скачать книгу бесплатно
Отличная новость для хорошего парня, летчика Димы, занимающего в сердце Гали все больше места. Летчик, наверное, был на седьмом небе, когда получил это письмо:
«Вчера я рассталась со своим другом. Рассталась потому, что он понял наконец, что он мне не нужен. Он просто развел руками. Нет, мало в мужчинах силы или любви. Ты ведь не такой, мой милый? Конечно, нет. Если бы я была мужчиной и любила, то, черт возьми, девушка была бы моей. Хочу, чтобы этим сильным был ты. Не отдавай меня никому. Ведь я девушка и пассивна поэтому».
Последняя фраза – чистое кокетство. Пассивности в ней было примерно как в дюжине игристого. Когда она злилась, на электрощитке вышибало пробки. И это не метафора, а бытовая проблема. Мария Васильевна постоянно ругала дочь за домашние блэкауты.
Галя терпеть не могла повышения тона. От критики у нее болела голова. Вряд ли прощание с поэтом было сценой у фонтана. Скорее всего, Галя просто дождалась, когда Миша станет точкой в перспективе бульвара, и шустро дунула на угол Чистых прудов и улицы Кирова, к телеграфу. Взяла бланк, обмакнула железное перо в бакелитовую чернильницу и, выдохнув сомнения, написала в адресной строке «Энгельс 1 ШМА 33», а в поле текста «ЕДУ ТЕБЕ ТЧК ЖДИ ВСКЛ ГАЛЯ». Выстояла очередь, оплатила слова, выбежала на улицу, нырнула в метро.
– Тетя Поля! Я уезжаю в Энгельс. Одолжи, пожалуйста, денег! – закричала она, как только тетя открыла дверь.
– Денег?
Лицо родственницы было сонным, как пыльное зеркало. Полина собиралась долго думать и задавать медленные вопросы. Галя сграбастала тетю в охапку и, покрывая поцелуями ее вялые щеки, со смехом повторяла: уезжаю! уезжаю!
7
Через полчаса она вышла из подъезда с чемоданом. Улыбнулась солнцу и аэростатам ПВО в голубом небе. Подумала: до чего хорошо, когда есть деньги и нет сомнений, и насколько хуже, когда наоборот.
В трамвае, по дороге на Павелецкий вокзал, повторяла про себя любимое, еще довоенное, сорокового года, письмо от Димы:
«После хорошо проведенного с тобой дня мне море по колено – хорошо и светло. А когда ты мной недовольна – плохо. Повторяю, что всё будет зависеть только от тебя.
Я люблю больше всего свободу! Поэтому буду учиться, буду творить. Тебе еще придется писать в газету об архитекторе. Заранее обещаю тебе первое интервью. Согласна? Миленькая! Маленькая! За меня не беспокойся, я попал в обеденный перерыв у бога: до того, как я вышел от тебя, шел дождь, и только я вошел в казарму – пошел дождь. Это ты меня заколдовала».
Немного обидно, что забылись подробности этого хорошего дня. А ведь прошло всего три года. Что же дальше будет? Через тридцать лет? Страшно представить. Неужели останутся только слова на бумаге? Как это было? Лето, дождь, целовались, жадно пили быстрое время, пузырьки лопались на поверхности лужи, громко тикал будильник. Время кончилось, как всегда, не вовремя, стрелки показывали без десяти, он убежал за десять минут до конца увольнительной, она колдовала, чтобы он не опоздал, удаляясь, цокали его сапоги-скороходы. На бегу он искал слова, которые записал, вернувшись в казарму, и навсегда сохранил этот дождливый день во вселенной письма. Бог, явившись с обеденного перерыва, обнаружил во вселенной новый объект и покачал головой. Люди, люди, зачем вам бессмертие? Знали бы вы… эх! Зевнул и прилег отдохнуть. Над головой нависла тусклая бляха контролер. Галя предъявила студенческий. Чего такая довольная? Хочу родить ребенка хорошему парню. Нашла время! Точно, тетенька, вы правы – нашла. Это будущее время. Его много. Нам хватит до конца жизни, до скончания века. Остановку не проедь, дурочка. Ну да, глупая, ну и что? Вот Миша – умный. У него книги, стихи, заседания поэтической секции, советское информбюро. Он живет на Марсе, это красная планета, очень далеко от людей, около абсолютного нуля. Другое дело – Дима, который пишет теплые письма и строит воздушные замки. Но когда будет надо, он встанет на ноги. У них будет двое детей, мальчик и девочка. А жить они будут где угодно, кроме Иванова. Она еще не представляет, где они будут жить. «В Сибири», – подсказали изнутри мухоморы. «Почему в Сибири?» – удивилась Галя. Так надо, ответили мудрые внеклассовые грибы. Да? Ну и ладно! Это звучит романтично. На севере диком, в стране мехов, можно круглый год носить шкурки животных. У нее будет три шубки. Обезьянья белая, вроде той, что дедушка подарил на двенадцатилетие, продав корову, которую хотели забрать в колхоз, еще – голубая шубка из песца, а третья будет – горностай. Она их никогда не видела, но какое чудесное слово! Так приятно перебирать воображаемый гардероб, что даже неловко за себя перед своими паспортными данными. Через три месяца и три недели ей стукнет двадцать один год. Пора быть серьезной. Не выскакивать из метро вприпрыжку, размахивая чемоданом, вспоминая, как били фонтаны на площади, как было весело, идя на поезд или встречая кого-нибудь, на бегу зачерпнуть с поверхности воды пену и подбросить в воздух, чтобы радужные пузырьки разлетелись брызгами. Взрослые ругались и требовали вести себя прилично. Они никогда не говорили ничего другого. Приходилось вести себя прилично, вести себя за руку, с ненавистью к этой хорошей девочке, думая: вырасту и убью ее! И взрослых тоже, и тогда буду делать, что захочу! Ну вот, пожалуйста, выросла, но момент упущен, в небе невесело, фонтаны на военном положении, обезвожены, заплеваны прохожими, серые одинаковые лица, головы в кепках втянуты в плечи, молчаливая толпа, улица безъязыкая, словно марсиане нарядились людьми, а человеческий язык не выучили. Поэтому бегут молча. Куда они в такой спешке несут эти лица? Наверное, в утильсырье, сдавать на вес, по три копейки за килограмм.
Возле кассы она подстрелила глазками офицера и раздобыла билет. Но не пожелала тратить время на болтовню с благодетелем и отправила его в Тамбов на отходящем через пять минут поезде. Удивительно, как все меняется от одного усилия воли. Только что была покорная, готовая залезть в гадюшник и пресмыкаться, боясь, как бы не выгнали. Бр-р! А потом вдруг щелк – и делаешь что хочешь, и все у тебя получается.
Галя сидела на дубовой скамье в зале ожидания, улыбаясь, как кинозвезда, и чем дальше, тем глупее становились ее приятные мысли.
В этот сладкий момент на нее спикировала бледная женщина-моль из ближнего Подмосковья, одетая в синий восточный халат на вате и серую шаль в дырках, которые сама, наверное, и прогрызла. Моль промышляла на вокзале разводкой дурочек, разлученных с бой-френдами войной, витающих в облаках, как легкая добыча. Она садилась рядом, причитая:
– Устала я, доченька, намоталась по военкоматам, сыночка-то у меня убили, а справку не дают. Горько мне, отдохну с тобой рядышком, красавица, солнышко.
Изображала расстройство чувств, сморкалась в шаль, утирала слезы. Девицы хорошо клевали – делились собственным горем. У кого тогда не было потерь? Моль выслушивала их истории и переключалась в режим гадалки-ведуньи, предсказывая возвращение любимых из страны мертвых. За такое редкая сволочь не даст денег.
Тем, кто еще никого из близких не потерял на фронте, Моль рекомендовала сильнодействующую икону в отдаленной церкви. «Сама больная тогда была ногами и туда не смогла поехать да помолиться, а теперь волосья рву, да что толку, поздно – сыночка-то не вернешь!» Под этот жалостный рэп отлично шел сбор на свечки для «матушки-заступницы».
Моль была довольна собой и тем, как хорошо она устроилась. Только по ночам ей не давали мирно спать убитые солдаты. Являлись и мучили страшным видом. Приходилось, с утра проснувшись, брать из колодца воду и нырять лицом в ведро, чтобы застудить покойников. Но они все равно чувствовали себя как дома у нее в голове. Некоторые даже пытались командовать, кто постарше годами и званием. Говорили: иди, женщина, по такому-то адресу и скажи, что я всем кланяюсь, хотя не могу писать по причине временной бестелесности, но пусть они там не отчаиваются и ждут воскресения, о котором здесь имеются точные данные. Ага, отвечала Моль, разбежалась бесплатно изнашивать обувь. А что, если по вашему адресу никого нет? Или там проживают другие, которые дадут шиш вместо денег? Да ладно, женщина, не жмись, уговаривали ее потусторонние мужчины, тебе самой недолго осталось скакать на поверхности. Сделай под конец доброе! Нет и еще раз нет, кукиш вам с маслом, увольте, такие заказы она не брала. Сидела на привычном месте в зале ожидания и проливала крокодиловы слезы. А могла стать народным телепатом, связующим тыл с фронтом, как Ефим Честняков из Кологрива и другие известные мистики-бессребреники. Но жадность сгубила талант. Моль не верила в свои способности, думая, что просто дурачит людей. Они ведь все одинаковые, у всех душа болит.
Галя была ранена с позапрошлого года, с тех пор, как пропал без вести в воздушном бою над Смоленском ее старший брат. Моль раскорябала эту болячку буквально за пару минут. И увидела свет. Как будто прожектор хлестнул по ночному полю на краю леса. В круге света чернявый кудрявый парень дергался, как кукла на ниточках. Галя быстро догадалась, что имеются в виду стропы парашюта, на котором брат спустился с опасного неба.
– Крепкие у него слова, – морщилась Моль, втягивая голову в плечи. – Уши закладывает.
– Что он говорит?
– А ничего не говорит. Матерится… Хотя погоди, погоди, кажется, слышу…
– Что? Ну!..
– Моль выдержала паузу и развела руками:
– Трудно понять, доченька. Болезнь у меня – воспаление среднего уха. Не имею возможности отоварить предписанную фельдшером мазь, потому как живу без пенсии.
Она работала на результат, грубо, как настоящий профи, с неслыханной простотой вытряхивая из людей последнее. Кошельки глупых девочек раскрывали рты, как волшебные китайские жабы. Щелк-щелк. Когда Галя дала ей на мазь, Моль навострила среднее ухо, прислушалась и доложила:
– Кричит он странное, будто воет песню. Повторяет одно и то же: ветер голого принес.
Эффект от фонаря придуманных слов оказался неожиданно сильным. Галя заревела в три ручья:
– Витя, прости меня! Какая же я плохая! Совсем про тебя забыла. Ты не сердись, пожалуйста! Когда немцев прогонят, я поеду в Смоленск, буду тебя искать. Все перекопаю, честное слово! Вы мне только скажите, – попросила она, – где он лежит? У меня еще есть деньги. Вот.
Деньги – это само собой. Моль взяла. Приложила бумажки к сердцу и почувствовала вдохновение. Заглянув в доверчивые серые глаза девушки, прошептала:
– Нету его в земле. – Подумала, что бы еще добавить для удовольствия клиента, ткнула пальцем Гале в живот: – Здесь найдешь.
Уфф! Обмякла мешком, тяжело дыша, обмахиваясь шалью. Сеанс закончен. Нехорошо внутри. Как будто холодный камень на сердце.
Тут носильщики прокричали отправление саратовского поезда. Засуетился народ. Галя, вся в слезах, поднялась со скамьи и пошла к выходу на перрон, забыв попрощаться.
И слава богу! Гадалке уже не до разговоров, язык на плече. Она думает: завтра никакой работы! Не могу каждый день мурыжиться с мертвецами! У самой ноги дрожат, чашки коленные дребезжат. Пора домой, напиться чайку – и в койку. А то совсем замоталась. Их много – она одна, никакого продыху. Мерещится вон черт-те что. Воронкой закрутилась прорезанная солнечным лучом пыль, словно в воздух бросили пригоршню муки и взбивают живое тесто цвета хаки, которое прет наружу в форме человеческого тела.
Прямо из ничего перед ней возник солдат в драной окровавленной гимнастерке, с расколотой, без крышки черепа, головой, держащейся на плечах, как пурпурная роза, страшный цветок с зубами. Моль растеклась по скамье киселем и тупо пялилась на сверхъестественное явление. Солдат шагнул к ней, раскрывая объятия:
– Здравствуй, мама, я за тобой.
Моль, у которой отродясь не было детей, жалобно охнула, когда ледяные руки сжали ее ребра. На второй ох не хватило воздуха. Она беззвучно изобразила ртом букву О и умерла. Тело завалилось набок, но только через полчаса вокзальный милиционер заметил скандально синее, в цвет халата, лицо усопшей.
8
Ветер принес голого на окраину уездного города Вязники в год нашествия Бонапарта. Эту историю Галина рассказала мне, когда стала моей бабушкой, сама узнала ее от своей бабушки, та – от своей, и так далее, по цепочке. Старушечий испорченный телефон сообщает, что в двенадцатом году западный ветер дышал на крыши городка перегаром московского пожара, и обыватели тревожились, как бы шалости Зефира не устроили кошмара на улицах Вязников. Французское слово приходило на ум из-за маленького капрала, который засел в Кремле, в кольце огня, словно импортная саламандра.
Вязники сплошь были деревянные и всегда хорошо горели. Мои предки жили на изгибе Клязьмы, на возвышенном месте, где раньше стояла крепость, когда-то служившая для защиты от кого-то. Замечательная фортеция с высокими стенами, которые комендант Суббота Чаадаев выстроил по приказу царя Алексея Михайловича, чье правление было сплошным лихолетьем. В столице бунты медные и соляные. В церквях распальцовка никониан и староверов. При таких обстоятельствах страшно жить маленькому человеку. Хочется укрытия, надежного места. Крепость была идеальным убежищем, бунтовщики и раскольники уважительно обходили ее стороной. Никто не дерзал штурмовать крутые стены. Они сами в одночасье сгорели дотла по неосторожности защитников. Вот как все запутано в нашей истории. А ведь предупреждали умные люди: не курите на бочке с порохом!
Голый появился в октябре. Мальчишки бежали за ветром и встретили крутящегося вокруг себя неизвестного, чья нагота не имела прикрытия, кроме желтого кленового листа, прилепившегося к груди, как звезда. Мальчишки обрадовались безумцу и тут же выдумали дразнилку:
Ветер голого принес!
Крики разбудили девицу по фамилии Ражева. Она высунулась на улицу и обомлела. Божественным показался ей танец обнаженного в вихре листопада. Он вращался отрешенно, как заводной, не замечая камней, которыми угощали его гостеприимные мальчишки.
Девица прикрикнула на мелких злыдней, но те в ответ ноль внимания, и тогда она позвала братьев.
– Убивают! – завопила девица.
Братья, в количестве четырех, выскочили из дома и рухнули от хохота, увидев дикое чудо в листьях, обдристанное кровью из носа, разбитого точным попаданием. Надо ли спасать такое?
Но все-таки решили спасти. Иначе любопытство замучает, если не узнают, откуда взялся сей адам.
Под руки привели его на двор, опоясав ему чресла рогожей, ибо имел он срам несусветный, как у коня. Хозяева даже подумали, не из сатиров ли пришелец. В губернии с древности водились чудесные создания. На стенах здешних церквей можно увидеть портреты мелюзин и кентавров, некогда изображенных с натуры. Теперь они охраняются ЮНЕСКО, а раньше люди просто удивлялись.
Принесенный ветром оказался немычачий. По-русски ни бе ни ме. Это навело хозяев на другую мысль: француз. Не так уж и далеко отсюда Москва. Видно, служивый отбился от своего Бонапарта и потерял дорогу. А пошто голый? Ну, так француз же!
Спорили долго, но всё без пользы. Тайна голого человека оставалась темна. Он не соглашался на разговор и скалил зубы, то ли веселясь, то ли угрожая. В конце концов решили с утра отвести его к священнику, а тот пускай думает. На ночь голого прикрепили к столбу во дворе, посадив на длинную цепь, чтобы не сильно страдал и мог поспать, лежа под забором.
Но прикованный бодрствовал, ему не лежалось. Он отверг рогожу и скакал по двору в лунном сиянии, во всей красе, гремя цепью и рыча на сторожевую псину, которая испуганно скулила, прячясь в конуру. Девица Ражева, как кукушка из ходиков, всю ночь выглядывала из окна и не могла насмотреться…
На этом месте дети всегда спрашивали у бабушек-рассказчиц:
– А потом она с ним поженилась?
Дети знают, что сказки кончаются свадьбой. Но бабушки им отвечали:
– Что вы! Кто бы ее отдал за нагого и немого безумца! Да и цепь он под утро оборвал. Не уследили, когда и куда умчался.
Маленькая Галя и ее старший брат Витя очень любили эту историю, по современным понятиям не годную для детской аудитории. Брат и сестра во весь дух неслись с горки, на которой стоял дом бабушки и дедушки, к речке, в которую они плюхались, на ходу успевая сбросить одежду. Пока бежали – кричали:
Ветер голого принес!
9
Характер девочки с комплексом гадкого утенка вычисляется по формуле: старший брат, всеобщий любимчик, плюс строгая мать минус слабый отец. Папаша Орлов покинул семью в двадцать восьмом году, оставив после себя только фамилию. Едва он удалился, как восьмилетний Витя объявил себя королем. Мальчик умел радоваться жизни. Чего нельзя сказать о его матери, беззащитной внутри себя перед лицом истории. Мария Васильевна преподавала в школе этот предмет, любила его, верила, что в нем есть смысл, который надо искать, а найдя – подчиниться. В двадцать четвертом году она вступила в партию большевиков, по так называемому «ленинскому призыву». Сам вождь мирового пролетариата, лежа в мавзолее, молчал как фиш, но его партайгеноссе, Троцкий и Сталин, решили, что это будет крутой прикол – записать в партию свеженьких романтиков, как если бы их позвал покойник. С точки зрения Марии Васильевны, это действительно было круто, однако даже Ленин занимал в ее сердце лишь второе место после ненаглядного Витюши. Галя, вечная номер три, искренне восхищалась братом, но хорошее чувство с детства было пропитано ревностью, как пирожные княгини Юсуповой цианистым калием.
На ночь мать не рассказывала детям сказок, презирая народное творчество, темную ложь неграмотных крестьян, а заодно и легкомысленное бла-бла-бла Ершова-Пушкина. Мария Васильевна признавала только non-fiction. Правда и ничего, кроме правды. Перед сном Витя и Галя слушали подлинные истории декабристов, народовольцев, цареубийц и заговорщиков. Юсуповские пирожные, отправившие Распутина в ад, были сладким блюдом этого меню. Когда мать уходила из детской и закрывала за собой дверь, артистичный Витя начинал корчиться на кровати, изображая агонию старца Гришки. Испуганная Галя пряталась под одеялом. Представляю, что ей снилось.
На первый, второй и третий взгляд брат с сестрой были не похожи. Кудрявый, чернявый, рослый, гибкий и веселый, Витя куролесил на улице, верховодил компаниями и обхаживал девчонок с тех пор, как научился говорить. Бледная Галя часто куксилась и отсиживалась дома, страдая мигренями, в которые мать не верила, называя притворством. Хватит гримасничать, говорила она, не хнычь, закрой книгу, иди на воздух. Но Галя хныкала и продолжала читать, вырабатывая характер. Ее список прочитанной литературы был ответом на донжуанский список брата.
Азартное соревнование прервалось осенью сорок первого, когда самолет Виктора вспыхнул в небе над Смоленском. В почтовый ящик упало письмо из военкомата. Галя плакала три дня. Мария Васильевна молчала и ничего не ела. Холодный ужас выбелил ее волосы.
История, жестокая сука, отнимала у нее близких мужчин. Одного за другим. Младший брат убит в Большом театре, старший сбрендил в Ярославле – боится отравления и употребляет только сырые яйца, всасывая их через нос. Сын пропал без вести. На этом фоне бегство супруга выглядело эпизодом водевиля.
Но пропасть без вести – худшее, что может сделать мужчина.
«Нет его в земле», – думала Галя. Что это значит? Какие дурацкие загадки у этих гадалок! Где же он? В какой стихии? Как может сестра найти брата у себя внутри? Вопросы мелькали в уме, как телеграфные столбы за окном вагона. Поезд шел в Саратов.
В купе, кроме Гали, вольготно расположились три весьма интересных пассажира. Всего трое. Как будто не было войны. Черноглазый, розовый, с тонкими усиками лейтенант, напоминающий креветку. Стриженная по-мужски дама на середине жизненного пути. Молчаливый майор со Сталиным в коричневой обложке.
Майор был погружен в чтение. Дама и лейтенант развлекались, играя в «ух ты!». Суть забавы состояла в том, что один закрывает глаза, а другой изображает из себя нечто такое, увидев которое нельзя не воскликнуть «ух ты!».
Первым водил лейтенант. Когда его спутница завязала глаза платком, он сунул за щеки по яблоку, выпучил глаза и высунул длинный язык, отчего стал похож на буддийского демона-защитника. «Ух ты!» – расхохоталась дама, сняв платок. Галя подумала, что у лейтенанта фантастическая пасть. Любой штатский наверняка вывихнул бы себе челюсти. Но молодой человек спокойно извлек изо рта яблоки и зажмурился, ожидая своей очереди прийти в изумление.
Веселая дама не подкачала. Лихо скинула платье и комбинацию, завернулась в простыню, оставив обнаженными плечи, а на голову водрузила тюрбан из полотенца. Галя страшно удивилась, до чего красивой может быть фигура, высокая грудь и все такое у старой (лет 35–40) женщины. А еще тому, что майор остался холоден к стриптизу и ни на секунду не отвлекся от Сталина. Зато лейтенант, открыв глаза, пришел в такое искреннее возбуждение, что Галя испугалась, как маленькая. «Ух ты!» – хором воскликнули игроки.
Лейтенант (весьма довольный): Я победил, два один!
Дама (щеки порозовели): Да уж! Пальма твоя. (Обращается к Гале.) Хотите с нами?
Галя: Спасибо. Я как-то не в настроении.
Д: Куда путь держите?
Г: В Энгельс. К жениху.
Д (глядя на правую руку девушки): Я вижу, что не к мужу. Составите нам компанию? Жених – это не постоянная переменная. Сегодня есть, завтра нет. (Лейтенанту.) Ну что? Поехали?
Л: Жених летчик?
Г: А кто же еще?
Д: Воздушный герой?
Л: Серьезный парень?
Д: Вы его любите?
Г (улыбается): Можно не отвечать?
Л: Сами, что ли, не знаете?
Д: Сомневаетесь?
Г: Не имею права?
Л: Боитесь, что мы будем над вами смеяться?
Г: А вы будете?
Д: Мы похожи на убогих, которые смеются над любовью?
Г: А может быть, я еще не знаю, что такое любовь?
Л: Хотите, научим?
Г: Прямо сейчас?
Д: Почему бы и нет?
Г: А как же товарищ майор?
Д: Разве майоры не люди? (Майору.) Милый, ты человек?
Майор: Что?
Д: Тебе нравится девушка?
М: Какая девушка?
Д: Ты не видишь?
М: Ты не видишь, что я читаю?
