Опыт

Феликс Миримов

Опыт

Глава 1

Пыль Мечты и Звон Стекла

Советское детство пахло дефицитом. Не острым, кричащим запахом, а приглушенным, как выцветшие стены в подъезде – запахом вечного «нет». Именно этим «нет» повеяло от родителей, когда я, затаив дыхание, показал им вырезанную из «Пионерской правды» картинку. Скейтборд. Не деревянная самоделка на шарикоподшипниках с автобазарчика, а настоящий. Гладкий, изогнутый, с яростными полосками и колесами, которые, казалось, вращались сами по себе, унося доску в иной, стремительный мир. Мир, где нет очередей за колбасой, где асфальт – это не потрескавшаяся плитка двора, а бесконечная трасса свободы.

«Слишком дорого, сынок, – вздохнул отец, не поднимая глаз от газеты. – И где ж его взять-то, этот… скейт? Фантазии.»

Фантазии. Это слово повисло в воздухе тяжелым одеялом. Но оно не погасило мечту – оно заперло ее внутри, сделало навязчивой, как зубная боль. Я засыпал, сжимая воображаемую доску, чувствуя под босыми пятками шершавый наждак доски. Просыпался – и первая мысль: «Скейт». Он мерещился в очертаниях крыш за окном, в гулко катящейся по двору бочке, в самом ритме моего сердца: скейт-скейт-скейт. Он стал моей тайной, моей тихой, непрекращающейся одержимостью. Я ходил в школу, делал уроки, глотал манную кашу – и все это сквозь плотную пленку одной мысли: «Как?»

Безнадежность гноилась где-то под ребрами. Пока однажды, мать не велела принести из сарая закрутки на зиму. Сарай стоял в глубине двора, темный, пропахший сыростью, пылью десятилетий и чем-то кислым. Луч света, пробившийся сквозь пыльное покрытое паутиной окно, выхватил из полумрака знакомое, но никогда не замечаемое зрелище: гору. Не холм, не кучу – именно гору пустых стеклянных бутылок. Они копились там годами, десятилетиями. Бутылки из-под молока, зеленые лимонадные, коричневые пивные. Они валялись беспорядочно, местами поросли паутиной и серой плесенью, покрытые толстым слоем пыли, словно пеплом забвения. Мусор. Никому не нужный хлам.

Я уже повернулся уйти, мысленно возвращаясь к своему безнадежному «скейту», как вдруг… Молния. Не в небе – в голове. Яркая, ослепительная, прожигающая пелену отчаяния.

Стеклотара!

Слово само вырвалось наружу, гулко отозвавшись в тишине сарая. Приемный пункт! За бутылки дают деньги! Сердце вдруг заколотилось с такой силой, что перехватило дыхание. Я замер, уставившись на груду стекла. Это была уже не куча хлама. Каждая бутылка, каждая грань, ловящая луч света, внезапно засияла. Зазвенела. Они стали монетами. Кирпичиками моей мечты.

С этого мгновения одержимость обрела форму. Она перестала быть пассивной тоской. Она стала действием. Я забыл про закрутки. С азартом кладоискателя я кинулся разгребать пыльные завалы. Бутылки звенели, бились, пыль щипала глаза и забивалась в нос. Я не чувствовал ни тяжести грязных сеток, которые нашел тут же, ни брезгливости от скользкого налета на некоторых бутылках. Мои руки работали сами – ловили, ставили в ряд, укладывали. Каждая звенящая «фантика», каждая тяжелая молочная бутылка приближала меня к доске. Я видел ее.

Но эйфорию открытия быстро сменила суровая реальность. Стеклотару нужно было сдавать чистой. А мои сокровища… Они были не просто пыльными. Десятилетия во влажной темноте сарая сделали свое дело. Внутри некоторых зеленых и коричневых бутылок царила своя, жутковатая жизнь: паутинные гнезда, плесень, похожая на черный мох, а в паре экземпляров даже засохшие останки мышей. От них несло сыростью и тлением.

"Домой – ни ногой!" – мамино вето прозвучало железно, едва я попытался пронести первую партию «добычи» в тепло. Ее взгляд, полный ужаса при виде этого биоразнообразия в стекле, был красноречивее любых слов. Моя фабрика по производству мечты переместилась под открытое небо, к уличной колонке.