скачать книгу бесплатно
Мама рассказывала и плакала, чувствовалась эта глубокая рана, которая передавалась и мне.
Русская печь
– А еще у меня ума хватило посадить вас на печь русскую.
– Расскажи, расскажи.
– Слушайте. Помните, тогда печи русские были. Наверху под потолком был большой выступ, как двухспальная кровать. Когда было холодно, мы там спали. Игорю было около года, тебе около трёх лет. Я обложила все дыры подушками, накидала вам туда игрушек. Оставила печенье, кашу в бутылочках. Тебе сказала, чтоб сама не выглядывала и братика не пускала. «Бух вниз и вава будет». Пошла на работу, а мыслями дома, что что-то с вами случается. Быстрее отработала и бегом домой. Получается, своих детей бросала на произвол судьбы, а за коровьими детьми (телятами) ухаживала.
Открываю в коридоре дверь, тишина, а в квартиру боюсь заходить. Открываю и вижу такую картину. Игорёк лежит в углу на полу, вся голова в крови. Не пойму, откуда кровь, увидела – в углу стоял топор. Я как заору и начала трясти Игорька. Он закричал, ты, видно, проснулась на печке, тоже закричала. Я вас в коляску и опять к председателю.
Сейчас посмотреть, в какое время живут наши дети. То можно увидеть, что раньше дети жили на выживание. И такая благодарность от чистого сердца нашим родителям. За то, что живы и здоровы. За то, что дали нам жизнь. За то, что выжили любыми путями.
Не лезь, «токнет»
– Игорёк заболел, и меня с ним положили в больницу. Тебя не с кем было оставлять, я взяла тебя с собой. С тёткой своей опять что-то поругалась, уж и не помню за что. Все мамы, которые лежали в больнице, сидели в красном уголке и смотрели телевизор. Ты ходила по коридору, я тебя видела. Потом исчезла куда-то, слышу твой крик. Побежала туда, а там дверь открыта в трансформаторную будку. А ты стоишь и кричишь: «Мама, токнет!» Показываешь на разноцветные проводки и кричишь. Я тебя схватила на руки и понесла в палату. Ожогов не было, видно, схватилась за проводки и тебя током ударило. Сильно напугалась. Домой приехали когда, ты всегда кричала, если Игорь подходил к розетке: «Игорь, токнет!» Электрику, конечно, влетело, забыл закрыть дверь.
Мы часто переезжали с места на место. К тёте Оле и назад в общежитие. Она всегда меня звала к себе, говорила, что тяжело одной с детьми, вместе веселее. Когда уходила в запой, я снова возвращалась в общежитие с вами.
Собака
Мои воспоминания. Жили мы с бабушкой Олей в её маленьком домике. Она была такая грибница, уходила рано, ни свет ни заря. Я просыпалась утром, и мне нравилось смотреть в окно, где видно, как всходило солнышко. На столе под газеткой стояли в блюдце оладьи и варенье. Я будила братика, и мы садились завтракать. Мне было около пяти лет, брату около трёх. Сейчас смотрю на эту фотографию и удивляюсь. Я такая маленькая и всё помню.
Мама была на ферме. Мы покушали и пошли к соседской девочке Лариске играть. Её родители были на огороде за домом. Лариса играла в своём деревянном домике, ей папа сделал. Лариска выглядывала в окошечко, махала нам рукой. Она на год младше меня. Залезли все в домик и стали играть в куклы. Нам стало скучно, и мы пошли исследовать двор, он у них большой был.
– А кто там в домике? – спросила я.
– Там живёт наша собака, к ней нельзя подходить, мама поругает.
– А давай её позовём, – не унималась я.
Мы кричали, прыгали, но собака всё не выходила. Лариска пошла к будке, собака высунула морду, и Лариска её погладила. Я стояла с прутиком и махала им. Вдруг собака выскочила из будки и побежала в мою сторону. Я увидела здоровую, чёрную и лохматую собачищу, не успела отскочить, и она на меня набросилась. Она повалила меня на землю. Я видела её страшные глаза, слюни капали на меня. Почувствовала что-то горячее на шее и больше ничего.
Проснулась в больнице, висят какие-то трубки. Плечо перемотано бинтами. Возле меня сидели баба Оля и мама. Чуть-чуть собака не достала мне до шеи.
У меня на всю жизнь остался страх к собакам. И случалось во взрослой жизни, что собаки меня сильно кусали. Меня как магнитом тянуло к ним, погладить.
Парикмахер с сигаретой
Я сидела с братиком на круглом столе. А бабушка Оля с сигаретой в зубах подстригала брата. Он сидел и всхлипывал. Сопли тянулись от носа до подбородка. Всё лицо было в слезах, соплях и волосинках. Игорь всхлипывал, а я сидела в очереди на стрижку.
Баба Оля переминала сигарету в зубах из стороны в сторону и приговаривала:
– Не реви, я сказала, не реви. Взяли моду реветь. Сиди молча.
Подошла очередь и до меня. Мои волосы падали и падали. Я стала плакать и вытирать слёзы кулачками.
– Ты что делаешь, старая карга! – вдруг я услышала мамин голос. Мама пришла с работы и увидела такую картину. Мы с братом сидели на столе, подстриженные под лесенку. Мои шикарные волосы лежали на полу. Мама кричала на свою тётю и одевала нас. Мы снова переезжали в общежитие.
Дед
Я часто ходила в гости к дедушке Васе. Это папа моего папы.
– Внученька моя пришла!
Я зашла в дом к деду и бабе Шарипихе. Имени её не помню, все её звали так. Это вторая жена дедушки.
Первую бабушку Нюсю помню только в гробу. Мы стояли все внуки возле гроба и прощались с ней. Мама подошла ко мне и сказала: «Поцелуй бабушку в лоб». Я дотянулась только до носа, почувствовала такой холод. Когда уже была взрослая и смотрела эту фотографию, то обратила внимание: все внуки стояли смотрели кто куда, кто в носу ковырялся. Я посмотрела на себя маленькую и увидела такую печаль на лице. Ручками держалась за подбородок и смотрела на бабушку. Я вспомнила те же ощущения и холод от носа. Больше ничего не помню о ней.
Так вот. Дед сразу брал гармошку и начинал играть.
– А ну, давай, внученька, спляши для деда с бабкой.
Я накидывала на плечи большой цветастый платок и шла в пляс. Кружилась и выстукивала пяточками. Дед играл, а бабка Шарипиха пела песни и хлопала в ладоши. После плясок дед меня садил на колени и угощал конфетами. Я любила деда. Иногда к ним заходила и слышала от них неприятный запах. Они меня начинали исцеловывать, я кривила носом. Просили меня сплясать. Я убегала от них на улицу.
Потом мы переехали.
Иван-царевич и Елена прекрасная
Мама всё боялась папу и искала выход, как подальше уехать от него. Она не хотела с ним жить и боялась его возвращения.
Мы переехали в посёлок Полоцкое. Там мама познакомилась с парнем, он только пришёл из армии. Они встречались. Я помню его со светлыми волосами, светлыми глазами и усиками. Их ещё в деревне прозвали Иван-царевич и Елена Прекрасная. Хотя звали его Саша. Мама была красавица, всегда выглядела хорошо. Накрашенная и ухоженная. Волосы красила в белый цвет, глаза серо-зелёные. Весёлая, добрая, отзывчивая.
Маме выделили в общежитии комнату. Помню, мама повесила тюль вокруг кровати. Я себя чувствовала принцессой. Мама перед сном гладила нас по животику, целовала наши ножки и пела песню Валентины Толкуновой «Носики-курносики», запомнились слова, название не знаю. Я была счастливым ребёнком. Потом мама сошлась с Сашей, так мы с братом его называли. Мне было около шести лет, брату около четырёх.
Родители работали на ферме, а мы с братом «хозяйничали» сами дома. Помню, возле барака, где мы жили, была большущая лужа. На всю дорогу от дома к дому, это было наше море. Ну и что, что разноцветное. Когда грузовая машина проезжала, оставляла после себя разноцветные волны. Это были бензин и масло. Но мы об этом не знали, это было море прямо возле дома. Купались всей улицей. Заходили в лужу в белых майках и трусиках, выходили все чёрные, волосы слипшиеся от грязи. На середине лужи вода доставала до подбородка. Пищали, прыгали и были счастливыми, пока не возвращались с работы родители. Тогда мы с братом становились приличными детьми. Нас купала мама, переодевала и строго-настрого приказывала, чтоб обходили эту лужу.
Сигарета
Через дорогу возле другого барака кто-то построил шалаш. Там слышны были голоса, и я пошла туда. Заглянула в щелку и вижу такую картину. Сидят мальчишки и брат с ними. У всех сигареты в руках.
– Ага, я увидела, что вы тут делаете. Сейчас пойду маме расскажу.
– Иди к нам, хочешь попробовать?
– Хочу.
Я залезла в шалаш, и в моей руке оказалась сигарета.
– Что вы здесь делаете? Вы что, курите? Быстро домой! – Мама заглядывала в шалаш и мотала головой.
Мне досталось, конечно, я же старшая. Мама нас не била, она ругала, иногда ставила в угол. А иногда просто от одного взгляда было понятно, что нужно делать. Я маму всегда любила и прислушивалась. Но во мне жил ещё какой-то чертёнок, которому всегда нужны были приключения на «попу».
Ссоры
Потом родители часто стали ругаться, драться. Мы убегали зимой по снегу босиком из дома. Прятались у соседей. Жила в страхе, что когда зарплата, тогда веселье. Собирались все соседи у нас, выпивали, плясали и пели песни. У мамы голос был звонкий, она очень красиво пела. Потом мама и отчим начинали ругаться, мама всегда била тарелки. С зарплаты покупала новые. Только сейчас понимаю, что мама начинала скандал, а отчим оборонялся, и, конечно же, происходила драка.
Помню одно такое веселье как сейчас. Отчим кидает маму на разбитую банку и начинает душить. Я побежала к печке, взяла веник и черенком по спине со словами «не трогай мою маму». Он кинулся за мной, я спряталась между печкой и стенкой. В это время мама выскочила в тёмную ночь, отчим побежал за ней. Я схватила плачущего братика и тоже на улицу. Больше не помню ничего.
Обрывки из детства, которые многие годы сидели внутри, и болела душа. Столько боли, что воспоминания давались очень тяжело. Сейчас пишу книгу, и как будто это было, но и не так уже страшно и больно. Я понимаю сейчас, что это просто жизнь. И неважно уже сейчас, как она складывалась в те моменты. Потому что прошлое не изменить, всё происходило как происходило. А маленькая девочка, которая уже давно выросла, тащит весь этот груз боли по жизни. Причиняя только себе ещё больше несчастий. Вспоминаются такие события, где начинаешь понимать, что тебя любили и заботились как умели. Отчим брал меня с собой на праздники, если мама не хотела идти. И всем хвалился, какая у него красавица дочь. Я просто не могла делить с ним свою маму, вот и всё. Мне казалось, что мама только моя, я иногда даже ревновала её к братику. Часто стала болеть. Тогда я поняла, что когда болею, всё внимание мне. Мама сидела возле меня, делала мне массажики и поила чаем. Возле кровати стояла трёхлитровая банка томатного сока. Это было моё лекарство, любимый мой сок. Мне больше ничего не нужно было. Я, мама и сок. Вот такие вот осознания происходят сейчас. Все мои детские обиды только из своего маленького эгоизма. Что мама только мне должна уделять внимание.
Конечно, поначалу мама так и делала. Потом это происходило всё чаще и чаще, я болела и болела. Времени меньше, потому что есть ещё сын, муж, работа. Так я оказывалась в больнице, потом в санатории. Часто болела и отдалялась от мамы. Мне было совсем плохо, и я стала замыкаться в себе. Стала тихой, мне неинтересны стали уличные игры. Я всё больше сидела дома. Рисовала, лепила из пластилина и шила куклам одежду. Жила в своём каком-то мире. Где только я и мои мечты. Моя «банда» звала меня на улицу, я часто говорила, что не хочу.
– Ну пошли на улицу. С тобой так интересно, ты всегда что-то придумываешь.
– Не хочу, – и закрывала дверь.
Детство
Вспоминая себя ещё дошкольного возраста, прямо путешественница была. В те времена, мне кажется, все дети были первооткрывателями каких-то окрестностей. У нас была своя банда, которая вместе и в огонь, и в воду. Не бросали никого в беде и всегда спасали друг друга. Вроде были такие мелкие, а поступки совершали по-взрослому.
Я любила ещё петь. Однажды пришла к подружке Леночке в гости, ей пять лет, мне семь. Мне нравилась у неё целая библиотека красочных книг. Я их перебирала, гладила, нюхала и рассматривала картинки. Мне не нужны были никакие игрушки. Я кайфовала в этом сказочном мире. Так вот, выходим на улицу, на лавочке сидит её бабушка с дедушкой.
– Хотите послушать, как я пою? – сказала я.
– Да, давай спой нам что-нибудь.
Я запела песню Аллы Пугачёвой. Они хлопали в ладоши и сказали, что им понравилось. «Не хватает платья длинного и туфель, а так прям вылитая Пугачёва». Они смеялись и хлопали. На следующий вечер я стырила мамино платье, выбрала самое длинное и самое красивое. Красивые босоножки на самом высоком каблуке, всё это спрятала за пазуху. В бане у них переоделась, затянула пояс потуже и подправила платье, чтоб было видно чуть-чуть босоножки. Распустила волосы, ещё мамину губную помаду прихватила. Лена мне вынесла детскую кеглю, мой микрофон был. Выхожу за двор, а там сидят все соседские бабушки, кто вынес стулья свои. Я покраснела, засмущалась вся. Они все начали хлопать и говорить, давай, Юля, спой нам. И я запела песни Пугачёвой, Леонтьева и Антонова. Я знала все их песни наизусть. У нас дома пластинки слушали часто. После выступлений я кланялась и уходила в баню переодеваться. Выходила и шла дальше играть с друзьями.
– Ну, артистка, завтра придёшь к нам петь?
– Конечно, приду, – махала я рукой. По вечерам я давала концерты местным бабулькам и дедулькам. Мне нравилось петь. Я кланялась и уходила «за кулисы», во двор. Выходила уже обычной девчушкой в коротком платье, волосы завязаны в хвост. Мчалась с мальчишками играть в войнушку.
Меня мальчишки прозвали «атаманшей». Когда я не хотела играть, собиралась домой, они начинали уговаривать. Без тебя скучно, ты придумываешь разные игры, ну останься ещё чуть-чуть. Когда оставалась, а когда разворачивалась и уходила. В окно смотрела, что моя банда расходилась тоже по домам.
Помню один случай. Было холодно уже, осень. Я пошла поиграть к Леночке. Захожу к ним, а там все соседи сидят и плачут. Я прошла в комнату и присела на корточки на пол. Леночка сидела тоже на полу. Я обсмотрела всех бабулек, и мне стало грустно. Я чувствовала какую-то их боль, у меня потекли слёзы по щекам. Они смотрели по телевизору что-то непонятное для меня. Лежит какой-то дедушка в гробу. Когда музыка заиграла, мне стало ещё хуже. Я поднялась и вышла на улицу. Там стоял Леночкин дедушка, курил.
– Дедушка Коля, а что все плачут?
– Так Брежнев умер. Вот они и плачут.
Мне непонятно было, кто такой Брежнев, но и неинтересно уже было. Меня позвали играть.
Партизаны
Как-то мы собрались в дальнее путешествие. Я, Танька, Ринат, Ильяс, сейчас не помню, кто ещё был в нашей банде. Вышли далеко за деревню. Шли по полям и снова по полям. Я нашла два больших камня, которые как будто выросли из земли. Они были все чёрные.
– Идите сюда! – закричала я. – На камнях что-то написано.
Подбежали друзья, и мы стали читать. Там были только цифры – 1941–1943 г.
– Война же закончилась в 1945 году, а здесь написано – 1943 год.
– А может, здесь был полк в это время? И они выбили даты, когда были здесь.
Мы предполагали разные варианты. Хоть мы и были такие маленькие, но о войне знали всё. Наша с Таней прабабушка рассказывала нам о войне. Мы сидели вечерами на печке, она сидела на своей кровати и вязала носки.
– Ба, как ты вяжешь, ты же совсем не смотришь на спицы?
– А чё на них смотреть, я же слепая. Я на ощупь вяжу. И считать я не умею. В школе не училась.
Она вязала так быстро носки и варежки, я всегда удивлялась. А ещё она сама перекапывала огород. Отчим всегда ругал ее и говорил: «Неймётся тебе, старая, чё, не можешь подождать. Буду выходной и перекопаю». Она отвечала: «Сашка, у тебя теперь своя семья, заботься о ней. Пока силы есть, буду копать, а что мне делать ещё». Мне б такие силы в восемьдесят лет, говорил отчим.
– Давайте я вам покажу потайное место. Идите за мной.
Я с Таней и мой братик Игорь слезли с печки и пошли за ней в сени (коридор).
– Видите, какой большой ларь стоит возле стенки? Это не просто ларь, я в нём хранила раньше зерно. Самое главное за ним.
Мы по очереди заглянули за него. Там было узкое расстояние между ларём и стенкой.
– И что? – сказала Таня.
– Давай вы по очереди проходите по-над стенкой. Вы же худенькие и маленькие, а я вас встречу в другом месте.
Я как старшая пошла первая, Таня и Игорь за мной. Прошла по-над стенкой за амбаром и вышла на бугорок. Перелезла его и оказалась в маленькой коморке, свет тусклый падал сверху. Таня с Игорем тоже вылезли сюда. И что дальше? Куда идти?
Мы услышали какой-то шум, который доносился где-то сбоку.
– Идите сюда, – сказала бабушка Феня.
Мы подошли к тому месту, откуда услышали голос. Там и увидели бабушкино лицо, в маленькой щелке.
– А теперь выходите назад, как и заходили, и идите в дровник.
Вышли обратно таким же путём и пошли в дровник. Там стояла бабушка и складывала поленья.
– Вот за этими дровами есть дырка, куда можно попасть в потайное место. Там есть ещё лазейка на чердак. Так я в войну прятала русских партизан раненых. А в доме кормила немцев. Вот такие вот пироги, внучата.
Всё! Мы теперь стали партизанами. А ещё мы поняли, что когда бабушка Феня уходит на похороны отпевать покойника, мы можем спокойно пролезть в дом и посмотреть, что у неё в огромном сундуке. На нём всегда висел замок, она открывала иногда и доставала нам сладости. Может, там полный сундук всяких разных сладостей! А бабушка нам выдаёт по конфетке.
Теперь мы ждали, когда кто-то в деревне помрёт. Нам не терпелось заглянуть в этот таинственный сундук. Ключ мы тоже знали где хранит бабушка. Настал этот день. Потому что баба Феня стала наряжаться.
– Так, внучки, идите побегайте на улице, я пойду на похороны. Дом я закрываю.
Мы сделали вид, что пошли играть. Хлопнули дверями в сенях. А сами спрятались за амбаром. Бабушка щёлкнула замком. Мы потихонечку вылезли и подбежали к окну, чтоб посмотреть, куда пошла бабушка. Взяли под подушкой ключ и подошли к сундуку. Открыли замок, еле подняли крышку. Оказывается, она такая тяжёлая. Там лежали какие-то рулоны тканей. Вещи и ничего больше. Мы стали рыться глубже, в углу обнаружили в бумажных кульках конфеты, пряники засохшие. Подушечки, наши любимые конфеты. Мешочек тряпочный, а там лежал большими кусками сахар. Это тоже наше любимое лакомство. Взяли себе понемногу, чтоб незаметно было, закрыли сундук и ключ положили на место. Здорово! Мы теперь знаем, как попасть к сундуку! Пошли за амбар и попали в эту коморку. Посидели там немного и стали искать выход на чердак. Опа! Мы нашли эту лазейку, вот так дела, мы настоящие партизаны. Теперь нас никто не найдёт. Сейчас уж и не помню, из взрослых кто-то вычислил нас. И закрыли все ходы. Прекратилась наша партизанская жизнь. Но мы не отчаивались и находили что-то новое и интересное.
Бык
Родители всегда были на работе. Мы их видели только ночью перед сном. Весь день был нашим. Кусок хлеба с собой в дорогу, кусочек сахара и всё. Уходили за окрестности деревни. В этот раз пошли на зимний коровник. Я зимой иногда ходила с мамой на работу и кое-что представляла о ней. Мама рассказывала, что всех коров перевели на летние базы, а зимние стоят пустые. Мне пришла в голову идея сходить и всё обследовать, пока никого там нету. Ещё там был гудрон, наша жевачка. А на базах в углу были целые кучи гудрона. Собралась наша «банда» человека четыре и направились в ту сторону. Пустые базы такие показались огромными для меня. Заглядывали в каждый уголок, а где даже висели огромные замки на дверях. Жаль, что замок никак не сможем открыть. Интересно же, что там прячут под таким огромным замком. И так, баз за базом проходил нашу проверку на наличие чего-нибудь интересного для нас. Но они были все пустые и грязные. Мы набрали себе куски гудрона. В некоторых базах были отдельные загоны в углу, возле коров. Кто-то спросил, а здесь кто стоит? Я как знаток, который не раз ходила с мамой на работу, сказала: «В этом стойле держат быка». Больше я ничего не могла сказать. Нам стало скучно, и мы собрались домой. Выходим на улицу, и из-за угла показался бык.
Идёт к нам навстречу, в носу большое кольцо. Огромный такой и лохматый. Мы с криком «мама!» рассыпались все по разным сторонам. Я вспомнила, что когда подходила к загону с быком, меня страх пронизывал с ног до головы. Я сильно боялась быков. Попрятались кто куда. Я оббежала этот коровник, захожу из-за угла и вижу такое…
Моя двоюродная сестра Таня (по отчиму), идёт и по пояс вся в коровьем говне. Мне и смешно и жалко стало её. Она на год младше меня была. Плачет и говорит: «Как я пойду домой, меня мама отругает».
– Пошли воду искать, не плачь, сейчас постираем твоё платье.
Мы уже не думали про быка, наш страх был сильнее, когда мама увидит платье. Зашли в коровник и стали искать рабочую поилку для коров, где можно было раздобыть воду. Таня сняла платьице, кто-то нашёл даже обмылок хозяйственного мыла.
