скачать книгу бесплатно
Око Дракона
Любовь Александровна Филимонова
Главная героиня романа – Александра Панкевич, вполне успешная писательница, пишущая под псевдонимом Иванка Панчовски. Приключения героев, которые она описывает в своих романах, имеют странную тенденцию сбываться и в ее реальной жизни. Ее друзья – те самые богемщики, люди искусства, без которых наша жизнь была бы скучна, бесцветна, лишена красок и предвидения. Ее друзья – Валентин, он же литературный агент и друг Иванки; художник Валдис, по прозвищу Гуруджи, человек с очень нестандартными манерами, способом одеваться, и непредсказуемым поведением, – с него-то и начинаются приключения друзей; и Валерия, лучшая подруга Иванки, композитор, музыкант, она способна на практике доказать, что красота и в самом деле спасает жизнь. Эта «великолепная четверка» разгадывает тайну картины, которая привнесла в их жизнь столько неожиданного. Герои романа совершают путешествие в Эгейское море на «остров колдунов», открыв там неожиданно для себя Тоннель в другие миры. Повествование многопланово.
Часть 1. Тайна картины
Реальность
Валентин кивнул консьержке как старой знакомой и легко взбежал на третий этаж. Консьержка Мария Викторовна, женщина еще вполне молочно-восковой спелости «едва за пятьдесят», в недалеком прошлом околосветская тусовщица (а какая же еще может быть консьержка в доме, заполненном богемными знаменитостями?) ответила ему загадочной полуулыбкой. Ну кто ж из «посвященных» не знает лит.агента самой Иванки!
И если молодую писательницу Иванку Панчовски (в миру Александру Ивановну Панкевич), словно по мановению волшебной палочки ставшую знаменитой после экранизации ее книги о вампирах: «Кровавый поцелуй», знает теперь каждый любитель фэнтэзи, то ее литературного агента, чья доля, как и любого другого агента, вечно оставаться в тени, – дано знать только «посвященным»…
Ох уж эти «посвященные»… кухарки, уборщицы, консьержки, охранники. Негласные тихие свидетели того самого заветного «закулисья», куда мечтают проникнуть фанаты, поклонники, читатели и почитатели своих великих кумиров…
Зато после, потом… уже покинув свою службу у звезд, – все они зарабатывают бешеные гонорары на мемуарах об этих звездах…
…«Черт, – Валентин вспомнил, что у него есть запасной ключ от квартиры Иванки, нашарил его в кармане, попытался вставить в замок… и вдруг обнаружил, что дверь, собственно, и не заперта. – Что за черт!» – он вошел, вслушиваясь в тишину.
Ни звука.
Взглянул на часы. Обеденное время. «Ничего себе!».
В прихожей валялось что-то кружевное, из нижнего белья… Валентин снова чертыхнулся…
Чуть дальше, на пороге комнаты валялась еще одна кружевная часть из комплекта, что повергло Валентина в еще большее волнение.
Этот хаос от разбросанных повсюду вещей, которые по логике своей должны были бы находиться совсем в других местах, – в сочетании с полной тишиной – ему уже были знакомы. Неужели новый приступ депрессии? Прошлый окончился битьем посуды и попыткой перерезать себе сонную артерию. Слава Богу, что с анатомией Сашка-Иванка была знакома более чем шапочно, – на шее осталась только легкая царапина.
Тогда-то, полгода назад, Иванка и отдала ему ключ от своей квартиры. Конечно, – он же и «отец родной», и ангел-спаситель, и литературный агент, а также источник вдохновения.
Сейчас Валентина занимал один вопрос: «Почему в квартире так тихо?»
Ступая мягко, как охотник, подкрадывающийся к дичи, он подошел к двери зала… Пусто.
Что ж, пойдем дальше. Он осторожно заглянул в щелочку в спальную…
Да… а еще говорят, что именно во сне и проявляется наше истинное лицо… Вот и верь после этого молве. Глядя на это лицо ангела, Валентин почувствовал, как что-то толкнуло его в сердце. Словно его тронули нежнейшей колонковой кисточкой… вот так: «тук», «тук», «тук»… Как дождинка падает на стекло.
Нежно посапывая своим маленьким носиком, с розоватым румянцем на пушистых, почти детских щечках, с самым невинным видом спало это чудовище, это исчадие ада. Словно и не было за это короткое время (три беспокойных, сумасшедших года) двух или трех запоев, плавно переходивших в депрессии, прерывавшиеся попытками суицида, порывами уйти в монастырь, затаиться в ашраме, выйти замуж, наняться в шпионы, стать садо-мазо…
Иванка шевельнулась, задышала более часто.
У него на сердце сразу стало уютно и тепло. Слава Богу, с ней все в порядке.
Валентин поспешно отступил и, осторожно прикрыв дверь, быстро ретировался на кухню. Еще не хватало, чтоб его застукали за подглядыванием в щель спальни! Хватит того, что обслуга, консьержка, журналисты, окружение Ивонны приписывают его скромной персоне весьма значительную роль в жизни молодой писательницы Иванки Панчовски. Что-то вроде гражданского мужа-тирана, эксплуатирующего это хрупкое, почти неземное создание ради собственных прихотей, а больше всего – ради огромных гонораров, и готового бросить ее в тот же момент, когда она перестанет приносить ему миллионы. Этакий классический сатир. Слава Богу, что его фотографии почти никогда не появляются на страницах прессы (уж он-то сам прикладывает к этому массу усилий), и «широкая публика» его не знает в лицо.
Ну, а если говорить о «посвященных» – слава Богу, что круг их узок. Играть роль демонического мужчины для этой маленькой аудитории ему вовсе не так уж и затруднительно.
* * *
…На кухне Иванки Валентин ориентировался не хуже хозяйки квартиры.
Достал из шкафчика пачку кофе, положил в турку две с половиной ложки, – как она любила, – поставил на огонь. Сейчас, почуяв запах, приползет и само чудовище. Иначе – если ей сейчас не приготовить кофе, – Иванка, нечесаная, заспанная, будет слоняться в полураспахнутом мохнатом купальном халате, и ныть, что кофе закончилось… куда исчезли все чашки… я же помню, вчера они были именно здесь… и какой идиот поменял местами тумбочки кухонного гарнитура…и кто съел вчера весь сахар…
Кофе уже было готово, его крепкий, чуть терпкий аромат распространился во все уголки просторной квартиры, а Иванка все еще не казала носа из спальной.
Валентин уже начал немного беспокоиться. Поставил чашку на ее любимый маленький зеленый подносик с ярким разноцветным драконом (Иванка утверждала, что этот дракон, свернувшийся под чашкой кофе, чем-то похож на нее саму и удивительным образом поднимает ей настроение), – и направился с подносом к спальне.
Там по-прежнему было тихо.
Он хотел постучать, когда вдруг из тишины спальни послышался полный отчаяния и боли тихий голос, сравнимый со стоном существа, уже отходящего навсегда в иной мир, отчего по спине Валентина пробежал холодок: «Ты ведь меня не бросишь?..»…
Она что, бредит? Кому адресован этот вопрос? Тому, кто покинул ее этой ночью? Судя по всему, вечер, и особенно, ночь, Иванка провела далеко не в посте и молитвах.
Или ей что-то приснилось, и она разговаривает во сне? Хотя, может, опять обкурилась…
Пока он пытался угадать, что сейчас происходит с Иванкой, – дверь с силой распахнулась, оттуда вылетело взлохмаченное существо, похожее на помятого галчонка, и чуть не сбив его с ног, молниеносно промчалось мимо.
Валентин успел только заметить черный каскад сбегавших на плечи, вьющихся прядей, (опять перекрасила волосы?), – отчего Иванка сразу стала похожа на студентку-первокурсницу Сашку Панкевич.
И тут же ее шаги с такой же скоростью прошлепали обратно. Она мягко взяла Валентина под руку, неуловимым движением подхватила с подноса кашку кофе, припала к ней, как путник в пустыни к живительному источнику.
– Вот так всегда, – тихо пробурчал Валентин, удивляясь своему почему-то внезапно охрипшему голосу. – Ни тебе «здравствуй», ни «до свиданья», ни, тем более, «спасибо»! – продолжал он.
– Прости меня, ну прости, родной… – Ее голос был теплый, домашний, узнаваемый. Она льнула к нему теперь как нашкодивший котенок, – Дело в том, что я утром поставила на огонь кофе… Решила прикорнуть на секунду. Не заметила, как заснула…. А тут такой запах… Ну, думаю, мой кофе, как всегда, выкипел, залил плиту…
– Так, – нарочито сухо поддакнул он, – а это – «прикорнуть» в реале – было не вчера ли?
Она вдруг взвыла от восторга.
– Валентин! Неужели ты опять стал писать стихи? Как здорово! Ты так и шпаришь в рифму!…
Тут она остановилась.
– Минуточку, – а что это ты вообще делаешь у двери моей спальни? Признайся, ты подглядывал, – Иванка нагло заглядывала ему в глаза, причем, правый смотрел ему в глаза настойчиво и нагло, словно это был глаз правдоруба и простака, а вот левый…
Была у Иванки такая особая примета. Когда она завиралась или мысли ее убегали в противоположном направлении от темы разговора, когда у нее была какая-то задняя мысль, или она готовила собеседнику какую-то подлянку, то левый глаз ее совершенно самостоятельно, автономно, отдельно от правого, убегал в сторону. И хотя она отнюдь не была косоглазой, но возникающие порой в ее голове неправедные мысли таким вот странным способом отражались на ее, в общем, довольно привлекательном лице.
Но об этом всем знал только один Валентин. Другим же Иванка порой просто казалась немного странной из-за этой мимолетной, впрочем, мало кем замеченной особенности. Хотя, по правде сказать, некоторые считали ее ведьмой. Но, по большей части, это были женщины, которым и самим это самое занятие было не чуждо.
– Ты мне ничего не хочешь сказать? – сурово спросил Валентин. – Ну, к примеру, чем-то порадовать?
Иванка опечалилась, словно он ей сообщил о том, что ее дом сгорел. Скромненько так пила маленькими, сиротскими глоточками кофе, и с укоризной смотрела на него. Ее взгляд словно говорил: «И чего этот удав хочет от меня, бедной?».
Она притворялась, что не понимает, о чем это он. Словно забыла, что ей было дано три дня на внесение исправлений в ее последний роман о кладоискателях, который с нетерпением ожидало одно крупное издательство.
– Ты завтракал? – вместо этого спросила она у Валентина. – Кто тебе завтрак готовит? Кто кофе по утрам заваривает? Умеет ли кто это делать так же хорошо, как я?
«Решила заболтать проблему? Не получится».
Валентин уверенно, эдак «по-мужски», твердо и многозначительно посмотрел ей в глаза.
– А что это ты говорила там, в спальне? – спросил он.
Иванка изобразила на лице полное непонимание.
– Странная привычка – разговаривать сама с собой, – не успокаивался Валентин.
Иванка вдруг совершенно искренне разозлилась.
– Не понимаю, о чем ты. А если хочешь спросить о концовке «Черного ветра», романа о кладоискателях, так прямо и говори… Нет, не дописала!
Валентин понял, что не надо пока больше на нее давить.
– Нет, не пила, не курила, ни то, ни другое, и даже не третье, – на которое ты так нагло сейчас намекаешь! – Иванка смотрела на него уже с каким-то сожалением, словно на большого, но глупого ребенка, которому, хоть и трудно что-то объяснять, но приходится… В то время, как он хранил полное (в смысле – наполненное немым укором) красноречивое молчание.
И в это время в дверь позвонили. Как нельзя кстати. Она помчалась открывать дверь. Перспектива отложить на какое-то время тяжелое для нее объяснение, видно, была воспринята ею с облегчением. Через минуту на кухню ввалился совершенно неповторимая личность – Валдис, по прозвищу «Гуруджи», художник-анималист, как он сам себя называл.
Это был весьма колоритный персонаж. Когда-то, пытаясь опубликовать свой первый сборник юношеских стихов, Саша Панкевич искала недорогого издателя. Крупные издательства, из тех, что платят гонорары, не хотели иметь дело с начинающим автором, и свою первую книгу ей пришлось издавать за свой счет. Тогда-то она воспользовалась услугами соседа по площадке Валдиса. Он действительно «почти задаром» сделал ей тогда эту обложку. Кстати, довольно неплохо. И, благодаря Иванкиной книжке, кстати, восторженно принятой литературной публикой, – Валдис стал получать заказы от других издательств. Тогда-то и взял себе этот псевдоним – «Гуруджи». Правда, дальнейшее сотрудничество с издательствами как-то не заладилось. И Гуруджи сосредоточился на простом зарабатывании денег: делал буклеты и рекламки на заказ, ну, те, которые в большом количестве вываливаются из твоего почтового ящика, когда ты его открываешь утром, идя на работу.
Но при этом Гуруджи совершенно искренне считал себя чуть ли не крестным отцом писательницы Иванны Панчовски, бесстыдно утверждая на всех перекрестках, что успехом своей первой книги она обязана именно ему. Ибо не сделай он тогда для нее сногсшибательной обложки…….
Вот и сейчас, как водится, без особого приглашения ворвавшись в ее дом, и, не здороваясь с Валентином, обшарив голодными глазами по периметру кухню, совершенно нагло заявил:
– Кофэ есть?
– И тебе здравствуй, дорогой! – ответил Валентин, которого этот персонаж порой изрядно раздражал.
Потом, решив, что тонкой иронией все равно не прошибить это мохнатое, нестриженое, вечно обляпанное то ли краской, то ли обычной уличной грязью создание, Валентин добавил:
– Уже все выпили.
– Но еще не завтракали? – с нескрываемой надеждой спросил Валдис.
– Ты что, сюда есть пришел? – возмутился Валентин.
Эта пуленепробиваемость Гуруджи порой просто бесила. Особенно после того, как Валдис однажды сознался, что зарабатывает в год… ну, по крайней мере, почти столько же, сколько и он, литературный агент со стажем и с именем в литературных кругах. Хотя вечно голодный взгляд и непременно испачканная роба этого служителя Аполлона и Золотого тельца, казалось, вопияли на весь мир о тяжелом детстве в трущобах городской окраины, о вечно пьяных родителях, о голодных глазах и тонких ручонках худосочного мальчугана, тянувшегося за последним куском хлеба на грязном столе, по которому сновали серые крысы…
Но Валентин знал из рассказов Валдиса о его маме, спокойно живущей в родном городке на севере Восточной Европы. Эта вполне добропорядочная, но немного скуповатая женщина также не бедствовала, занимаясь понемногу перепродажей по мелочи всего, чего только можно. Отец, правда, уже умер, но еще недавно он был довольно известным мастером по ремонту автомобилей в своем рабочем квартале, и также неплохо по меркам того района зарабатывал.
Так что, по всей видимости, на внешнем облике Валдиса отразились, въевшиеся на генном уровне, какие-то кармические дела еще более давних поколений его предков.
– А что такое? – невинно и довольно мирно спросил Валдис. – Я вот сегодня утром не успел перекусить.
– Ну, зачем ты так, – с укоризной сказала Иванка Валентину. – Видишь, человек голоден…
Она заглянула в холодильник. И так же решительно его закрыла.
Ох уж эти бабы, хлебом не корми, дай пожалеть какого-нибудь откровенного нахала или афериста.
– Знаешь, Валдек, у меня тут остался бутерброд со вчерашнего … хм, ужина, – Иванка зацепила Валентина мимолетным взглядом.
«Да, кстати, о загулах, запоях, плохих девчонках, попавших в компанию плохих парней…», – подумал он. – «Как ей не надоедают эти вечные романы с парнями из дискотек, которые, как правило, младше нее лет на пять или десять… Пора дать ей по этому поводу хорошую взбучку»
– Да это была всего лишь Лера, – задумчиво и устало ответила она, глядя куда-то в сторону.
«Это что же, она прочла мои мысли? – Валентин почувствовал, как мурашки пробежали по коже. – Как легко у ведьмы это получается? А я ведь не из тех простаков, у которых на лице написано все, что было вчера, и что будет сегодня, и какую гадость ближним своим они собираются преподнести завтра… А ведь такое уже не первый раз».
Он невольно сжался в комок, втянув голову в плечи, словно это инстинктивное непроизвольное мышечное усилие могло создать вокруг него непроницаемую ауру и сделать невидимым.
А Иванка продолжала, как ни в чем не бывало.
– Лера вчера снова пришла просить меня написать тексты для ее уже готовых мелодий. Два часа уговаривала, убеждала: и какая я талантливая, и зачем я зарываю свой талант в землю, и что Бог меня не простит, если я не сделаю эти тексты, лишив человечество наших с ней прекрасных песен…
– И сколько ж вы выпили?
– Не «мы», а Лера… Бутылки две кальвадоса.
– Надеюсь, ты не отпустила ее вечером одну? – спросил Валентин, припомнив, как однажды вечером после такой же вот «творческой встречи» Валерию, довольно известного в узких кругах композитора, по дороге домой почему-то занесло в кафе «Три олуха», весьма популярное среди богемщиков города. …Тот вечер для нее окончился в отделении милиции. Хотя сама Лера объясняла это так: администраторы кафе неправильно поняли ее попытки объяснить публике преимущество буддизма над индуизмом. Они не смогли связать эти ее объяснения с ее танцем прямо на столе.
Правда, на следующий день вызволенная друзьями из участка, Лера утверждала, что и понятия не имеет ни о главной составляющей буддизма, ни о смысле и количестве течений индуизма, и уверяла, что она на самом деле протестантка в третьем поколении колене.
– Я ж не изверг, – миролюбиво ответила Иванка. – Я ее отпустила только утром, когда она отдохнула и выспалась.
– Так ты говорила, бутерброд… – Валдис, вопросительно посмотрел на Иванку.
– А, да… подожди. – Иванка почему-то помчалась в спальню.
В это время, оставшись наедине с Гуруджи, Валентин смерил его холодным взглядом. Но тот целиком погрузился в медитативное выколупывание толстым корявым пальцем из носу некоей субстанции, полностью сконцентрировался на этом ответственном акте, при этом имея выражение лица, как у божьего праведника, узревшего в эту минуту сонм ангелов.
Иванка вернулась, неся в руке что-то плоское, действительно похожее на бутерброд, но – выглядевший так, словно он побывал под тяжелым прессом.
Валентин мог бы поклясться, что именно на нем и проспала эту ночь Сашкина подруга Валерия.
– Вот, извини, – все, что есть на сегодня…
Валдис схватил бутерброд и с необыкновенной быстротой зажевал его.
– Ты бы женился, Валдек, – жалостливо посоветовала ему Иванка. – Жена готовила бы тебе завтраки, стирала бы рубашки, делала бы тебе бутерброды…
– А что ты имеешь против моей рубашки, – Валдис демонстративно оглядел свою зеленую в яркие алые цветы рубашку, похожую на клоунский кафтан. – Я ее вчера в секонд хэнде купил. Был последний день распродаж с максимальными скидками.
Валентин демонстративно закатил глаза к небу, показывая, что у него нет слов, чтоб оценить великолепие Валдиса в новой рубашке из секонд хэнда. И пропустил момент, когда тот выудил из своего заплечного мешка предмет прямоугольной формы и протянул ее Иванке с радостной улыбкой, демонстрируя отсутствие переднего зуба. Этот зуб Валдис уже который год обещал вырастить по новейшей супернаучной методике силой мысли. Но пока дело дальше теоретической подготовки не шло. Вероятно, все должен был решить фактор времени.
– Смотри, что я достал по случаю, – торжественно произнес он. – Хочу сделать тебе подарок…Картина… Вот…
Иванка, развернув завернутую в бумагу картину, и, едва только взглянув на подарок, захлопала в ладоши.
– Ой, как здорово! Нет, Вальдек, ты все же на что-то еще в этой жизни годишься. – Она замерла, вглядываясь в картину. Покачала головой, – раскопать такое!…
