрые ладони на лицо, побулькал водой во рту, расстегнул верхние пуговицы рубашки, выйдя из туалета, подошёл к двери с эффектной табличкой «Председатель», хотел войти, но остановился, передумав. Снял свой галстук и подвесил его на золочёную ручку этой высокой двери. Потом выглянул в окно и крикнул, увидев, что директорский лимузин разворачивается во дворе:
– Подожди!
Шофёр поднял руку, давая знать, что слышит, и через несколько секунд Самад оказался рядом с ним:
– В горы. Быстро!
– Директор за почками послал? – благодушно спросил шофёр. Самад кивнул, и скоро они подъехали к хвойной роще.
– Рви, – сказал шофёр.
– Нет, поехали дальше, выше по дороге.
– Выше ещё холодно и почек нету, – недовольно подчинился шофёр. – Нас всё равно далеко не пустят. Говорят, опасность оползней.
– Пропустят. Говори: «Рубаев разрешил». Пропустят.
– Да не пропустят.
Их остановили на контрольном пункте:
– Куда?
– Выше. Рубаев разрешил, – ответил шофёр.
– Проезжайте.
Они поднимались по ущелью. С одной стороны дороги был обрыв, с другой – круто взмыли вверх каменистые склоны. Белые вершины впереди золотило солнце, кое-где синие стрелы голых скал вырывались из снежного покрова.
– Там нет ни одной ёлки! Я не понимаю, куда мы едем?
Самад посмотрел в боковое стекло, взгляд его упёрся в скалу. Шофёр поглядывал вниз, где глубоко на дне ущелья шумела речка. Их остановила спасательная служба:
– Стоп! Назад. Трёх альпинистов накрыло лавиной.
– Мы же не альпинисты, – усмехнулся шофёр, – и потом, Рубаев разрешил, вам-то чё!..
Спасатель отвернулся, и они въехали в туман. Шофёр ещё больше сбавил ход, они ехали уже по грунтовой дороге, и облачко, покрывшее их, через несколько секунд растаяло под колёсами. Впереди на обочине стояла самоходка без пушки, от неё навстречу им решительно шагал мужик с камчой и в ватнике и ругался, судя по лицу, последними словами.
Наблюдая за его приближением, возник шофёр:
– Я не понимаю! Куда мы едем? Дальше только снег. Какие почки?!
– Какие почки? – в свою очередь удивился Самад.
– Ну а зачем едем-то? – раздражённо спросил шофёр. – И кто такой этот чёртов Рубаев?! – взорвался он.
– Это я. – Поклонился Самад.
Мужик в ватнике со свистом стеганул кнутом по их блестящей машине:
– Бар-раны! – ругался он, и самоходка, которая мирно тарахтела на обочине, вдруг понеслась на них, набирая скорость. Растеряв недавнее величие, лимузин попятился назад.
– Ну ты меня наколол! – рассмеялся шофёр, когда они поехали вниз с прежней респектабельностью. – Я думал, начальник какой-то этот Рубаев! А зачем вверх-то пёрли?
– Да я всё думал, где выход.
– Сразу бы и сказал. Там дорога в тропу переходит, потом скала отвесная почти до дна ущелья. Я точно знаю, там дороги нет, – объяснил шофёр.
Когда снова показались пушистые ёлки, Самад сказал:
– Тормозни, я выйду. А ты, если хочешь, нарви директору шишек и передай от меня.
