Человек с именем архангела

Евгения Усачева

Человек с именем архангела

Я жил в старинном европейском городке, который разделяла надвое широкая буйная речка, стремительно катившая свои воды на юго-восток. И больше всего на свете мне нравилось бродить по его узким мощёным улочкам, слушая грохот обгоняющего меня трамвая, до самого рассвета гулять по набережной, вглядываясь в смутные, покрытые лёгкой дымкой, воды реки, а с первыми лучами солнца, когда оно только-только выглядывает из-за горизонта, отправляться домой. Мысли приходили именно в такое время. Эти странные, ни на что не похожие, мысли, будто кто-то внушал мне их, а не я сам был их единственным создателем. Они возникали на пустом месте, брались буквально из ничего. Ведь не от этих пустынных пристаней, покрытых утренним инеем, не от обилия прекрасных храмов, наводнивших город, не от беспокойства и недовольства жизнью. Нет. Те странные мысли стали посещать меня ещё в глубоком детстве. А город вовсе не при чём.

Сколько себя помню, мне никогда не нравилось быть собой. Я постоянно выдумывал себе странные несуществующие личности, порою забываясь вовсе и начиная в них свято верить. Я становился королем, отважным рыцарем, президентом, актером, – да много кем ещё, лишь бы не верить в то, кто я есть на самом деле. И мне, действительно, становилось легче жить. Наверное, потому, что жизнь была словно не моя. Единственное, что меня огорчало, – то, что время шло слишком медленно. И я пытался его ускорить. Я будто отчаянно желал, чтоб недели, месяцы и годы проходили как можно быстрее, словно жизнь казалась мне настолько несносной, что хотелось поскорее её завершить. Год пролетел. Только на улице стояло ароматное цветущее лето, как уже жёлтые листья сыплются на подоконник, и солнце неуверенно блуждает по горизонту. Потом зима и следующее лето, а потом опять такое же, сполна насыщенное тревогами и страхами. Казалось, я не отдыхал никогда. Даже отпуска проводил в вечной смуте и тоске. Сердце постоянно болело, на душе лежал ком чёрной непроглядной грусти. Ничто не радовало, но это скорее не из-за трудного характера, а от бесконечных проблем и препятствий, сыплющихся на мою голову непонятно откуда. И я честно, так и думал, что другого такого странного и депрессивного человека больше нет на свете. Что я единственный, будто помеченный чёрной печатью неумолимой судьбы. Возможно, так оно и было, пока я не встретил М.

Он был моим двойником. Все качества моего тяжёлого характера и весьма своеобразного образа жизни находили своё отражение в нём, причём многократно усиливаясь. Если мне стала невыносима моя жизнь, синонимом которой было тотальное, просто сверхъестественное, одиночество, то что тогда говорить о моём друге?

Впрочем, друзьями мы, конечно, не были, и уверен, никогда бы не стали. Да и можно ли подружиться со своим отражением в этом хрупком зеркале жизни? Когда ты слушаешь и в каждой фразе узнаешь свои мысли, будто твой собеседник колдун. Когда знаешь, что можно вообще не задавать никаких вопросов, не оглядываться назад, не спрашивать о планах на завтра или последующую неделю – всё и так понятно. Тем более, что мы работали в одной организации.

М. был своеобразным человеком. И я испытал невероятное удивление, познакомившись с ним поближе, заодно прикинув, какое же удивление испытывают нормальные люди, знакомясь со мной. Да, он действительно был моим двойником. Мы думали совершенно одинаково, и во всех жизненных вопросах, начиная с туманных философско-религиозных догм и заканчивая обычными бытовыми делами и заботами, наши мысли поразительно сходились. Мы перечитали одни и те же книги, пересмотрели одинаковые фильмы, Господи, да мы даже ели одну и ту же пищу, причём не сговариваясь. Когда мы болтали, у меня всегда создавалось впечатление, что говорю я сам с собой. Настолько я не встречал препятствия с его стороны, абсолютно никакого, будто наши мысли были едины. Я мог смело покупать билеты на фильм или спектакль, который захочу, заказывать любую еду, что мне нравится, зная, что ему непременно понравится тоже, ведь мы двойники. Фантастика это или совпадение? Или просто непостижимые игры судьбы на фоне нашего мимолетного земного существования.

А ещё М. никогда не делал первый шаг. Впрямь как моё отражение. Пока я не заговорю первым, он не нарушал тишину. Трудно сказать, здоровался бы он вообще со мной, если б этого не делал сначала я. Но если уж мы говорили, то он активно поддерживал разговор, а также не отказывался составить мне компанию за обедом или походом в театр.

Однако не совсем, конечно, нас сочли бы двойниками. В первую очередь из-за разной внешности. Я был высоким и очень худым. Бывало, в особенно смутные депрессивные дни, моя худоба приобретала даже болезненный вид, хотя здоровье моё оставалось отменным. М., напротив, часто болел: он мучился от давления и головной боли, имел проблемы с сердцем и много чего не ел из-за аллергии. Ростом он был чуть ниже меня, но более плотного телосложения, с тонкими аристократическими чертами лица и пронзительными голубыми глазами. Вообще, от всего его образа исходила непонятная сила, и только какой-нибудь выживший из ума, озлобленный критик мог бы сказать, что он некрасив.

М. жил один, с родственниками не общался. А у меня их просто не было. Он всегда говорил, что ему никто не нужен. Может, и в самом деле это было так, а может, это была просто защитная реакция. За всё время, что мы провели вместе, мой друг так и не рассказал, что с ним произошло, и что сделало его таким замкнутым и мрачным человеком. Зато он всегда напоминал, что является реалистом, и у него нет никаких депрессивных мыслей. Нет, внешне он казался вполне весёлым человеком. Он охотно шутил и смеялся, рассказывал разные забавные истории, но в глубине его души я чувствовал тёмную бездну, от которой он старательно пытался отгородиться. Он был не таким, как все. Он был особенным, и я никогда ещё не видел таких удивительных людей.

М. работал в морге, а я в крематории, который находился неподалёку. Всё: и морг, и крематорий, и большая лаборатория через квартал относились к одной организации. Когда-то раньше к ней хотели присоединить даже церковь, но воспротивились горожане.

Да, мы жили в странном городе, словно нереальном, с перевернутыми законами и нравами, искажёнными, как в зеркальном отражении.

А ведь он мог бросить эту работу чисто из-за брезгливости и устроиться врачом в какую-нибудь больницу. Помогать людям, лечить их, избавлять от страданий. Но нет же! М. предпочитал общество мертвецов, без всякого чувства такта каждый раз говоря мне, что чувство брезгливости он скорее испытывает к живым. Не спорю. Они во все времена были ужасно порочны. И я видел его глубокое разочарование и в женщинах, и вообще, во всех людях, но что послужило тому причиной, оставалось для меня загадкой.

Мне же работать с мертвецами не доводилось, я выполнял чисто организационную работу. Но всегда чувствовал необъяснимое притяжение к тёмной потусторонней части нашей жизни, поэтому и устроился работать именно в крематорий.

Будни наши проходили так же, как и у всех. Говорят, работа накладывает отпечаток на всю личность человека. Что ж, возможно я и стал более мрачным, работая в таком своеобразном месте, но всякий раз пытался хоть немного себя развеселить. Что касается М., то я уверен, что он всегда был именно таким.

Он ничего не рассказывал ни о своём детстве, ни как складывалась его жизнь, хоть я и спрашивал много раз, но он уходил от ответа или переводил разговор на другую тему. В его жизни ничего не менялось, как, собственно, и в моей. И я уже настроился провести следующие несколько лет в гордом одиночестве, но ближе к осени произошло одно приятное событие: ко мне переехала жить моя младшая сестра Е. Мы не виделись много лет, с тех самых пор, как я покинул родной дом. И хотя между нами всегда были прекрасные отношения, расстояние и чужие страны свели наше общение на нет. Мы изредка переписывались, созванивались по большим праздникам, но ни разу так и не навестили друг друга. Моя сестра всегда мечтала стать оперной певицей. Она благополучно отучилась в консерватории, затем устроилась работать в театр, но тяга к тёмной стороне жизни, что была и у меня, с годами только усиливалась. А ещё её так же, как и меня, мучило непроглядное одиночество. В конце концов, совсем истосковавшись, она решила переехать ко мне. Вместе нам было гораздо легче.