скачать книгу бесплатно
Но на перекуре «муза» не отпускала Альбину и, когда Жени не было рядом со мной, она сказала: «У тебя родится мальчик, очень похожий на тебя, ну просто вылитый. Это будет не скоро, лет через 10, но он будет от другого мужчины».
Мы хохочем, но всё же поражаемся её пьяному дару, а я так в душе замерла тогда: «Не могу представить, что кто-то другой будет моим мужем когда-либо… Неужели чёрт попутает и в подоле от другого принесу? Стрёмноватая перспективка… Да, не-е… Не может быть… гон-гон-гон! Притом, пьяный!..»
Что удивительно, Альбинка, как неожиданно начинает «вещать», так неожиданно и обрывает это. А обрывает она обычно всё довольно эксцентрично. Говорит-говорит и вдруг вскакивает, бежит и, например, одевает свой немыслимый, прозрачно-красный, длинный пеньюар в перьях. Хватает такого же кровавого цвета боа, набалтывает музыку, прыгает на стол и начинает, на радость нам, танцевать кухонное, страстное танго со своей замысловатой, то поднимающейся, то опускающейся люстрой.
Странная мадам… то ли эзотерик, то ли алкоголик…
Да, кстати, «третий глаз» у неё не так, чтобы давно стал «зрячим». Открылся он, в связи с трагическими событиями в её семье. Аля вышла замуж в двадцать один год. Жила хорошо, так как родственники и с одной, и с другой стороны смогли организовать паре отдельную трёхкомнатную жилплощадь. Три года они прожили отлично. Детей Бог не давал, да никто из них пока и не стремился сковывать себя обязательствами и такой ответственностью.
Но вот однажды теплым, весенним вечерком Альбина птичкой прилетает с работы и застаёт в своём гнёздышке жутчайшую картину. В центре зала, на добротно-присверленной, хрустальной люстре висит её благоверный. Ужас, усугублялся неожиданностью поступка, так как ничего не предвещало такой трагедии. И только на похоронах она узнаёт от дальних родственников мужа, что его отец, дед и даже прадед точно также расстались с жизнью.
Но молодость и время всё же осушили слёзы молодой женщины, превратив печальную, неутешную вдову в приму районных сплетен. А бабульки на лавочках так вообще, непрерывно и ядовито «медитируют» на это порочное, свободное и разгульно-развратное дитя. Их «Санта Барбара» отдыхает против похождений нашей «Клёпы».
Отвлеклась я очень. В шестой и заключительной комнатухе живет, уже мною упомянутый всуе, Толясик. Я как-то одинаково слабо разбираюсь в возрасте людей, которые за собой как усиленно следят, так усиленно и не следят. Вот мой дядя Толя-алкоголя, естестно, из числа вторых. А ваще меня не парит сколько ему лет, да он скорее всего и не помнит…
Толян – это бич, наших чистоплотных, общажных курочек. Так как он через день может превращать места общего пользования, но чаще, конечно, туалет, в настоящую, ужасающую срачем, скунс-камеру!
Вот вроде, казалось бы, антисоциальная и антисанитарная личность, а какой-то ген у нас с ним вибрирует на одной волне. Я его назвала «ген-выродок», «ген-отброс общества». Я комфортабельно себя чувствую рядом с ним, а у всех остальных из нашей общаги на Анатолия Семёновича рвотный рефлекс. И сказать, что это из детства, так нет, это могло быть, если б я выросла с родителями-алкоголиками, но у нас другие заморочки были, и ни отец, ни мать сильно-то никогда не бухали и даже не курили. Просто мне легко с Толясом … да, и хрен с ним знает почему… просто потому! Потому что, может, он более-менее без маски… «На дне» масок не носят…
Глава пятая
Что говорить, общага у нас колоритная и за несколько месяцев стала уже мне какой-то родной. Но вот одно неожиданное происшествие чуть не лишило меня общества столь неординарных личностей… Это был самый страшный вечер в моей жизни, и даже не из-за боли физической, а, наверное, душевной…
Тогда была ничем не примечательная, глубоко ноябрьская пятница… Поздний вечер.
На пороге нарисовалась моя подруга Танюшка:
– Насть, приветик! Я к тебе не одна, а с «красненьким» … У отчима сегодня днюха, вот я и свинтила к тебе с презентом по-тихому… там всё равно уже никто ничего не считает…
– Я тебя и без этого всегда рада видеть. Проходи… Чёт сегодня Женька задерживается, как никогда… уже вроде десятый час… Кстати, у меня «дым» закончился, давай смотаемся по-бырому в соседний ларёк, а то потом «сидеть» станет невмоготу без курева…
– Всё не бросишь?
– Ты чё, мать, я только начала! Какие мои годы! Но может, если подашь пример…
– Мне низя, у меня вредность и психологический прессинг. Я с родаками живу.
Через пятнадцать минут мы, невероятно весёлые и громкие, ввалились домой. Открыв дверь, я увидела своего благоверного, мило посапывающего в кресле. Не раздеваясь, я тихо подошла к нему и, целуя в нос, пропела:
– Жень, Женё-ёчек, встава-ай… ну, милый, ну, воробушек, вставай… к нам Танюшка пришла!
И тут вспышка!.. Я получаю сверх неожиданный, резкий удар в лицо… Упала. Волосы в охапку и повторный удар головой об пол… Дальше всё, как в тумане…
Меня, как кошонка, схватив за «шкирку», поднимают и сажают на табурет около онемевшей подруги. Я в прострации. Боль, кровь, шок. Вижу почерневшие в ярости, некогда абсолютно зелёные и такие любимые мной глаза. Они устремлены на Танюшку. Далее слышу голос… жёсткий, мёртвый, холодный и слова, которые не могут исходить от Женьки, от МОЕГО Женьки… Голос вкрадчиво задаёт подруге вопрос:
– Что с ней сделать, как ты думаешь?.. Ножом или вилкой?..
И, медленно протягивая свои сильные и вместе с тем ухоженные руки, нежно берёт со стола эти кухонные принадлежности. Мы смотрим на него, как кролики на удава, а у меня в голове проносится финальная строчка бородатого анекдота: «Ку»… «А почему так ма?..»
Таня, не видя всю бесперспективность конструктивного общения с индивидуумом, только что словившего белку, начала, заикаясь от страха, ему вещать:
– Жень, ты что? Настя любит тебя!
– Я не об этом тебя спрашиваю, дура!..– взревел мой любимый.
Я, немного придя в себя и воспользовавшись их содержательной беседой о препарировании моей тушки, быстро оценила ситуацию – мы одеты, обуты, сбоку, в шаге от нас, благо, приоткрытая дверь …
Я резко оттолкнула его и одновременно, схватив Таньку за рукав, вылетела из нашего крошечного «любовного гнёздышка». Пихнув её в спину к входной двери общаги, крикнула: «Беги!», а сама уже почувствовала сильный толчок и удар в спину. Он дёрнул за шубу и, увидев моё лежачее, беспомощное положение, воодушевился.
Я же, только успев обхватить голову руками, ждала пока он вдоволь «выгуляет» свои «гриндерсы» по моему дохлому телу. Слава Богу, полушубок скрадывал силу беспощадных ударов и превращал их не в переломы моего истерзанного тела, а в уродующие кровоподтёки и синяки.
Вдруг, на секунду всё затихло… «Что он собирается делать дальше?» Открыла глаза и, увидев, что я совсем одна лежу между душем и туалетом, вскочила на ноги. Побежала…
Танюха… Моя отважная Танюха ждала около подъезда. С ужасом в глазах она матюгнулась. А я только смогла произнести: «Дай закурить!»
Но прикурить я не успела, так как дешевая зажигалка и моя сигарета взметнулись в воздух. Они были выбиты снизу тяжёлым ботинком, неожиданно вклинившимся между нами.
И тут, увидев у него в руке мой кухонный нож, я заорала во всю глотку:
– Пожар, твою мать! Люди добрые, по-о-ожар!
Он оторопел от неожиданности, а нам того и надо…
Мы бежали минут двадцать без остановки, пока не поняли, что оторвались от моего любимого «оборотня в пагонах». Благо бежать нам было куда… к нашей общей с детства девятиэтажке … Забежала домой и разрыдалась. Нет-нет! Это страшный сон. Но по какой-то глупой иронии, страшный сон, в котором просто мечтаешь ещё глубже уснуть и больше никогда не просыпаться…
Глава шестая
Утро… Ну зачем же оно наступило? Мне ведь так не хотелось жить, дышать, а тем более думать и размышлять над тем, что произошло… За более, чем год нашей совместной жизни не было ничего подобного… Да мало того, что за год, за всю мою жизнь… Хоть раньше в ней и появлялись откровенно дворовые ублюдки, но никто из них никогда до меня и пальцем не дотронулся, в смысле агрессии… А тут… И было бы за что… Да, и правда, а за что?
Но мне нельзя было проваливаться в этот миллион терзающих меня вопросов, так как у «серорабочих» нет больничных и какой бы «каток» по тебе не проехался накануне, на работу надо выходить в любом случае.
В полседьмого утра я, как побитая собака, поплелась на работу. Внутри была чёрная дыра, кровавые слёзы, но почему они больше не вырывались наружу? Фарфоровая…
На автомате, открывая магазин и при этом, глубоко погрузившись в свои размышления, я не сразу поняла, что произошло. И только когда от боли брызнули слёзы из глаз, я очнулась. Боль ощутила, от сковавших меня сзади, крепких мужских объятий. От неожиданности я похолодела и затряслась. Но окончательно растерялась, когда услышала, быстрые, произнесённые будничным тоном, слова Женьки:
– Малыш, что произошло? Ты куда делась? Я проснулся один… Ничего не помню! Помню только за Кирилла и его присвоенного майора пили, а потом темнота… Как домой добрался, что было?.. Чёрт его знает!
Я повернула к нему своё некогда красивое, а теперь наспех безрезультатно замазанное, дешёвым тональным кремом, лицо и, читая неподдельный ужас в его глазах, только и смогла произнести:
– Забудь моё имя, зверь! Я не заявлю… только не приближайся!
… Но он ходил за мной, словно тень… убитая горем тень… Я была не лучше… Я была, как замороженная кукла, над которой надругались и вырвали одним махом все её искусственные внутренности.
За всю неделю после того вечера я не сказала Женьке больше ни слова, хотя мама через несколько дней и начала пускать его с корзинами цветов к нам домой. Он стоял на коленях и клятвенно обещал, что ни капли больше, никогда, только бы я вернулась. А я, смотря на всё это, думала: «Что же это было… тогда? Ведь совместная жизнь на протяжении довольно долгого времени не выявляла в нём такой жестокости». И всё-таки я произнесла:
– Не ходи сюда больше. Мне больно… Но я забуду…
Домой Женька перестал ходить, но теперь он стал провожать и встречать меня с работы. Тянулись дни, превращаясь в недели. Бывало, что я скупо и холодно отвечала каким-нибудь «больным» словом на его признания и уверения, а чаще шли в гробовом молчании, так как всё было уже и так давным-давно сказано…
Но всё же его настойчивость и совершенно разбитое состояние подтачивало меня день за днём. И однажды вечером, когда мы шли домой через парк, во мне, наконец, лопнула эта струна… Я, неожиданно тяжело и резко рухнув на лавочку, не выдержала и расплакалась навзрыд, не обращая ни на прохожих, ни на Женьку никакого внимания…
Он тут же упал на колени передо мной и начал хаотично, но невероятно нежно покрывать поцелуями мои пальцы, которые судорожно сжимали отчаянно плачущее лицо. При этом он непрерывно шептал:
– Настенька, Настенька, прости меня… Я умру за тебя, солнышко моё… Ты счастье моё!.. Без тебя меня нет. Я прошу, прошу, вернись ко мне…
Из груди вырывались страшные рыдания. Я захлёбывалась в своей боли и вместе с тем в своей больной любви. И спустя долгие, мучительные минуты я только и смогла произнести:
– Как ты мог? Как ты посмел с нами это сделать?.. Ведь я так люблю тебя…
Да-а, пока думала, да ностальгировала вся сигарета до фильтра стлела. Хотя один из моих «бывших» утверждал, что в фильтре тринадцать затяжек. Сам что ли, придурок, раскуривал? Он бы мог, даже без спора… а так… чисто из своей непримиримой тяги к абсурдным дворовым рекордам. Но так как я не рекордсмен, лучше следующую подкурю.
Ну вот! Опять совесть в виде сурового Женькиного взгляда карябает и всплывает перед моими бесстыжими глазёнками… Да, брошу я, брошу, не мельтеши…
Ой, щас прикрою, Толяськино блевотное неглиже газеткой… Хотя… Маришка всё равно завтра с утречка заставит его всю кухню языком выдраить и эту газетку в глотку ему запихнёт. Да ещё каблучком своих неимоверно элегантных тапочек с розовым помпоном, протолкнёт её как можно глубже в его проспиртованный желудочно-кишечный тракт… Ладно, всё равно надо бы…
…Бли-и-ин! А вот и наша принцесса… Тьфу ты! Вспомни «его», вот и «оно»!.. Легка на помине. Марусь, никак «горошина» сегодня велика, что в такую рань?
Да-а уж, ничё не скажешь, нормальный у меня сейчас видос перед нашей «Императрицей Всея Руси»! Цигарка набок зажата в зубах, давая колоритный слёзный прищур левого глаза, и ручки трепетно и нежно прикрывают «желтым экспрессом» блевотину товарища по несчастью… Лепотень, твою дивизию!
Марина, взглянув под стол, с отвращением пропела:
– О, Боже, опять…
Потом, переведя свой одухотворённый до тошноты взгляд, на меня промолвила:
– Насть, опять надымила?..
– Занозу в заднице забыли спросить, что мы тут с Толяном наделали!..
– Настён, не хами… Твой чайник вскипел, мне нужна эта конфорка. Я освобожу?
В голове молоточком: «Вот сука! Воплощение интеллигентности и очарования! Фея, пальцем деланная, мать её так! Эх, с каким удовольствием, Мариша, я сейчас бы этот чайник, да на твою филигранно стриженную головку… Но може кого покрепше доколебёшь своей идеальностью, и он тебе скорее две прекрасные конечности выдернет… А мне низя… Я должна, вроде Вас, становится исполненной достоинств «Лэди»… Ладно уж… Споки-ноки, сказочная фея! Чтоб тебя… Да пошла ты!»
Глава седьмая
2001год
Женька, Женечек, Женечка…
Да, за эти годы происходили у нас с тобой ссоры, скандалы, притирки, но сколько в то же время было сказочного, невероятного полёта нашей любви. Да, порой больно ударялись об дно, но оттолкнувшись от него, мы опять парили в облаках. Жизнь, как на вулкане… зато не прозябание, не робкое тление серого пепелища.
Тьфу, ты чёрт! Опять?.. Вопросы, ответы, терзания по кругу?.. Ну что за…? Всё! Стоп!
Не хочу больше думать о нём! У меня новая жизнь, новые перспективы! Больше никто не будет меня ломать и унижать!
Да, хотела сказки, да жаждала её, но… не срослось…
Я только что себя в списках увидела, я только что в университет поступила, вот о чём надо думать! Сейчас прибегу домой и удивлю родных, которые на мне, как на интеллектуальном индивидууме давно крест поставили.
«Вот так-то, мамочка, папочка, а я взяла и поступила без всяких там «доноров» и «спонсоров». Да, сильно ты меня, мой милый, разозлил в этот раз! Я не тварь дрожащая, я право имею!.. Право имею убить, наконец, в себе эту тварь! Да, переиначила классика, но ты-то был вообще уверен, что я крепше «Курочки рябы» в жизни ничего не читала. Читала, дорогой, только эти правила к моей беспризорной игре не подходили…»
Всё хватит с ним болтать! Пошёл он куда подальше…
Но опять из глубин сознания выплывает его образ, который непрерывно следует изо дня в день за мной по пятам с того самого момента… с того самого повторившегося, злополучного вечера. Это произошло два месяца назад… И знаю, что надо бы уже потихоньку забывать, стирать из памяти, замещать эти воспоминания другой, позитивной жизнью, жизнью «дальше», жизнью «потом», но… но… Как же больно… идти одной… идти не рядом с ним…
