скачать книгу бесплатно
Продавец, и тот – клюватый!
Птица с птицей заодно.
Наклевались, позабыли,
кто, куда и с кем – назад?
Просоляренные крылья
По асфальту волочат.
В небеса глядят, шалея…
Эх, – пальба по голубям!
Чёрт их греет, Бог жалеет,
Бабы любят, про себя…
«Верхушками мерно покачивал лес…»
Верхушками мерно покачивал лес.
Жар-птицыны перья спадали с небес:
то мягко стелились на глины и мхи,
то вились, то бились в чащобах глухих.
И кто-то молился в забытом логу:
– Ах, Господи Боже, прости, не могу!
Ах, Господи Боже, какая тоска,
когда вся судьба – от куска до куска,
и лишь по щепоти любви и тепла.
Был вечер. И поздняя осень была.
«Голубая деревня подлунная…»
Голубая деревня подлунная
запечатана белым крестом.
Тишина. Лишь позёмка безумная
мчит по насту в разгуле пустом.
Стукнешь в дверь,
разве что-то послышится?..
Да и кто здесь ночлег посулит?
Тишина. Только облако движется.
Тишина. Только сердце болит.
И всё видится, чудится, кажется,
что и здесь, где лишь тлен да луна,
всё ещё чья-то воля куражится,
и за гробом не ведая сна.
«Душа… Но, как же быть душою ей?..»
Душа… Но, как же быть душою ей?
Она ведь – в звере,
что гуляет средь зверей…
Позднее знакомство
Сквозь боль и стыд ведём мы к Человеку
себя, от безнадёжности рыча.
Как терпелива Божия свеча.
И как щедра… А мы? От века к веку
любой из нас, дивясь тому, растит
всё то же оголтелое потомство.
О, Человек, тебе лишь предстоит
с собою позднее нелёгкое знакомство.
«Пути не знающий указывает путь…»
Пути не знающий указывает путь,
и вечного познанья в этом суть.
«Любое творение Божье…»
Любое творение Божье,
осознавшее понятие совесть, —
уже человек.
«Хлеба! Хлеба!..»
«Хлеба! Хлеба!»
И уже несколько позже:
«Разве можно рабочего человека
одним хлебом морить?..»
«Зачастую бывает стыдно…»
Зачастую бывает стыдно,
насытившись одной мыслью,
изменить ей с последующей.
Закат
Закат наматывает покрывало
земли, и волочит за горизонт
излучину реки, колодец и ракиту,
и дальний лес, сияньем розовым облитый,
и рыбий всплеск, и чёрную траву,
и соловьиный куст, распластанный во рву,
и раннюю звезду, что в плёсе отразилась, —
влечёт во тьму с неодолимой силой!
И я вослед иду…
Прощание с другом
1.
Ну вот – и ты!.. Узнала и такого —
пугающе холодного, чужого.
Лежишь – смирясь ли? – куклою в гробу.
Из воска веки. Плеск свечи колышет
над ленточкой церковною на лбу
серебряную прядь… Как будто дышит
кто-то невидимый у гроба твоего.
Быть может, плачет? Знаю ли его?
Или её? И было ль – наше время?..
Но вот уж не со мною ты, а с теми,
что встретить за чертой тебя пришли.
А здесь на всех часах нули, нули…
2.
Дойти, упасть, забыться и уснуть,
предав во сне улыбкою безвинной
тоннель связующий – тугую пуповину
меж Мёртвым и Живой… Не обессудь.
3.
И уж потом, когда венки, кресты и плачи
отшествовали чёрной стайкой грачьей,
там, за спиной, вдруг что-то собралось
едва-едва, зубцами, но сошлось.
И я ладонью провела по шву.
Прости, живу.
4.
Рюмочка на полочке.
Гена, не твоя ль?..
Мокрый пирс на помочах,
как в воде рояль.
Лодка не докрашена,
рыбой – на боку.
Больше нет здесь нашего
слова на веку.
Под дождём вчерашняя
пачка сигарет.
Ничего-то нашего
в этом мире нет.
5.
Опять твой Джек на шпалах у развилки —
всё тот же напряжённо ждущий взгляд.
Девятый день уже. Не с ним же на поминки?..
Осталась здесь нелепой половинкой.
Когда и где, и кем придёшь назад?
6.
Уж сосчитать их не с руки:
глянь, народились двойники
ушедших нас и уходящих.
А мы с тобой из настоящих
вытаиваем, уступая.
Вон, «ты» – другой…
А вон и «я» – другая.
7.
Вот и весна… Гляди, уж склоны тают.
Всё те же запахи и зовы, тот же плен.
А ты уже иное что-то знаешь,
что всем ушедшим там… дают взамен.
8.
А уходить… Не дай Бог – по весне,
когда сирени в розовом огне!
Нет, пусть – в октябрьский дождь,
сподручней плакать.
Листок осинки – что прощальный грош.
Где слёзы, где вода, не разберёшь…
Лишь ветер стонет верною собакой.
9.
И снова тень из-за угла
качнулась, словно поклонилась.
И с этой… болью я простилась,
она теперь душе мала:
и боль, и страх – всё Божья милость,
и сумрак, и сплошная мгла.
Уборка снега
Как бережно себя роняет снег…
Касанья звук воспримет слух едва ли.
А как, бывало, мы себя роняли?..
И как ещё уроним в этот век!
«Худое время…» – скажет человек,
а души сыплются на Землю ниоткуда
и тают, тают в ожиданье чуда
или сгорают, ускоряя бег.
А я лопатой этот снег взметаю,
как будто детскими надеждами играю
ко мне нисшедших и за то плачу,
тем, что Титанам вряд ли по плечу.
Но нет унынию! Присяду, и полмира
упрямо сдвину. К лучшему ль? Как знать?..
Небесный свод, свет струнами… О, лира!
Перстом грозят – не сотвори кумира!
Но лира – чтоб кумиров сотворять!
Как бережно себя роняет снег,
как будто каждая снежинка выбирает
куда упасть. Всё кружит, всё летает,
единственная среди прочих всех.
Я научусь… Февраль. Последний снег.
