скачать книгу бесплатно
Запах ведьмы
Евгений Зубарев
Остроумная история, начинающаяся как комедия положений, как веселый роман без обязательств, заканчивается чудовищным общечеловеческим катаклизмом. Вы увидите трагедию тысяч женщин, заклейменных как ведьмы четыреста лет назад. Эта трагедия возвращается в современность, становится актуальной. И снова, как в средневековье, даже образованные и воспитанные мужчины оказываются готовы убивать женщин, лишь только заподозрив в них ведьм.
Евгений Зубарев
Запах ведьмы
Книга первая. Глава 1
Я бежал быстрее, чем Ганс, потому что Ганс вообще никогда не бегал – этот стокилограммовый белобрысый уроженец поволжских степей умел только неспешно ходить, поплевывая шелухой от семечек и бдительно оглядывая окрестности из-под грозно насупленных бровей, как и полагается крутым парням в поволжских деревнях.
Но сейчас парни круче нас бежали за нами следом, и я уже слышал позади отрывистое дыхание их предводителя – майора Василия Карасика по прозвищу Акула.
Сдвоенный патруль столичной комендатуры гонял нас по московским дворам так долго, что я совершенно потерял чувство времени и ориентацию.
Теоретически я давно уже был готов сдаться, но воспоминания о нравах московской «губы» заставляли мои ноги отрываться от асфальта чаще, чем обычно. Так что вместо цоканья каблуков тяжелых кирзачей я слышал под собой мерный гул, в какой, бывает, сливается стук колес, когда поезд едет слишком быстро. Впрочем, возможно, это гудела моя голова – ей этим вечером уже досталось, и мне не хотелось снова подставлять ее под чугунные кулаки Акулы.
Впереди показался очередной проходной двор, и я повернул туда, успев скосить глаза назад, чтобы еще раз полюбоваться невиданным прежде зрелищем – бегущим Гансом.
Акула был уже совсем рядом с ним, но хитрый немец успел содрать с себя гимнастерку и бежал полуголым и мокрым от пота. Учитывая, что Ганс всегда стригся под ноль, хватать его можно было только за толстую, как у бегемота, задницу, но это та еще задача! Ганс же качается с утра до вечера, поэтому во всех жизненно важных местах вроде задницы у него развешаны совершенно каменные мышцы, которые не то что не ухватишь – не ущипнешь.
В подворотне оказалось слишком темно для раннего вечера, и, только пробежав там несколько метров, я понял, почему: это был глухой тупик, запертый с той стороны плотно пригнанными к стенам металлическими жалюзи.
Я повернулся лицом к преследователям, и голова моя загудела с утроенной силой в предвкушении очередной экзекуции. Майор, оценив ситуацию, уже не бежал, а шел к нам вразвалочку, демонстративно разминая пальцы рук, а Ганс забежал мне за спину и встал там, безнадежно сопя в мое правое ухо.
У меня поначалу мелькнула шальная мысль, что можно с разбегу завалить Акулу ударом головы в живот и снова вырваться на оперативный простор московских улочек. Но тут в светлом проеме подворотни показались еще пять армейских фуражек, и я в панике начал пятиться назад, пока не коснулся спиной холодной стали.
– Баста, карапузики, кончилися танцы! – бодро пропел майор, встав посреди подворотни в метре от моей унылой физиономии.
– Снимай очки, падла,– приказал он мне, и красные свинячьи глазки Акулы полыхнули адским пламенем, точь-в-точь как у ваххабитов из телевизора. Фанатик дисциплины, мля, дорвался до воспитательной работы.
– Не снимай, Михась! Убьет! Сначала тебя, потом меня,– проскулил Ганс у меня за спиной.
Я подумал, что это и впрямь неверное распределение призовых мест – по справедливости, конечно, сначала бы полагалось набить морду Гансу. Он же, падла, привел меня в этот кабак, «Ромашка» или «Рюмка», не помню точно. Дешево в этой «Ромашке», и студентки, любопытные до нашего брата, водятся в неисчислимых количествах – такая была у Ганса насчет этого заведения легенда.
А правда оказалась горькой, как моя судьба: в заведении столовались любопытные до самовольщиков офицеры столичной комендатуры.
Неожиданно моя спина задрожала, и я было решил, что это Ганс завибрировал так, что принялись дрожать стены, но потом жалюзи сзади начали подниматься, и я, не раздумывая, упал на асфальт, вжимаясь своим худосочным телом в медленно растущую щель.
Туповатый майор не сразу понял, что происходит, так что я успел закатиться на ту сторону и встать возле огромного черного джипа, для которого, собственно, и поднимались ворота.
В джипе сидела чуть полноватая, довольно симпатичная блондинка, хотя и сильно небритая. Увидев меня, она сдвинула брови, выщипанные домиком, а когда в воротах показалась перекошенная морда Ганса, быстро нажала какую-то кнопочку в машине. Я услышал, как щелкнули, закрываясь, замки у всех дверей и поднялось стекло водительской двери.
Ганс протянул ко мне руку, но больше, чем на половину грузного туловища, он пока пролезть не мог.
– Тащи, братуха… – простонал он и вдруг начал дергаться и извиваться, как будто его щекотали с той стороны сразу в четыре руки.
– В самоволку бегали? – поинтересовался вдруг строгий металлический голос, раздавшийся откуда-то с самых небес.
Я поднял глаза к потолку и закричал в исступлении:
– Да, Господи! Прости нас в последний раз! Помоги, Господи, а то прибьют же, душегубы комендантские!
– Да ладно, сам такой был. Помогу, конечно,– ответил все тот же строгий голос, и в подворотне с той стороны что-то зашипело, а потом сразу несколько глоток заорали нечто матерное.
Жалюзи поднялись уже почти наполовину, и стало видно, что Ганса держат за руку и ногу сразу три комендантских холуя, а Акула стоит рядом и руководит процессом. Я обреченно потянул товарища за свободную руку, но было ясно, что силы неравны. Однако патрульные вдруг тяжело отвалились от Ганса, как насосавшиеся крови пиявки, и принялись отчаянно тереть глаза и орать друг на друга.
Ганс с необычайной проворностью вскочил на четвереньки и с отчетливым топотом пронесся мимо меня вглубь закрытого дворика. Я почувствовал едкий, выворачивающий душу запах слезогонки, тоже начал тереть глаза и в результате сбил с себя очки.
Я недолго поискал их на асфальте, но потом мне показалось, что ко мне тянутся сразу несколько волосатых щупальцев в армейской форме, и, плюнув на потерю, я побежал вслед за Гансом.
Сзади слышались отрывистые всхлипывания и крики, потом взревел двигателем джип, а строгий металлический голос приказал:
– Внимание! Всем очистить помещение! Не мешать проезду машин. Вы находитесь на территории частного домовладения. Немедленно покинуть гаражный выезд!
Я добежал до угла, встал там, осторожно высунул голову и успел увидеть, как Акула со своими холуями неуверенно отступает перед яростно сигналящим джипом.
Едва машина проехала, жалюзи заскользили вниз, и, когда раздался успокоительный щелчок фиксатора, над моим ухом снова раздалось знакомое сопение:
– Кажись, пронесло…
– Проносит только в туалете,– строго поправил Ганса голос с небес, и до меня наконец-то дошло, что это развлекается местный охранник.
Я осмотрелся. Мы стояли в небольшом, но очень чистом и красивом дворике, окруженном с трех сторон зеркальными витринными стенами, через которые, как я догадывался, нас было отлично видно. Зато мы видели только свои отражения – две несоразмерные фигуры, затравленно жмущиеся к ближайшей стенке дома.
Ганс облизал пересохшие губы и просительно поднял глаза к видеокамере над моей головой.
– Нам бы водички попить, браток…
– …а то переспать не с кем? – закончил охранник и загоготал на весь двор.– Ладно, дуйте ко мне, дезертиры, мля, Восточного фронта.
Пару минут мы недоуменно озирались по сторонам, пока наконец не увидели, как в одной из зеркальных стен отъезжает панель.
Ганс подождал, пока я пройду вперед, и потом еще долго возился у меня за спиной, натягивая гимнастерку и подтягивая ремень.
– Да ладно прихорашиваться там, противные. Шагайте уже,– поторопил охранник, и я вошел внутрь небольшого темного холла, обставленного дорогой кожаной мебелью. При таком освещении, да еще и без очков, у меня начиналось что-то вроде куриной слепоты – я видел только силуэты и тени, не больше.
– Направо по коридору,– подсказал охранник уже из внутренних динамиков, и я понял, что камер тут понатыкано больше, чем ползает клопов у нас в казарме.
Кстати, о казарме. Через час вечерняя поверка, и, если не дать знать Суслику, что мы опаздываем, поднимется совершенно ненужный перед дембелем скандал.
Я прошел по коридору, увидел в конце дверь, подошел поближе и прочитал: «Не стучать. Служебный вход».
Разумеется, я постучал.
Ответа не было, и я нажал на ручку.
За дверью оказалось неожиданно просторное помещение, занятое двумя барными стойками, маленькой и большой, и огромным танцевальным залом. Этот зал был полон странного вида мужчинами, в которых я с ужасом опознал неоднократно виданных мною в Сети гомосексуалистов. Некоторые мужчины танцевали, разбившись на пары, но бо?льшая часть просто стояла, озираясь по сторонам с коктейлями в руках. Костюмы отдельных посетителей показались мне чересчур вычурными даже для такого заведения.
– Вы куда ломанулись, придурки?! – услышал я яростный шепот сзади и, повернувшись, увидел искаженное злостью лицо охранника, немолодого мужика в черной форме, смахивающей на эсэсовскую.
Мы с Гансом замерли на входе, потом я начал осторожно пятиться назад, но мне мешал мускулистый живот Ганса, упиравшийся прямо в мою тощую задницу.
– Антон, представь нам поскорее наших новых гостей! – проворковал вдруг какой-то напомаженный хмырь в костюме Арлекино, и охранник, встав передо мной и чувствительно пнув меня в бок локтем, сообщил со сдержанной гримасой:
– Господа, Василий Теркин и сержант Чонкин прибыли на наш костюмированный бал! Встречайте!
– Бля, во попали… – услышал я всхлип сзади.
– Могу и на выход проводить,– шепотом отозвался на это охранник.– Правда, вас там еще дожидаются.
– Ах, проходите, дорогие гости,– жеманно защебетал Арлекин, хлопая пухлыми ладошками, и вокруг тоже все захлопали, на удивление приветливо улыбаясь нам.
Я сделал шаг вперед, потом еще один, а потом смог даже улыбнуться разодетой толпе.
– Ну, тогда удачи вам, орлы,– услышал я прощальный смешок охранника и хлопок закрываемой служебной двери.
Я еще раз сделал «чи-из» всем сразу и обернулся посмотреть на Ганса.
Этот придурок встал у меня за спиной, расправив широкие плечи, и, презрительно выставив челюсть вперед, по-пацански четко сплевывал на пол вокруг себя, словно отгоняя злых духов. Впрочем, у них там, в Саратове, педрилы, наверное, и впрямь приравнены к нечистой силе. А вот у нас в Питере они даже маршем как-то прошлись по Невскому проспекту, и им в бубен никто из пацанов настучать не успел. Потому что толерантный у нас город, не то что этот отсталый Саратов.
– Ах, как мило… Ах, как похоже вы пародируете наше российское быдло,– глядя на Ганса, захлопало в ладоши существо, похожее на Мальвину из фильма про Буратино.
Я быстро взял Ганса за вспотевшую ладонь и повел вперед, всерьез размышляя только об одном – что лучше: пересидеть пару часов в этом петушатнике-бедламе или получить прямой в челюсть от Акулы, зато в привычной обстановке.
– Вы позволите, я помогу вашему другу? – остановила меня Мальвина, приобняв Ганса за пузо и старательными, нарочито медленными движениями поправляя ему ремень.
Ганс покраснел от бритой макушки до бычьей шеи, а Мальвина, глядя ему в глаза, сказала:
– Вам душно, дорогуша? Может быть, пройдем в Зимний сад? Ах, какие там сейчас расцвели орхидеи!
Ганс окаменел телом и лицом, и только широко распахнутые глаза приятеля, обращенные ко мне, выражали переполнявшие его чувства.
– Нет, дорогая,– твердо сказал я Мальвине.– Мой… э-э… друг пойдет со мной.
– Какая же я вам «дорогая»,– надула губки Мальвина.– Вы что, не узнаете моего персонажа?
– Не-а,– честно ответил я, близоруко щурясь.
– Вы что, шутите? Я – Сергей Зверев! – гордо сказала Мальвина.
И тогда Ганс, невнятно матерясь, попер от нас напролом, сдвигая мощным корпусом столы и стулья, в самый темный угол заведения.
– Какая тонкая, чувствительная натура,– сказала Мальвина Гансу вслед и с откровенной завистью посмотрела на меня.
– Да, это очень тонкая натура,– согласился я, провожая взглядом жирные складки затылка Ганса, мелькающего уже почти у самой стенки зала.
– Через час в Зеленом зале начнется игра. Приходите, прошу вас,– попросила Мальвина жалобно, и я кивнул с легким сердцем, лишь бы отделаться от этого утомительного существа.
– Ах, как хорошо, что вы согласились! – захлопала Мальвина в ладоши и вдруг, резко наклонившись ко мне, чмокнула в щечку.
Потом она тут же бросилась от меня бежать, жеманно виляя бедрами, а я рванул в другую сторону, к Гансу в спасительный полумрак.
Мой друг сидел на краешке огромного кожаного дивана, спрятавшись за высокими спинками стульев, и отчаянно сопел в обе ноздри, как свинья перед казнью.
Я было сел рядом, но Ганс тут же демонстративно отодвинулся.
– Ты куда меня привел, падла? – спросил он звонким шепотом.
– Ты чего, дурак? – спросил я, тоже раздражаясь.– Откуда я знал?
– Хрена ты мне тут заливаешь, сука,– злобно прошипел Ганс.– А то я не вижу, как ты тут со всеми балаболишь, как со старыми корешками.
Я оторопело посмотрел на Ганса, а он, распаляясь, заговорил в полный голос:
– И ведь в бане ты, падла, тоже не по-пацански себя ставишь. Как ни взгляну, ты там жопу мылишь! По полчаса мылишь, как будто шняга какая сзади присохла. Я еще полгода назад, помню, удивлялся, что за фраер такой чистоплотный к нашему взводу прибился. Теперь-то мне все понятно!..
К нам через весь зал прошла Мальвина, и я не стал ему отвечать. А Мальвина, пьяно качнувшись, спросила у Ганса:
– Я что забыл узнать, милые мои. А вы какими лубрикантами пользуетесь? В игре все свои приносят, но у меня на «Джага Джага» аллергия. Такие прыщи сразу вскакивают – жуть!
Я пожал плечами и, мстительно глядя на Ганса, громко сказал:
– Да он у нас по старинному рецепту любит, исключительно с вазелином.
– А-а, ну тогда ладно… – Мальвина тут же развернулась и торопливо направилась к барной стойке.
Ганс шумно выдохнул, встал и шагнул ко мне, сжав кулаки:
– Все, нах! Урою, сука!
– Охранник сказал, снаружи Акула сторожит,– напомнил я товарищу наше грустное положение, но на всякий случай отодвинулся от него еще дальше, усевшись теперь на другой стороне дивана.
Ганс скорбно поводил небритым рылом по сторонам, но сочувствия нигде не увидел и сел на место, обхватив свою тупую башку и раскачиваясь, как начинающий артист, которому велели изображать глубокое горе.
– Пацаны в батальоне узнают – кранты нам обоим,– сказал он после минуты раскачиваний.– Не, нах, я пошел к Акуле сдаваться,– добавил он решительно и встал, нервно оглядываясь в поисках выхода.
– Если сейчас попадешься, тогда пацаны точно узнают. Акула в рапорте обязательно укажет, где тебя взяли,– успел я бросить ему в спину, и он обернулся, недоверчиво смерив меня взглядом.– А так через пару часов им там стоять осточертеет и мы отсюда свалим.
Ганс вернулся на диван и сел в метре от меня.
– Сотри с рыла помаду, сволочь,– сказал он, с ненавистью глядя мне в лицо, и я послушно начал водить рукой по щеке там, где меня целовала Мальвина.
На середину танцевального зала вышел конферансье, одетый в строгий темный пиджак, белую рубашку с галстуком, но босиком и без штанов. Уж не знаю, кого он там из себя изображал – Ходорковского, что ли?
Манерно вжимая себе в рот микрофон, конферансье почти пропел на все заведение:
– Господа, мы начинаем наш традиционный ежегодный бал-маскарад! Напоминаем, что все сборы от этого мероприятия пойдут на пропаганду толерантности в российском обществе! Также напоминаем, что на маскараде все гости у нас инкогнито и за обнародование настоящих имен полагается штраф в десять тысяч евро. Помните об этом, господа, во избежание никому не нужных недоразумений!
