скачать книгу бесплатно
Инна удивлялась поступкам свекрови. Гильда вела себя так, как было удобно ей; она не задумывалась о том, что чувствует человек, которого выгоняют из дома.
На следующий день после свадьбы свекровь зашла к ним во времянку и спросила Виктора:
– Твой отец хочет тут остаться жить, что скажешь?
– А как же Гельмут? – удивился Виктор.
– Я найду как от него избавиться, – ответила свекровь.
Инна ужаснулась: как так можно? Даже собак не выгоняют, а здесь человек! Но Гельмуту повезло – после скандала с Гильдой Эмиль уехал в Талас. И Гельмут вновь появился в доме, счастливый.
И вот теперь происходит то же самое. Что свекровь задумала на этот раз?..
***
Инна пыталась успокоить Гельмута, но он не слушал ее. Иногда человека нужно просто оставить одного, чтобы он мог выплакать обиду и принять решение.
Инна вышла из сарая. Рвать виноград ей расхотелось. Она вернулась во времянку, села на край кресла, где лежал клубочком кот Кеша. Кеша приоткрыл зеленые глаза, потянулся и продолжил смотреть свои кошачьи сны. Инна, поглаживая его по голове, размышляла над ситуацией. Следовало дождаться Виктора с работы и поговорить с ним.
Она встала и подошла к окну. Солнце шло на закат. Из времянки был виден весь дом Гильды. Оконные стекла поблескивали в лучах заходящего солнца. Крыльцо перед входной дверью Гельмут недавно выкрасил в коричневый цвет.
Похожие дома были у этнических немцев в ее родном городе Талды-Кургане в Казахстане.
***
В Казахстан, Киргизию и прочие азиатские республики СССР «русских немцев» занесло во время Великой Отечественной, куда их высылали ввиду войны, там они и осели – те, кто не попал в трудармию, из которой мало кто вернулся живым. Казались они какими-то… другими. Их дома, и те были «особенными»: побеленные и свежевыкрашенные, с ухоженными дворами. Перед домами в летнее время немцы в обязательном порядке высаживали цветы.
Цветы можно было увидеть возле любого дома в Талды-Кургане, но у немцев они росли как-то по-особенному. Это как борщ у разных хозяек – продукты одни и те же, а вкус разный.
Мама Инны каждый год высаживала розы, и когда они расцветали, все вокруг благоухало. А еще весной цвели красные пионы и два куста сирени: у двери росла белая, а позади дома – сиреневая. Инна вдыхала этот запах по утрам, отправляясь в школу, а когда начинались экзамены, искала сиреневый цветочек с пятью лепестками: а вдруг поможет.
В Душанбе Инна скучала по дому – вспоминала глубокое синее небо родного городка, на которое вдруг набегала грозовая туча и проливалась огромными упругими каплями, превращавшимися в струи, резко сходившие на нет и оставлявшие после себя огромные зеркала луж и неповторимый запах свежести.
Да, это было в другой жизни: залитый солнцем Талды-Курган и на его окраине – дом на двух хозяев с огородиком. Вход утопает в сирени, и из окна видно, как ветер колышет цветы «золотые шары». Жарко, можно ходить в сарафанчике и валяться на поляне неподалеку от дома – разглядывать жучков, затерявшихся в траве. Только в темноте возвращаешься домой и, когда засыпаешь, слышишь, как вдалеке журчит арык, перекатывая мелкие камушки.
А зимой – снег: легкий, пушистый. Он шел стеной, но, как только похолодает, из него уже ничего нельзя было слепить, и Инна сидела дома, разглядывая узоры на окнах – в них можно было увидеть целый мир… Крутилась виниловая пластинка – Инна слушала песни и мурлыкала слова, в смысл которых даже не вдумывалась. И запах угля, который она никогда не забудет. Она прибегала с мороза, прижималась к печке, из которой подмигивали горячие угольки. Мама приносила высохшее на морозе постельное белье, стоявшее колом, – они развешивали его в доме на веревках, и ткань начинала потихоньку оттаивать, рождая запах морозной свежести, который тоже остался с ней навсегда. Инна опускала лицо в этот морозный пододеяльник и вдыхала его аромат…
Весной просыпался арык – вода в нем бежала, мешаясь с кашицей подтаявшего снега, которая к вечеру покрывалась ледяной узорчатой паутинкой.
Паутинки, только уже другие, невесомые, летали в воздухе осенью. Погреб набивался провизией: деревянные бочки наполняли помидорами, огурцами, которые перекладывались вишневыми и дубовыми листьями, пересыпались солью. В погребе всегда было прохладно – там хранилась картошка, стояли стеклянные банки с вишневым компотом.
В середине осени улетали журавли – сначала бродили по полям, ждали своего часа, а потом поднимались в воздух с протяжным прощальным криком и летели клином прочь, к теплу.
По утрам отец отводил Инну в садик и бежал на работу. Инна оставалась в облаке детского гомона и сладковатого запаха манной каши. После обеда их отводили на прохладную, лишь слегка утепленную веранду, и дети, устраиваясь на тихий час, старались быстрее нырнуть под одеяло, чтобы согреться. Ослепительно белое белье приятно пахло крахмалом.
Первое сентября тоже имело свой запах – запах астр. Была школьная форма с белым фартуком, и мама рядом.
Мама заставляла дочерей Инну и Надю натягивать бежевые хлопковые чулочки на резинке и рейтузы, доходившие до колен. Перед уроками девочки бежали в школьный туалет, стягивали с себя рейтузы и засовывали их в портфель.
С начала войны этнические немцы составляли основное население Талды-Кургана – их переселили из Поволжья. В классе у Инны немцев было 26 из 32-х учащихся. Они говорили на русском, а вот переселенцы постарше общались между собой на немецком языке – и Инна иной раз думала, идя по улице и улавливая их говор: как же режет слух! Да еще давало себя знать отторжение из-за фильмов о войне. Многие считали местных немцев причастными к ней. И далеко не все осознавали, что ведь и трудармия унесла тысячи жизней.
В Казахстане немало колхозов было почти полностью немецкими. Оказавшись в таком, с трудом верилось, что это Казахстан: все было ухожено, повсюду росли цветы: немцы привезли с собой свою любовь к чистоте и порядку. Женились они в основном на своих, и, наверно, правильно делали – им было потом легче уезжать в Германию «кланами».
Вообще, Казахстан тогда был похож на некую малую Россию. Казахов можно было увидеть, пожалуй, только на автовокзале, перебегающими с автобуса на автобус в своих «деревенских» одеждах: длинных платьях, жилетках. В школах наряду с немцами учились русские, встречались корейцы. Инна не видела ни одной казахской семьи в своем окружении. Лишь позже, когда немцы начали эмигрировать в Германию, а русское население – переселяться в Россию, городок стали заполнять казахи, переезжавшие из аулов.
В Душанбе Инна иногда вспоминала детство. Время комсомольских строек и первомайских демонстраций с транспарантами и портретами вождей. И как она, новоиспеченная пионерка, возвращалась домой – дошла до перекрестка и долго стояла, показывая всему миру свой красный галстук…
Что до Первого мая, то этот день был для Инны особым: проснувшись, она каждый год обнаруживала у кровати новые сандалики. Запах их кожи был навсегда связан для нее с детством. А еще на стуле в этот день висело новое платье. Мама умудрялась покупать им с сестрой обновки к празднику, откладывая на них по копеечке.
***
В восьмом классе подобралась у Инны компания: Коля, увлекавшийся фотографией и творивший волшебство в комнатке с красным светом, Пашка и Оля – обычно собирались на лавочке возле ее дома.
Ох уж эти лавочки… Они были особенным местом: стояли практически возле каждого частного дома и на них обсуждалось все – как в большой деревне. Разве что с декабря по февраль (зима в В Южном Казахстане короткая) они пустовали, а в остальное время на них сплетничали тетки и бабульки. С наступлением сумерек приходило время молодежи – на этих лавочках ребята пели песни под гитару, целовались и мечтали, вдыхая запахи вишни, яблони, сирени…
В один из вечеров, когда они всей компанией разглядывали новенький Колькин фотоаппарат, на перекрестке появился Сашка. Он подошел к ним своей неторопливой походкой – рыжеватые коротко стриженные волосы, одна рука в кармане. Инну сразу что-то в нем зацепило. Бросилась в глаза его серая водолазка с рисунком – сверстники одевались просто и таких не носили. Брюки на нем сидели как влитые, – а ведь другие ребята донашивали вещи братьев, и тут уж как повезет. Как потом выяснилось, отец Сашки, таксист, неплохо зарабатывал. Но Саша этим не бравировал.
Инна грезила, что как-нибудь вечером они останутся вдвоем, будет звучать «Последний желтый лист» модного в те времена Ободзинского, и Саша поцелует ее, – но наедине они так ни разу и не остались.
Эту любовь, как хрустальную вазу, они донесли до окончания школы. В сервантах в те времена у всех стояла хрустальная посуда, которую доставали только по праздникам. А у Инны с Сашей праздника не случилось – «ваза» так и осталась в «серванте». Саша побоялся сделать шаг, чтобы не обидеть свою «тургеневскую девушку». Так и ушел в армию.
А Инна уехала в Душанбе, где поступила в институт. Сашка слал ей из армии письма и раскрывался в них по-новому – теперь он писал и о любви, и об их общем будущем. Инна исправно отвечала на них, но уже была влюблена в Виктора и мечтала о свадьбе.
– А как же Сашка? – спросила ее сестра Надя, когда они говорили по телефону.
Инне стало неловко: она так и не решилась написать письмо и расставить точки над i. И Надя это знала.
Она оставалась для Инны путеводной звездой – единственным человеком, которому Инна доверяла свои тайны.
У самой же Нади жизнь складывалась непросто – подруги завидовали ее красоте и даже неохотно знакомили ее со своими ухажерами… одна даже захлопнула перед ней дверь, сказав, что у нее гости. Надя успела заметить в дверном проеме симпатичных офицеров.
В студенчестве произошло в жизни Нади событие, перевернувшее всю ее жизнь. Училась она в Семипалатинске в медицинском училище – дорога поездом занимала двое суток. В купе вместе с ней ехал молодой парень – он оказался интересным собеседником до такой степени, что Надя влюбилась в него на несколько лет. Он женился, у него родилось двое детей, а она все грезила о нем – чего он так никогда и не узнал.
Надя напомнила Инне о Сашке, но не сказала больше ничего. Видимо, уж такая большая любовь, раз Инна собралась замуж… и как же это странно – даже в Душанбе она встретила немца!
***
Инна ждала Виктора и вспоминала, с чего началась их история.
В школе она мечтала о факультете журналистики. Писала в дневник стихи. Тогда была мода на дневники – их украшали вырезками красивых лиц из журналов. Девчонки покупали в киосках фотографии известных актеров и актрис, развешивали по стенам и мечтали быть похожими на них. Они ждали, что однажды выпорхнут из родительского гнезда и, подкрасив губки, побегут по коридору института к своей мечте.
Но увы, мама Инны не разделяла грез дочери – ослушаться и не поступать в Политехнический институт в Душанбе Инна не могла. Там, в Душанбе жила мамина подруга, которой было поручено «последить» за Инной.
Так Инна впервые оказалась в другой республике – Таджикистане.
В аэропорту Душанбе Инну встретила тетя Рая, полноватая женщина с гладко зачесанными темными волосами. Поехали к ней домой на маршрутке – из-за духоты были открыты окна.
Совсем другой мир! Вроде бы та же Средняя Азия, а все здесь было по-другому. Oтовсюду доносилась таджикская музыка. По улицам сновали женщины в ярких национальных костюмах с орнаментом: платьях и шароварах, доходящих до щиколоток, сшитых из местного шелка или атласа; на головах у них были тюбетеечки, из-под которых свисали косички.
– А что за праздник сегодня? – спросила Инна.
– У нас обычный день, – ответила тётя Рая. – Просто таджики очень музыкальный народ!
Инна вертела головой – все было так интересно! На улице стояли большие казаны с пловом. В воздухе витал запах свежеиспеченных лепешек. Эти лепешки пеклись в печах-тандырах: кусочки теста раскатывались, посыпались зирой, и при помощи ковша и крюка с длинной рукояткой закидывались в печь, чтобы прилипнуть к стенкам. В тандырах готовили и самсу – пирожки с начинками.
Квартира у тети Раи оказалась самая обыкновенная: «двушка» с двумя смежными комнатами, скромно обставленная. Тетя Рая жила с маленьким сыном Костей.
– Будешь спать здесь, – указала она на диван в проходной комнате.
***
Через пару дней Инна с тетей Рaей отправились на базар. Издалека слышался гул голосов – продавцы и покупатели торговались. Повсюду чувствовался запах шашлыков и вкуснейшего плова. Шёл август и прилавки ломились от овощей и фруктов. Ничего подобного Инна еще не видела. Попробовала хурму и решила, что это сорт помидоров. Был здесь и любимый виноград – дома, в Талды-Кургане, отец тоже его выращивал. Он любил срезать кисточки винограда и угощать домочадцев. Тогда это было в порядке вещей, они не думали о том, что это когда-нибудь закончится и ничего уже не будет – ни винограда, с заботой выращенного отцом, ни его самого…
А здесь, на душанбинском базаре, Инна увидела – нет, не кисточки, а – огромные кисти винограда, по килограмму каждая. Пропитанный солнцем, виноград вызревал янтарным и необыкновенно сладким. Арбузы и длинные дыни лежали горами, смешивая свои ароматы.
Здесь же располагалась чайхана. На деревянном полу лежала скатерть, вокруг нее на матрасиках-курпачах мужчины, полулежа, пили зеленый чай и вели беседы. Ансамбль из Узбекистана «Ялла» сложил песню о чайхане. Красивая!
В перерывах между поеданием самсы и фруктов Инна готовилась к вступительным экзаменам. На них оказалось много таджиков. Как же они поступят, – удивлялась она, – если на вопросы преподавателей отвечают «Я плохо понимай по-русски»?
На экзамене по математике она никак не могла решить уравнение. Впереди за партой сидел паренек, симпатичный, голубоглазый. Он решил все задачки и все оглядывался на Инну. Он и помог ей.
Первого сентября всех собрали в актовом зале. Инна искала глазами того паренька, но так и не увидела его, как и многих других ребят славянской внешности. Среди поступивших в основном были таджики и узбеки – черноволосые, с карими глазами. Девушек на курсе было четверо, – видимо, их взяли просто «для разнообразия».
Инне стало жаль того паренька, какая, все же, несправедливость!
***
Инна подружилась с двумя девочками – Людой и Риммой. Оторванные от дома, они старались проводить свободное время вместе.
Инна не спрашивала у тети Раи, где отец маленького Костика, но однажды, подвыпив, тетя Рая обмолвилась, что отец ее сына благополучно проживает в другом городе со своей семьей. Как-то она ездила в командировку в этот город, а вернулась домой уже беременной.
Двухлетний Костик рос капризным и требующим внимания ребенком. Инна словно попала в западню, где ее без конца контролировали. Конфликт произошел неожиданно, можно сказать, на ровном месте.
– Ты возвращаешься с учебы раньше меня, – сказала она. – Забирай, пожалуйста, Костика из сада. И готовь ужин к моему приходу.
Инне пришлось согласиться.
Так прошел месяц. Девчонки звали ее после занятий погулять или в кино, но Инна бежала в детский сад за Костиком.
– Слушай, это же ненормально, – как-то сказала ей Люда. – Такое впечатление, что ты замужем… А давайте снимем квартиру! Будем жить втроем – Римма как раз ищет жилье, – и ты избавишься от всего этого!
Квартиру они нашли быстро – причем, недалеко от института, лишний час утром можно поспать. Тетя Рая подняла шум и грозила позвонить родителям.
– Я сама им скажу! – бросила Инна, достала чемодан из-под кровати и начала собирать вещи.
Как же ей хотелось почувствовать вкус настоящей студенческой жизни!
***
И он пришел нежданно-негаданно, этот вкус, в тот же день. Инна с чемоданом и сумкой с книгами вышла на остановку. Присев на лавочку, она разглядывала ожидавших автобус людей. Тут она заметила парня, которого уже видела в институте.
Он выгодно выделялся среди других парней – высокий, голубоглазый, со слегка раскачивающейся походкой. Он знал, что интересен, – это было видно по тому, как он с легким прищуром посматривал на девчонок, словно оценивая их.
Он, улыбнувшись, подошел к Инне.
– Ты же с параллельного потока? Уезжаешь? Не будешь учиться? – забросал он Инну вопросами.
– Нет, я просто переезжаю, – ответила Инна.
– Давай помогу! Как тебя зовут?
Парня звали Виктор.
– Какое у тебя красивое имя, – улыбнулся.
Сладкая волна поднялась у нее внутри. Ей нравилось в нем все – и голос, высокий, приглушенный, и его серая куртка, и расклешенные по моде того времени брюки в полоску.
Виктор помог ей донести вещи до квартиры, где уже собрались девочки. И оказалось, что он жил неподалеку…
Потекли студенческие дни – без тети Раи и крикливого Костика. Но из головы у Инны не выходил Виктор – в институте она постоянно искала его глазами. Он был в центре внимания – вечно что-то рассказывал собравшимся вокруг студентам.
Вскоре они столкнулись в коридоре института – оба бежали на лекцию. Виктор бросил на ходу:
– А давай в кино сходим? Сегодня показывают мой любимый фильм – «В бой идут одни старики»!
В кинотеатре они сидели на последнем ряду и весь фильм целовались.
***
Так началась любовь, которая изменила всю ее жизнь. Инна почти забыла про Сашку, которого обещала дождаться из армии.
Виктор был одним из немногих ребят с европейской внешностью, кому удалось поступить в институт. Видимо, его, отличника, оказалось сложно завалить на вступительных.
Они часто ходили в кино и на танцы в летнем парке. В Таджикистане октябрь и ноябрь теплые, поэтому танцплощадки не закрывались почти до самой середины ноября.
Обнявшись, они кружили по улицам со спидолой в руке – болтали о студенческой жизни. Осень набирала силу, желтые листья кружились в воздухе и падали на землю. На душе у Инны было спокойно…
– Пойдем ко мне? – предложил Виктор. – Мама штрудли сварила.
– А что такое штрудли? – спросила Инна.
– Вот как раз и попробуешь! Мама на работе! – улыбнулся Виктор.
Инне стало интересно, что это за еда такая. Студенческая жизнь была без разносолов – стипендии хватало только на то, чтобы заплатить за квартирку из двух крохотных комнат.
В первой комнате стояла печь, которую надо было топить в зимнее время, и столик – девчонки и обедали за ним, и готовились к занятиям, и праздники устраивали. Во второй комнате находилась кровать, спали на ней втроем. Когда до стипендии не хватало денег, девушки переходили только на рыбешку мойву – она стоила двадцать копеек за килограмм. Жарили ее на чадившей сковороде, но мойва была вкусная и сытная.
Инна согласилась попробовать незнакомое блюдо. Виктор жил в большом доме. У двери лежал чистый коврик, стены были выбеленны. Прошли на кухню: стол, покрытый светлой клеенкой, четыре стула, в углу – газовая плита, белые шкафы для посуды. Виктор разогрел штрудли – блюдо из мяса, кислой капусты и кусочков теста.
