скачать книгу бесплатно
Ангел по имени Боб
Макс Фетт
В церкви под Рязанью рождается мальчик с крыльями. Местный батюшка думает, что на свет появляется ангел, который должен будет спасти верующих во время Судного дня и создает вокруг него секту. Книга содержит нецензурную брань.
Ангел по имени Боб
Макс Фетт
© Макс Фетт, 2022
ISBN 978-5-0056-2846-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Ангел по имени Боб
Всегда мечтал поболтать с настоящим Богом. Из Христианства, Ислама… Да хоть с египетским Ра, не важно. С кем-то у кого имелась подлинная власть. Кто ткнул бы меня носом в предназначение, избавив от предсказаний батюшки, сатанинских теорий Юлии и опекунских запретов Леонида Семеновича.
В общем.
Девяносто первый год. Развал СССР, «Буря в пустыне», под Рязанью на свет появился белокурый мальчик с крыльями.
Родила его Пруть Светлана Геннадьевна. Бальзаковского возраста женщина, токарь шестого разряда и до определенного дня очень набожная дама. Во всех комнатах имела по иконе, а дом построила так, чтобы из каждого окна был виден крест на крыше церкви.
В ней она, к слову, и стала мамой. Забавно вышло. У нее отошли воды в момент, когда она рубила голову курице и сначала подумала, что попала тесаком по себе. Села на пенек, осмотрела себя, вспомнила, что беременна и пошла в Божью обитель.
Сильная она была женщина. Во всех смыслах. Если у кого-то застревала какая скотина (в болоте, например), то всегда звали Светку. Она поднимала корову или свинью на плече и несла. Несла до деревни, до забора, до хлева, потом предыдущим хозяевам доказывала, что скотину нашла и ниче ее не волнует. А кто с такой спорить будет? Никто.
Как-то в ней хотели развить необходимость посещать психолога. Мол, проблем у нее много и ей чаще нужно разговаривать по душам. Привезли врача, тот закрылся с ней на час. На следующий день снова. Через неделю он признался, что никогда не любил свою работу. Не нравилось ему слушать тупые истории тупых людей, самовлюбленности и эгоизму которых позавидовал бы Нарцис. Галстуком подвязал помидоры, рубашку и брюки пустил на пугало. Вороны то сильно боялись. Ещё бы. Если офисный клерк расскажет, как ему жить тяжко, самому не захочется.
Так врач и остался в деревне. Домик построил. Скотину завел. Женой обзавелся и двумя спиногрызами. Бьет их по три дня в неделю, а по четыре очень любит и лелеет. Счастлив мужик, ничего не скажешь.
Беременную Свету у ворот встретил батюшка Афанасий. Мужик лет сорока, с большой бородой до пупа. Каждый день поливал ее святой водой. Надеялся, что до пояса отрастет, потому что завидовал попу из соседней деревни, у которого волосня аж до колен доставала.
– Светлана, дочь Божья. Заходи, – сказал Афанасий и перекрестил ее.
– Я рожаю! – орала покрасневшая Светлана Геннадьевна с широко расставленными ногами.
Афанасий посмотрел на пузо, перекрестил и его и ушел вглубь церкви.
Тут-то вера Светланы Геннадьевной подкосилась, точно, как и колени. Она упала на сено в углу зала, спугнув обедающую им козу. К роженице мигом подоспела Юлия, молодая и плечистая монахиня.
Обычно девушки до двадцати переезжали из деревень в крупные города, но Юлия не знала, что так было можно. С пеленок ей предрекали два пути: В церковь или в проститутки на трассу, как тетя Зина.
– Свет, сможешь встать? – спросила Юлия.
– М-а-а-а-а-а-а!
– Поняла.
Юлия взяла ее на руки и отнесла к алтарю, где батюшка проводил службу. Она положила роженицу на землю и побежала в хлев, где взяла старую ванну, в которой хранился овес для скота, и притащила к Свете. По пути схватила ведро в шкафчике под умывальником и направилась к колодцу. Тем временем батюшка кружил над роженицей и что-то шептал с поднятым к потолку носом.
Сначала маме не хватало сил на слова. Все тратилось на процесс выталкивания из себя ребенка, а алфавит сократился до протяжных: у, а и ы. Всего раз она матюкнулась, но батюшка стукнул ей крестом по лбу и продолжил шептать.
– Быстрее! – вопила мама.
– Тороплюсь насколько могу, – крикнула Юля, выливая очередное ведро ледяной воды в ванну.
– Батюшка, помогайте-е-е… А-а-а… – мама разрыдалась.
– Свет, прекрати! – наказала монашка. – Батюшку нельзя отвлекать. Он готовится принять душу от Бога и поместить её в ребёнка.
– Я не могуэ-э-э…
– Терпи. Иисус терпел, и ты терпи!
– В жопу Иисуса… А-а-а! Он лезет!
Батюшка вдруг зарядился. Он оттолкнул подбегающую монашку с ведром так, что та отлетела на добрый метр. Батюшка взял роженицу за подмышки и закинул в ванну.
– Во имя сына твого и имени твого! Благословляю тебя, новоприбывший в мир наш, займи тело это и будь рабом достойным отца свого.
Он пафосно раскинул ноги мамы и завопил:
– Тужься! Тужься! Создай же жизнь, как Бог твою создал, дитя!
Вырисовывалась интересная картина. Беременная женщина орала в ржавой ванне, наполненной ледяной водой и остатками корма для скота. Монашка валялась без сознания в раскорячку на скамье. Батюшка, от которого несло самогоном, на фоне покосившегося креста в разваливающейся церкви, что-то орал про Бога и тянул невидимый канат из влагалища роженицы, точно мим.
При таких удивительных обстоятельствах из мамы не могло вылезти что-то банальное. Поэтому из неё вылезло банальное, но с крыльями я.
Вместе с головкой появилось несколько перьев. Батюшка подумал, что они голубиные, ведь на башне с колоколами часто гнездились. Но тут после плечиков появилось крыло. Батюшка без устали цитировал библию или читал стихи собственного сочинения, но в этот раз он замолк. Мне кажется, потому что всю жизнь он даровал миру божественное, а тогда впервые божественное даровало что-то в ответ ему.
– Это… Ангел… – изрёк батюшка. Коленки его затряслись, и он упал. – Ты-ы-ы… мать посланника Бога.
– А?.. Че?.. Кого, блять? – сказала мама, пытаясь отдышаться.
Очнулась монашка. Увидев крылья, она решила, что сильно ударилась головой, но картинка в ее глазах долго не менялась.
«Даже если на свете останется всего два человека, они найдут причину поссориться и убить друг друга».
Пьяница Геннадий, встречается у западной теплотрассы города Горуньба Вологородской области.
– Антихрист, – прошептала монашка и перекрестилась. Потом ещё раз. Потом еще и так, пока в панике бежала домой.
Меня там самого не было. Вернее, был (очевидно), но орущий, весь в крови, слизи и перьях. Мягко говоря, мне было немного не до запоминаний. Эту версию истории рассказали уже в более-менее осознанном возрасте. По словам же батюшки:
– Луч солнца, подобно сотканному из золота ковру, что спускался с самых небес, освятил золотой крест церкви и отражение его пало на влагалище матери твоей, откуда явился в мир ты, дитя!
Золотого креста в церкви не было даже в бумагах с инвентарем. Батюшка говорил, что его украли вскоре после моего рождения. Уверен, что не чист он был на слово. Пиздил батюшка, пиздил.
Версия монашки получилась остальных и рассказывала она ее, пока целилась в меня копьем. И начиналась та словами: «Исчадье Сатаны». А заканчивалось: «В ад тебя отправлю, помяни мое слово». У нас были натянутые отношения. По началу, когда в подростковые годы она меня нещадно стегала плетью, до меня это не доходило. Провинился – получил пять ударов. Классика. Но после того, как овсянка запахла мышьяком, у меня зародились подозрения.
Зовут меня Боб. Имя совсем не православное, но дала его мама. На фоне всей вакханалии вокруг она хотела дать мне хоть что-то не относящееся к религии. На общей фотографии церковной школы я стою сзади всех по центру. Раскидываю крылья в стороны и создаю ангельский фон.
С виду они напоминали нечто среднее между летучей мышью и голубем. Я могу ими махать, каким-то чудом, но не летать.
Появление крылатого ребенка в церкви не могло пройти мимо общественности. На второй день съехались жители всех близлежащих деревень. Но только кажется, что это много, по факту собралось человек тридцать пять. Бабушки и дедушки, которых послали дети на разведку, точно собак на разминирование мин.
Разыгрывался живой спектакль. Люди кричали, крестились, молились, из кого-то выходил бес (бабка закатила глаза, затряслась и замычала). И все хотели меня потрогать, поцеловать, лизнуть или ещё чего мерзкого.
Мне было все равно. Сутки от роду – сосок во рту, мамкина рука под жопой и я в шоколаде. А как раз-таки мама охреневала от происходящего, как последователь классицизма в музее современного искусства. В час она моргала всего дважды, боясь, что меня украдут. Перед утренней исповедью пряталась в хлеву с коровами, но батюшка находил ее, поливал святой водой из ведра и вел к людям на показ.
В дальнейшем батюшка собрал молодняк и построил сцену в поле под открытым небом. Любой другой нащупал бы золотую жилу в феномене, но Афанасий отрекся от денег. Он принимал еду и помощь и гнал в шею людей с деньгами.
Как бы я к нему не относился, стоит отдать батюшке должное. Он четко следовал своим убеждениям, имел отличные ораторские данные, заставлял людские сердце трепетать и вел народ за своими убеждениями, несмотря на то, что те были абсурдными и даже аморальными.
Кажется, кто-то в истории поступал точно так же…
Бабушки и дедушки вернулись по домам и рассказали про чудо ребёнка с крыльями, тогда-то эпидемия и стала расползаться. От их детей и внуков история перешла к близким, от них к знакомым, от тех к случайным. За считанные дни численность деревни в пятьсот человек увеличилась в десять раз. Газеты приравнивали цены на земли вокруг церкви к Московским квартирам в центре. Коровам негде было пастись. А число пострадавших от нападений привязанных к палкам козлов повысилось в трое.
В основном относились ко мне прекрасно. Носили игрушки, одежду, еду. Много еды. Настолько много, что к шести годам я весил сорок шесть килограмм. День и ночь камеры крутились у моей кроватки, снимая каждую вытекшую соплю и записывая всякий пук. Мама с психу разбила пару объективов, потому как часто в кадр попадала ее спящая физиономия, а этот вид у женщин считается интимнее, чем нижнее белье.
Но это цветочки по сравнению со Всемирным научным сообществом. Их представители появились через неделю после моего рождения. Русский и двое зарубежных. Наш узнавался сразу по угрюмому лицу и оттопыренному карману халата, где всегда носилась ноль-пять беленькой. Приезжие выглядели как велосипедисты среди матерых байкеров. Небось ещё думали, что их примут как родных. Конечно. Благо, что не отпиздили. По крайней мере, не в первый день.
Вначале ученые мирно просили взять у меня анализы. Батюшка противился.
– Не будь в доме Божьем ни врачей, ни другой дьявольщины. С нами ангел Божий. Он исцелит нас!
Когда задротов прогнали в первый раз, то те вернулись с полицией. Незадолго до этого к общине удачно примкнул полковник полиции и быстренько все разрулил, путем звонков и морального уничтожения младших по званию.
По рассказам одного из опущенных в фуражке, их чувства сильно задели. Вдобавок зарубежные учёные возмущались, тыкали в них бумажками с печатями, угрожали. Наш ученый молча послал всех на хер и ушел в пивную. Недовольных закрыли на десять суток за педофилию и цитата: «Тычить стали в них».
Вошли уважаемые ученые, а вышли прозревшие люди с дюжиной психологических травм. Наш предупреждал их, но наученных по тюремным законам задротов было не остановить.
– В таком случае, полагаю, что пиздуете вы оба в жопу, – сказал наш и скрылся. А может и не сказал. Меня-то там не было. Приходится воображать. Как и везде.
Ночью задроты потоптали рассаду, покосили забор и прошли к церкви под лай дворняги. Форточки были советского образца, а жопы их были выкормлены по лекалам Западного, поэтому полезли злоумышленники через крышку. Они пробрались в церковь с целью выкрасть меня и, видимо, не знали, что доярки просыпались в пять утра, а моя мамочка – в четыре.
Она встретила их с оголенной титькой на кухне и с полусонным мной, который то и дело тыкал крылом ей в глаз. Задроты струхнули, но не побежали. И все бы у них получилось, не держи мама нож, который предназначался для колбасы, но потребовался для мяса.
С другой стороны, подозреваю, что нож предназначался для меня. Но если и так, то я не виню ее и отчасти понимаю. Да, мама была сильной женщиной, но и про Титаник говорили, что он непотопляем, а как получилось? Внезапная популярность на почве гигантского события религиозного мира для неизвестной бабоньки из деревни давила во всех смыслах. Но, как и сказал, мне повезло, у меня на груди остался небольшой шрам. А в одном из задротов осталось двадцать восемь ножевых.
В обычных условиях заводили бы дело, мама уезжала на нары и спустя несколько месяцев стыдливо вспомнила про поступок. Меня забирали в детдом, а задрота – в морг. В нашем мире власть батюшки настолько окрепла, что нашлись знакомые власти. Маму признали потерпевшей, вышившему задроту влепили строгача, а я стал набирать по килограмму в месяц.
С тех пор интерес к моей персоне со стороны Научного сообщества поутих. Лезть в секты опасно, а вокруг мальчика с крыльями создали именно её: Ограниченное, сомнительное и требующее полного признания лидера правым.
Из плюсов: наладили сельское хозяйство и увеличился прирост населения. Из минусов: лечились травами и обещаниями о том, что со времен я всех исцелю. «Бог послал дитя, проверить людей», – говорил батюшка. Однако мои полномочия заканчивались на сотворении всякой несусветной херни. Сначала в подгузники, потом в общину.
1
К моим семи годам община разрослась до размеров поселка городского типа. Со всего мира съезжались люди, дабы узреть то, ради чего они каждый месяц жертвовали церкви по сто рублей.
В деревне построили пару церковных школ, несколько больниц, где лечили исключительно травами, а подполом торговали нормальными лекарствами. Некоторые приезжие были не на столько фанатиками, чтобы верить в чудо-силу ангела. Они здраво относились к средствам личной гигиены, медицине, законам, тем не менее не пропускали ни одной проповеди каждый четверг и пятницу.
Их вёл я. Точнее вёл их батюшка, а мной управляли как марионеткой. Я разве что его руку в своей заднице не ощущал, а в остальном точно такой же опыт. Рот открывался мой, но слова шли батюшки. А мне и все равно. Махай себе крыльями, улыбайся и ешь бесконечные подношения.
Всё изменилось, когда к нам пришло письмо. Почтальон мчался с ним так быстро, что споткнулся об торчащую из земли арматуру и прочертил носом по проселочной дороге, оросив конверт каплями крови. С ободранными лицом он вбежал в церковь, подняв испуганный вздох прихожан, прошел по длинному коридору между скамей и встал на колено перед батюшкой. Тот забрал письмо и принял капли крови на нем за знак свыше. Угольком из кадила он соединили их и получил послание. Кляксу, похожую то ли на собаку, то ли на неведому хреновину.
– Это череп! – изрёк батюшка и заполнявшие церковь горожане ахнули.
Что за череп? На кой черт его бояться? Никто не знал, но страшно. Кости все-таки, хоть и нарисованные.
В церкви повисла полная тишина. Ее нарушал лишь шорох разрезающего конверт ножа. Батюшка раскрыл письмо и тут же его лицо проявил яркий свет!
С потолка на проводе повисла лампа, а электрик, который ее прикручивал, стоял на лестнице и цокал языком. Одна из прихожанок упала в обморок.
– Семен Петрович, етить вашу, прости Господи, – выругался ее муж.
– Чё я то? Чё я, а? Эту держу, а это мне куда? В жопу что ли засунуть?
– Довольно! – скомандовал батюшка. Электрик махнул рукой. – Оросите водицей святой её.
Люди замельтешили вокруг упавшей в обморок.
– Давай на воздух её, – сказал кто-то.
– Дык народу полно. Шлепни её и сё.
– Мамку свою Шлепни, дед.
– Дык… Померла, – приуныл дед.
– Внемлите мне! – крикнул батюшка. Все уставились на него и подступили. Прихожанку бросили на пол.
Батюшка стоял на фоне креста с поднятым вверх пальцем и изумленным взглядом взирал на раскрытое письмо в руке.
– Ну! – крикнула толпа.
– Английский знает кто? – спросил батюшка. Прихожане выдохнули.
– Тьфу ты, етить!
– Чавой пугаешь? – спросил кто-то.
– Возмущаться вздумал? – батюшка нахмурился. – В божью клеть захотел? – широким махом он указал на деревянную клетку в углу зала. Оттуда тянулись чьи-то пальцы.
– Чипсы… Хочу чи-и-ипсы, – жалобно молвил узник.
– Картошку ему вареную! – приказал батюшка.
