скачать книгу бесплатно
Горка важно сопел, неспешно наворачивал на ноги обмотки, натягивал взрослые сапоги. Шумно выходил из избы.
Мы со Славкой соскакивали с печки, быстро засовывали босые ноги в широченные валюшки и выбегали на крыльцо. Жадно смотрели в утреннюю муть. Дальше нас Горка не пускал, чтоб валюшки в снегу не утеряли. А нам очень хотелось посмотреть на Погодку. Мать сказала, что весной у ней должен быть теленок, а скоро весна. Уже над крыльцом нависали окостеневшие за ночь сосульки. Но в хлев Горка ходить не велел: «Только Погодку беспокоить, и так вон ревет все время». Корова мычала надрывно, словно жаловалась на что. В сенях свистел ветер, по-зимнему щипало морозом…
Прозябнув, мы бежали на печку греться. Здесь, на просторной теплой лежанке мы проводили почти все время. А еще жили на печке двое ушастых котят на тонюсеньких ножках и совсем плоская, словно шкурка да голова с ушами, кошка Муська. Когда она окотилась, мать и Горка велели котят утопить, и мы бегали к речке. Вода была студеная, кое-где к берегу уже лепился ледок. Ветер леденил сквозь все наверченные кофты, а в руках у нас шевелились живые комочки. Страшно бросать таких, теплых, и мы прижимали их к себе, а потом принесли назад в избу, на печку. У Муськи молоко вскорости пропало, котята ее уже и не теребили, зато нас не оставляли в покое.
– И чего же вы их тогда не утопи-или! – причитала мать. – С утра орут, окаянные! Эй, Славка, Верка, чего это они прямо в рот вам тычутся?
– Это они, мам, слюней просют. Мы их слюнями кормим…
Когда первые лучи желтым зайчиком вспрыгивали к самому потолку и оранжево высвечивали почерневшую божницу, матери уже дома не было. Вместе с другими бабами она шла заготовлять лес, лопатить семена, чинить телеги, латать мешки. Работы хватало дотемна. А Горка хозяйничал, «воспитывал» нас. Он вынимал чугунок из печи и ставил затируху на стол. И командовал:
– Эй, вы, слазьте!
Мигом соскакивали мы и устремлялись к дымящемуся чугунку.
– Помойте сперва свои рожи!
Не обуваясь, выскакивали мы на крыльцо, плескали друг дружке воды из ковша и скорее садились за длинный выскобленный стол, на котором уже стояла миска и рядом две ложки. Третьей Горка уже работал. Ложка стукалась об дно и стенки миски – это Горка выгребал гущу.
– Умылися? – запихивая в рот полную затирухой ложку, справлялся он. – Теперь расчешитесь!
Наконец, Горка тяжело отдыхивал, бросал свою ложку на стол и важно говорил:
– Ну, я пошел по хозяйству, а вы оближите чугунок, да опосля чтоб помыли его. Ты, Славка, не вздумай плясать по избе, на печке сиди! А ты, Верка, на родник сходи по воду. И дров принеси!
Я согласно кивала головой, а потом, как только он за дверь, кидалась к чугунку. Славка уже «лизал» свою половину. А я свою в глиняную мисочку соскребла. Потом, проглотив ложки три, сделала над собой невероятные усилия, чтобы не съесть все, а оставить еще и Бабочке (так я свою бабушку называла). Она к весне ослабла и почти не вставала с постели. И Горка, раз она к столу не шла, велел ее не кормить…
День за днем прошла зима. Растопил апрель снега, умягчил землю, и вот уже из нее полезла травка. Нежная, еще совсем короткая, но уже отчаянно щиплют ее выпущенные на длинных веревках, исхудавшие за зиму козы; мычат, завидев зелень, стоящие на дрожащих широко расставленных ногах, иссохшие до позвонков коровы.
– Ну что, Горк? Хозяин ты мой, – ласково и уважительно глядя на старшего сына, сказала мать. – Дожили, слава Богу, до зеленей. Выводить надо Погодку. Небось, уж и корму нет.
– Что ты, мам, у нас еще полсеновала. Я ведь экономил ее, солому-то. Чай, она, знаешь, дорогая какая. Я посчитал: за эту солому, что сэкономил, ежели продать выгодно, так можно пинжак справить!
– А что ж Погодка?! Сынок! Что с коровой-то?
– Она сперва все мычала, а потом привыкла, смолкла.
Мать с минуту молча слушала, будто не верила, а потом как заголосит! Кинулась в хлев.
– Коровушка ты моя родная, что ж с нами ты, Горка, наде-е-лал!
Погодка лежала спокойно, понуро вытянув голову. Дали ей соломки – она лишь головой мотнула… Дали теплого пойла. Мать, вся в слезах, принесла ей целый чугунок затирухи, тот, что нам сварила.
– Пей, ешь, родимая! Ах, горе, горе-то какое, кормилица ты наша! Вставай, милая, вставай!
Пришли бабы. Вчетвером подняли Погодку. На широких налыгачах поволокли на лужок, где влажно зеленела молодая травка и грело солнышко. Поставили прямо на траву: «Ешь, родимая!». Погодка с минуту стояла на трясущихся ногах, потом мотнула головой, дернулась и молча рухнула в мягкую зелень, а с нею и наши надежды на послушного смешного теленка, на теплое молоко.
Мать всхлипывала, теребила Славкины светлые волосы. Горка наклонил голову, словно бодался, высматривал что-то в траве. И тут вдруг двое наших котят. Совсем сплющенные с боков, они, словно две блошки сюда неслись.
– У-у-х-х, дармоеды! Все равно утоплю-у!
– А вот и нет! Котятам не ты хозяин! – Славка все же скорее спрятал их себе под рубаху. – Мам, ты скажи ему, пусть котят не замает, и не плачь ты, мам…
– Чем же кормить-то я вас стану, сыночек? Без молока ведь бу-удем…
Славка исхудалыми руками обнял мать за шею, закутанную платком, старался заглянуть в глаза.
– Да мы выживем, мам, выживем! – Потом оторвался от матери, провел ладошкой себе по оттопыренной рубахе. – Они-то, мам, выжили без молока. А мы и вовсе, чай, люди мы. – Славка поднялся на цыпочки, изо всех сил потянулся кверху. – Мы и вовсе будем жить: Ангелы хранители с нами!
А котята громко мурлыкали у Славки за пазухой…
А Бабочка моя, по стеночке, по стеночке, да и на крыльцо вышла, на солнышко…
Верблюд и Лешка «Бармалей»
Было это давно, когда прабабушки и прадедушки сегодняшних ребятишек тоже были детьми. Шла война, и к Волжской переправе гнали скот из Донских степей и Украины. В ожидании парома животных отгоняли в ближайшие от Волги деревни, в том числе нашу Соколовку. В сооруженном из толстых жердей загоне, сразу же за деревней, по нескольку часов, а иногда и дней, стояли измученные долгими перегонами племенные быки и коровы, козы, овцы и даже антилопы. А однажды пригнали верблюдов. Важные, неторопливые, с клоками желтой, засоренной колючками, шерсти и с приопавшими горбами, они вызывали у ребят живой интерес тем, что могли плеваться.
– Васька! Верка! Славка! Тамарка! – кликал ребятишек Лешка, прозванный Бармалеем за неукротимую тягу к большим и малым проказам и шалостям. – Айда на зады (за деревней) верблюдов дразнить.
Забрались ногами на самую нижнюю ступень загона и стояли, сильно вытянувшись на цыпочках, касаясь подбородками самой верхней жерди. Рядом с Веркой, возвышаясь над нею почти на полголовы, торчал Лешка Бармалей. Рядом с ним, головою вровень с Лешкой – Тамарка. Все глазели на верблюдов, а те, кроме одного, на ребят никакого внимания. Глядя куда-то вдаль, они сосредоточенно жевали кинутую им прямо наземь белесую полынь, перемешанную с топырчатым перекати-поле. И только один, огромный, со свалявшейся шерстью на поджарых ляжках, смотрел в сторону детей, будто стараясь понять, о чем они громко спорят, указывая на него руками.
– Смотрите, как я могу плеваться! – хвастал Васька.
– А я еще дальше, гляди, – плюнул в сторону верблюда Славка.
– И все равно верблюд вас всех переплюнет, если захочет, – сказала Тамарка.
Но верблюд плеваться явно не хотел и равнодушно смотрел на ребят своими задумчивыми глазами.
– Его надо раздразнить, – важно заметил Лешка Бормалей. – И сейчас же стал отчаянно хрюкать, лаять, мычать и блеять. Верблюд стоял молча и так же безразлично, и даже, казалось, печально смотрел на детей. Тогда Лешка Бормалей стал строить верблюду ужасные гримасы: нижней губой касался своего носа, скалил зубы и клацал ими, мотал встрепанными рыжеватыми волосами, даже двигал ушами и не уставая высовывал язык.
Верблюд все казался равнодушным, и дети, скучая, уже хотели идти домой.
Вдруг, когда Лешка, не переставая плеваться, еще и кинул камушек в сторону верблюдов, раздался короткий хрипок. Все лицо Лешки Бормалея закрыл верблюжий плевок. Серо-зеленый, он залепил Лешке глаза и уши. Лешка заверещал и крутился на месте. Верблюд тем временем ринулся к самой оградке и с силой ударил своею узкой грудью о землю. Стоял бы там Лешка, худо бы ему пришлось… А верблюд, поднявшись с земли, даже не глянул на маленьких обидчиков и как ни в чем ни бывало присоединился к своим собратьям.
Лешке тем временем удалось с помощью полыни протереть глаза. И он, собравшийся было еще зло-презло подразнить верблюда, пошел догонять остальных ребятишек, которые, насладясь созерцанием верблюда, бодро и без оглядки возвращались домой.
«Он у меня еще получит! Я ему так плюну! Завтра же!» – грозился Лешка, хвастаясь детворе. Однако дразнить верблюдов больше не пошел, хотя они стояли еще несколько дней за деревней.
А потом животных отогнали к переправе, и в Соколовке говорили, что тот паром, на котором переправляли верблюдов, попал под обстрел, и что верблюды все погибли. И все мальчишки и девчонки Соколовские горевали по верблюдам и с особой страстью пели песню, где были слова:
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
