скачать книгу бесплатно
За ее спиной вдруг резко звонит телефон; оба вздрагивают от неожиданности. Дженни, все еще не поднявшись с колен, сияет от удовольствия:
– Я сама поговорю с мистером Вольфом или ты возьмешь трубку?
Он направляется к двери:
– Оставь. Может, это псих какой-нибудь.
Но она произносит его имя, теперь уже серьезным тоном, не поддразнивая; его предположение вызвало у нее чуть ощутимое чувство страха. Он останавливается, стоит вполоборота, глядя на ее темно-синюю спину; она поворачивается к столику, берет телефонную трубку цвета слоновой кости. Он ждет; слышит, как она произносит официальным тоном:
– Да, он здесь. Я его сейчас позову. – И протягивает ему трубку, снова закусив губу, чтобы не рассмеяться. – Международный. Из Англии. Перевели вызов на мой телефон.
– Кто вызывает?
– Телефонистка не сказала.
Глубоко вздохнув, он возвращается к ней: она уже поднялась с колен; он резко берет, почти вырывает из ее руки трубку. Она отворачивается, отходит к окну. Он называет свое имя, ждет у телефона, не сводя взгляда с профиля девушки у окна. Она поднимает руки, потягивается, словно только что проснулась, распускает волосы по плечам; знает, что он наблюдает за ней; не может удержаться – улыбка по-прежнему играет на ее губах.
– Я не стал бы на твоем месте так волноваться. Сто против одного, что какому-то идиоту репортеру с Флит-стрит просто не хватило материала для очередной сплетни.
– А может, это моя прабабка из Шотландии.
Она вглядывается в полуночную беспредельность Лос-Анджелеса. Эта история ее забавляет. Типичная англичанка. Он тянется к ней, хватает за руку, грубо притягивает к себе; пытается поцеловать; он сердится, а ее разбирает смех.
У его уха – шорох немыслимых расстояний.
Потом он слышит голос; и происходит невероятное, как в романе: отворяется калитка в стене.
Женщина в камышах
Ветер раскачивает из стороны в сторону обвисшие ветви плакучих ив и морщит поверхность длинного плеса. Лесистые холмы далеко на западе и отделившие их от реки заливные луга испещрены тенями плывущих по летнему небу облаков. У того берега Черуэлла молодой человек, студент последнего курса, орудуя шестом, ведет вверх по течению лодку-плоскодонку. На носу лодки, лицом к нему, удобно откинулась на спинку сиденья девушка в темных очках. Она опустила правую руку за борт, вода журча обегает ее пальцы. Студенту двадцать три года, он филолог, его специальность – английский язык; девушка двумя годами моложе и изучает французский. На нем хлопчатобумажные армейские брюки и синяя трикотажная водолазка; на ней широкая юбка в сборку – «под крестьянку», темно-зеленая, с плотной красно-белой вышивкой; белая блузка; волосы повязаны красным узорчатым платком. У босых ног небрежно брошены сандалии, плетенная из тростника корзинка и несколько книг.
Вид у молодого человека вполне современный, даже для сегодняшнего дня: сегодня не прошла бы только короткая стрижка. А вот ее длинная – по щиколотку – сборчатая юбка и блузка с короткими рукавами-буфф старомодны даже для того времени; цвета слишком кричащие, стремление не казаться «синим чулком» слишком явное… чуть-чуть раздражает, потому что необходимости в этом вовсе нет. Она, если использовать студенческий жаргон того времени, «готова к употреблению»: есть в ней и физическая привлекательность, и утонченность, и некая лишенная холодности элегантность; она это знает и потому держится свободно, даже несколько равнодушно. Зато ее младшая сестра одевается куда лучше: хоть умри, ни за что не наденет на себя допотопное деревенское тряпье. Но девушка в лодке охотно идет на риск, может, потому, что уже помолвлена (хотя и не со своим нынешним гондольером), а может, просто уверена – положение и репутация не позволят заподозрить ее в вульгарности, отсутствии вкуса или в аффектации. Прошлой зимой, например, она появилась на сцене студенческого театра в сетчатых колготках, длинноволосом золотисто-каштановом парике и университетской мантии, вызвав бурный восторг всего зала. «Если б Рита классиков читала…» Имелось в виду, что фамилия Риты – Хейворт[18 - Рита Хейворт (Маргарита Кармен Кансино, 1918–1987) – знаменитая в 40-е гг. американская киноактриса, снимавшаяся в фильмах «Клубничная блондинка», «Кровь и песок», «Сказки Манхэттена», «Гильда» и др., была известна, в частности, своими скандальными похождениями.]. Но успех был вызван не фривольными шуточками об Аспасии[19 - Аспасия (ок. 470–410 до н. э.) – знаменитая в Афинах куртизанка, любовница афинского государственного мужа и военачальника Перикла.] и гетерах и не коронной песенкой «В теплой атмосфере шел симпозиум, когда я являлась в неглиже» (сочиненной, кстати говоря, именно нынешним гондольером), но несомненным очарованием и пикантностью мимесиса[20 - Мимесис (букв. подражание, перевоплощение) – как философско-эстетический термин обозначает искусство как «подражание подражанию» (греч.). (Поскольку, согласно греческому философу Платону, видимый мир есть подражание высшему миру идей, искусство, подражающее реальности, есть лишь подражание подражанию.)].
У нее темные, четко очерченные брови, прямой взгляд очень ясных карих глаз и темные волосы – настолько темные, что иногда, при определенном освещении, они кажутся черными; классической формы нос; крупный рот чуть улыбается – всегда, даже когда она задумчива; даже сейчас, когда она вглядывается в собственные пальцы, омываемые бегущей водой; она всегда словно вспоминает забавную шутку, услышанную всего час назад. В мужских колледжах за сестрами закрепилось прозвище Божественные близняшки. Иначе их никто за глаза и не называет, хотя они вовсе не близнецы: одна старше другой на год, и этот год разделяет их не только в учебе, но и во многом другом. Когда одна была на первом курсе, а вторая соответственно на втором, они порой одевались одинаково, что и породило прилипшее к ним прозвище. Но теперь, когда их заметили, каждая могла позволить себе быть самой собой.
Божественные близняшки, «снизошедшие» на оксфордскую землю, отличались от остальных и еще кое в чем. Они долго жили за границей, так как отец их был послом. Он умер в тот год, когда началась война, а годом позже их мать снова вышла замуж и снова – за дипломата, только на этот раз американского. Всю войну девушки провели в Соединенных Штатах, и аура иной культуры все еще витала над ними… они были более открыты, в их речи все еще слышался слабый акцент (несколько позже он исчезнет); в них чувствовалась некая раскованность, которой недоставало студенткам-англичанкам, выросшим при карточной системе, под вой сирен. И помимо всего прочего, они были богаты, хоть и не выставляли этого напоказ. Их английские родители не испытывали особой нужды в деньгах, а американский отчим (правда, у него были еще дети от первого брака) вообще оказался человеком далеко не бедным. Им было и так многое дано, а тут еще и ум, и привлекательная внешность… это могло показаться уже не вполне справедливым. Близких подруг у сестер в университете не завелось.
Девушка поднимает глаза на работающего шестом спутника:
– Мое предложение остается в силе.
– Да я с удовольствием. Правда. Мне нужно размяться. Зубрил последние три дня как оглашенный.
Он отталкивается шестом, поднимает его над водой, перекидывает вперед, пока не ощутит беззвучный толчок о дно реки, ждет, чтобы поступательное движение лодки поставило шест вертикально, отталкивается снова, теперь используя волочащийся сзади шест в качестве руля, корректирует направление и снова переносит шест вперед. Лицо его складывается в гримасу.
– Провалюсь как пить дать. Кожей чувствую.
– Кто бы говорил! Спорим, сдашь лучше всех.
– Уступаю пальму первенства Энтони.
– Он больше всего боится древней истории. Думает, на степень первого класса ему не потянуть.
Она смотрит поверх очков, словно старый профессор; произносит притворно-мрачным тоном: «Фукидид[21 - Фукидид (ок. 460–400 до н. э.) – греческий историк.] – самое слабое мое место».
Он усмехается. Она оборачивается, смотрит вперед, на реку. Вниз по течению движется другая плоскодонка, в ней четверо второкурсников – девушка и трое ребят. Замечают идущую против течения лодку. Один из студентов оборачивается к девушке, что-то говорит ей; теперь все четверо вглядываются в гондольера и его спутницу – лениво, притворно-равнодушно, как смотрят умудренные жизнью прохожие на местных звезд первой величины: Зулеек[22 - Зулейка — героиня романа Генри Максимилиана Бирбома (1872–1956) «Зулейка Добсон» (1911), иронически передающего атмосферу Оксфорда конца прошлого века.] и прекрасных принцев-старшекурсников. «Звезды» не обращают внимания: они привыкли.
Еще несколько сотен ярдов, и молодой человек оставляет шест волочиться за лодкой подольше; тыльной стороной ладони отирает пот со лба.
– Слушай, Джейн, я что-то совсем дошел. И чертовски проголодался. И мне кажется, «Виктория» сегодня закрыта.
Девушка выпрямляется на сиденье, улыбается сочувственно:
– Так давай пристанем где-нибудь здесь. Я не против.
– Впереди как раз должен быть канал. Можно войти туда. От ветра укрыться.
– Прекрасно.
Через минуту обнаруживается канал – старый дренажный ров, идущий под прямым углом от берега реки на восток; по обеим сторонам рва – обсаженные ивами заливные луга. Прогулочная дорожка – на другом берегу реки. Устье канала украшает облезлая доска: «Частное владение. Высадка на берег строго запрещается». Но, войдя в канал, они обнаруживают там еще одну лодку. В ней двое старшекурсников, один растянулся на носу, другой – на корме: читают; между ними – открытая бутылка шампанского. Обернутое золотой фольгой горлышко привязанной за кормой второй бутылки покачивается в зеленоватой прохладной воде. Тот студент, что повыше, с копной светлых волос и раскрасневшимся лицом, поднимает голову и вглядывается в нарушителей покоя. У него странные, чуть водянистые серо-зеленые глаза, лишенный всякого выражения взгляд.
– Бог ты мой! Джейн, милочка! Дэниел! Неужели от друзей в этом мире нигде не укрыться?
Дэниел замедляет ход лодки, усмехается, глядя сверху вниз на обладателя пышной шевелюры, на учебник в его руке:
– Ну и притворщик же ты, Эндрю! Зубришь! А мы-то верили в тебя.
– Ты не так уж прав, мой милый. Это все из-за моего престарелого родителя. Представляешь, поставил сотню фунтов, что я провалюсь.
Джейн находит все это весьма забавным. Улыбается:
– Ужасная подлость с его стороны. Бедный ты, бедный!
– Оказывается, тут даже кое-что увлекательное можно найти, правда, Марк?
Второй студент, постарше Эндрю, бурчит что-то, не соглашаясь.
– Слушайте, – предлагает он, – может, глотнете шипучки?
Джейн снова одаряет их улыбкой:
– В отличие от вас мы и в самом деле собираемся поработать.
– У вас обоих отвратительно плебейские наклонности.
Все смеются. Дэниел машет им рукой и берется за шест.
Они отплывают на несколько ярдов. Джейн закусывает губу:
– Ну, теперь весь Оксфорд будет сплетничать, что у нас роман.
– Держу пари, что не будет. Эндрю сам до смерти боится, что все в Буллингдоне[23 - Буллингдон — Буллингдон-клаб в Оксфорде – клуб студентов-спортсменов из аристократических и состоятельных буржуазных семей.] узнают про его зубрежку.
– Бедненький Эндрю.
– Богатенький Эндрю.
– Интересно бы узнать, что на самом деле скрывается за этим низеньким лобиком.
– Он вовсе не такой дурак, каким представляется.
– Не слишком ли безупречно это представление?
Он смеется в ответ, отталкиваясь шестом, ведет лодку сквозь густеющие стебли водяных лилий; продирается через заросли цветущей таволги. Ветер: цветущий на берегу боярышник осыпает их дождем белых лепестков. Девушка достает из воды путаницу соцветий, поднимает повыше – блестящие капли стекают в воду у самого борта. Потом бросает их обратно.
– Может, тут?
– Там подальше есть прудик или что-то вроде того. Во всяком случае, раньше был. В прошлом году мы с Нелл часто сюда заплывали.
Она внимательно рассматривает его поверх темных очков. Он пожимает плечами, улыбается:
– Чтоб без помех целоваться на свежем воздухе.
– Какая отвратительно идиллическая пара.
На его лице – довольная усмешка. Впереди, в осоке, попискивает камышовка; плоскодонка огибает первую полосу тростниковых зарослей; за ними – сплошь заросшая камышом и рогозом вода.
– Черт возьми. Все напрочь заросло. Сейчас, толкнусь еще разок.
Он погружает шест в воду и толкает лодку изо всех сил туда, где – как ему кажется – посреди стоящих стеной стеблей светится свободное пространство. Девушка чуть слышно вскрикивает, когда суденышко врезается в зеленую преграду, прикрывает руками голову. Плоскодонка проходит ярда три, натыкается на что-то мягкое, останавливается, ее нос приподнимается над водой.
– Проклятье.
Джейн поворачивается, смотрит вперед, за борт. Вдруг – он в этот момент пытается вытянуть из ила шест – резко оборачивает к нему побелевшее удивленное лицо, рот ее в ужасе раскрыт. Она выдыхает:
– Дэниел! – и прячет лицо в ладонях.
– Джейн?
– Назад, скорее назад!
– Что случилось?
Она передвигается на сиденье, жмется к противоположному борту, закрыв нос и рот ладонью.
– Ох, какой запах ужасный! Пожалуйста, скорее назад.
Но он бросает шест, перешагивает через дощатое сиденье, вглядывается в воду за бортом; теперь видит и он…
Чуть ниже поверхности воды, прямо под носом лодки, – обнаженное серовато-белое женское бедро. Чуть впереди, в камышах, – прогалина, видимо, там – верхняя часть тела: спина, голова… Ноги, скорее всего, в воде под днищем лодки, их не видно.
– Господи!
– Кажется, меня сейчас вырвет.
Он поспешно поворачивается к ней, с силой пригибает ее голову к коленям; пробирается назад, к своему шесту, так резко выдергивает его из ила, что чуть сам не опрокидывается на спину, восстанавливает равновесие и пытается отвести лодку от этого места. Суденышко некоторое время сопротивляется, потом послушно скользит назад, в свободное от камышей пространство. Он видит, как что-то отвратительное, бесформенное всплывает на поверхность там, где они только что были.
– Джейн, ну как ты?
Она чуть кивает, не поднимая головы от колен. Он неловко маневрирует, пытаясь развернуть плоскодонку. Потом, яростно орудуя шестом, ведет ее к устью канала, за первую полосу тростника, останавливает у берега и закрепляет воткнутым в дно шестом. Опускается перед девушкой на колени:
– С тобой все в порядке?
Она кивает, медленно поднимает голову и вглядывается в его лицо; потом странным жестом снимает темные очки и снова смотрит.
– Ох, Дэн!
– Ужас какой.
– Это…
– Я знаю.
С минуту они глядят друг на друга, не в силах осознать случившееся, потрясенные встречей со смертью, разнесшей вдребезги их утренний мир. Он берет ее руки в свои, осторожно сжимает; глядит в сторону устья:
– Пожалуй, надо сказать об этом Эндрю.
– Да, конечно. Мне уже лучше.
Он снова с беспокойством вглядывается в ее лицо, потом поднимается и спрыгивает на берег. Бежит по высокой траве в сторону реки. Девушка сидит, положив голову на высоко поднятые колени, словно не хочет больше смотреть на белый свет.
– Эндрю! Эндрю!
Две головы поворачиваются в его сторону, глядят сквозь ивовую листву; он останавливается, смотрит с берега вниз.
– Мы обнаружили в воде труп.
– Что?
– Труп. Мертвое тело. Кажется, это женщина. В камышах.
Студент по имени Марк, несколькими годами старше Эндрю и Дэна, поднимается и шагает на берег. Он загорелый, усатый, с ясными серыми глазами… Дэниел знает о нем только то, что это один из ничем не примечательных приятелей Эндрю Рэндалла, которых у него везде и всюду полным-полно.
– Точно?
– Абсолютно. Мы на него наткнулись. Можно сказать, прямо в него врезались.
К ним присоединяется Эндрю.
