скачать книгу бесплатно
– Вот твоё истинное назначение: пей да жри, отращивай пузо! Лучше бы бодибилдингом занялся или армрестлингом! – Ангелину уже понесло, и она это вовремя осознала. – Да что тебе говорить, всё равно не поймёшь!
А Урукагина уяснил лишь то, что жрица эта от страха совсем лишилась ума. Но как же стало прекрасно её личико в гневе! Глаза сверкали, извергая потоки страсти, щёки покрылись румянцем негодования! И, пусть страсть эта была иною, нежели хотелось бы ему, всё же это было восхитительно!
Урукагина принялся лихорадочно срывать с себя одежды, не отводя жадного взгляда со жрицы. А та, растерявшись на миг, наблюдала этот царственный стриптиз. Но два пальчика девушки, зажавшие горошинку, находились у самых губ.
Урукагина, сбросив с себя последнюю деталь костюма, оказался полностью обнажённым. Ангелина невольно опустила взгляд на его возбуждённое достоинство, и, удивлённо раскрыв ротик, неожиданно рассмеялась:
– И ты, великий и могучий правитель, хотел вот этим лишить меня чести?! Эх, жаль я микроскоп не захватила из мира нашего! Да, не завидую я твоим жёнам и наложницам!
Патеси, начисто утратив все желания, только что обуревавшие его, издал рёв, словно лев, у которого увели его гарем:
– Берегись! Сейчас я отрежу твой ядовитый язык! Но потом ты всё равно будешь извиваться подо мной, изливаясь кровью до тех пор, пока она не иссякнет!
Он схватил свой меч и медленно пошёл на девушку. Но Ангелина уже бросила горошинку на язык, и тело её начинало терять вес.
– Всего тебе нехорошего, самодур!
Урукагина, заметив, что жрица исчезает, бросился к ней и мощно махнул мечом, но тёмное лезвие пронзило лишь пустоту.
А в угасающем сознании Ангелины мелькнуло:
– И к чему я его упрекнула, что он в математике не силён?!..
X
Итак, герои наши благополучно покинули Шумер. Но мы не бросимся за ними сломя голову, а задержимся ещё на некоторое время здесь. Не знаю, как вам, а мне очень хочется узнать, что же произошло далее.
Урукагина вначале впал в ярость от неожиданного исчезновения юной жрицы и от её дерзких, обидных слов. Он в бешенстве метался по дворцу, и не сладко приходилось тем, кто попадался под горячую руку патеси! Но, несмотря на упрямство и некоторую дикость характера, был Урукагина достаточно умён, и его мозг – мозг стратега – мог работать в логическом обрамлении. Он очень быстро сопоставил два исчезновения, и стало ясно, что без богов тут не обошлось. Конечно, патеси был скорее атеистом, веря лишь в силу своего меча, но иных объяснений не возникало. Но, коль это так, то без жрецов не обойтись.
– Мардука ко мне! – угрюмо проронил Урукагина, и стражник мгновенно испарился, словно у него тоже было снадобье Ванды.
Но начальник личной стражи был уже в опочивальне – он всегда всё видел, всегда всё слышал, он знал мысли всех:
– Господин, ты желаешь видеть Бироса?
Патеси вздрогнул:
– Как ты догадался?!
– Я подумал, что тебе будет любопытно узнать подробности неудачного жертвоприношения от того, кто им руководил.
– Ты прав, как всегда, верный Мардук!
Бирос за один день догнал и даже перегнал свой истинный возраст. Если ещё вчера это был крепкий, жилистый мужчина, то сегодня перед Урукагиной стоял дряхлый старик со слезящимися глазами и трясущимися руками. А во взоре жреца не было и тени былой решимости, в нём явственно читалась обречённость.
Но Урукагина даже и не подумал поддеть Бироса, как это случалось прежде, нынче и он был уже другим.
– Скажи, Бирос, что произошло? Ты должен знать!
– Я мог бы сказать, что Шамаш принял жертву, и поэтому она исчезла…
– Брось, жрец, ты лучше меня знаешь, что это не так! Шамаш, да и Нингирсу никогда так не делали, им нужна только кровь, им нужно только золото! Хотя, золото ты оставлял себе, не так ли?!
– Всё предназначено богам! У меня нет ничего! – испуганно прикрыл лицо ладонью Бирос, словно ожидал удара.
– Успокойся, жрец, твоё золото – это твоё, мне его не нужно. Ты мне лишь объясни, как и куда пропали жертва и жрица?!
– Я не знаю, патеси, – скорбно покачал голым черепом Бирос.
– Ты должен знать. Должен! И вот что, называй меня лугаль, так будет правильнее!
– Слушаюсь, лугаль! – поклонился жрец. – Ты воистину не обычный патеси, а великий правитель!
– Хорошо, хорошо, я принимаю твою лесть! Но ты не ответил на главный вопрос!
– Мне кажется, лугаль, что это была не девчонка-жрица, это была сама богиня Инанна!
– Инанна?!
– Да.
– Я тоже так подумал бы, но вера моя в богов так не прочна. Нет, здесь есть тайна, которую нам не понять!
Урукагина помолчал минуту, потом пристально и с неласковой улыбкой глянул на Бироса:
– И всё-таки, жрец, за то, что жертвоприношение не состоялось, кто-то должен ответить!
– Я понимаю, лугаль, и готов!
– Нет, ты мне нужен живым! А поначалу я, правда, хотел с тобой разделаться. Но я решил сделать могучим наш Лагаш, а для этого мне необходимо твоё влияние и твой опыт. Мы прижмём ростовщиков, даруем права низшим, а женщины, эти лживые твари, не будут иметь по нескольку мужей! И не забывай, бог Лагаша – Нингирсу и жена его Бау! А после них, Бирос, иду только я!
– Да будет так, лугаль! Жизнь моя в твоей власти!
– Да, я это знаю. Иди, твои боги тебя заждались!
Бирос степенно поклонился и пошёл к выходу, но теперь каждый новый шаг делал жреца менее старым, и совсем скоро к нему несомненно вернётся тот моложавый, крепкий облик!
Солнце втискивало свой расплющенный лик за рваную кромку горизонта. И было похоже, что оно довольно улыбается. А может, это было не солнце, а сам бог Шамаш, до сыта напившийся крови в славном городе Лагаше? И этой кровью был забрызган не только сам бог, но и всё небо. Шамаш скатывался всё ниже и ниже, и вот он уже совсем исчез, и только багровая кровь неспешно стекает с редких облаков, капая в солнечную опочивальню…
Глава третья. САТИ
Египет. Ахетатон. 1390год до н.э.
Египет! И этим всё сказано!
Никто точно не знает, как же появилась на свете великая народность – египтяне. Большинство учёнейших мужей считают их смешением различных племён, тусовавшихся как в Африке, так и на Аравийском полуострове. Скорее всего, это так и есть. Но некоторые субъекты всё же кривят губы в презрительных ухмылках и относят древний народ прямёхонько к богам. Что ж, возможно, они не так уж и неправы, ведь ныне модно верить в божественную сущность мира, а посему египтяне, как и другие народы, выполнены Господом из подручных материалов по собственному образу и подобию. Вглядитесь в их крепкие фигуры, в их смуглые физиономии, в их густые, чёрные шевелюры – точно, копии Создателя! Хотя, мне лично он представляется немного иначе.
Как только ледники поубавили своё прохладное влияние на природу северной Африки, эта самая природа стала неудержимо портиться. Тёплый, достаточно влажный климат сменился на жаркий, и теперь дожди редко окропляли землю живительными струями. Почва трескалась, изнывая под яростно палящим солнцем, и превращалась в пустыни. Таким макаром на свете и появилась Сахара. Но зато вокруг великого Нила образовался гигантский оазис, куда и устремилось всё живое. И египтяне, конечно же, не могли не оказаться в этом райском местечке! Они быстро смекнули, что Нил, разливаясь каждый год, оставляет на халяву уйму удобрений в виде ила, и занялись земледелием. И стал им великий Нил и отцом, и матерью, и Богом. И зажили умные труженики хорошо, выращивая всякие вкусности. А потом кто-то из них – ну, самый умный – придумал, как из зерна сварить пиво, и житуха пошла не только хорошая, но и весёлая!
Но пиво не только веселит, оно ещё и по-особому расчёсывает извилины в мозгах, и эти извилины заплетаются в самые разнообразные фигуры. В случае с египтянами такими фигурами стали пирамиды. Я думаю, вы согласитесь, что с трезву такие вещи в башку не заскочат! Много трудов ушло на возведение изящных геометрических тел, много здоровья и даже жизней было брошено к их подножиям, но результаты оказались восхитительны! Уже бесконечно давно остыли следы последнего египтянина, а пирамиды всё стоят, и мы не жалеем денег, чтобы взглянуть на эти чудеса и позавидовать своим пращурам, ведь сами-то мы научились лишь возводить гранитных да бронзовых истуканов-вождей и кланяться им, вылизывая лицемерными языками их холодные пьедесталы!
Но египтяне не только лепили гигантские гробницы и ваяли загадочных сфинксов, они не забывали и завоёвывать соседние народы, пользуясь их меньшей численностью и разборками между собой. И так вот, помаленьку, прибрали они к ручкам все соседние земли, как в Африке, так и в Передней Азии.
Десятки веков укреплялась египетская империя. Сменялись династии и конкретные фараоны, развивались наука и техника, изощрялось военное искусство. Казалось, всё это будет продолжаться вечно. Ан нет! Где теперь тот могучий Египет? Где смуглолицые египтяне? Лишь полуразвалившиеся пирамиды напоминают, что было некогда великое и всесильное царство!
I
Барханы тесно жались друг к другу, напоминая своими горбами мамонтов. А вдруг и правда, давным-давно, стадо лохматых гигантов добрело до этих мест, спасаясь от нашествия грозных льдов, и уснуло, обессиленное и счастливое?! И спали они так крепко и долго, что не почувствовали, как сухие ветра добросовестно их укутали бархатными песчаными пледами. Так и остались мамонты внутри барханов, пытаясь иногда всё же выбраться оттуда. И тогда песчаные глыбы начинают двигаться, осторожно нащупывая дорогу в бесконечной пустыне…
Конь тревожно заржал, прижимая уши к голове. Он первым почувствовал приближающуюся опасность.
Ветер, вначале робко и осторожно, но с каждой минутой всё решительнее принялся заигрывать с песчаной пылью. Он, как расшалившийся ребёнок, метнул лёгкие песчинки в небесный свод, и они, закружившись, принялись умело затушёвывать сверкающую синеву. А ветер, осмелев, дунул сильнее, и с небес словно свалился жёлтый полог, скрывая все цвета, да и сам свет. В морды лошадей и в лица людей воткнулись тысячи горячих иголок. Глаза, уши, рты, носы наполнялись сухим, но неприятным теплом. Ещё немного, и все станут слепы и глухи от этого горячего дыхания пустыни.
Но действия воинов быстры и точны, а командир их умел и энергичен. Не прошло и четверти часа, как царский шатёр был поставлен, и принцесса смогла укрыться в нём. А воины вначале позаботились о лошадях, накинув на их морды мешки из грубой ткани, а потом подумали и о себе. Они быстро натянули несколько пологов и, радостно голося, спрятались в них. Теперь самум не страшен.
А в царском шатре юная принцесса горячо просит Атона и всех богов, чтобы скорее закончилась буря. Ведь ей непременно, срочно нужно попасть в столицу, в город Ахетатон! Там, в этой новой столице, встретит принцессу её отец – фараон Эхнатон. Вообще-то ещё недавно звался он Аменхетеп, да и столица была в Фивах, но этот фараон, будучи бунтарём по натуре, решил поменять своего бога, что было очень распространено в Египте. И вот бог Амон уступил место Атону, а фараон поменял имя, а, заодно, и столицу государства. Кроме того, Эхнатон любил вытаскивать людишек из самых низов и зело возвеличивать их, дабы они проводили его политику. Вам никого этот фараон не напоминает? А вы подумайте и вспомните, ведь был и у нас царь, делавший всё это так же быстро эффектно!
Итак, юная принцесса молилась о прекращении бури, и в этом ей усердно помогала её темнокожая служанка-нубийка. Это была очень даже симпатичная девушка, и лишь толстоватые губы делали её личико немного глупым, что, впрочем, и имело место быть.
– Нуби, перестань повторять за мною мои слова! – строго посмотрела на служанку принцесса, но строгость эта так не вязалась с приятным голосом.
– Госпожа, я очень хочу тебе помочь! – чёрные глазки Нуби блеснули влагой.
– Ты мне поможешь, если помолчишь. Или вот что, помолись-ка ты своим богам.
– Я была так мала, когда меня увезли из дому, что не помню их.
– Бедная девочка, – прижала принцесса голову служанки к своему плечу, – тебе столько пришлось вынести! Кому, как не мне тебя понять!
Стоп, что же это я! Расписываю тут вам девичьи прелести, а совсем позабыл сказать, что это – Ангелина! Ах, вы и сами уже догадались, что юная принцесса, так торопящаяся к своему отцу, и есть наша любимая героиня?! Конечно, конечно, это – она! Да, здесь, в Египте, Ангелине повезло гораздо больше, нежели в славном Шумере. Ещё бы, быть дочкой фараона, да такого прогрессивного, – об этом можно лишь мечтать! Но наша бедная девушка мечтала только об одном: о своём любимом! И эта мечта и гнала её в Ахетатон. Много времени Ангелина провела в Фивах, где денно и нощно, используя всю ей доставшуюся власть, пыталась отыскать поэта. Поиски эти были безрезультатны, и девушка уже совсем отчаялась найти Романа, когда в город примчала весть о появившемся в Ахетатоне поэте. Было известно о нём лишь то, что был он чужеродец. Но главное заключалось в том, что талант поэта был так велик, что все, не зависимо от возрастов и званий, были им покорены. Да это и понятно, будь тот поэт зауряден, разве весть о нём разнеслась бы по стране, взбудоражив умы и сердца?! Ну что могла подумать Ангелина об этом? Только одно: поэт тот – Роман!
Нуби приготовила ложе для принцессы, и та легла, пытаясь уснуть, чтобы время ожидания промчало быстрее. Но опять боги не были милосердны к Ангелине и не давали ей сна. Или, быть может, не так она молилась? Или не тем богам? Да нет таких богов, кому бы девушка ни посылала свои мольбы, ни пыталась бы обменять свою жизнь на одну лишь встречу с любимым! Впрочем, последнее она предлагала вовсе не богам, но и ТОТ, почти всемогущий, проигнорировал эту выгодную сделку!
Верная служанка, видя, что её госпожа никак не заснёт, затянула какую-то заунывную песню, словно перед нею была колыбель с младенцем. Ангелине вначале было неприятно это необычное пение, но вдруг она поняла его красоту, будто всегда жила в этом времени. Высокий и чистый голос Нуби вытягивал из души печаль, оставляя в ней покой и тепло, подобно тому, как ручей, вымывая грязь, обнажает золотые самородки. И Ангелина увидела перед собой Романа, несчастного, уставшего от самого себя. Она раскрыла объятия и бросилась к нему, но он стал быстро удаляться, и скоро вовсе пропал.
– Куда же ты, мой любимый?! Не уходи! Я мчусь к тебе в упряжке злых ветров судьбы, и ты должен это чувствовать, ты же от Господа пиит! Но вперёд меня летит моя душа, она обнимет тебя первой, и ты ощутишь её тепло! Только дождись, не убегай, не пропади во мгле веков!
Ангелина, как в горячке, металась на ложе, а верная Нуби роняла горячие росинки на смуглые щёки принцессы.
II
– Да, в неудачное времечко закинуло меня! Нет, чтобы годков на триста-четыреста пораньше! – горестно сокрушался Роман, отхлёбывая из глиняной кружки местное пивко, кое вкусом своим очень напоминало ему самую примитивную бражку. Весь египетский лик поэта выражал недовольную обиженность своею неуклюжею судьбою, хотя черты лица нашего героя, – в отличие от его шумерского варианта – на этот раз были просто безукоризненны и даже красивы.
Роман собрался было глубоко вздохнуть, дабы этим выказать своё глубокое огорчение, но передумал. Или не вовремя нагрянула минута хандры, или не так уж велико было горе его. Он ещё отхлебнул пивка и погрузился в раздумья над своим проектом.
Дело в том, что нынче Роман был зодчим. Да не простым, а самым модным и самым новаторским для того времени, и положение его было так высоко, что только фараон, жрецы и номархи стояли над ним. И всё-таки наш герой не был рад. А всё потому, что, увы, ушло время гигантских пирамид, не модны они были теперь в египетском царстве, не рвут их острые макушки тугие пологи небес. Да и желающих пограбить царские усыпальницы становится всё больше. И вот, фараоны и иные знатные персоны, придумали делать для себя скромные гробницы, не бросающиеся в глаза помпезностью. Но зато внутренняя отделочка их поражала роскошью. Только кто же это увидит?! Ясно, что не простые смертные. Им же скажут, что, мол, мы, фараоны-демократы, блюдём Египта доход, экономим ваши личные сбережения. Мы же не Хеопсы, не Джесеры, на хрена нам шиковать! Ведь наша наиглавнейшая черта – скромность без меры!
Да что там говорить, народ хитёр в делах бытухи, он в них просто дока, но в делах политики он не ловит и мухи дохлой, и обмануть его так же просто, как девку, засидевшуюся в невестах. Что я вам говорю, вы и сами это прекрасно знаете. Сколько раз, вспомните, развесив уши и раскатав губы, внимали вы с верой властям, хваля очередной их указ и радуясь мудрости и чуткости руководства! А потом, кинутые скопом, вливали в себя коктейль из водки, слёз и соплей, рвали на грудях последние рубахи и яростно грозились скинуть на хрен эти власти! Но наутро всё затушёвывалось, ярость переходила в головную боль, а решимость переворота сменялась решением опохмелки. А после эффективного лечения вновь прорастали терпимость и надежда, и слезящиеся глаза с умилением пожирали строчки нового указа, ещё более мудрого и более чуткого – вот теперь-то уж точно мы заживём так, как не жили никогда! И в этом правда – каждый новый год мы убеждаемся, что ТАК мы ещё никогда не жили!
Ах, как хотелось Роману возвести такую пирамиду, рядом с которой и Хеопсово строение показалось бы серой и мелкой фигуркой! Что ж, каждому художнику присуще некоторое тщеславие. Только в одних оно является стимулом для творчества, а в других наоборот – творчество стелет дорожку этому самому тщеславию. Но наш поэт, слава Богу, был тщеславен настолько, насколько это требовалось для созидания, и поэтому огорчение не стало его верным спутником, оно было лишь незваным гостем в минуты изредка заглядывающей хандры.
Да что же это я говорю!? Вы, небось, уже плюётесь от негодования – вот, мол, мусолит нас какими-то баснями об архитектурных веяниях, о политическом лицемерии, а о самом главном – ни слова! Уверяю вас, это не так! Можно было бы сразу, без промедлений, вскрыть Роману душу и выложить на блюдо любопытства внутренности её. Но разве это правильно? Если так делать, то мы вряд ли сможем понять наших героев, их поступки и решения. Но то, что в вас свербит желание поскорее узнать их чувства и мысли, это просто здорово, значит, вы не равнодушны к ним, значит, и Роман, и Ангелина становятся вам близки!
Конечно же, не то, что стройка тысячелетия оказалась невозможна, угнетает Романа. Всё это напускное, всё это хреновина, фигня! Есть только одно, что гнетёт его, заставляя сотни раз в день поочерёдно решаться то на смерть, то на жизнь, сменяя отчаянность безнадёжности на восторг любви! Роман не думает об Ангелине, он ею живёт! Она всегда в нём, она всегда перед ним, и глаза её, полные любви и боли, мольбы и отчаяния жгут его сердце, и кровь, испаряясь, изливается дымящимися слезами!
И разве могло быть иначе?! Даже мысль не возникает о том, что Роман мог забыть хоть на долю мгновения свою любимую, свою юную, божественную Гелу! Да случись это, я бы, не раздумывая, умертвил своего героя, и, не сомневаюсь, вы бы это одобрили! Хотя, вряд ли так могло статься, ведь о таком герое я не стал бы писать ни строки, а вы никогда не захотели бы о нём читать!
III
Даже если тщательно обыскать всю территорию Египта с помощью лучших сыщиков всех времён, то и тогда вряд ли можно будет найти девушку лучше Сати! О, был бы я поэтом, как Роман, и всё равно не смог бы отыскать слова, чтобы описать игривость прядки волос, что брызжет чернотою и оттеняет персиковую смуглость щёчек! Не смог бы описать размах густых чёрных бровей, соединившихся – дуга к дуге – в сказочный мосток! А как сочен спелый налив полных и капризных губок, как волнует их влажный блеск! В чёрной бездне глаз таится, чуть себя прикрыв, шалость, но за нею прячутся сполохи страсти! Стан – гибок и точён – изящной выпуклостью форм разит наповал, ввергая в чувственный шторм любого, будь ты муж учёный, иль раб, иль даже фараон!
Только не нужно проливать негодование и разочарование! Я отнюдь не позабыл о нашей милой героине и нисколько не пытаюсь заретушировать её красоту. Нет во всей Вселенной девушки, прекраснее Ангелины! Нет, и быть не может!! Но после неё, поверьте, Сати – самая первая красавица! Хотя, возможно, где-то, в иных временах и государствах, тоже есть очаровательные девы. Это мы сможем узнать, когда попадём туда, если, конечно, наши герои захотят продолжить своё путешествие.
Так вот, Сати была истинная красавица, но… Но имелся и у неё недостаточек. И этим недостаточком был её характер, своенравный, даже жёсткий. Но вы и сами знаете, как часто девушки красивые имеют тот же недостаточек, не правда ли? О, как ясно я сейчас увидел благородную ярость, бьющую из очаровательных глазок! Но уверяю вас, она напрасна, ведь именно вас я не имел в виду! Простите мне, глупому сочинителю, эти суждения и слова, что поделать, моя голова сама взрыхлила сию тему!
Итак, характер Сати оставлял желать лучшего, как сказал бы опытный дипломат. А если проще, то эта красавица заставляла всех плясать под свою дудочку, играющую лишь тот мотив, что был приятен и угоден хозяйке. Как она расходилась в гневе, когда кто-то восставал против её желаний – не так играл, не так плясал, не так и не в те вживался роли! Бездны глаз искрили молниями гнева, испепеляя любого, вставшего на пути капризов этой жестокосердной красотки!
Но что-то уж больно строг я к Сати и явно несправедлив. Разве её вина в том, что родилась она на свет дочерью самого грозного номарха, а не какого-то ремесленника или раба. А отсюда и издержки воспитания. Так уж случалось во все века, да и теперь в порядке вещей, что отпрыски людей не бедных и чванливых и сами таковыми становятся, а папочки и мамочки лишь поддерживают в детишках веру в их мировую значимость! Бывают, конечно, и исключения, но они так же редки, как разумная жизнь в нашей планетарной системе.
Номарх, папочка Сати, был не просто влиятельным богатеем, он являлся ещё личным другом самого Эхнатона, и поэтому для него не существовало ничего невозможного. Кроме того, слыл он тираном и деспотом, давя до слёз свой бедный народ налогами. Но всё-таки, хоть и считал себя номарх почти что богом, а о смерти задумывался частенько, тем более что смерть в Египте была совсем не страшна, а осознанно ожидаема. Поскольку же он человеком простым не был, то и похоронить его должно было как человека значительного. А для этого требовалось две вещи: богатая усыпальница и тот, кто её сварганит. Насчёт богатства у номарха всё было в порядке, а вот с последним пристанищем дело обстояло сложнее. Конечно, архитекторы в те века не были редкостью, но данному тирану казалось оскорбительным иметь такой же склеп, как и у других вельмож, а предлагаемые проекты не очень-то отличались один от другого. И вот тогда, неизвестно откуда, в новой столице появился зодчий-новатор, нарисовавший перед номархом такие великолепные картины, что они мгновенно покорили деспота. Номарх, не раздумывая, почти насильно увёз архитектора к себе, и тот принялся воплощать в жизнь свой замысел.
Вы без труда уже догадались, что тем самым зодчим-новатором был Роман. Он с удовольствием и желанием нырнул в работу, полный решимости создать истинный шедевр, не заморачивая себя тем, что шедевр тот предназначен для злобного и своенравного деспота. Для Романа существовало лишь творчество, в котором он мечтал утопить себя полностью, робко надеясь, что оно поможет ему хоть немного пригасить бушующую в сердце любовь. Он работал безостановочно, прерываясь лишь на еду и сон, но образ любимой становился только ярче и зримей, а она сама – желаннее и дороже!..
Нет, не могла не заметить Сати красавца-зодчего, хотя бы потому, что и сама она слыла человеком образованным и даже могла слагать стихи. Да, папочка не жалел сил на то, чтобы дочурка его получила самое лучшее образование, и несколько жрецов постоянно находились в его имении, отдавая свои знания способной ученице. Но Сати, хоть и имела к учению большие способности, относилась к нему с холодком, считая всё это прихотью папочки, мечтавшего выдать дочь замуж за самого фараона. Ей, конечно, тоже хотелось бы встать на самую высшую ступеньку власти, но вот беда, была Сати, хоть это и не очень с ней вязалось, романтична и мечтательна!
И когда девушка впервые увидела немолодого, но стройного и красивого лицом архитектора, сердце её сладостно затрепетало, подобно бабочке, поймавшей первый солнечный луч после зимней спячки. Сати, ещё не осознавая, что это любовь робко царапается в дверцу её души, стала много времени проводить рядом с красавцем зодчим, невзирая на то, что был он с нею более чем прохладен.
IV
Интересно, а как в человека вселилась разумность? Ведь что-то должно было подвигнуть гомо сапиенс к мыслительному процессу, что-то должно было толкануть двуногих млекопитающих на скользкую дорожку логического соображения?!
Многие, очень многие, считают, что таковой причиной стала работа. Она, дескать, и заставила человеков не просто что-либо делать, а совершать это строго определённым образом, а отсюда и развитие умственных начал. Именно работа, производимая до нужного числа потов и совершаемая осознанно для общества и семьи, явилась бойком, воспламенившим капсюль разума.
Иные же, более романтичные натуры, уверены, что только любовь могла заставить человека обратить инстинкты в разум. Это, конечно, очень оригинальная версия, но мне лично она не импонирует, особенно, когда вспоминаешь все те глупости, которые сам совершил, находясь в любовном исступлении! Эх, как же тогда бывает далеко не только до какого-то разума, но и до примитивной логики вообще!
Ещё кое-кто думает, что основа разума – естественное любопытство, от природы щедро заложенное не только в людях, но и в других животных. Предположим, схватил человечек первобытный своею волосатою ручкой горящую головешку, находясь во власти этого любопытства, а огонёк его – цап больно-пребольно! И сразу в глотке родился вопль, а в головке – разум, и стал человечек соображать, как ему лучше браться за опасные предметы в другой раз. И опять здесь я вижу нестыковку: ведь раз обжегшись, вряд ли кто вообще станет хвататься за огонь когда-либо!
Нет, кто бы что ни говорил, но я твёрдо уверен, что ось прогресса и толкатель разума – торговля! Как только первый человек обменял лишнюю шкуру на кусок мамонтятины, он моментально почувствовал своё превосходство над остальными! А потом он осознал и силу этого процесса, когда смог за какие-то вещи получать не только еду, но и пародию на любовь. Но вся полнота разума выявилась лишь в тот момент, когда первобытный дикарь сумел втюхать ближнему своему сгнившую шкуру как товар высшего сорта! После этого действия разум стал развиваться неудержимо и изощрённо, превращая людей просто разумных в торговцев-виртуозов! Что, если не торговля, закаляет и острит ум?! А как бодрит приятной свежестью ловля процентов барыша! Это же просто наслаждение – продать то, что сгнило или же чистый брак, это просто радость – обуть доверчивого лоха!
Базар восточный, вероятно, вечен! Он криклив, хвастлив, нечист, широк. Хитры торговцы, клиенты беспечны, но именно здесь и бурлит поток разумности! Не знаю точно, но мне думается, что Адам с Евой, выкатившись из ворот Эдема, попали на базар. Кто там торговал, спросите вы, если род человеческий ещё не начал свой путь? Не знаю. Может, ангелы, может, черти, но базар был наверняка! Его не могло не быть!
Базар египетской столицы бурлил, шумел, благоухал. Здесь можно купить всё, что угодно любой, даже самой извращённой душе. Всевозможные яства и напитки, одежды и обувь, животные и посуда, услуги лекарей и брадобреев, возчиков и жриц любви – вот неполный список товаров столичного базара. Сытые торговцы, увешанные гроздьями пота, расхваливают свой товар как величайшее и единственное чудо, хватая прохожих за одежду, плечи и иные места их тел, которые подворачиваются под руку. Они орут, не жалея осипшие глотки, но то их повседневная работа, и покупатель это знает. Он проходит с достоинством, уверенный, что его не так-то легко надуть, и, чтобы сбросить цену, отчаянно хает товар. Но всё это входит в правила игры. Торговец, конечно же, скинет пару монет, но всё равно он останется в барыше, ведь его цена изначально завышена. Зато довольный покупатель, гордый своим умением торговаться, так легко расстанется с деньгами и купит товар, зачастую совсем не тот, который и хотел приобрести!
Вдруг – разом – гул базарный умолк, но почти мгновенно перешёл в недовольный громкий ропот. Толпа завыла, стала редеть, раздаваясь в стороны, а в неё влетел азартный джигит. Он уверенно прокладывал путь в людском потоке, как слон в бамбуковых зарослях, а в высоко поднятой его руке была длинная плеть. Джигит смачно, но без злости опускал жало плети то направо, то налево, поторапливая самых медлительных. А вот за ним показалась и пышная кавалькада, и та, ради которой воин не щадил чужих спин. Это была юная принцесса, грациозно и уверенно сидящая на белом коне. На ней бал одет калазирис цвета весеннего неба, так ловко подчёркивающий ладные формы тела и безукоризненные черты лица.
Ропот недовольства мгновенно сменился гулом восхищения, и толпа стала прижиматься к всадникам. Но воины это предусмотрели. Они уже заключили принцессу в неровный овал и проворно работали плётками, отжимая людскую массу. Но всем было наплевать на жалящие укусы плёток, ведь вот она, краса и гордость фараонства, совсем рядом! Да за чудо лицезреть её разве жалко раз-другой подставить плечи под плеть?!
Ах, Ангелина, как же ты любима в египетской земле! Всем, всем мил твой образ, но особенно, мне! Ну что без тебя наш мир безликий – пустыня лунная, мираж?! В нём нет ни радости, ни света, есть лишь грусть, обыденность. Как солнца луч в ноябрьской хмури, как пенье вешнее синиц, как штиль в финале грозной бури – свет глаз твоих и взмах ресниц!
