скачать книгу бесплатно
Наконец Петренко поднял голову и красный от слез нашел в себе силы только на одно:
– Будьте вы прокляты! И ты, жалкий поганый мент. И ты, мозгоправ.
Багровое лицо мужчины не то с гневом, не то с раскаянием погружалось в бездну. Игорь впал в истерику. Изо рта вытекали желтоватые слюни, сквозь уставшие плакать глаза просачивались новые слезы. Да, он сорвался на своих мучителей, он проклял их. Проклял, и тут же захотел извиниться. Печально, ведь за такое извиняться не имеет смысла. Господь бог уже предан.
Бельцер на словах Игоря постарался придвинуться ближе к стене. Подозрения в невиновности этого человека почти полностью оформились в уверенность. Печаль от того, как он своими собственными руками убивает человека поразила его. Пожалуй, с такими испытаниями в жизни он давненько не сталкивался. Нужно вновь привыкать. Или, быть может попробовать спасти бедолагу?
На несколько секунд повисло молчание. Капитан, уже приготовившись слушать, достал сигарету. Но заложившая уши тишина продолжалась недолго, ее прервал сам Михаил:
– У тебя есть полминуты. Дальше от тебя в суде камня на камня не останется.
– Пускай, я все равно ничего не скажу. Все есть на бумаге.
Следователь приготовился уже взорваться, как его остановил Бельцер немного окрепшим после курения голосом:
– Стой. Дай ему еще сутки подумать. Не дело постоянно его бить, так он не сломается. – Александр Германович окинул взглядом Игоря. – А вот ты можешь сломаться. Поверь мне. Дай еще немного времени.
Капитана немного успокоили слова психолога. В конце концов, как бы он сам не доверял психологам, а в данном случае он прав. Нервами вопрос не решить. Но вот с другим суждением он категорически не согласился:
– Не могу дать время, сколько можно?
– Ровно столько, сколько и нужно. Ты ведь должен понимать. Он уже почти перестал чего-либо бояться, пока проходил через всю свою жизнь, полную страданий и лишений. Давай дадим ему последнюю возможность исправиться, хорошо?
Александр Германович излучал из себя странную энергию, порождавшую мощную уверенность в каждом сказанном слове. Ему неосознанно хотелось доверять и доверяться. Взгляд седеющего, но крепкого мужчины, имеющего в своей жизни плотную, качественную опору действительно внушал веру и уважение. Благодаря этому качеству, Александр Германович обрел популярность не только как хороший коллега и признанный мастер своего дела, но и просто как отличный семьянин и человек, готовый помочь в любую минуту. Если хоть кто-то не верил в его профессиональные способности, то уж точно никому в голову не приходило сомневаться в его человеческих качествах.
Подчинился этой необычной энергии и капитан. Он опустил поднятые в порыве гнева руки и смягчил взгляд. Всего шесть дней он знал Александра Германовича. Это очень немного, но ему хватило, чтобы проникнуться странной силой, исходящей, казалось бы, из самой его глубины. В результате, спустя всего пару минут, разъяренный сыщик сумел превратиться в весьма сдержанного и здравомыслящего мужчину.
Крылов вышел из тени, которую перед ним образовал Александр Германович и рассудительно, но грозно произнес:
– Организуем для тебя следственный эксперимент, расскажешь и покажешь нам, как все было. Понял?
Не сразу, но Петренко ответил:
– Да.
Капитан глубоко вздохнул. По-видимому, ему поскорее хотелось попасть в номер, где он сможет вновь напиться и отречься от грустной и противной реальности. Он обратился к Бельцеру с просьбой, больше похожей на приказ:
– Позови конвойного.
Александр Германович открыл дверь и жестом подозвал стоявшего снаружи конвоира. В помещение вошел плотный высокий мужчина и словно робот, выпалил:
– Встать, руки за спину.
Он достал наручники и защелкнул их на запястьях Игоря. Мужчина постепенно успокоился и перестал хоть как-то реагировать на происходящее. Он вернулся в свое привычное состояние мрачной задумчивости и вновь молился Богу. Но и ему самому, и психологу казалось, будто в нем случился очень сильный надлом. И пока оставалось непонятно, хорошо ли это или плохо.
Собирался уже уходить и Михаил, но Александр Германович остановил его каверзным вопросом:
– Не хочешь ли ты разобраться с первым убийством?
Следователь остановился и повернулся в Бельцеру:
– Хочу, именно поэтому завтра я доломаю его.
– Ты посмотри на него, он же не сознается. Он и здесь-то лишь со скрипом все подписал, а на то, чтобы доказать его причастность к первой жертве уйдут недели, месяцы. Ты готов на это?
Крылов не задумываясь ответил:
– Этого не будет, он все скажет завтра. И я очень надеюсь, что сейчас он нам врет. А ты как думаешь?
Психолог обошел стол и сел на небольшой металлический стул, на котором только что находился Петренко. Доктор попробовал поместить себя на его место, понять логику действий и поведение. Иными словами – почувствовать себя в его шкуре.
– Садись, нам надо поговорить. – Позвал поравняться с ним Бельцер. – Пока не сядешь, разговора у нас точно не выйдет.
– Хочешь устроить психотерапию? Она мне не нужна, со мной все нормально.
– Называй как хочешь, но в первую очередь сейчас я очень прошу тебя сесть.
Психолог учтиво показал на стул рукой и улыбнулся. Этот очевидный манипулятивный жест подействовал на Михаила и тот, глубоко вздыхая, сел. Он расположился так, что его ноги оказались направлены как можно ближе к выходной двери. Туда же он повернул свой корпус. Затем несерьезным, ребяческим тоном кинул:
– Валяй.
Психолог смотрел ему в глаза, пытаясь найти там человеческие черты. Ему это даже удалось сделать. Он отыскал в себе внутреннюю точку опоры и потихоньку начал:
– Ты ассоциируешь себя с ним, с маньяком? Только не отводи взгляд и отвечай честно.
– Нет. – Чуть помотав головой ответил Крылов. Его рука потянулась к подбородку, дабы в очередной раз почесать его.
– Почему? – Тоже почесал подбородок Бельцер.
– Потому что мы по разные стороны баррикад. Он там, а я здесь. Если бы я ассоциировал себя с ним, не стал бы его бить, и уже тем более не сидел бы напротив него, ведя допрос с пристрастием.
– А может ты открыл в себе сочувствие к убийцам и педофилам только во время работы в органах. Покопайся в себе, отыщи что-нибудь похожее на сочувствие. Это у многих бывает. Разновидность профессиональной деформации.
Фраза психолога прозвучала весьма нагло. Он рисковал впасть в немилость к коллеге. Дальнейшего разговора бы просто не получилось. На счастье Бельцера, его успокоительный эффект сыграл свою роль и капитан мерно ответил:
– Я не сочувствую, я наказываю и помогаю им самим ощутить себя преступниками, раскаяться в грехах и понять неправильность выбранной ими дороги.
– Разве это не сочувствие?
– Нет, это слом.
Сыщик потянулся за полупустым стаканом, который находился у края стола ближе к Александру Германовичу. Михаил все еще чувствовал себя некомфортно, ему хотелось покинуть помещение и окончить разговор.
Время подбиралось к восьми часам. Значит, сейчас самое время заехать в алкогольный магазин и в очередной раз принять в себя сладкую дозу медленного яда. Михаил не хотел думать или размышлять относительно своей очевидной алкогольной зависимости. Он просто желал выпить, напиться вдрызг и вновь уйти от всех проблем и трудностей. Занятие саморазрушением так льстило ему, губило здоровье, нервы. Кажется, и работу он считал не более чем сладким наркотиком. Его он ненавидел, но активно пользовался.
– Скажи мне о своем первом серьезном расследовании. Мне хотелось бы услышать, с чего ты начинал. – Бельцер облокотился на стол, сократив расстояние между собой и капитаном.
– Ммм… Кажется понял к чему ты клонишь. Чтобы понять, кто я и как мне помочь, нужно обратиться в самое начало?
– Именно так.
– Это очень тяжелая история, после нее я вообще хотел тут же уволиться.
Александр Германович, дабы не сбивать с мысли коллегу, тактично промолчал, нагнувшись ближе. Он внимательно слушал каждый шорох и наблюдал за всеми движениями капитана.
Михаил вздохнул и мечтательно задрав голову вверх, повел рассказ.
– Ну, слушай байку старика. То у нас был 1988 год. Я тогда только стажировку прошел, мне старшего сержанта дали. Год с вершком работал. После нескольких мелких дел с кражами захотелось чего-то серьезного. А там как раз один мужичек местный, информатор наш по наркоманам, сказал, что мужик один жену свою насилует и обирает. Ну я подумал, дело хорошее, но по молодости хотелось рыбы покрупнее. Что ж, я ее получил… – Крылов вставил сигарету в зубы, поджог и сладостно закурил, выпуская дым в потолок. – Через несколько дней бабу эту мертвой нашли. Деньги, драгоценности, 17 литров водки и еще много чего у нее украли. Ну я заявление принял, сам подумал, что ее муж чикнул, арестовал его за очередной попойкой. Сам долго он объяснить не мог, откуда деньги на праздник взялись, он же не работал.
Бельцер вслушивался и подогревал интерес уточняющими вопросами:
– И откуда деньги?
– А тема такая была, деньги у него действительно от жены оказались, но украл и убил все равно не он.
– И кто же?
– Там все сложнее оказалось. У бабы этой сын от первого брака. Ему лет шестнадцать что ли было. Мы его тоже по делу допрашивали. Сам учился в техникуме на строителя. Выбился в общем. Матери иногда помогал деньгами или еще чем, хоть сам в общаге жил. А потом мы смотрим, а мужик этот, отпущенный под подписку, с собой покончил!
Александр Германович раскрыл глаза, история набирала обороты и, хотя он уже понимал, кто убийца, все равно жаждал услышать все от Михаила.
– По итогу мы посмотрели там, парень этот в моменты смертей матери и отчима отсутствовал в общаге, уходил куда-то. Соседи по комнате говорили, будто он с собой веревку брал, когда мужик повесился. В общем, сломал я его тогда и он дал признательные по обоим. Дело передали в суд и через три месяца парня на девятнадцать лет закрыли. – Следователь докурил сигарету и вдумчивым, отчасти грустным голосом закончил рассказ. – Я тогда бухал недели три, впервые так долго. Мне парень показался таким симпатичным, перспективным. Я его жалел сильно, проникся рассказом о матери. Говорил, она его в детстве била и насиловала чем попало. Плохо мне тогда стало. Думал, что не хочу работать в такой грязи. Зарубил себе на носу, что больше никогда ни к кому проникаться не буду… Особенно к тем, кого ловлю.
Оба немного помолчали и Бельцер, выждав момент, задал вопрос:
– И ты следуешь этому правилу?
Капитан потными руками достал очередную сигарету и поднес ее ко рту.
– Нет. Он мне тогда еще сказал одну фразу перед тем, как я его дело в суд передал. А сказал он вот что: "У меня нет эмоций и чувств, я психопат. А психопаты все лишены совести, именно поэтому они и по-настоящему свободны". – Капитан вздохнул и сделал небольшую паузу. – Я ее дословно запомнил.
– Настоящая свобода, это свобода от совести. – Переиначил фразу Бельцер.
– В последние пять лет я и вовсе не живу. Так, глупая и бессмысленная работа, за которую мне неплохо платят и все. Глубоко внутри хотелось вернуться к оперативной работе. Но сейчас вижу, что мне тяжело так. Представлял себе это иначе.
Мужчины смотрели друг на друга и не знали, как повести себя. Психолог закрыл на несколько секунд глаза, поморгал ими и участливо из себя выдавил:
– Ты знаешь, не мог Петренко убить девчонку с парнем. Он физически не способен. Поэтому не врет.
Переключение темы не слишком впечатлило капитана и он, внимательно взглянув на свои слегка порванные наручные часы, снял со стула пальто и поспешно удалился из комнаты допроса. Напоследок он только бросил небрежное: "до завтра".
Им обоим нужно будет многое обдумать, пока есть на это время.
"Вершки и Корешки"
Лампочка в камере горела очень тусклым и невзрачным светом, то угасая, то вновь набирая яркость. Измученный Петренко смотрел на нее и думал о том, где бы он сейчас хотел оказаться. На ум приходил сладкий хруст ржаной булочки с вареньем, которое ему в далеком детстве готовила бабушка, а затем переняла и мама. Да, как бы он хотел сейчас в глухую деревеньку в Псковской области, где жила его любимая бабуля и готовила вкуснейшие в мире булочки.
Сейчас та деревенька заброшена, а дом его детства сгорел дотла. Но он все равно возвращается в то далекое прошлое, где льется солнечный свет и покачиваются на ветру доски, из которых маленький Игорь когда-то мастерил себе пистолеты и даже как-то состругал кораблик.
Он все время мысленно благодарил мать за хлеб, за соль и за заботу, с которой она поставила его на ноги. Еще до того, как Игорь свернул на кривую дорожку, его набожная мать, Ольга Степановна, умерла от разрыва сердца. Мужчина вспоминал ее последние слова: "Верь, пока можешь". Смысл фразы он не мог уловить очень долгое время. Только находясь за стальной решеткой мужчина понимал, что жизнь действительно стоит того, чтобы верить. И очень жаль, что он ее так бездарно упустил.
– Мама, я хочу к тебе. Возьми меня. – Еле слышимо стонал Петренко.
Слезы не лились, истерик не оставалось в запасе. Выпадал только горький осадок от потраченных зазря лет. Мужчина не понимал, зачем ему дана жизнь. Жизнь, в которой он даже не нажил семьи. Если не брать в расчет кратковременный брак с пожилой распутницей Верой, от которой у него где-то шляется сын. А ведь Игорь так и не мог вспомнить, как он в очередном пьяном угаре его назвал.
Петренко продолжал смотреть на лампочку, надменно застывшую над его головой. Сбоку за железной дверью в коридоре едва слышимым эхом доносились тяжелые шаги. А с другой стороны в утренней заре рождался рассвет. Петренко лишь один глазком наблюдал за едва льющимся ранним светом. Лучик был настолько мал, что даже лицо мужчины освещал едва ли. Лампочка тоже гасла. Ее отключали, когда приходило утро. И вот оно наступило, солнечное, ясное.
Петренко неспешно встал и подошел в небольшому оконцу, за которым даже обычно мрачный задний двор озарялся нежными лучами солнца. На краешке небольшого подоконника лежал осколок стекла. Очень маленький, он без труда помещался в ладонь и едва мог бы быть использован как оружие. К тому же туповатые углы у кусочка побелевшего от извести стекла едва могли даже поцарапать. По-видимому, осколок лежал здесь довольно давно и его никто так и не заметил и не воспользовался им. На несколько минут Игоря отвлекли мысли о том, как осколок вообще сюда попал, если стекло в оконце выглядело полностью целым. Вопрос без ответа…
Мужчина бедром зацепил острый краешек стола и несколько сморщился от боли. Затем сел обратно на холодный пол и стал внимательно разглядывать находку. Стекляшка не могла посмотреть на него, так как потеряла свою способность показывать человеку его потайные мысли. Она была способна только жалобно принимать на себя боль и кровь человека и надеяться на то, что смерть его не будет долгой.
Но до такого состояния ее нужно еще довести. И Игорь принялся за дело. Он повернулся к стене и медленными, но четкими движениями стал подтачивать край стеклянного обрубка. Материал очень противно скрипел, заставлял мужчину морщиться от каждого движения по стене. Стекло точилось очень медленно, снимая с безжизненного бетона его зеленоватую кожу и оставляя разводы. Петренко не хотел, чтобы их заметили, но если все пройдет так, как он задумал, то их обнаружат вечером. А пока он продолжал трудиться в поте лица.
После получаса непрерывных усилий мужчине удалось довести материал до нужного состояния. Поверхность стекла без труда могла покромсать любой материал, включая человеческую кожу. Игорь не раз задумывался над тем, стоит ли ему вообще это делать. А вдруг у него ничего не выйдет и его поймают? Мужчина старательно отгонял от себя дрянные мысли и с молитвой на устах продолжал доводить стекло до идеально острого состояния.
Петренко изрезал большой участок стены и полностью лишил ее краски. Затем он еще некоторое время подтачивал стекляшку об металлическую ножку стола и доводил свою работу до совершенства. И наконец, когда он закончил, за ним пришли.
Камера распахнулась и вместе с ворвавшимся сюда сырым промозглым воздухом в помещение вошли Бельцер с Крыловым. Игоря едва не застали врасплох за его работой, однако он успел спрятать стекло за шиворот куртки. Никто ничего не заметил.
– Ехать пора, все готово. – Сказал мерно следователь, стоя, раскинув ноги шире уровня плеч.
По правую руку от капитана стоял Александр Германович и мерил происходящее дотошным взглядом. Если бы не тень от стола, он бы наверняка заметил большие схождения краски на стене и крошку бетона на полу. Но к счастью для Игоря, подробности его деятельности уплыли от требовательных глаз сотрудников милиции.
– Воды принести? – Спросил Бельцер, разглядывая пустой стакан, оставленный задержанному на ночь.
– Если можно. – Ответил ему Петренко.
Психолог ненадолго удалился, пока пришедший вместе со следователем конвоир надевал наручники на и без того опухшие запястья мужчины.
Вернулся Александр Германович с водой и отдал стакан Игорю, затем мужчину вывели из камеры и направили по коридору, потом повели по лестнице вверх. Снаружи изолятора ждали два служебных УАЗика и трое сотрудников милиции, которыми руководил Глебов. Все вместе они разместились в машинах и поехали в сторону злополучного дома.
Всю дорогу Игорь думал об осколке стекла за шиворотом. Наверное он медленно скатывается вниз по его спине и рискует вот-вот выпасть на сиденье автомобиля. Или мужчине так всего лишь казалось. Усложняло ситуацию и то, что машину сильно качало из стороны в сторону, виной чему служили раздолбанные в хлам дороги, обилие перекрестков и бесконечно длинные лужи. Петренко сильно тошнило от таких американских горок и он держался очень неважно.
Взошедшее солнце спешно скрывалось за приплывшими с запада тучами. Город вновь погружался в привычный для себя сумрак, наполненный безликими громоздкими облаками. Они слоились друг на друга и не оставляли ни единого просвета. Поднимался также и сопутствующий ветер. Судя по всему, небо готовилось к дождю.
Петренко сидел в наручниках меж двух габаритных оперативников и все время старался рассмотреть небесный свод, покрывающийся тоннами облаков. Настроение его также становилось пасмурнее, в душе лил дождь, заполняя своей пустотой разум. Мысли о побеге и самоубийстве сливались друг с другом, они образовали странное смешение, в котором мужчина даже получал некое удовлетворение и ощущал себя в относительном комфорте.
Наконец УАЗ заехал во двор того самого дома, в котором нашли распятого мальчика. Игорю приказали выйти из машины и сняли с него наручники. Но никто не спешил расслабляться. Конвойные, сидевшие рядом с ним, взвели автоматы и даже сделали вид, будто сняли их с предохранителя. Любая попытка к бегству в данных условиях виделась самоубийственной. Это понимал и сам подозреваемый.
Дом перед собой он видел впервые. За все годы жизни в Петрозаводске мужчина ни разу не забредал сюда. Друзей или знакомых в этом районе у него не было. Мужчина принял озабоченный и растерянный вид. Видимо ему придется лгать как можно правдоподобнее, иначе ему не поверят. Но как быть, если он вновь расскажет все совсем не так, как хочет от него следователь.
– Пойдем! – Громко огласил капитан и повел всех присутствующих за дом.
Вместе с ним помимо Бельцера, конвоя и подозреваемого шел Глебов, который записывал все происходящее на камеру. Следом за ними топал черными тяжелыми ботинками Степан Викторович. Он вел протокол происходящего и дежурно фиксировал все формальности. Почти все старались делать по процедуре. Улавливалось желание Крылова подтвердить, зафиксировать свою победу на камеру и в протокол следственного эксперимента. Наверняка таким замысловатым образом он хотел выслужиться и показать питерскому начальству, что его можно и нужно повысить до майора и возможно даже наградить за поимку особо опасного преступника.
Как только вся группа обошла дом, то оказалась на полностью освободившейся от снега грунтовой разбитой дороге. Между панельным зданием и дорогой находился небольшой клочок земли, тоже оттаявшей. Именно по нему, предположительно, подошел к окну убийца.
Капитан встал прямо напротив стекольной рамы и под гул начавшего моросить дождя громко произнес:
