Маршрут построен

Евгений Шамс

Маршрут построен

Утро выдалось замечательное: летней жары – как ни бывало, осенняя промозглость бодро висела над головами, а набитый городскими ароматами воздух трепыхался прозрачной кисеёй в тонких лучах усталого солнца, выглядывающего из-за крыши серенькой высотки. От восьмого этажа к тротуарному асфальту беззвучно метнулась тень – дед Архип наконец-то тихо выпал с балкона и с глухим плюхом разровнялся в нескольких шагах от облупленной скамеечки. Свежий ноябрьский снежок украсился грязноватой россыпью естественных брызг, похожих на застывший траурный салют. К месту приземления засеменили, что-то попискивая, местные любопытствующие бабульки, прошлёпал оранжевожилетый Махмуд с лопатой на перевес. От забитой грязными автомобилями и жирными голубями парковки лениво отделилась пара невнятных фигур, попыхивая айкосами и доставая из карманов телефоны – назревала суматоха и только Боб продолжал своё равномерное движение вдоль дома, от подъезда в сторону трамвайной остановки. Ему было скучно участвовать в намечающейся суете. Суету он не любил. Проходя мимо, и не сбавляя шаг, он только махнул приветственно Махмуду:

– Справитесь сами? … ну и молодцы…!

Дворник ошалело обернулся, начал было:

– Э-э-э…,

… а Боб уже шагал дальше, лениво пощуриваясь по сторонам. Впереди, за углом, погромыхивал и позвякивал трамвайчик, попутно отпугивая осоловелого кота Мишку, заскучавшего на подогретых ленивым ноябрьским солнцем рельсах. Никакой Аннушки с маслом на пути в этот день не оказалось, и трамвай облегчённо перевалил перекрёсток, собираясь с силами перед небольшой горочкой, на которой сгрудилась остановочная публика. Это были заядлые пассажиры. «Классические», – сказал бы Боб. Они перевозили в трамваях, автобусах и прочих троллейбусах свои попахивающие тела, разнокалиберные рюкзаки и сумки, ноющих детей и вязкие проблемы. Радость они возили куда как реже, обычно вместе с алкогольными парами или с неожиданной премией, что, как правило, тут же объединялось в неразрывное целое. В свои тридцать пять, с двумя высшими и кое-каким, как он считал, жизненным опытом, Боб находил крайне занимательным изредка перемещаться вместе с ними: неизвестно почему, кратковременное пребывание среди болтающих, ворчащих или шепчущих, а иногда и горланящих граждан, действовало на него словно переключатель – в перегретых мозгах всё вдруг равномерно утрясалось после таких поездок: и мутные мыли выстраивались в ясные планы, и тёмные сомнения развеивались в кристальные перспективы.

… и Боб прибавил шагу. Остановка была уже почти рядом, когда мимо тяжело протопал удирающий от погони воришка. Он был грузноват и староват чтобы быстро бегать, поэтому молодцеватый магазинный охранник, не особо напрягаясь, догонял его, поплёвывая через левое плечо. Воришка прижимал к животу стеклянно брякающую парусиновую котомочку и лихорадочно посверкивал фиолетом подбитого глаза в сторону приближающегося трамвайчика в надежде на что-то. Внезапно, но своевременно, прямо между ним и заветным рельсовым спасением, развалисто остановился бело-голубой УАЗик. Вонюче пофыркивая из-под заднего бампера и задорно подмигивая весёленькими пятнышками ржавчины, рассыпанными по всему телу-кузову, УАЗик поморгал восхитительно синей люстрой, раскоряченной на подмятой крыше и покрякал бодрым Дональддаком обозначая финиш забега. Криминальное событие логично заканчивалось гостеприимно распахнутыми дверями патрульного транспорта и снисходительным ворчанием выкатившегося из него пухлого мента. Пара неожиданных зевак одобрительно гукала вслед обречённо погружающемуся в машину воришке, разочарованному проигранной гонкой и трезвой перспективой, а малозапыхавшийся страж алкогольно-гастрономической собственности крепко вцепился в позванивающую улику, что-то доказывая при этом индифферентному прапорщику.

… но Боб уже шагал дальше, обтанцовывая сторонкой жидкую дорожную кашицу, собачьи какашки и обнаглевших воробьёв, потерявших страх и остатки инстинкта самосохранения в своём вальяжном расхаживании туда-сюда, под ногами пешеходов. К остановке они с трамваем прибыли синхронно. Из гармошечных дверей выплюнулось несколько потёртых блёклых пуховичков, и в освободившийся железно-дерматиновый объем, один за другим, умеренно толкаясь, загрузились почти такие же пуховички и Боб. Внутри было весело и подвижно – вновь прибывшие пассажиры чуть топтались, покручивая плечами и попами, занимая выгодные для поездки позиции, рылись в карманах и кошельках в поиске проездной мелочи, ощупывали блестящие поручни, как бы примеряясь к удобству хвата. Лёгкий галдёж сопровождал слегка возбуждённое взаимодействие граждан друг с другом и утренним настроением. Дребезжащий салон был почти полон и Боб уверенно вкрутил себя в самый угол площадки, где хотя бы с двух сторон его тело было под прикрытием обшарпанной пластиковой обшивки – находить своё «место под солнцем» было для него ещё одной забавой. Малышом в садике он располагался на горшке спиной к тёплой батарее и лицом к со-какающим; в ресторане, уже не малышом, конечно – он занимал угловой столик: происходящее вокруг на виду, со спины ни каких неожиданностей; в школе – старостой; в институте – профоргом; в конторе – замдиректора… Так и двигал по жизни: лавируя, фиксируя и контролируя. До сегодняшнего дня.

Трамвайчик бодро катил, перестукивая стыки рельс, потренькивая местами и кое-где останавливаясь освежить пассажирский контингент, выгружая и загружая очередные порции пуховичков и курточек. Боб в своём уголке послушал историю симпатичной толстушки про невероятное исцеление некой Нади от неизлечимой хвори волшебным методом выпивания собственной мочи. «Охи» и «ахи» толстушкиной попутчицы намекали на скорое распространение потрясающей информации по ближним и дальним кругам, а Боб подумал: «Опять?! Ведь вроде был этот бред уже когда-то…?», подавил подкатившую вдруг тошноту и резко переключил канал. Теперь он погрузился в секреты приготовления настоящего плова. Невысокий мужичок, явно только что покуривший на остановочке перед прониканием в трамвайное сообщество, распространял вокруг себя даже не запах, а шикарную вонь: слабачок, нетренированный регулярными прогулками «а`ля общественный транспорт», мог бы сдаться и сбежать, ну, или устроить скандал, но здесь таких не было – сцепив зубы и скосив глаза в сторонку, народ привычно продолжал себе ехать, а мужичок азартно вещал: «Прикинь, рису вот так вот навалил, и баранинки молодой стоко вот нахреначил – и всё! Тама ещё смотри, морковки штук пять здоровых бери, лука обжарь, на забудь! Главное чё?.. Точно – в казане готовить в правильном. У меня во-о-о-о такой на балконе стоит. Плов из него получается лучше, чем у узбеков, пальчики начнёшь облизывать – по локоть обгрызёшь! …». Выкладывая секреты приготовления, мужичок пытался активно жестикулировать, но плотность окружения сковывала амплитуду движений, поэтому действие выходило у него, как нелепая пародия на сурдоперевод или кукольного артиста – Бобу это нравилось: смотреть было нескучно.

Во время очередной ротации трамваепутешественников, к Бобу прибило парочку школьниц в ярких курточках. Пубертатки громко радовались чему-то увиденному в телефоне, передавая его друг другу. По очереди тыкали в экранчик облезлым домашним маникюрчиком и опять заливались смехом, не обращая внимания на строгоосуждающие взгляды степенных тёть. Хохотушки высыпались из трамвайки на остановке «Школа» и их место заняла унылая супружеская пара. То, что это муж с женой – было несомненно. Несомненно было и то, что пожили они вместе предостаточно. Они хором молчали. Боб часто видел такие показательные пары, считывающие друг друга без слов, действующие при необходимости слаженно, но чаще – независимо, как будто не замечая друг друга. Боб с интересом проследил, как плотная, уставшая жена вдруг ловко уцепилась за освободившуюся дерматиновую петельку над головой, а худосочный, не менее утомлённый супруг, увидев это, автоматически одобрительно клюнул носом, продолжая удерживать себя от качки способом наваливания собственного туловища на более устойчивых соседей. Боб наблюдал, как они переглядывались изредка, как будто что-то секретное говоря друг другу, не для чужих ушей. «Шпионы, блин…», – иронично подумалось Бобу. Под потолком, не взирая на уже светлое время суток, грустно помигивал грязно-жёлтый треснутый плафон, в мутных окнах проплывал, подёргиваясь в такт вагону, унылый городской пейзаж, приободрённый дистрофичными солнечными лучиками, но всем своим нездоровым видом напоминающий: «Зима! Не ждали?!…».