скачать книгу бесплатно
– Мои выводы? У нас есть три совершенно разных места преступления. В настоящее время я не могу высказать никаких предположений относительно физических данных, психологических особенностей, социального статуса или материального положения того, кто совершил эти преступления.
– Мэм, именно доктор Вулвайн стала первой, кто понял, что у тех, кто потребовал выкуп, Элспит Данвуди нет, – пояснил Барда.
– Насколько я поняла, она сделала это за пять минут до того, как это стало понятно всем, что только еще раз продемонстрировало, насколько некомпетентно ведется расследование. Вы оба не добились никаких подвижек в выяснения местонахождения миссис Данвуди. Как вы полагаете, доктор Вулвайн, миссис Данвуди жива или мертва?
– Жива, – ответила Конни.
– Почему вы так считаете? – спросила О’Нил.
– Потому что мы пока не обнаружили ее труп, – ответила Конни. – Любой человек жив, пока не будет точно установлено, что он мертв.
Барда что-то написал на листке бумаги и показал его Конни: «Не злите ее».
Та пожала плечами.
В динамике телефона послышался мелодраматический вздох.
– Я жду вашего отчета завтра. Он должен содержать такую информацию, чтобы я смогла доложить наверх, что у нас есть подвижки. Мне нужны свидетельские показания, данные экспертиз, наводки, полученные от информаторов. Хоть что-нибудь. Я передаю текущее руководство этим расследованием суперинтенданту Овербек из Отдела особо важных расследований. В Эдинбурге вы будете подчиняться ей. Барда, вчера вечером я разговаривала с Анушкой. Она спросила меня, как долго вы пробудете в Шотландии. Я сказала, что, как я надеюсь, еще пару дней, не больше. Не выставляйте меня лгуньей.
И прежде чем Барда успел ответить, звонок оборвался.
– Кто такая Анушка? – спросила Конни.
– Моя жена. Она и главный инспектор О’Нил являются членами одного эксклюзивного клуба.
– Вы вешаете мне лапшу на уши. Эксклюзивный клуб? Что за херня? Я, конечно, стараюсь избегать стереотипов, но право же…
– А я могу подвести под стереотип вас саму, исходя из вашего пристрастия к бранным и жаргонным словечкам?
– Можете, если хотите. Я даже могу вам в этом помочь. Я вульгарная американка. Я жую жвачку, без конца смотрю по телевизору спортивные передачи и только и делаю, что при каждом удобном случае демонстрирую бесцеремонность. Ну, что, вам стало лучше?
– Вы всегда так непримиримы? – спросил Барда, поправляя манжеты.
– Думаю, да, – ответила Конни.
Она встала, подошла к доске и пристально посмотрела на фотографию машины Элспит Данвуди.
– И мне никак не удается раскусить этого типа, совершившего убийство и похищение. Между одним местом преступления и другим нет ничего общего. В обстоятельствах смерти Анджелы Ферникрофт нет никакой логики. Если преступник намеревался убить ее, то зачем было так подставляться самому? Делать это таким образом, чтобы оставаться настолько уязвимым? Там было столько крови, и женщина даже смогла откусить кусочек его пальца.
– Однако он сумел незаметно проникнуть в ее дом. У нас нет данных, говорящих о взломе. Если жертва спала, когда убийца приблизился к ней, значит, он уже какое-то время прятался в доме, умудряясь оставаться незамеченным.
– Верно подмечено. – Конни улыбнулась инспектору. – Стало быть, преступнику присущ высокий уровень самоконтроля, но окончательное исполнение у него подкачало.
– А почему вы так уверены, что он с самого начала не собирался убить ее именно так, как убил? – спросил Барда, тоже подойдя к доске.
– Использование хлороформа говорит о том, что он намеревался либо забрать ее с собой, либо сделать с ней нечто такое, для чего требовалась длительная подготовка. И статистический анализ здесь неприменим. Убийца не изнасиловал Анджелу и ничего не украл. Содержимое выдвижных ящиков осталось нетронутым. Ни изнасилования, ни ограбления. Тогда в чем же заключался мотив?
– Может, преступник все-таки хотел совершить это убийство?
– Убийство взрослой женщины после проникновения в ее жилище редко совершается таким образом, если, конечно, убийца не был знаком со своей жертвой. А это могло бы объяснить, почему ему не пришлось прибегать к взлому, – задумчиво проговорила Конни.
– Но его ДНК не была обнаружена в других комнатах дома. Если бы убийца гостил в доме своей жертвы, если бы он был ее любовником или другом семьи, мы смогли бы найти его ДНК не только в ее спальне.
– Мы не поймем, в чем тут дело, пока на поймаем этого ублюдка, но если бы он решил проникнуть в дом жертвы спонтанно, то мог бы встретить там кого-то еще. А раз, кроме нее, там никого не было, значит, преступник, скорее всего, заранее знал, что ему никто не помешает.
– Как вы думаете, он следил за ней? – спросил Барда.
– Факты говорят, что да, – кивнула Конни.
– Значит, хотя место преступления выглядит хаотично, сам преступник, возможно, таким не является, – заключил Барда.
– И похищение Элспит стало для него большим шагом вперед. Он вступил с ней в контакт, убедил ее приехать на машине в такое место, которое было ей знакомо, но которое в тот момент было безлюдным. У него также имелась наготове машина. А то, что капля его крови оказалась на двери ее автомобиля, это просто невезение.
– Значит ли это, что похищение Элспит просто было продумано лучше? – спросил Барда.
Конни пожала плечами:
– Преступники совершенствуются. Они адаптируются, оттачивают свои навыки, прибегают к более эффективным методам… Но такой качественный рывок? Это примерно то же самое, как если бы человечество в течение жизни одного поколения перешло от жизни в пещерах к возведению небоскребов.
– Вы думаете, это невозможно?
– Я думаю, что это маловероятно. Насильник сначала демонстрирует женщинам свои гениталии. Мужчина, убивающий свою партнершу, в течение какого-то времени ведет себя агрессивно. Но это… – Конни показала на фотографии спальни Анджелы Ферникрофт, – говорит о неумелости, так вел бы себя дилетант. Это напоминает первое преступление психически ненормального подростка. И, тем не менее, Элспит Данвуди исчезла без следа. Каким же образом преступник так быстро проделал путь от А до Я? Между убийством Анджелы и похищением Элспит что-то произошло, что-то изменилось, и дело тут не просто в ошибках. – Конни сложила руки на груди и покачала головой. – А тут еще эта двадцатифунтовая банкнота. Вы читали то дело?
– Да, читал. Там мало фактов, ведь у полиции не имелось подтверждения того, что было совершено преступление. Крики, которые якобы слышала свидетельница, могли быть результатом нервного срыва, наркотического состояния, свары между двумя бездомными по поводу территории или пожитков. В том, что пожитки были брошены, также нет ничего необычного, такое бывает. Мы не знаем, что именно произошло, не говоря уже о том, что отсутствовало даже заявление в полицию.
– Однако в деле фигурирует та же самая ДНК, – стояла на своем Конни.
– У вас есть теория? – спросил Барда.
– Мужчина, которого мы ищем не первый год, живет в Эдинбурге или где-то неподалеку. Пять лет назад он был уже достаточно взрослым, чтобы бродить по улицам в одиночку, стало быть, сейчас ему по меньшей мере двадцать три – двадцать пять лет. Он хорошо знает город. Эдвокейтс-Клоус – это переулок, частично проходящий под зданиями. Если он тебе не знаком, можно предположить, что на другом его конце находится тупик. Думаю, что-то в нашем преступнике нагнало на ту бездомную страху. Такие бродяжки быстро выучиваются распознавать опасность.
– Позвольте мне сыграть роль адвоката дьявола, – сказал инспектор. – Почему вы так уверены, что этот мужчина не мог просто оказаться не в том месте и не в то время?
Конни расплылась в улыбке:
– Вы нравитесь мне, Броуди Барда. Вы задаете вопросы, дающие мне возможность блеснуть. Почему я не считаю, что этот человек просто оказался не в том месте и не в то время? Главное тут – это его слюна на банкноте. Мы оставляем свою ДНК всякий раз, когда касаемся чего-нибудь. Например, мы повсюду оставляем невидимые пятна, если не моем руки после туалета.
– О боже, – пробормотал Барда.
– Да ладно, смиритесь. Я упомянула это не просто так. Одно дело ДНК, полученная из следов крови, для этого может существовать более безобидное объяснение, чем вы думаете. Другое дело слюна – она может говорить о волнении, о психической травме. Ее наличие на столовых приборах понятно, ее присутствие на кончике ручки также не вызывает удивления. Ее бывает много и в ванной, где она попадает на раковину с зубной щетки. Но на банкноте? Ни один взрослый человек, находящийся в здравом уме, не понесет в рот такую грязную вещь, на которой полно микробов. Значит, этот малый брызгал слюной, когда говорил.
– Он был расстроен… – предположил Барда.
– Именно так, расстроен. А возможно, что он был зол, что он сыпал обвинениями, что он был перевозбужден. Люди редко выделяют слюну, разговаривая нормально. Правда, она выделяется, когда двое дерутся или целуются. Известно ли вам, что, если я сейчас поцелую вас в губы, из моего рта в ваш попадут восемьдесят миллионов микроорганизмов?
– Пожалуйста, не надо.
– Зануда! В общем, как-то так, но у меня есть еще один вопрос.
– Он касается слюны?
– Нет. Однако, если нам с вами когда-нибудь придется провести ночь, ведя наблюдение, я смогу сообщить вам массу еще более занимательных фактов и статистических данных, касающихся физиологических жидкостей. А теперь вопрос. У полиции нет заявления о нападении, нет трупа. Так каким же образом найденную двадцатифунтовую банкноту вообще могли отправить в лабораторию для проведения анализа ДНК? Не станете же вы утверждать, что полиция Шотландии обладает такими неограниченными ресурсами, что ее сотрудники проводят экспертизу брошенных пожитков любой бездомной бродяжки на основании какого-то там телефонного звонка с сообщением о подозрительных криках?
– Пять лет назад у тогдашнего главного инспектора отдела особо важных расследований была племянница, которая пристрастилась к наркотикам, стала бездомной и исчезла с радаров. И полицейским было приказано проверять всех бездомных женщин, которым на вид от двадцати до тридцати лет. Все личные вещи, проходившие по этому делу, были отправлены на экспертизу, чтобы выяснить, не была ли та девушка, которая предположительно пропала, племянницей главного инспектора. Да, это было злоупотребление служебным положением, но такое можно понять. Очевидно, что речь шла не о племяннице главного инспектора, ведь мы так и не узнали имени хозяйки найденных вещей, но дело не было закрыто, а образец ДНК был сохранен в базе данных.
Конни положила ноги на стол, запрокинула голову и закрыла глаза.
– А тот главный инспектор разыскал свою племянницу? – поинтересовалась Конни.
– У меня не было возможности задать ему этот вопрос, – ответил Барда. – Он умер несколько лет назад.
– Вот ведь херня. Выходит, пока полиция пыталась найти одну пропавшую девушку, пропала другая? И теперь, пять лет спустя, у нас есть одна убитая женщина и одна, пропавшая без вести. Имеется между всеми ними связь или нет? Иными словами, есть ли это одна из ваших стандартных скверных ситуаций или же это гребаная нераскрытая катастрофа таких космических масштабов, что дело совсем плохо?
– Это не имеет значения. Мы можем спасти только ту из жертв этого мерзавца, которую он удерживает теперь. Когда тебя держат в неволе, масштабы происходящего тебе не важны, – усмехнулся Барда.
– Вы что, переиграли меня в предугадывании? – хмыкнула Конни.
– Да, и, если честно, это оказалось легче, чем я ожидал. – Барда расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и устало взъерошил пальцами волосы. – Итак, каким будет наш следующий ход?
– У меня есть еще вопросы, и их немало. Ответ на один из них можно получить только от судмедэксперта. Вы не хотите поехать со мной в морг?
Конни взяла со стула свои сумку и пиджак.
– Мы обычно называем это заведение мертвецкой, – пробормотал инспектор, доставая из кармана ключи от своей машины.
– Называйте его как хотите, но давайте скорее поедем туда, чтобы понять, жива Элспит Данвуди или нет.
Глава 8
Это был довольно паршивый парк, но здесь было лучше, чем дома. Мэгги Рассел лежала на карусели на детской площадке и смотрела, как мир кружится. Доносящийся снизу карусели металлический визг не раздражал ее, а, напротив, нравился, поскольку был под стать ее настроению. У Мэгги была мерзкая мачеха, Кармен, которая вечно гнобила ее. Будь у девочки союзники – братья или сестры, – ситуацию еще можно было бы терпеть, но их у нее не было, так что с понедельника по пятницу после ее возвращения из школы и до того момента, как с работы приезжал ее отец, в их доме находились только она и эта гадкая Кармен.
Если было не очень холодно, прибежищем Мэгги служил этот парк, расположенный на другом конце их улицы. Тут имелись качели, достаточно удобные, чтобы можно было часок посидеть и почитать, и деревянный детский домик, который предназначался для малышни, но в котором можно было укрыться от дождя. Здесь, в парке, никто на девочку не кричал, никто ее не унижал, и ей не надо было слушать, как Кармен рассказывает по телефону всем своим подругам про то, что роль мачехи очень напрягает ее.
Как оказалось, Мэгги была для своей мачехи гвоздем в заднице, постылой обузой. Поскольку рабочий день ее отца длился ужасно долго, Кармен отвозила падчерицу в школу и забирала оттуда, следила за тем, чтобы она делала уроки, и по идее должна была готовить полноценные завтрак, обед и ужин и держать дом в чистоте. Что было бы естественно для неквалифицированной тридцатилетней женщины без детей, не имеющей работы и не желающей ее иметь. В действительности же Мэгги по возращении из школы готовила для себя сама, и на ней же лежала большая часть работы по дому. К тому же как-то раз, когда в школе был короткий день, девочка по глупости вернулась домой рано, так как Кармен забыла заехать за ней, и обнаружила, что ее мачеха лежит голая на диване и тяжело дышит, говоря по своему мобильнику с кем-то, кого она называет «мой крепыш».
Мэгги попыталась использовать эту информацию в своих интересах, но проиграла. Оказалось, что ее отец – конченый подкаблучник (она узнала это выражение недавно и теперь то и дело повторяла его про себя). В его глазах мачеха Мэгги была непогрешима. Блондинка (благодаря краске для волос) с тощей фигурой (поскольку она тратила кучу калорий на то, чтобы вести себя как конченая стерва), Кармен могла просто-напросто выпятить попку, склонясь над мойкой, и отец Мэгги был готов исполнить любое ее желание.
Пока Мэгги рассказывала отцу о том, как Кармен занималась сексом по телефону, лежа голышом и извиваясь, та в слезах вышла из их супружеской спальни, стерев в своем телефоне все следы разговоров, и, предъявив клочья одного из своих любимых платьев, заявила, что ее падчерицей руководит детская ревность. И отец Мэгги, этот конченый подкаблучник, повел себя так, как, вероятно, ведут себя все мужчины, получившие возможность трахать новую бабу, которая намного моложе их: он поверил Кармен. Он купил жене новое платье, дабы компенсировать утрату того, которое якобы изрезала Мэгги, и наказал свою дочь, запретив ей ходить гулять и велев ей целый месяц делать всю работу по дому. Ну, и что, разве это что-то изменило в ее жизни? Похоже, чтобы прийти в чувство, отцу требовалась более сильная встряска, так что теперь Мэгги собиралась убежать из дому.
Нет, она не побежит в местный торговый центр, чтобы прятаться в примерочной какого-нибудь паршивого бутика, пока ее не поймают. И не отправится к своей матери, местонахождение которой неизвестно. Когда Мэгги было четыре года, ее мать решила, что жить с мужчиной по имени Гарвин – это куда приятнее, чем читать своей дочке сказки на ночь, и исчезла, поселившись в трейлере где-то в Болтоне. Ей было недосуг поддерживать связь ни со своим бывшим мужем, ни со своей дочерью. Это все еще причиняло Мэгги боль, но она уже поняла, что, когда тебя бросают, лучший способ пережить отвержение – это не печаль, а злость.
Нет, побег надо как следует подготовить. Ей понадобятся деньги, безопасное пристанище, и еще надо будет разработать маршрут. Все последние годы учителя говорили Мэгги, что она умна, организованна и рассудительна не по годам. И теперь настало время проверить на практике, насколько верны эти похвалы. Увидев двенадцатилетнюю девочку, разгуливающую по городу в одиночку, любой порядочный гражданин позвонит в полицию, но если она сможет сойти за четырнадцатилетнюю при помощи косметики, украденной у мачехи, и позаимствованной у нее одежды, то ситуация перестанет быть однозначной. Если тебе четырнадцать лет, то ты уже достаточно взрослая для того, чтобы развлекаться по вечерам. Чтобы самостоятельно принимать некоторые правовые решения. Чтобы в одиночку ходить к врачу. Мэгги глубоко изучила эту тему. Достаточно глубоко для того, чтобы можно было вести блог о том, как надо себя вести, сбежав из дому. Или открыть хостел для детей, руководимый детьми. Это было бы лучше всего. Там имелись бы кресла-мешки и неограниченный доступ к лакомствам, но все, разумеется, были бы должны продолжать учебу. И питаться свежими фруктами и овощами. Есть бунт, и есть саморазрушение, и одно не надо путать с другим. Вспомнив о необходимости потреблять витамины и клетчатку, Мэгги достала из кармана яблоко, взятое из школьной столовой, и вгрызлась в него.
На детскую площадку зашел какой-то мужчина, он сел на скамейку и развернул газету. Мэгги подняла голову и посмотрела, не появились ли поблизости другие дети. Иногда ей удавалось поговорить с людьми, которые не знали, что одноклассники считают ее заучкой и любимицей учителей. Это было приятно. Иногда эти дети появлялись со своими симпатичными матерями, которые улыбались Мэгги, разговаривали с ней мягко, расспрашивали об ее учебе и семье.
После того как такая мать с ребенком уходили, Мэгги ложилась на карусель и представляла себя частью этой семьи. Старшей сестрой какого-нибудь наивного малыша, который с удовольствием смотрел бы вместе с ней телевизор или просил ее поиграть с ним. А еще лучше было бы быть младшей сестрой и иметь старшего брата, крутого, красивого и умудренного жизнью. Такого, который мог бы разобраться с ее обидчиками вместо нее самой. Это были приятные фантазии. Но сегодня Мэгги не удастся предаться им опять. На площадке находился только этот одинокий чудик, читающий какую-то статью, в которой больше картинок, чем текста.
Мужчина не смотрел на Мэгги, и это было хорошо. Она не такая дура, чтобы болтаться в сквере с мужчиной, который бы пялил на нее глаза. Газета в его руках подрагивала на ветру, и ее углы тихо шелестели. Вот только никакого ветра не было. Совсем. Достаточно странно уже и то, что в Шотландии стоит такое жаркое лето, а полное отсутствие ветра – это вообще из ряда вон.
Мэгги приподнялась и пригляделась к чудику повнимательнее. Действительно, руки этого типа, держащие таблоид, трясутся. Не так сильно, чтобы нельзя было разобрать заголовки, но достаточно, чтобы напомнить девочке одного старика в доме престарелых, куда школа отправила ее класс на Рождество, чтобы ребята пели рождественские гимны. Она тогда была восхищена тем, как человек цепляется за жизнь, даже разрушаясь. Мэгги заглянула в глаза одного из стариков, и ей показалось, что она видит в них чувства, которые могло бы испытывать животное, попавшее в западню, все понимающее, но испуганное и пытающееся отыскать путь на волю. Какие там рождественские гимны! Их слушатели думали о другом – они ждали смерти.
Мужчина переменил позу, согнул и разогнул пальцы одной руки, затем другой и опять начал читать. Он мельком взглянул на Мэгги и отвел глаза. Его лицо на секунду исказилось – значит, ему больно. Может, подойти и спросить, все ли с ним в порядке? Но считается, что дети не должны задавать взрослым такие вопросы. По какой-то причине, постичь которую Мэгги не может, это расценивается как проявление неуважения. Наверное, можно было бы подойти, будь этот мужчина очень старым, но он выглядит моложе ее отца, скорее всего, ему примерно столько же лет, сколько ее мачехе, этой сучке. Подумав об этом, Мэгги улыбнулась. Ей нравилась ругаться про себя. Это нельзя было назвать настоящим бунтом, но Мэгги было все равно.
«Сучка, сучка, сучка», – мысленно запела она.
Мужчина надсадно закашлялся, и девочка перестала петь. Возможно, ему в самом деле была нужна помощь. Он отложил свою газету и согнулся в три погибели. Мэгги встала на карусели и огляделась по сторонам в поисках собачников или бегунов, любых взрослых, которые могли бы оказать помощь, если этот чудик не перестанет выкашливать свои потроха. Мэгги не знала, что делать. В кармане у нее не было мобильного телефона. Ее отец как-то начал болтать о том, чтобы купить ей мобильник на Рождество, но Кармен отговорила его, сказав, что такой подарок больше подходит для подростка и что Мэгги вообще не нужен мобильный телефон, раз она, Кармен, возит ее в школу и из школы, как персональное такси. И отец, разумеется, согласился.
Только когда мужчина уронил свою газету на землю, Мэгги спрыгнула с карусели и нерешительно шагнула в его сторону. Он не смотрел на девочку. Одной рукой он прикрывал рот, а другой вцепился в одну из досок скамейки в попытке не упасть.
– Извините, – сказала Мэгги.
Кашель стал еще громче, так что на расстоянии мужчина точно не сможет ее услышать. И Мэгги подошла ближе:
– Вы в порядке?
Мужчина кивнул – по крайней мере, девочке так показалось, – но не перестал кашлять.
– Хотите, я подниму вашу газету? – спросила Мэгги.
С ее стороны это была жалкая попытка, очень глупая, и девочка это знала. В таком состоянии мужчина точно не смог бы продолжить читать, но она хотя бы проявила вежливость.
Мужчина достал из кармана носовой платок и вытер им губы, когда кашель на мгновение стал слабее. Это был ее шанс, и Мэгги, изобразив на лице ободрительную улыбку, двинулась к газете, но тут мужчина положил носовой платок на скамейку рядом с собой.
Кровь.
Пусть крошечные брызги, но это все-таки была кровь.
Мэгги застыла.
Кровь – это не по ее части. Ни ее собственная, ни, разумеется, чья-то еще. Мужчина перестал надрываться и уставился на девочку, застывшую и не сводящую глаз с его платка.
– Не бойся, – сказал он. – Все не так плохо, как кажется со стороны. Может, ты посидишь со мной? От этого мне стало бы лучше.
Он взял окровавленный платок и убрал его в карман.
Мэгги покачала головой. Глаза мужчины были налиты кровью, и девочка не могла заставить себя оторвать от них взгляд.
– Давай, – тихо попросил мужчина. – Я не кусаюсь.
Он улыбнулся, и Мэгги увидела, что у него не хватает нескольких зубов.
– Меня ждет папа, – ответила она.
– Давай я подвезу тебя до дома. – Мужчина встал. – Ведь на машине быстрее, чем пешком.
Мэгги уставилась на газету. Мужчина даже не пытался подобрать ее с земли. Похоже, она вообще была ему неинтересна. Мэгги вдруг стало зябко и захотелось писать. Мужчина протянул руку к плечу девчушки, и сейчас она не тряслась. Он явно знал, чего хочет, и его длинные пальцы с пожелтевшими ногтями показались Мэгги сильными, цепкими. И загребущими.
Девочка бросилась бежать. Она добежала до ворот парка и только тут оглянулась, уверенная в том, что этот тип гонится за ней. Но рядом никого не было. Мужчина вернулся на скамейку. Он подобрал газету и опять начал читать. Заставив себя остановиться, Мэгги уставилась на него. Теперь он не представлял для нее угрозы. Возможно, он вообще никогда ей не угрожал. Зачем она побежала? Должно быть, он решил, что она не в своем уме. Но сегодня она не вернется в этот парк. И завтра тоже. Возможно, она не станет ходить сюда целую неделю. Но, если подумать, он не сделал ей ничего плохого. Предложил подвезти до дому, что было глупо с его стороны. Сейчас никто так не делает, ведь все твердят, как опасно садиться в машину к незнакомцу. Поэтому она и испугалась. К тому же ей хочется есть.
