Стремление к счастью. С комментариями и объяснениями

скачать книгу бесплатно

jusqu’? la mer (фр.) – до моря, то есть без права свободного выхода в море, где господствует соответствующее международное право и требуется специальное международное разрешение.

jusqu’? la vеritе (фр.) – до истины, то есть не переходя к ней самой.

Когда наука достигает истины, она перестает быть наукой и делается объектом полиции – полиция есть граница между истиной и наукой. Истиной является человек, а не разум in abstracto, жизнь, а не мысль, остающаяся на бумаге. Поэтому мысли, переходящие непосредственно из пера в кровь, из разума в человека, перестают быть только научными истинами. Наука в сущности является теперь бесполезной, но за то и безвредной игрушкой ленивого разума; она стала заниматься вещами безразличными для жизни и человека; но даже и в противном случае она все же настолько скучна и бесполезна, что никто о ней не думает. Поэтому необходимым качеством настоящего, почтенного, признанного ученого является пустота ума, холодность сердца, отсутствие настроения – одним словом, бесхарактерность. Эти качества особенно необходимы для ученого, который, в силу своей науки, должен касаться щекотливых вопросов времени. Но ученый, отличающийся неподкупной любовью к истине, решительностью и твердостью, поражающий зло в корне, доводящий всякое дело до кризиса, до окончательного разрешения, – такой ученый уже не есть ученый. Боже сохрани! он – «Герострат». Его необходимо как можно скорей вздернуть на виселицу, или по крайней мере, пригвоздить к позорному столбу. Последнее предпочтительнее; ибо смерть на виселице, по началам современного «христианского государственного права, считается неполитичной и «нехристианской», так как она есть смерть очевидная и бесспорная; а пригвождение к позорному столбу, как смерть гражданская, отвечает лицемерному духу политики и христианства, ибо не кажется смертью. А ведь отличительной чертой времени является ложь, чистейшая ложь во всех сколько-нибудь щекотливых вопросах.

Гражданская смерть – публичное лишение большинства гражданских прав: прежде всего, права на участие в каких-либо общественных делах, запрет дел с участием этого человека, приводивший к изоляции осужденного, хотя свободы он не лишен. В нашей традиции иногда называется «гражданская казнь».

Немудрено поэтому, что в век иллюзорного, номинального христианства сущность христианства была так неодобрительно встречена. Христианство настолько отстало от жизни и практики, что даже официальные и ученые представители христианства, богословы, не знают уже или, по крайней мере, не хотят знать, что такое христианство. Чтобы убедиться в этом собственными глазами, стоит только сравнить упреки, сделанные мне богословами, напр. по поводу веры, чуда, провидения, ничтожества мира, с историческими свидетельствами, которые я, в этом втором издании, снабдил особенно многочисленными примечаниями. Рассмотрев эти упреки, можно увидеть, что они относятся не ко мне, а к самому христианству, что «негодование» богословов вызвано не моей книгою, а истинным, но совершенно чуждым им по духу содержанием христианской религии. Не мудрено, что люди, которые, вероятно, от скуки, отнеслись с аффектированной страстностью к давно отжившему и (увы!) столь ничтожному вопросу как противоречие между католицизмом и протестантизмом, и не постыдились поднять серьезный спор о смешанном браке, – не мудрено, что эти люди сочли возмутительным анахронизмом книгу, доказывающую на основании исторических документов, что не только смешанный брак, брак между верующими и неверующими, но и брак вообще противоречит истинному христианству, ибо истинный христианин – а разве христианские правительства, христианские пастыри, христианские учителя не обязаны заботиться, чтоб все мы были истинными христианами? – не знает другого зачатия, кроме зачатия от Святого Духа, не ведает иного населения, кроме населения небес, а не земли.

Смешанный брак – в каноническом праве брак между верующим и неверующим или между верующими разных христианских конфессий. Его не нужно путать ни с мезальянсом, ни с кровосмесительным браком – союзом между близкими родственниками, например, когда два брата женятся на двух сестрах, или между двоюродными родственниками, или между отцом и падчерицей (такие союзы иногда разрешались в порядке исключения некоторыми церквями, что служило предметом межконфессиональных обвинений), ни с духовно-кровосмесительным браком между духовными родственниками, скажем, крестным отцом и крестной матерью одного человека, крестником и крестницей. Смешанные браки всегда считались каноничными, но способы их реализации (к примеру, совершать ли венчание) были различными в разные времена в разных конфессиях.

Поэтому шум, вызванный моей книгою, не заставил меня изменить свой взгляд. Я еще раз подверг свою книгу спокойной и самой строгой исторической и философской критике, исправил по возможности ее формальные недостатки, дополнил ее новыми фактами и неопровержимыми историческими свидетельствами. Может быть, теперь, когда я пополнил свой постепенный анализ историческими справками, всякий имеющий глаза сознается, хотя бы и помимо своей воли, что моя книга есть точный, верный перевод христианской религии с образного языка восточной фантазии на простой, всем понятный немецкий язык.

Восточной фантазии – Палестина, как и вся Малая Азия, относилась тогда к «востоку» («передний Восток»), по традиции, согласно которой Азия заведомо «восточнее» Европы. С культурами Востока западноевропейцы в те времена ассоциировали любовь к роскоши и неге, к избыточности в разных сферах, начиная от бытовых привычек и разговоров и кончая мыслями о самых высоких предметах. Разумеется, этот образ был скорее зеркалом желаний европейцев, чем действительной жизнью исламских или дальневосточных стран. Поэтому «восточная фантазия» – понятие, возникшее не столько из анализа христианской Библии, сколько из такого способа видеть Восток.

<…> Я смотрю на идею как на веру в историческую будущность, в торжество истины и добродетели, поэтому идея имеет для меня только политическое и нравственное значение. Зато в области собственно теоретической философии я, в прямую противоположность Гегелю, считаюсь только с реализмом и материализмом в указанном смысле. Поэтому основной принцип бывшей доселе умозрительной философии: все, что мое, я ношу в себе самом – древнее omnia mea mecum porto, к сожалению, ко мне не применим.