Алый демон в моей голове

Эйс Лайтберт

Алый демон в моей голове

Глава 1 Первый день в моей голове

Холодный вихрь, невидимый и беззвучный, просочился сквозь щели в старых рамах. Он был не из этого мира – сгусток чистой, бесприютной энергии, искавший пристанища. Бэнни. Имя, отдававшее сталью и пеплом в пустоте его сущности. Квартира встретила его запахом пыли, застоявшегося чая и чего-то еще… тонкого, химического, горького. Он ощутил эту горечь на несуществующем языке, как ожог.

Пульсируя, Бэнни проплыл мимо заваленного бумагами стола. И замер. На краю, рядом с потрепанным блокнотом и засохшей ручкой, стояла небольшая баночка из темного стекла. Этикетка гласила: Рисперидон. Раствор для приема внутрь. Знакомый, как шипение змеи, медицинский термин.

– Больна, – пронеслось в его энергетическом ядре, холодное и точное, как скальпель. Уязвимость этой скорлупы из плоти и костей, в которую он вторгся, обрела конкретные, жуткие очертания. Хрупкая психика. Растрепанные нервы. Идеальная мишень. Идеальная… почва. Чувство, похожее на голод, но куда более изощренное, сжалось внутри него. Здесь можно закрепиться.

Он растворился в углах комнаты, в тени под кроватью, в мерцании экрана забытого в режиме сна ноутбука. Стал частью тишины, которая теперь казалась звенящей, натянутой до предела.

Солнце, бледное и нерешительное, пробилось сквозь грязноватое окно и упало прямо на веки Люси. Она застонала, отвернулась, уткнувшись лицом в подушку, все еще пахнущую вчерашними слезами и дешевым кондиционером для белья. Но даже сквозь ткань, сквозь сонный туман, в сознание вползло отвратительное ощущение.

Люси.

Имя. Оно лежало в ее мозгу, как что-то липкое, чужеродное, невыносимо тяжелое. Не просто не нравилось – вызывало физическую тошноту, спазм где-то под ложечкой. Лю-си. Слоги резали слух, как ржавое лезвие. Кто это вообще? Эта вялая, напуганная тряпка, что валялась в постели, боясь встать и встретить новый, такой же серый день?

Ненавижу, – прошипела мысль, ясная и четкая, как удар колокола в тишине. Ненавижу это имя. Ненавижу эту кожу, эту жизнь, эту бесконечную усталость, что сковала кости свинцом. Пора что-то менять. Фраза вспыхнула внезапно, как искра в кромешной тьме. Резко, почти болезненно. Да. Все. С сегодняшнего дня. Новое имя. Новые привычки. Борьба. Выход из этого липкого болота апатии.

Она резко села на кровати. Сердце колотилось где-то в горле. Взгляд упал на баночку с рисперидоном у стола. Горький вкус во рту стал явственнее. Потом – на груду немытой посуды в раковине, на пыль, серебрившуюся в луче света, на экран телефона, где тускло светились уведомления о неоплаченных родителями счетах. Огромная, неподъемная гора надо навалилась на хрупкие плечи.

Энтузиазм, вспыхнувший было ярко, тут же погас, задушенный тяжелой, привычной рукой безнадеги. Стало страшно. Страшно не справиться. Страшно, что будет еще хуже. Страшно этого резкого порыва, такого чуждого ее привычной вялости.

Потом, – сдавило горло. Сейчас не время. Нужно собраться с силами. Подготовиться. Знакомая, убаюкивающая ложь. Она позволяла дышать, хоть и отравленным воздухом. Люси (ох, как же ненавистно это слово!) медленно, как сто летняя старуха, сползла с кровати. Ноги подкосились, пришлось опереться о стену. Холодная штукатурка под пальцами.

Она подошла к столу, машинально взяла баночку с рисперидоном. Пластик был прохладным. Капля, потом вторая – горький, обжигающий глоток, запитый вчерашним чаем из кружки. Картон и пыль. Ритуал. Поддержание шаткого статус-кво. Мысль о переменах, о новом имени, о какой-то там борьбе казалась сейчас абсурдной, почти смешной в своей нелепости. Игрушкой для сильных. А она… она была сломана. И имя было лишь частью этого слома.

"Отложу," – прошептала она хрипло, голос скрипел от неиспользования. – "В долгий ящик. На потом."

Она поставила баночку на место. Рядом с ней, в пыльном воздухе, невидимый сгусток энергии – Бэнни – улыбнулся. Поток страха, отчаяния и сладковатой горечи медикаментов был для него нектаром. "Потом", сказала она. Прекрасное слово. У него было время. Время, чтобы пустить корни в этой плодородной почве уязвимости. Он ощутил слабую вибрацию в ее мыслях, легкое покалывание недовольства, которое она так старательно подавила. Искру. Маленькую, но такую важную искру. Он осторожно, как паук, коснулся ее своим сознанием. Нежно. Почти неощутимо. Просто намек, легчайшее дуновение чуждой мысли, похожей на ее собственную, но… с металлическим привкусом: "Да… Потом…"

Люси вздрогнула, потерла виски. Голова слегка загудела. Наверное, рисперидон. Или усталость. Она глубоко вздохнула и побрела на кухню, чтобы вскипятить чайник для новой порции забытья. За ее спиной, в солнечной пыли, танцующей над столом, тень на миг сгустилась, приняв форму, похожую на изогнутый коготь, прежде чем раствориться бесследно. "Потом" уже начало свой отсчет.

Глава 2 Сильная женщина

Следующие дни поплыли в серой мути, как грязная вода в забитой раковине. Люси выполняла ритуалы: капли рисперидона, горькие на языке, бесцельное блуждание по сети, попытки заставить себя убраться, которые заканчивались взглядом в потолок. Но сквозь привычный туман начали пробиваться искры.

Не ее искры.

Мысли. Резкие, угловатые, как осколки стекла. Не ее голосом. Не ее логикой. Однажды, стоя у окна и наблюдая, как дождь стекает по стеклу червями, она вдруг ясно подумала: «Паутина за окном – хорошая ловушка для мух. И для птиц, если сплести крепче». Откуда это? Она никогда не думала о паутине, тем более в таких… хищных терминах. Мурашки побежали по спине. Она отшатнулась от окна, как будто паутина могла протянуть липкие нити внутрь.

Потом была сцена с книгой. Она пыталась читать, старый, пыльный роман, но слова расплывались. Внезапно, в тишине комнаты, мысль ударила, как ток: «Страница 47. Там ответ. Найди и сожги». Она лихорадочно перелистала. Страница 47 была про описание заката. Никакого "ответа". Просто закат. Но ощущение, что там что-то было, что она что-то упустила, не отпускало еще час. Сердце колотилось, как птица в клетке.

Бэнни работал. Он осторожно вплетал свои нити в ткань ее сознания. Его энергия, холодная и цепкая, искала трещины – усталость, страх, горький привкус рисперидона на языке. Он не просто слушал ее хаотичные мысли; он трогал их, слегка искривляя, подбрасывая чужеродные семена. Он учился ее "языку", ее страхам и смутным желаниям. И ждал момента для более… наглядного подтверждения своего присутствия.

Момент настал вечером четвертого дня. Люси вышла в подъезд вынести мусор. Возвращаясь, она переступила порог своей квартиры. Тьма. Густая, абсолютная. Свет погас ровно в тот миг, когда ее нога коснулась порога. Не до, не после. В синхронности было что-то безупречное, зловещее. Она замерла, вцепившись в дверной косяк, сердце замерло, потом рванулось в бешеный галоп. В ушах зазвенело.

Знак.

Слово возникло само, холодное и тяжелое, как слиток свинца в мозгу. Это не было ее мыслью. Это было… констатацией. Фактом, вбитым извне. Она судорожно щелкнула выключателем. Ничего. Пошарила по стене – фонарик телефона выхватил из тьмы знакомые очертания мебели, покрытые внезапно чуждой, угрожающей аурой. Ей почудилось, что в углу, за креслом, тень шевельнулась иначе, чем должна была. Она отпрянула, спиной к стене. Свет включился сам. Резко, ослепительно. Люси зажмурилась, ослепленная. Когда она открыла глаза, в квартире было ярко, как ни в чем не бывало. Тикали часы. Шумел холодильник. Но воздух был густым, заряженным невидимым напряжением. Она поняла: Ее заметили. И это "что-то" могло управлять миром вокруг нее. Страх был уже не абстрактным. Он имел вкус – металлический, как батарейка на языке.

На приеме у психолога на следующий день она пыталась говорить о страхах, о внезапной тьме, о странных мыслях. Доктор, человек с мягким голосом и внимательными глазами, выслушал. Потом сказал то, что говорил уже не раз:

"Люси, вы живете в постоянном напряжении. Мир кажется враждебным. Попробуйте… представьте себя актрисой. Играйте роль сильной, спокойной женщины. Даже если внутри буря. Создайте персонажа, который умеет справляться. Надевайте эту маску в сложных ситуациях. Со временем, маска может стать частью вас. Это способ перехитрить тревогу."

"Учиться играть роль". Совет был добрым, практичным. Но он попал, как семя, в почву, уже отравленную иной волей.

Бэнни услышал. И понял: это ключ. Дверь, которую ему так не хватало.

В тот же вечер, когда Люси, измотанная, сидела на краю кровати, глядя на баночку рисперидона, в ее голове возник новый голос. Не такой резкий, как предыдущие мысли. Мягче. Почти ее собственный, но с едва уловимым металлическим отзвуком, как далекий гул трансформатора. Голос заговорил о роли.

«Сильная женщина…» – прошептал он мысленно. «Представь ее. Как она стоит? Как дышит? Она не боится темноты. Она знает: свет вернется. Он всегда возвращается для сильных. Она принимает капли – не потому что слаба, а потому что умна. Контролирует. Она не Люси. У нее другое имя…»

Голос был настойчивым, но обволакивающим. Как совет старшего, мудрого. Люси, жаждущая хоть какого-то якоря, хоть какого-то способа справиться с нарастающим хаосом, ухватилась за это. Она попыталась представить: сильная женщина. Прямая спина. Твердый взгляд. Она встала, выпрямилась перед зеркалом в прихожей. Отражение – бледное, с трясущимися руками – смотрело на нее полными страха глазами.

«Не так,» – мягко поправил голос. «Расслабь плечи. Дыши глубже. Вот так. Она не боится. Она знает. Знает, что здесь есть… помощник. Друг. Тот, кто гасит свет, чтобы она оценила его возвращение. Тот, кто подбрасывает мысли… чтобы она стала острее. Сильнее. Играй роль. Прими его помощь. Пусть он войдет в роль твоего… союзника. Защитника.»

Это было гипнотично. Голос говорил то, что она отчаянно хотела услышать: что она не одна, что хаос имеет смысл, что в нем есть скрытая защита. Что странные мысли – это не безумие, а… острота ума. Она кивнула сама себе в зеркало, пытаясь втянуть щеки, сделать взгляд тверже. «Союзник. Защитник,» – повторила она про себя, вживаясь в роль. И в этот момент, когда она сознательно пригласила эту идею, Бэнни почувствовал, как последний барьер истончился.

Он не видел будущего. Не видел темных вихрей, что клубились впереди, скрытые проклятием Оракула. Он видел только блистательную ветку – Люси, покорная, открытая, ее разум – чистый лист для его воли, ее страх, трансформированный в зависимость от его "защиты". Он не знал, что путь к этой ветке устлан шипами ее разрушения и его собственной ярости. Он видел цель. И шел к ней, полагаясь только на свой холодный, расчетливый ум, на умение плести паутину из страха и ложных надежд.

Теперь он мог не просто подбрасывать мысли. Теперь он мог ставить порядки. Голос внутри стал увереннее, директивнее.