скачать книгу бесплатно
Тебя, одну тебя люблю я и желаю!
Афанасий Афанасьевич Фет
Ирина Станиславовна Пигулевская
Любовная лирика
«Поэзия Фета – сама Природа, зеркально глядящая через человеческую душу, поющая снежинками, перекличкою зарниц и птиц, шумом ветра в веющих, вещих узорах листьев, протяжно поющая самым молчанием», – писал Константин Бальмонт, один из виднейших представителей русской поэзии Серебряного века об утонченном творчестве Афанасия Фета, сборник произведений которого мы предлагаем вам сегодня.
Любовная лирика Фета глубока и правдива. Это и безграничный океан эмоций, и робкое волнение только зарождающихся чувств, и глубокое наслаждение близостью нашедших друг друга душ…
Афанасий Афанасьевич Фет
Тебя, одну тебя люблю я и желаю!
© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2020
Предисловие
Афанасий Афанасьевич Фет родился 23 ноября (5 декабря) 1820 года в усадьбе Новосёлки Мценского уезда Орловской губернии. Матерью его была немка Шарлотта Беккер, а отцом – помещик Афанасий Неофитович Шеншин, принадлежавший к столбовому дворянству. Представители фамилии Шеншиных владели половиной всего Мценского уезда. Однако родители его поженились только через два года после рождения сына, и когда Афанасию исполнилось 14 лет, у него отняли фамилию Шеншин и записали под фамилией первого мужа матери Иоганна-Петера Фёта. Произошло это потому, что выяснилось, что лютеранское благословение на брак не имело в России законной силы, а православное венчание произошло после рождения ребенка. В одночасье юноша превратился из русского наследника старинного рода в разночинца-иностранца. Это повлияло на всю его дальнейшую жизнь.
Чтобы выслужить себе дворянские права, он после окончания университета пошел в армию. Он служил в кирасирском Военного ордена полку в Херсонской губернии. Именно там в 1848 году Фет познакомился с Марией Лазич, любовь к которой пронес через всю жизнь. Они полюбили друг друга, но он был беден, а она – дочь сербского генерала и дворянка. Фет, по собственному признанию, пытался убедить ее, что не может быть счастливого брака, когда оба не имеют достатка: «Я ясно понимаю, что жениться офицеру, получающему 300 руб., без дому, на девушке без состояния значит необдуманно и недобросовестно брать на себя клятвенное обещание, которого не в состоянии выполнить». Через два года Мария трагически погибла – свеча подпалила ее кисейное домашнее платье.
Во время учёбы начал печататься в журналах. Первый его сборник стихов вышел в 1840 году. Потом были еще несколько, причем третий сборник редактировал И.С. Тургенев.
В 1857 году Фет женился на Марии Петровне Боткиной, сестре критика В.П. Боткина.
В 1858 году вышел в отставку в чине гвардейского штабc-ротмистра и поселился в Москве. 13-летняя военная служба дворянства ему не принесла. В 1860 году на средства приданого жены Фет купил имение Степановка в Мценском уезде Орловской губернии и стал вполне успешным помещиком. В 1867 году он был избран мировым судьёй на 11 лет. И только в 1873 году ему были возвращены родовая фамилия и дворянство: «По высочайшему указу 26 декабря 1873 года была наконец утверждена за Афанасием Афанасьевичем отцовская фамилия Шеншин, со всеми связанными с нею правами». Однако литературные произведения и переводы поэт и в дальнейшем подписывал фамилией Фет (буква ё со временем превратилась в е). В 1877 году Фет продал Степановку и купил имение Воробьёвку в Курской губернии.
Кроме стихов, Фет занимался и переводами, причем как с европейских языков, так и с древних. Есть у него и проза – две книги воспоминаний.
«О, долго буду я, в молчаньи ночи тайной…»
О, долго буду я, в молчаньи ночи тайной,
Коварный лепет твой, улыбку, взор случайный,
Перстам послушную волос густую прядь
Из мыслей изгонять и снова призывать;
Дыша порывисто, один, никем не зримый,
Досады и стыда румянами палимый,
Искать хотя одной загадочной черты
В словах, которые произносила ты;
Шептать и поправлять былые выраженья
Речей моих с тобой, исполненных смущенья,
И в опьянении, наперекор уму,
Заветным именем будить ночную мглу.
«Когда мечты мои за гранью прошлых дней…»
Когда мечты мои за гранью прошлых дней
Найдут тебя опять за дымкою туманной,
Я плачу сладостно, как первый иудей
На рубеже земли обетованной.
Не жаль мне детских игр, не жаль мне тихих
снов,
Тобой так сладостно и больно возмущенных
В те дни, как постигал я первую любовь
По бунту чувств неугомонных,
По сжатию руки, по отблеску очей,
Сопровождаемый то вздохами, то смехом,
По ропоту простых, незначащих речей,
Лишь там звучащих страсти эхом.
«Когда мечтательно я предан тишине…»
Когда мечтательно я предан тишине
И вижу кроткую царицу ясной ночи,
Когда созвездия заблещут в вышине
И сном у Аргуса начнут смыкаться очи,
И близок час уже, условленный тобой,
И ожидание с минутой возрастает,
И я стою уже безумный и немой,
И каждый звук ночной смущенного пугает;
И нетерпение сосет больную грудь,
И ты идешь одна, украдкой, озираясь,
И я спешу в лицо прекрасное взглянуть,
И вижу ясное, – и тихо улыбаюсь,
Ты на слова любви мне говоришь «люблю!»,
А я бессвязные связать стараюсь речи,
Дыханьем пламенным дыхание ловлю,
Целую волоса душистые и плечи,
И долго слушаю, как ты молчишь, – и мне
Ты предаешься вся для страстного лобзанья, —
О друг, как счастлив я, как счастлив я вполне!
Как жить мне хочется до нового свиданья!
«Тебе в молчании я простираю руку…»
Тебе в молчании я простираю руку
И детских укоризн в грядущем не страшусь.
Ты втайне поняла души смешную муку,
Усталых прихотей ты разгадала скуку;
Мы вместе – и судьбе я молча предаюсь.
Без клятв и клеветы ребячески-невинной
Сказала жизнь за нас последний приговор.
Мы оба молоды, но с радостью старинной
Люблю на локон твой засматриваться длинный;
Люблю безмолвных уст и взоров разговор.
Как в дни безумные, как в пламенные годы,
Мне жизни мировой святыня дорога;
Люблю безмолвие полунощной природы,
Люблю ее лесов лепечущие своды,
Люблю ее степей алмазные снега.
И снова мне легко, когда, святому звуку
Внимая не один, я заживо делюсь;
Когда, за честный бой с тенями взяв поруку,
Тебе в молчании я простираю руку
И детских укоризн в грядущем не страшусь.
«Странное чувство какое-то в несколько дней…»
Странное чувство какое-то в несколько дней
овладело
Телом моим и душой, целым моим существом:
Радость и светлая грусть, благотворный покой
и желанья
Детские, резвые – сам даже понять не могу.
Вот хоть теперь: посмотрю за окно на веселую
зелень
Вешних деревьев, да вдруг ветер ко мне донесет
Утренний запах цветов и птичек звонкие песни —
Так бы и бросился в сад с кликом: пойдем же,
пойдем!
Да как взгляну на тебя, как уселась ты там
безмятежно
Подле окошка, склоня иглы ресниц на канву,
То уж не в силах ничем я шевельнуться, а только
Всю озираю тебя, всю – от пробора волос
До перекладины пялец, где вольно, легко и уютно,
Складки раздвинув, прильнул маленькой ножки
носок.
Жалко… да нет – хорошо, что никто не видал,
как взглянула
Ты на сестрицу, когда та приходила сюда
Куклу свою показать. Право, мне кажется, всех бы
Вас мне хотелось обнять. Даже и брат твой,
шалун,
мне дорог.
Можно ль так ложно вещи учить его понимать!
Как отворялися двери, расслушать я мог, что
учитель
Каждый отдельный глагол прятал в отдельный
залог:
Он говорил, что любить есть действие —
не состоянье.
Нет, достохвальный мудрец, здесь ты не видишь
ни зги;
Я говорю, что любить – состоянье, еще и какое!
Чудное, полное нег!.. Дай нам бог вечно любить!
«Ее не знает свет, – она еще ребенок…»
Ее не знает свет, – она еще ребенок;
Но очерк головы у ней так чист и тонок,
И столько томности во взгляде кротких глаз,
Что детства мирного последний близок час.
Дохнет тепло любви – младенческое око
Лазурным пламенем засветится глубоко,
И гребень, ласково-разборчив, будто сам
Пойдет медлительней по пышным волосам,
Персты румяные, бледнея, подлиннеют…
Блажен, кто замечал, как постепенно зреют
Златые гроздия, и знал, что виноград
Сбирая, он вопьет их сладкий аромат!
«Не спится. Дай зажгу свечу. К чему читать?…»
Не спится. Дай зажгу свечу. К чему читать?
Ведь снова не пойму я ни одной страницы —
И яркий белый свет начнет в глазах мелькать,
И ложных призраков заблещут вереницы.
За что ж? Что сделал я? Чем грешен пред тобой?
Ужели помысел мне должен быть укором,
Что так язвительно смеется призрак твой
И смотрит на меня таким тяжелым взором?
Старые письма
Давно забытые, под легким слоем пыли,
Черты заветные, вы вновь передо мной
И в час душевных мук мгновенно воскресили
Всё, что давно-давно утрачено душой.
Горя огнем стыда, опять встречают взоры
Одну доверчивость, надежду и любовь,
И задушевных слов поблекшие узоры
От сердца моего к ланитам гонят кровь.
Я вами осужден, свидетели немые
Весны души моей и сумрачной зимы.
Вы те же светлые, святые, молодые,
Как в тот ужасный час, когда прощались мы.
