скачать книгу бесплатно
Назначаю больным анальгетики, чтобы как-то помочь. Отгниют зубы, выскочат. Чай, двадцать первый век на дворе. До Петра I жили же как-то без стоматологов! «Вот еще история, – начинает болтун-стоматолог, – еле до работы добрался. Контролеры ссадили за 63 километра от Москвы, когда я из родной Каширы без билета, положившись на удостоверение ФСИНа, как обычно пытался доехать». И вновь мы обсуждаем, что за такие деньги не работают. Терапевт Голышкина от Александрова доезжает до Москвы-3, выходит, покупает билет, будто там на электричку села.
Каждый в тюрьме экономит. Сотрудники ФСИНа прыгают через турникеты, залезают прямиком на ж/д платформы, везде пытаются что-то урвать – не вещь, так время. Проносят зэкам запрещенное: мобильники, зарядники, симки. Но нельзя звонить ни родным, ни друзьям, ни адвокатам из-за опасений, что будут координировать действия при массовых беспорядках. Наркотики, алкоголь – запрещены!
Безумный «банщик» хохол Володя Поспешев со вставленными наушниками плеера самозабвенно орет на продоле: «А Ленин такой молодой!» Песни его про Ленина, партию, комсомол. Володя из Крыма, какой год живет в тюрьме, разрешили! «У меня комната четыре на восемь». Это кабинет оперов. Володя за верную службу ждет к пенсии квартиру от ФСИНа, так же как Гордеева. Наивные… На утренней сдаче-приемке, когда больных выводят в коридор, Володя хвалит Муссолини и «его друга». «Хорошие были люди, бессребреники!» У Володи сестра живет в Италии… Нигде фашизм столь не популярен, как в тюрьмах.
17.06.09
У многих больных запоры. Как не быть, когда сидят на одних углеводах: картошка да каша – пища наша. Мясо и рыбу подъедают врачи, медсестры и корпусные. Элтон с зарплаты покупает больным слабительное (в тюремной аптеке часто нет), но лучше бы он не черпал из котла и не позволял остальным. Гордеева периодически отказывается от баланды. Никогда не ест баланду Окунева. Но не по моральным соображениям, брезгуют.
Гиммлер (Крабов) на дне рождения Гордеевой (с дешевым коньяком, как положено у тюремного руководства) вспоминал, как в 1994 году зарплату сотрудникам Бутырки выдавали проднаборами: крупой и т. п.
Кавернозный туберкулез
Интеллектуалка-шизофреничка Михайловская пробыла у меня сорок пять дней. Заваленный работой (в ПБ три начальника и я), ошибся и выписал Михайловскую вместо СИЗО-6 на Бутырку. Рассмешил аксакалов: в Бутырке бабы не сидят. Михайловскую в ПБ вернули, и тут с рентгена после полуторамесячной затяжки приходит FL: у Михайловской открытая форма туберкулеза. 45 дней она сидела в камере ПБ, подвергая риску заражения шесть психически больных женщин, а заодно врачей, сестер, санитаров, балантеров, инспекторов.
Дабы сохранить лицо, Элтон выдвинул версию, что каверна Михайловской зарубцевалась. Видимо, за ночь. Михайловская и далее осталась в общей камере. Главное, чтобы она сама ничего не заподозрила, а то еще поднимет шум! Михайловская покуривает, подкашливает и… противится выписке. Не хочет уезжать в СИЗО-6. Там кормят хуже! Что ж, выходит, инспектора, сестры и главврач всего не съедают.
19.06.09
Небезызвестная Балкина объявила себя беременной и написала заявление с просьбой вывести в город на аборт. Хотела «раскумариться» сменой обстановки. Я предложил тест. Но в аптеке тестов нет. К несчастью Балкиной, тест оказался в сумочке сестры Кроликовой из Королева. Балкина не беременна! Элтон поражен. Он, одиночка и пед, про тест не догадался.
Вчера вышел на работу антилидер нашей психбольницы Чингис. Столкнулся с ним сегодня – вчера прокатился в РУДН разузнать о курсах для получения отсутствующего у меня сертификата психиатра. Сидели в офицерской столовой: салат, суп и три хлеба за 23 рубля. Чингис раскрывал страшные тайны: Элтон сосет и лижет у больных. Будто бы и медсестра, вбежав ночью в незапертый начальственный кабинет с сообщением, что кому-то из больных плохо, застала Элтона мастурбирующим смотрящему. Чудовищная правда, к чему ты?! Лучше поглощать пищу спокойно.
Чингис приглядывается ко мне: нет, у меня с Элтоном ничего нет. Когда-то традиционная мужская ориентация помешала моей работе в кино. Уже в стенах ПБ за чаем Чингис снова вставил съемный передний протез: «Так оно и было». Каждый «факт» юный фельдшер Дымов подтверждал качанием ноги: «Все знают!»
Фельдшер ушел, а Чингис раскрыл мне свою родословную. Он – славный потомок Чингисхана. У Чингиса великие предки. Да и близкие родственники не подкачали. Есть снимок деда, где он сидит на лавке между Лениным и Сталиным.
Дед присоединил Бурятию к России. Сейчас Чингис добивается восстановления памятной доски на доме на Арбате, где жил дед. Доску сняли, когда деда репрессировали.
Чингис отказывается идти работать во II-е отделение, где мрут больные. У Чингиса есть основания: контракт на I-е отделение. У меня контракт на II-е, но я почти три года проработаю на I-м. У Чингиса существует и иная причина. В прошлом году он проколол пролонгами одну «неуравновешенную, кидавшуюся даже на смотрящую по камере». Смотрящая не кормила «неуравновешенную», привязывала к кровати и в конце концов забила до смерти ударами сковородки по голове. Такова версия Чингиса.
Медуправление УФСИН разошлось с ним, подстрекаемое Элтоном, злейшим антиподом монголоида. Устроили показательный процесс. Всех врачей ПБ и изоляторов собрали в управлении. Чингиса заставили подняться на трибуну и объяснить собравшимся, почему он назначил пролонг шесть дней подряд при рекомендуемой дозе одна ампула в месяц. И вот теперь накануне нового отпуска О. В. Чингис не хочет идти во II-е отделение «прикрывать ее неблагодарную толстую жопу».
До педераста пятнадцать лет Кошкиным домом руководила активная лесбиянка осетинка Валерия Линкоровна Бероева, «баба мафиозная». С замом Наташей жила. Ходила по ПБ павой, руки за спину. Дабы «разоблачить извращенок», опера их до съемной квартиры «вели». Дверь захлопнулась, а что внутри было – покрыто мраком.
Чингис, заложив руки за спину, торжественно поднимается по темной, заплеванной лестнице Кошкиного дома. Часто он останавливается, чтобы через плечо бросить мне, поднимающемуся следом, очередную разоблачительную реплику. Перистый серый чуб на лысеющей черной голове в сквозняке встает дыбом, тень решетки ложится и сбегает с измученного двумя работами скуластого лица. Бероева уволилась и с любовницей укатила в Кисловодск или Пятигорск. Античные призраки выходят из бугристых стен воплощенного коллективного бессознательного нашего здания…
А до Валерии Линкоровны, правившей Кошкиным домом восемь лет, главным врачом был Сергей Васильевич. Про него помнит лишь работающая в Бутырке пятый десяток медсестра Альбертина Михайловна.
Мы в отделении. Стоит перед нами артист Элтон Джон. По лицу Чингиса Элтон читает, что тот мне говорил. «Я в управление!» – Элтон убегает.
Следует демарш на нашу с Чингисом близость: запланированные посиделки на День медика сорваны. Элтон не желает дышать одним воздухом с Чингисом еще и в праздник. Напрасно, оставив машину, я приехал в Бутырку своим ходом. Симпозиум, т. е. попойка, отменен.
Гиммлер приходил умиротворять. Кажется, занял сторону Чингиса. Меня поздравил с Днем медика через губу. Магницкий воздаст!
Элтон продолжает давать больному Ирмакову экспериментальные таблетки из Серпов. За каждую таблетку лично расписывается в листах назначений. Сестры жалуются на допработу – носить листы в кабинет. Науку ленью не сделаешь. Когда Элтона нет, сестры хитрят. Зовут зэка-санитара подделать почерк начальника.
22.06.09
Жидаев, новая пассия Элтона, ало-губастый, высокий, гибкий, как пантера, больной, накопил выписанные ему таблетки и выпил разом. Отравился не до смерти. На пару с ним «вскрылся» его сокамерник серийный убийца Хучелидзе. Переведенный в другую камеру Жидаев опять отравился. Снова не до смерти. Хучелидзе, соперничающий с Элтоном за сердце красавца, «вскрылся» повторно, требуя возвращения Жидаева в двушку, где они вдвоем сидели. Вызываю Хучелидзе, стыжу. Тот сначала жалуется на нестерпимое желание убить человека. «Кого?» – «Сейчас – вас». Хучелидзе кладет огромную, он большой человек, перебинтованную от многочисленных порезов волосатую руку на мою безволосую. Мы вдвоем. Никого нет. Хучелидзе рассказывает, «как все началось». Мальчиком он присутствовал на вскрытии то ли отца, то ли дяди. А Жидаев? Ты из-за перевода его в другую камеру вскрылся? Да нет же! Я вскрылся, потому что опер Сергей Григорьевич мобильник у меня отобрал. Я за этот мобильник ему каждый месяц по тысяче рублей платил. Деньги приходилось отбивать, и на прогулочном дворике я давал другим больным звонить. Молчи! Молчи! Понимаю, почему двушку Хучелидзе, она имеет общую стену с «кабинетом» Элтона, никогда не обыскивают. Инспектора на утренней поверке в камеру Хучелидзе даже никогда не заходят, боятся найти трубку, освященную опером ПБ. Но Сергей Григорьевич столь строг? Прячется за строгость? Что же в этой больнице один я, дурак, взяток не беру?
24.06.09
Хучелидзе выдвигает и другие требования. Сергей Григорьевич должен вернуть цветной телевизор и заныканную упаковку циклодола. Циклодол – корректор нейролептиков. Циклодол – золото отечественных психбольниц.
Не имею информации про телефон, а вот телик Хучелидзе, полнокровному бородачу в расцвете сил и лет с зелеными в крапинку глазами в разные стороны, вернули. Циклодол? Про то не ведаю.
Опасливо «долгожданная» комиссия медуправления УФСИНа наконец явилась, я уже собираюсь домой. Меня рвет из ординаторской позорно бежавшая О. В. Наталья Филипповна, главный психиатр УФСИН, не Настасья Филипповна, но та же фригидность, замаскированная на этот раз не под страсть, а под должностное рвение. Воплощенная ответственность. Представляю ее маленькой девочкой, которую училка спрашивает, кем она хочет стать. Пятиклассница Наталья Филипповна отвечает твердо, покачивая серыми бантами: «Хочу стать полковницей и инспектировать дурки!» Я издалека вижу ее затянутую в мундир стройную фигуру на чуждых форме и месту двенадцатисантиметровых каблуках. Страшна, ретива, секс подавлен до отрицания. В жилистых руках пятидесятилетняя изголодавшаяся женщина держит историю болезни бомжа Сороки. Диагноз: «Абстинентное состояние, синдром отмены алкоголя с делирием» (белая горячка, в просторечии – «белка»). Мутными глазами, абстрактной ко всем мужчинам, как на полотнах Магритта, ненавистью Н. Ф. сверлит меня, почти подбегающего. «Как вы смеете подходить ко мне, держа руки в карманах?!» – кричит она мне. И я, оробевший, делаю вид, что перепуган еще больше. Краем глаза замечаю бледные, перекошенные ужасом фейсы Крабова и поодаль стайку сестер. Элтон отсутствует.
Докладываю о Сороке, значительно более придумываю, чем вспоминаю, что с ним. Тайком любуюсь фигурой Н. Ф. Но рожа! Неудовлетворенность подполковницы захлестывает. Чтобы не прочитала неуместное желание, отвожу глаза, бубню, лаская взглядом кольцо разведенной на левой венистой руке. Филипповна «заряжена», она неистовствует: «Как часто я смотрю больных?» Реально делаю обход каждое утро. Честно: знаю не всех. «Что с ногами Сороки?» Боже, что с его ногами, прошедшими теплотрассы и вентиляторы метро, отогревающими отморожения?! «На изъязвления мы накладывали повязки с мазью Вишневского. Я назначил фуросемид против отеков», – лопочу я. Вольнонаемный, без погон, а сломался. Слышу и стыжусь собственной просительной интонации. «Фуросемид в повязках? – издевается Н. Ф. – Профессионализм ваш ясен!»
Н. Ф. превращается в Наполеона. Она заходит в палаты. Садится белым накрахмаленным халатом на потерявшие любой известный цвет завшивленные постели. Она берет больных (мужчин) за руки. Она жалеет убийц, грабителей и насильников. Она желает им здоровья. Она пеняет врачам, ее врачам, поскольку она главный психиатр системы, что «закололи мальчиков». Персонал не понимает, не любит тех, кого жалеет Н. Ф., но ненавидит того, кого ненавидит Психиатр. Ненависть популярнее и понятнее любви в Кошкином доме. Гиммлер первым ненавидит меня, поверженного, зато верноподданнически пожирает глазами Н. Ф.
Апофеоз. Маренго, или этюд в багровых тонах. Открываем 489-ю камеру. У окна тусуется ожидающий отправления на этап выписанный Айрапетян, а под дверью сидит на корточках красавец Жидаев и лезвием пилит себе руку. Кровь тихонько струится на пол. Н. Ф. поворачивается ко мне и участливо спрашивает: «Почему не лечите?» Ответить не могу. Не сказать же правду, что влюбленный в больного главврач (Элтон) запретил лекарствами портить красоту. Лечим с сестрами тайно, не внося получаемые препараты в листы назначений.
Звучит сакраментальный вопрос, где Элтон. Этот вопрос беззвучно висел, пропитывал, истекал из явления Н. Ф. в ПБ. Гиммлер свистящим шепотом посылает меня найти Элтона. Вместо него на втором этаже нахожу трясущихся от ужаса Чингиса и О. В. Оба отворачиваются, не говорят правды: Элтон на совещании у начальника тюрьмы. А зам Гордеева? Без вести. Возвращаюсь, докладываю перехватившему меня на дальних подступах к комиссии Гиммлеру: «Главврач на совещании». – «Только не на совещании! Туда мы с Натальей Филипповной после осмотра психбольницы идем. Скажите: он в спецотделе».
«У меня ноги устали», – капризно итожит Н. Ф. Еще бы: двенадцатисантиметровые каблуки-шпильки. Вставшие подростковые писули, и только.
16 часов 20 минут. Пробую отпроситься у Филипповны. Мой рабочий день все-таки окончен. Отвергнут с презрением: «Докладывайте главврачу, что ваш рабочий день закончился! Я – на совещание, а в 18.30 приду смотреть отделение опять!» Кто бы ее вые…!
26.06.09
Позвал Чингиса (работает психиатром с сертификатом невролога) по неврологической части осмотреть больного Скоробогатого, жалующегося на нарастающее онемение конечностей. Из-за отсутствия в больнице неврологического молоточка Чингис простукивал коленки Скоробогатого кольцами больших тюремных ключей. Поразительное дело: у Скоробогатого вообще нет рефлексов. Нет и чувствительности: он не реагировал на уколы иглы от шприца. Чингис поставил диагноз истерия или арахномиелит. В последнем случае, по словам Чингиса, необходима немедленная госпитализация в неврологический стационар. Я предложил доложить Элтону. «Не вздумайте! – Чингис чайником зашипел: – Сегодня пятница, короткий день. А он (Элтон) заставит вас с этим больным тут (в ПБ) после трех часов (15-ти) торчать».
Имел подлость послушаться и не доложить. Надеюсь, опасения Чингиса преувеличены той биологической ненавистью, которую он испытывает к Элтону, стремясь на его место главврача.
Вот и комиссионерша Наталья Филипповна в его глазах хороша. Все потому, что удостоила Чингиса короткой милостивой беседы на тюремном дворе.
«Вы лучше, – продолжал Чингис, – пойдите и спросите медсестру Татьяну Анатольевну, как она недавно опять застала Элтона мастурбирующим больному в перевязочной. Представьте, заметив сестру, подлец не смутился: «Это я больному нервное напряжение снимаю!» Я спросить Татьяну Анатольевну не пошел. Признаю, засовывать или предлагать засунуть пальцы в задний проход психбольному «для определения состояния простаты» – у Элтона страсть. Неоднократно сам был свидетелем.
Беседу с Чингисом прервал зэк-санитар (санитары в Кошкином доме – зэки). Он зашел спросить врачей, не надо ли кого из больных отпиздить. А то кулаки чешутся. Шутя, я предложил отпиздить любимчика Элтона – Жидаева. Он упорно просится назад к Хучелидзе. Протестуя против разлуки, Жидаев пытался на прогулочном дворике (на крыше ПБ) проглотить лезвие. Был удержан другими больными.
Элтон продолжает вызывать в таблеточную четвертого этажа Жидаева. Заставляет долго пристально смотреть глаза в глаза. При этом стоит вплотную, животом касаясь живота больного. Перехватывая дыхание, дыша одним воздухом. Таблеток и инъекций не назначает. После того как Элтон оставит в покое, Жидаев облегченно вздыхает. Спрашивает меня: «Кто это?» – «Главврач». – «Чума!!»
Федотова на этот раз обглоталась корректора нейролептиков, циклодола. Элтон полагает: не циклодола, а снова – метадона. Строчит рапорт: пусть опера разберутся, кто в ПБ носит метадон. Понимая, где работаем, каждый боится необоснованного обвинения.
В кабинете Элтона видел распечатанный им документ о смертности в ПБ. Все трупы О. В. «повешены» на Чингиса. Элтон знает, что тот за глаза называет его «голубым полковником», строчит письма в управление, требуя увольнения Элтона. Основание: нетрадиционная сексуальная ориентация, «позорящая уголовно-исправительную систему».
Меня затрахали больным бээсником (бывшим сотрудником правоохранительных органов) Смирнитским. Его родня требует, чтобы ему сделали ЭКГ. Это больному истерией, у которого от страха за ответственность по мошенничествам с квартирами не только сердечный ритм легко изменится, но и зарубцевавшаяся язва желудка вполне способна открыться! Мама Смирнитского с приема граждан кричит мне по телефону: «Сынок в шесть лет спал с открытой форточкой!» Что-то желает высказать дядя больного. Ему передают трубку.
Полусумасшедший инспектор Поспешев повел Смирнитского на ЭКГ. На сборке (приемное соматическое отделение) над Проспеловым рассмеялись: «ЭКГ? Да когда же ЭКГ было в Бутырке?!» Зам Элтона, Гордеева, смущена: «Но было же! Куда делось?» Она даже назвала фамилию медика, делавшего ЭКГ. Тогда впервые я узнал о работе в терапевтическом корпусе терапевта Лыткариной.
Начмед Крабов (Гиммлер) скоро лопнет от высокомерия. Никогда не здоровается с врачами и не отвечает на приветствия.
01.07.09
После обеда (обед в ПБ с часу до двух) в дверях перевязочной (моего кабинета, где вместо стола откинутая крышка таблеточного шкафа) нарисовалась лунообразная физиономия нашего евнуха: «К нам поступил миллиардер Аковлев. Посмотрите его, только осторожно. У него может оказаться поддержка». – «Миллиардер – это хорошо, – осклабился я. – А то у меня часы плохие».
Я посмотрел Аковлева. Это оказался здоровенный детина, сотрудник питерского ЧОПа, по заданию шефа позвонивший кому-то со своего мобильника с предложением взятки в особо крупном размере. Увы, миллиардерство не подтвердилось. Элтон, как всегда, жил в кругу непробиваемых фантазий. Но начальник мне не поверил! Я назначил Аковлеву лечение. Элтон вырвал из истории болезни листок назначений: «Я его сам вести буду!» Сука, не хочет делиться!
Элтон поругался с фельдшером Дымовым за командировку в Саранск. Этап с душевнобольными положено сопровождать медработнику. Обычно ездит медсестра или фельдшер, за их отсутствием – врач. Сопровождение – формально, т. к. медработники Кошкиного дома никогда, на моей памяти, не брали с собой лекарств.
Однажды в 5-ю московскую больницу, город Чехов Московской области, послали с этапом меня. Вольнонаемных направлять не положено, но нигде так часто не нарушается закон, как в самой системе! Я попросил лекарств. Мне дали, и даже шприцы. Однако просьбе моей удивились, надо мной посмеялись. Без препаратов сопровождающий, если больному плохо, способен лишь сделать ему дыхание рот в рот или непрямой массаж сердца (ритмично нажимать на грудь руками).
Что же не поделили фельдшер и главврач? Почему в Саранск не поехал фельдшер, что привычнее? Элтон родом из Ульяновска. Туда из Саранска рукой подать. Элтон хотел навестить маму. Дымов же родом из самого Саранска. Каждый хотел за госсчет, правда в «Столыпине», прокатиться до дома.
Юный Дымов сорвал форменный галстук, расстегнул фсиновскую гимнастерку: «Теперь работы от меня не дождетесь!» Отыграется на душевнобольных. «Бедные, вы бедные!» – как фарисействовала комиссующая Филипповна. Дымов грозился за чаем «смертельно отомстить» главврачу. Элтон не видел и не слышал. Подождем!
Антоновна (она же Гордеева) поумничала, «направив» молодого психиатра: зачеркнула в моем диагнозе слово «шубообразная», сверху написала «приступообразная». Ну, сколько ни объясняй, сомневается она, что «шубообразная» никак не связана с «шубой». Я указал, что после «приступообразная» через тире просится «прогредиентная» и указывается степень прогредиентности шизофрении. Матушка Антоновна не смутилась. Она умеет держать лицо. Подходя ко мне сидящему, не упустит навалиться грудью на плечо. Чувствую мешочки пустых грудей. Учит меня, «молодого», с придыханием. Если честно, иногда ее хочется. Особенно когда от долгого сидения кровь в зад и перед уйдет.
Ох, знает бывший кардиолог Гордеева сердечные дела! Крабов от увядающей красоты ее просто млеет. Стоит, ножками перебирает. Антоновна в ответ глазками вращает, круглит. Гиммлер в ответ: «Чибуша», «Чинуша», «Чмоша»? Антоновна показно добра. Принесла мне сворованный у психов или зэков сахар, стыдливо пересыпанный в коробку из-под кофе: «Отдохните. Побалуйтесь чайком. А то у вас сахар кончился!» Заботливая.
02.07.09
Уходя домой, видел больного Жилеткина. Он был в костюме, белой сорочке без галстука. Улыбался слабой виноватой улыбкой, опираясь на плечо другого больного, помогавшему ему идти. Жилеткин – «отказник». Протестуя против действий конкретного следователя и правоохранительной системы в целом, он отказывается есть и пить.
Я назначил Жилеткину капельницу с 5 % глюкозой, дабы насытить и напоить через кровь. Да простят мне доктора немедицинские термины! Рассчитываю, так понятнее непрофессионалам. Продолжаю и далее в том же духе… Жилеткин болен на всю голову. Голодовкой он желает еще и «очистить кишечник». Неприятие ментов тоже развернуто в бред. «Менты» не видят его болезни, им виден лишь протест.
Явился опер Григорьевич. Он строг с безденежными, не имеющими поддержки внутри тюрьмы или «за забором». С теми, у кого «мохнатая лапа» (охранник Аковлев, неудачно предложивший кому-то супервзятку, авторитет Хучелидзе), Григорьевич мягок до лести, вежлив до утрированной неуклюжей деликатности, ибо по жизни Григорьевич мужчина брутальный, лицо его из тех, про которые говорят, что рублено оно топором. При 20-ти тысячной зарплате джип Григорьевича лучший на Бутырке. Про Григорьевича нехорошие слухи. К примеру, принес мобильник Хучелидзе. По этому мобильнику с угловых камер и прогулочного дворика, где, несмотря на «глушилки», «берет», звонят за дружбу и таксу все наши три этажа.
На моих глазах опер Григорьевич набросился на положенного под капельницу «отказника» Жилеткина. С матерной бранью вырвал из вены катетер, ударил лежащего кулаком по печени: «Таких сук не лечить, убивать надо!»
Опер уходит. Поскольку он запретил не евшему четыре дня ослабленному Жилеткину вливать внутривенно глюкозу, я, дождавшись звука хлопнувшей за Григорьевичем двери, уговариваю больного выпить сладкий раствор. Жилеткин соглашается «для очистки кишечника». Что ж, не мытьем, так катаньем поддержим издержавшиеся силы.
Снова день рождения. Теперь какой-то сестры. Так это же Марина Пугалина. Она вахтенным методом работает у нас, приезжая на работу… из Саратова – рекорд удаленности, достойный Книги Гиннесса. Пугалина сопровождает этапы, в отделении увидишь ее, как дракона острова Комо. Всегда в форме, даже при раздаче таблеток, выполнении инъекций. Ну, чтобы зэки боялись. Впрочем, Марина незлобивый пьющий маленький человек. Руки ее, как и у кое-кого еще из медперсонала, по пьяни порезаны. С кем ведешься, от того и наберешься!
На столе возможное изобилие в понятиях нас, убогих. В банке пронесенная через «кордон» водка. Вместо рюмок мензурки. Элтон выпил три. Ругал «журналюг» и вообще «уродов, снимающих отдых сотрудников». Это к обсуждению показанного по «ящику» отдыха 8 Марта гибэдэдешниц, которым мужское начальство преподнесло выступление стриптизера. Гибэдэдешницы без формы, но под поучающими госплакатами на парня прямо полезли. Наши подпившие девки Элтону: «Мардох (Мардох им кажется проще выговорить, чем Михаил) Николаевич, мы тоже стриптизера хотим! Мы что, не люди?! Да-да, люди! – заквохтали престарелые курицы. – Выпишите нам стриптизера на день тюрем!»
Лала Викинговна отучилась месяц на терапевта, но сертификата ей не дали. Стажа работы не хватило. Приписать стаж Голышкиной совесть помешала. Она постится, ходит в церковь. Как многие, ущербна. Из-за сколиоза ходит хромой уткой, набок. Особо нелепо выглядит в синей фсиновской форме. Я люблю Голышкину. Она обыкновенный хороший человек и скрупулезный врач.
Месяц учебы Голышкиной, следовательно – отсутствие в больнице, возвращение без сертификата взбесили Элтона. Тогда я не знал о его неприятностях с Филипповной. Прямо на дне рождения Пугалиной Элтон объявил Голышкиной, что каждый ее выход на работу должен начинаться со сдачи экзамена по одной из терапевтических тем: завтра холецистит, потом – пневмония. «Пока учебник глава за главой не пройдем!»
Слова оказались не угрозой, но напоминанием. Лала Викинговна достала из сумочки «Пропедевтику внутренних болезней» за третий курс мединститута. Элтон кивнул.
08.07.09
Сегодня впервые увидел Джимаева, автора третьего гола в ворота О. В. Джимаев удавил Даршевского, добавив к двум моим победным очкам (два завершенных суицида в отделении О. В.) еще и убийство. Джимаев сидит один, т. е. его самоубийству не препятствуют. Другим больным запрещено находиться по одному, полагается, чтобы один присматривал за другим. Нередки случаи, когда из двухместной камеры больного вывозят на суд или на следственные действия. Тогда оставшийся на какое-то время предоставлен самому себе. Если у него есть суицидальные мысли, он может их реализовать. В больших восьмиместных камерах самоубийца способен «договориться» с сокамерниками. В подобном случае остальные «ничего не видели, ничего не слышали». Существуют совершенно непонятные мне «постановления об одиночном содержании». Больной, а это или «блатной», или особо опасный преступник, находится один в двухместной камере официально. Он предоставлен самому себе. Самоубийства среди лиц, официально находящихся на одиночном содержании, мне неизвестны. Ничем не грозил себе и Джимаев.
Джимаев – истощенный средних лет «чурка» (термин ПБ). Джимаева трясет от нейролептиков, которыми его то ли лечат, то ли наказывают за убийство Даршевского. Элтон воздал Джимаеву на земле, чтобы не упустили на небе. Я назначил реланиум для снятия экстрапирамидных расстройств.
Чингис якобы болен. Все уверены: врет; трудится на второй работе под прикрытием больничного, сфабрикованного женой-терапевтом. Джимаев числится за ним. Нейролептики назначены Элтоном. Он начальник. Имеет право. Зная, что Чингис никогда не назначит Джимаеву корректор (как подавляющее большинство медперсонала, он смешивает медицинскую деятельность с прокурорской и судейской), корректор назначаю я.
Фельдшер Дымов, болтун и сплетник, выдал инфо про Крабова. Шефа СС когда-то за что-то побили по лицу бутырские врачи. Вот бы узнать когда и за что. История украсила бы мои тетради. Ну не за схожесть же с железным Генрихом?
45-летний качок больной Кузькин, свастика на плече, не подписал согласие на лечение. Решил «оглядеться». Сориентировавшись, потребовал вернуть в СИЗО-5, откуда доставлен: «вскрылся», добиваясь перевода в другую камеру. Де в его камере варили решетку, не соблюдая мер пожарной безопасности. Не понравились запах и дым. Я «повелся», т. е. поверил Кузькину. Уж как честно смотрел он!.. Лала Викинговна открыла мне глаза. Этот тип, схваченный за бандитизм, формально по профессии – сборщик автоматических линий, в СИЗО-5 кричал, что психически болен, требовал госпитализации в ПБ. В Кошкином доме ему не понравилось: лечат! Да еще с такими побочными эффектами. На второй день в ПБ Кузькин объявил себя здоровым. Глупец! Типичная ошибка пациентов, желающих выписаться. Утверждение «я не болен» в психиатрии называется отсутствием критики к болезни. Станут дальше лечить, пока критика не появится. Выписке способствует утверждение: «Мне лучше» или (что хуже категоричностью) «Я выздоровел».
Я тоже даю «прокурорскую слабинку». После репортажа по ТВ, как на ростовской дороге убили ночевавшую в машине ехвшую с отдыха семью, мертвым перерезали для верности шеи, появляется желание умертвить Кузькина и «братьев» его.
10.07.09
Элтон обедает стоя, нагнувшись над столом, спиной к дверям. Дверь начальственного кабинета не заперта. Любой, кто осторожно откроет ее, видит спину Юпитера ПБ. Халат на Отце висит Зевсовой хламидой; лопатки, загривок, задники ушей двигаются в ритме вкладывания в рот, жевания и поглощения «сливок» душевнобольной пищи. Все врачи, фельдшера и сестры нашего ПБ имеют лишний вес, откормленные среди больных – только недавно прибывшие.
Завожу с Элтоном разговор о сопровождении медперсоналом больных в спецмедучреждения. Больные едут туда по постановлениям судов, в 100 % случаях соглашающихся с институтом Сербского о невменяемости. Отчего медики не берут с собой лекарства? Элтон, частично насытившись, уже благодушен: «Я не нуждаюсь в лекарствах».
Он хитро сластолюбиво осклабился, присаживаясь, усаживает меня, разливает кипяток в стаканы с растворимым кофе. Чувствую его горячее бедро. Тема неистощимо увлекательна: «Возможно, вам рассказывали… Если больной возбужден в автозаке, в столыпинском вагоне, возьмите его половой член. Движения вам известны. Семяизвержение успокаивает, купирует даже кататонический раптус».
Боюсь спросить, что делать в случае возбуждения психически больной женщины. Когда учит начальник-«артист», в вопросах нужно соблюдать меру…
Спавшего больного Опяна пытались задушить сокамерники. Опяну удалось отбиться. Крупный интеллигентный армянин, он сидит на кушетке для внутривенных вливаний, плачет, курит, стряхивая пепел в ладонь. Кошкин дом!
Антоновна смертельно боится больных: страшно сотряслась, раскрыв дверь перевязочной и при выключенном свете заметив меня, дремавшего в облезлом кресле у окна. Антоновна избегает обходов. Душевные переживания больных для нее – не интим, а ток-шоу. Вопросы о затаенном задаются ею больным на вече сестер, врачей, инспекторов, других больных. Она – замначальника по лечебной работе, но алкогольный галлюциноз для нее – «белая горячка» и т. д. Про «шубу» достаточно сказано.
15.07.09
Вчера опер Сергей Григорьевич Гечалаев назвал Антоновне больных, выписка которых должна проводиться лишь с его согласия. Это Никитин, Крайних и Лакшашвилли. Все из 508-й камеры, где сидят «блатные». Блатной – это уголовный авторитет или тот, кто денежки подкидывает ответственным сотрудникам. Антоновна лжет.
Не делится ли Гечалаев с ней? По ее словам, указанные Гечалаевым больные «поддерживают порядок в отделении, следят за ненадежными больными». Троица находится в 4-х местной камере, т. е. либо следит друг за другом, либо втроем за четвертым – «смотрящим» по ПБ. В общем, старожилы Кошкиного дома держат меня за дурака. И я разобрался: троица – «коммерческие», посидельцы, платящие оперу, а через него в стороны и выше за хование в ПБ от не столь комфортного пребывания в камерах общего корпуса. Видели бы вы «плазму» 508-й камеры! Не каждый непривлеченный имеет дома подобный домашний кинотеатр. Опять же еду, сидя в Бутырке, можно заказывать в ресторане… Позже этим троим и другим начальники станут писать в дневниках высосанную из пальца псевдосимптоматику, чтобы оправдать пролонгацию пребывания в ПБ.
Сегодня целая делегация следаков пришла к больному Хасанову. Попросили предоставить для беседы перевязочную, где я принимаю. Не мог не уступить. Убийцу Хасанова уговаривали взять на себя какой-то «висяк», еще одно убийство. Через головы оперов Хасанов сетовал мне, что был в другом городе на какой-то свадьбе в день навязываемого убийства и подписывал подсовываемые бумаги. Я пошел домой, тщательно вымыв руки.
Элтон никогда не принимает больных по их просьбе. Только если сам захочет. Лечит тоже. Когда шлея под хвост пойдет. Экстравагантность его общеизвестна. Сегодня посоветовал приглядеться к ненавидимому Чингису: не считаю ли я как психиатр, что у Чингиса нейросифилис? «Подождите, в зимние холода он в вывороченном шерстью вверх тулупе и с опущенными ушами треуха станет по больнице ходить».
Элтон добивается инвалидности по приобретенному работой психиатра психзаболеванию (мечта многих аттестованных медиков ФСИН): «Я и сам при случае могу прикинуться больным. Три года живу в психбольнице. Никто не разоблачит!»
17.07.09
Антоновна Гордеева прячет кривую улыбку. Она вешает лапшу про состоятельного мужа-бизнесмена, а сама нет-нет да к еде душевнобольных приложится. «Чего муж-казах не кормит? Мак в Чуйской долине иссяк?» – не достойная доверия инвектива злой медсестры.
Аркадий тоже сопровождает этапы. Нет вопроса, что он стоматолог. Вот причина, что его практически никогда нет. Больные зубы я лечу анальгином. Появившийся солнышком Аркадий начинает с более волнующего его, чем вывод больных в зубоврачебный кабинет: «У нас ведь как: место генерала милиции стоит десять миллионов долларов, в Госдуме работать – пять миллионов. У меня таких денег нет. Имею и второе высшее образование – юриста… Да все равно приходится работать в тюрьме, добираясь сюда из Каширы».
22.07.09
У больного Раткина случился эпилептический припадок, когда медсестры, все три, ушли за зарплатой в кассу за территорией. Уколы для снятия эпистатуса делала терапевт Лала Викинговна.
Элтон, уже отставной начальник, в это время обследует меня и двух сотрудниц спецчасти, по очереди, на новомодном псевдоприборе, не иначе как с его подачи приобретенном учреждением. «114 тысяч!» Лампочки мигают, картинки распиленного человеческого тела меняют одна другую. Наденешь наушники, посидишь вперившись в экран, и аппарат выдаст поломки твоего организма, уверяет Элтон. Сидим и смотрим, пока двумя этажами выше терапевт пользует эпилептика. «Главное, чтобы не было червей! – увещевает экс-главврач. – Случается: уважаемый человек, а страдает от гельминтов. Не раз подобное случалось в моей практике». По полчаса у нас искались гельминты. Нашли что-то другое. Не из деликатности?… Появляется Лала Викинговна. Она просится на обследование. Элтон и ее предупреждает о – не дай бог! – проблемах с анусом.
Позже, когда Викинговна в поликлинике МВД рассказала об «обследовании», ее пристыдили. «Вы – врач, а этому верите?!» Но мы занимаемся психиатрией – самой спекулятивной из медицинских наук.
Возвращаемся в кабинет Элтона. Балеты «для релаксации» он обычно смотрит по утрам. На этот раз угощает нас после «обследования». Доволен нашей верой ему. Вновь «Корсар», вновь мужики в трико в обтяжку пляшут. Элтон жадно всматривается в их гениталии, проясняя ситуацию с собственным свержением. Враги – Чингис и клика (отсутствующий доктор Грымов) – обвинили Элтона, что он «приватизировал» кабинет, «крайне необходимый для обследования больных, уступи, и вы не принимали бы в перевязочной!». Но мне кажется, Элтон имеет право на вот этот, к примеру, полутораметровый драный диван, где даже низенький главврач спит подогнув ноги. Есть убогий набор кастрюль, сковородок, чашек и т. д.
После отъезда Элтона в диване найдут множество мертвых тараканов, но ни страницы интереснейших записок, которые мог бы оставить талантливый самобытный психиатр. Он показывал мне атлас типических физиономий для использования в постановке диагноза. Пусть лица больных были чрезвычайно интеллигентны для нашего контингента. Он читал Крафт-Эбинга, Юнга… Последователи ничем подобным интересоваться не станут.
Исчез, кстати, и псевдоаппарат за «114» тысяч.
Версия Элтона о причинах его отставки
Наталья Филипповна, главный психиатр ФСИНа, полюбила его, одинокого подполковника 48 лет. Положив взгляд на «вечного» холостяка, разведенная одинокая женщина зачастила в Кошкин дом. Некогда, при главвраче Бероевой, Наталья Филипповна трудилась здесь простым врачом.
