скачать книгу бесплатно
– Конечно, мамочка!
– Но нет, эскиз стал для нее полной неожиданностью – для всех нас, когда его принес анонимный владелец.
– Потрясающе. Что ж, удачи вам сегодня. Это был Генри Кудлип из аукционного дома «Даунис», где продается этот эскиз… Итак, сейчас без двух минут восемь, вторник, 17 мая, и мы переходим к…
– Что он имел в виду, сказав, что ты работаешь там «в данный момент»? – спросил Мэтт.
– Что? – Джульет уже начала убирать со стола. Коричневые хлопья мюсли уже крепко присохли к мискам.
– Этот парень, твой босс. Похоже, что ты не будешь там работать.
Джульет покачала головой:
– Нет, все нормально. – Но ее сердце громко застучало в груди, и ей показалось, что все слышат этот стук.
– Ты можешь обуть Санди и проследить, чтобы Айла почистила зубы? – Она пятилась от тесной кухни к лестнице.
– Мне пора идти, Джульет. Ты сама знаешь.
Ну хоть один раз! Ты можешь хоть сегодня помочь Айле почистить зубы, лентяй!?
Наверху узкой лестницы Джульет снова тяжело вздохнула, испытывая легкое головокружение, и постучала в дверь спальни Беатрис.
– Дочка, ты звала меня? Кажется, пора идти в школу.
Би сидела на полу возле кукольного домика, согнувшись, как запятая, и грызла свой большой палец. Она закуталась в толстое шерстяное одеяло. Когда-то оно накрывало диван в Соловьином Доме, и сама Джульет тоже любила кутаться в него, когда грустила или была уставшей.
– Я не хочу идти туда.
– Я знаю, что не хочешь, но до каникул осталось два дня. Потом мы будем развлекаться.
– Развлекаться? Говно собачье.
– Не ругайся. – Джульет погладила нежный, гладкий лоб дочки, мягкие волосы на висках, но Би тут же отпихнула ее руку. – Би, милая, ты можешь хоть чуточку рассказать мне, что случилось, и тогда я…
– Ничего. Ничего не случилось. – Би выпрямилась и открыла дверь домика, висевшую на огромной петле, которая обхватывала дымовую трубу. Аккуратными пальчиками собрала валявшиеся внутри дома фигурки и аккуратно расставила их в коридоре: двух детей, их гладкие деревянные руки не пострадали за сто лет; девочка была в крошечном платье с оборками и с крылышками из ветхой серебристой ткани, натянутой на поржавевшую проволоку, мальчик в свободной белой рубашке и зеленовато-синих бархатных штанах до колена, которые увеличивали его крошечную фигурку.
Кукольный домик был когда-то подарен Элен, матери Лидии Хорнер, прабабушки Джульет. Согласно семейной истории, его сделал местный ремесленник для детей викария, когда они поселились в новом доме. Домику было лет сто семьдесят пять, не меньше, и бабушке никогда не приходилось напоминать Джульет об осторожности, когда девочка играла: Джульет и сама понимала. Кажется, в нем были и другие куклы, взрослые. Она смутно их помнила, но они куда-то делись, как и ее любимые плюшевые медведи, шляпки и книжки.
Бабушка хранила кукольный домик в Голубятне, куда редко заглядывала. По ее словам, в детстве она не любила играть в него. Зато Джульет и ее лучший друг Эв возились с домиком часами, перетаскивали его на траву, придумывали разные истории и разыгрывали их с куклами: катастрофы, пожар, банкротство, предательство, любовь – всякую чушь из дешевых книжек, ворчала бабушка, когда убирала домик с поляны, закрывала его дверцу и прогоняла детей из Голубятни, чтобы они вымыли руки и пили чай или по настоянию взрослых занимались чем-нибудь скучным.
Джульет рассеянно погладила чешуйчатый узор крыши. Она залезала на крышу настоящего Соловьиного Дома, когда была жива ее бабушка. Когда это было? Терракотово-коралловая черепица периодически требовала замены, и, когда это случалось, бабушка вызывала из Тьюксбери за большие деньги двух кровельщиков. На первом этапе они несколько дней сооружали леса. Дело было опасное, конструкция получалась пугающе шаткой. Один из кровельщиков, Лоренс, занимался этим с шестнадцати лет; его отец в отрочестве знал мастеров, которые сделали крышу по чертежу, придуманному Далбитти, выложили глазированную черепицу так, что она, казалось, мерцала на солнце. «Получилась не крыша, а панцирь. Он заставлял их делать и переделывать, пока не остался доволен результатом».
Как-то раз кровельщики пришли из паба, куда ходили на ланч, и спросили у Джульет, не хочет ли она залезть с ними на крышу. В те годы она ничего не боялась. Для нее это был лучший в мире дом – конечно же, она захотела побывать на его крыше!
Она помнила до сих пор, как карабкалась по шатким лесам, и у нее было ощущение, что она лезла вверх по гигантскому скелету. Потом стояла на высшей точке крыши, глядя оттуда на дом и сад – на две длинные гряды, которые они называли Зарослями; на самом деле это были хитроумно посаженные цветы, огромное множество цветов. Узенькая дорожка между ними вела к яблоням, айвовым деревьям и шелковицам, а оттуда к маленькой речке, границе их владений. Слева виднелась Голубятня со стеклянной крышей, бывшая мастерская Неда; теперь там стало темнее из-за высокого раскидистого дерева. Ей казалось, что крыша Соловьиного Дома шевелилась и расползалась под ее ногами, будто живое существо, широкая спина саламандры. Справа, далеко внизу, работала на овощных грядках бабушка, ее спина в синем комбинезоне круглилась подобно обручу. Мама и отец сидели с книгами в ржавых полосатых шезлонгах справа от Зарослей. За ее спиной, на деревьях, отделявших дом от церкви, кричал вяхирь. Какое же это было лето? И она вспомнила, хоть прошло так много времени. Это было лето Королевского бракосочетания, 1981 год. Джульет смотрела по телевизору церемонию вместе с Эвом.
А дверь в воспоминания, открывшись, повела ее дальше по тем дорожкам – и Джульет внезапно вздрогнула. Приезд старика, крики… Джульет вспомнила, как показывала ему кукольный домик, там, в Голубятне.
Она не возвращалась мыслями к тем дням много лет. Королевская свадьба, гремевшая из телевизоров и радио. Бабушка в бешенстве прогоняла старика. Орала на маму с папой. Джульет и Эв прятались в саду, словно маленькие птички. На следующий день все переменилось, и она с родителями уехала из Соловьиного Дома, прямо после завтрака. Джульет проплакала всю дорогу. Тогда-то она и подумала в первый раз, что ей нужно жить с бабушкой, а не с родителями. Что ее сердце принадлежит ей, а не им… Джульет помнила, как она дышала на стекло и писала на конденсате «Соловьиный», как рыдала, как ее ляжки липли к пластиковому сиденью тряского «Рено». В прошлом году на уроках религии им рассказывали про Рай. Джульет, грешным делом, всегда представляла себе Рай как сад возле Соловьиного Дома.
Но ее дети никогда его не видели, да и она сама не была там ни разу после бабушкиной смерти… Да, сегодняшний день обещает стать очень странным… Джульет заморгала, обнаружив, что Би все еще методично передвигала фигурки по дому, и, возвращаясь к реальности, дотронулась до ее плеча:
– Это опять Ами? Хочешь, я поговорю с кем-нибудь?
– Нет. Нет, пожалуйста, не надо. Не говори ничего. – Би со стуком захлопнула дверцу кукольного домика; послышался стук упавших в нем фигурок. Она прижала пальцы к глазам. – Не надо, ма, пожалуйста, не надо.
– Не буду, доченька, не буду. Но ведь если кто-то делает тебе пакости…
– Она не делает. Вернее, иногда… – Би вздохнула. – Обещай мне.
– Что за парень этот Фин? Папа сказал, что Фин тоже твой друг…
Одно из сообщений от Ами, которые ей удалось на днях прочесть, прежде чем ее застигла за этим Би, было таким:
«Расскажи им про Фин, детка, или я сама это сделаю! Расскажи им, что вы с Фин собирались сделать! Lool* *Громко хохочу»
– Нет. Господи, пожалуйста, ма. Я знаю, ты пытаешься мне помочь, но лучше оставь меня в покое, пожалуйста. Пожалуйста. Я сама разберусь. Мне не нужна твоя помощь. – Би встала и вышла из комнаты.
С тяжелой душой Джульет заправила постель дочки и, аккуратно свернув, убрала ее пижаму под подушку. Потом взяла ее любимую игрушку – старого кота Мога с серым свалявшимся мехом, поцеловала, надеясь, что ее любовь магическим образом передастся и дочке, и посадила на середину кровати. Я так люблю тебя. Только не знаю, как тебе помочь. Она уже опаздывала, но не могла удержаться, снова открыла домик и поставила фигурки на ноги, прислонив их к полкам. Закрыла дверцу и, опираясь рукой на крепкую трубу, встала и спустилась вниз следом за дочерью.
Мэтт с важным видом сообщил, что может отвезти Санди в детский сад, поскольку это ему по пути. Би настояла, что сама доберется до школы, поэтому Джульет везла в школу только Айлу. Поскольку Айла лишь чуть-чуть испачкала каблук в свежем собачьем кале возле их двери, и поскольку Джульет посчастливилось сунуть руки в карманы еще до того, как услышала знакомый звук краденого мопеда, вслед за которым появлялся юнец с полосой прыщей ровно по линии челюсти и выхватывал из твоих рук телефон, и поскольку они прибыли в школу не последними, как обычно, она расценила это утро как весьма успешное.
– Наверно, сегодня мы будем проходить Египет, – с надеждой сообщила Айла, когда они подходили к классу «Чеддар». – Куда Клеопатра дела змею, которая укусила ее маму? Правда, куда она ее дела?
– Джульет, этим утром я слышала по радио твое имя! – воскликнула возле двери класса Кэтти, приятная мама из новеньких, которую Джулия мысленно отнесла к племени Приземленных. – Как интересно, значит, это будет сегодня?
– Что будет сегодня? – тут же спросила другая, поспешно пряча выбившуюся прядь волос под шарф. – О, конечно, твой аукцион. Надеюсь, он заработает миллионы. Не забудь, мы с тобой всегда были хорошими друзьями. Всегда. Даже когда ты проходила через фазу комбинезонов.
– Кто заработает миллионы? – спросила Айла, подбегая к Джульет. – А у меня в сумке лежит яблоко?
– Мой аукцион, о котором говорили сегодня утром по радио. Нет, я не получу ничего, Зейна, и ты прекрасно это знаешь, так что мне без разницы, принесет он пятьсот тысяч или пять миллионов.
– Он не потянет на пять миллионов, уверяю тебя, – заявил один из отцов, плотный мужчина в футболке с картой Сити.
– Да, конечно, – согласилась Джульет.
Зейна покачала головой, изображая в шутку возмущение.
– Я все-таки буду неподалеку, если тебе понадобится адвокат, и мы докажем, что ты имеешь право на долю от выручки как единственная наследница. Кто бы там ни был продавцом и покупателем. Справедливость для Джульет!
Другие мамаши засмеялись.
Папаша с Сити направился прочь, качая головой, словно все они были толпой глупых женщин, и не важно, что среди них были юрист, эксперт по викторианскому искусству, врач. Его жена, маленькая, темноглазая, по имени Тесс, наклонилась и поцеловала на прощание их дочку, а потом странно взглянула, закатив глаза, на спину уходившего мужа.
Джульет поцеловала Айлу в щечку:
– Пока, доченька.
Айла задержалась в дверях класса и оглянулась. Ее глаза сердито сверкали, щеки пылали.
– Мамочка, ты забыла про мое яблоко, ты не ответила мне, как всегда, ты не обращаешь на меня внимания и слушаешь только Би. Я тоже человек. Пока.
– Ой, доченька, просто Би… – пробормотала Джульет и шагнула к ней, но Андреа, помощница учителя, твердо сказала:
– Спасибо, мамочка! Не беспокойтесь!
– Что за драма сегодня, Джульет? – спросила Тесс своим низким, чистым голосом.
– Ой, ничего особенного, – удрученно ответила Джульет. – По радио сообщили об аукционе и… в общем!.. Просто один из трудных дней.
Хотя, если честно, так бывало каждое утро.
Тесс пригладила волосы.
– Роберт считает, что весь этот аукцион – фуфло. Говорит, что эскиз не подлинный.
Джульет даже не знала, как и реагировать на эти слова – твой муж по доброй воле носит костюм в полоску шириной в два дюйма, а как-то сказал мне, что братья Кэнди с их выставленным напоказ богатством были приличными людьми, если узнать их получше, – и вместо этого изобразила на лице выражение, которое приберегала для пенсионеров в красных штанах – они являлись в «Даунис» с мутноватым, темным пейзажем и утверждали, что это точно Констебль, они, мол, провели тщательные исследования. На что она всегда серьезно кивала: «Мммм. Верно. Ммм».
– Все это так романтично, правда? – Кэтти улыбнулась. – Я читала об этом в газете. Ты помнишь ту работу?
– Нет. Он сжег ее…
– Я имею в виду эскиз. Ведь твоя бабушка жила в том доме, правда? Ты помнишь его? А она – одна из тех детей, что изображены на картине? О, это как замок Мэндерли или нечто подобное!
Глаза Кэтти выпучились от восторга, а Джульет подумала, что, может, она ошиблась в своей оценке и ее, пожалуй, стоит перенести из племени Приземленных в племя Скрытых Чудаков, к которому новые члены добавлялись с пугающей частотой.
– Да, я очень хорошо помню тот дом. В моем детстве эскиз висел в ее кабинете. Я не помню, что с ним случилось, маленькие дети не обращают внимания на такие вещи. Вероятно, он был продан после смерти бабушки.
– О! Конечно! Ты будешь что-то делать сегодня на аукционе?
Джульет нахмурилась:
– Мой босс хочет, чтобы я сфотографировалась для прессы рядом с эскизом. Потому что, мол, семейные связи и все такое. Я отказалась.
– Почему, детка? – воскликнула Дана (йогическое племя Безработных-По-Собственному-Выбору). – Ой, как жалко, что ты отказалась.
– Я сама не знаю, – Джульет пожала плечами. В ее голове прозвучал голос Генри Кудлипа.
– У вас работает правнучка художника?
– Да, в данный момент.
– Я чувствую себя чуточку странно. – Она не сказала, что ее кабинет находился на первом этаже и несколько раз в день она, почти непроизвольно, выползала из него и смотрела на эскиз, висевший в помпезном холле «Даунис», смотрела с такой жадностью, что после этого ее глаза болели, словно от ветра с песком. Пыталась навсегда запомнить детали – золотой дом, выпуклая крыша, на которой когда-то стояли ее ноги, те дети…
Маленькая девочка, Элайза ее звали, с серебристыми крылышками, блестевшими на солнце. Казалось, она собиралась повернуться к зрителю, словно знала, что на нее смотрят – но знала ли она, что с ней случится потом? Каким было выражение ее лица на большой картине? И взгляд внутрь дома. Восьмиугольный кабинет, обрамленный книгами, женщина пишет там, в центре дома, ее лица мы не видим, пышные волосы падают на спину – была ли это сама Лидди? Бумага на полу, поваленная свеча – они что-то означали или это просто виноват ветер, ворвавшийся в открытые французские окна? И золотая молния в небе, словно падающая звезда, рассыпавшая искры на землю возле дома, – ее нет ни на одной фотографии большой картины. Почему художник не нарисовал ее там? Или это была комета, принесшая несчастье? Или просто случайность, пролитая на эскиз краска, и художник ловко обыграл эту оплошность – Джульет знала, что он делал так и раньше, в картине «Первый год», когда Элайза, тогда только что научившаяся ползать, дотронулась ладошкой, испачканной в желтом хроме, до угла почти готового полотна. «Картина стала еще лучше благодаря ей. Думаю, она станет художницей», – писал он Далбитти.
– Кто там живет теперь? – спросила Джема (адвокат/племя Бегунов). Джульет заморгала. Все мамаши устремили на нее взоры.
– О, какая-то немолодая пара купила его после смерти бабушки. Я не была там много лет.
Четырнадцать лет. Би тогда была совсем крошечной. Джульет потерла глаза, окинула взглядом круг любопытных мам и взглянула на часы:
– Так. Пожалуй, мне пора.
Она, Зейна, Кэтти и еще несколько женщин пробормотали «пока» и поулыбались. Зейна похлопала Джульет по руке и странно посмотрела на нее:
– Слушай, милая. Я надеюсь, что у тебя все пройдет хорошо. Позвони мне после этого, о’кей?
Джульет посмотрела вслед подруге – та торопливо уходила, знакомым резким движением закинув на плечо кожаную сумку-портфель. Потом повернулась и пошла по загазованной дороге, где на повороте возле Хита запах свежескошенной весенней травы смешивался с вечной вонью от сточных труб.
Когда она направлялась к метро, ее мозг устало перебирал утренние события – Генри по радио и тот факт, что сегодня был последний день, когда она могла, когда хотела, выскочить в холл и посмотреть на маленький эскиз, лицо Би после вопроса, обижает ли ее Ами, воспоминание о подъеме на крышу Соловьиного Дома, о Королевском бракосочетании, печальную улыбку Айлы и прохладную, твердую ручонку в ее ладони, отвратительное пренебрежение к ней Мэтта, сочившееся из него, словно запах фекалий или сточной трубы, ни больше ни меньше, и, наконец, ровное тепло дружбы Зейны – иногда Джульет хотелось просто положить голову на плечо подруги и выплакаться всласть. Но она никогда не сделает этого, не сможет. Смешно даже думать об этом. Как любила говорить бабушка, ты просто продолжай идти дальше.
Глава 2
Джульет всегда любила аукционы. У ее бабушки была слабость к необычным вещам и брик-а-браку, и однажды она заставила девятилетнюю Джульет тащить в Соловьиный Дом большую стеклянную вазу с лежавшими в ней двумя плюшевыми хорьками, а сама оставила своего лучшего друга Фредерика мучиться на безжалостной жаре с тяжелой каракулевой шубой, якобы принадлежавшей офицеру русской императорской армии. В шубе были блохи, и после этого Фредерик (и сам любитель и знаток антиквариата) отказался ходить с ней на другие распродажи.
Открыв дверь в аукционный зал, Джульет сразу увидела Генри Кудлипа, говорившего с Эммой, его испуганной помощницей; та прыгала с ноги на ногу, словно газель, которой надо срочно пописать. Вокруг них роились такие же гламурные девочки, двигали стулья, уверенными движениями ставили стаканы и бутылки с водой на стенд возле трибуны, раскладывали аукционные листы и каталоги. У дальней стены зала стояли стулья, лежали телефоны и наушники для тех, кто будет принимать ставки дистанционно от суперважных заокеанских покупателей, потому что в наши дни именно там скрываются большие деньги.
Позади аукционной трибуны был установлен большой экран, через проектор проецировалось сообщение:
Даунис
17 мая 2014 г.
ПРОДАЖА ВИКТОРИАНСКОГО, ПРЕРАФАЭЛИТИЧЕСКОГО & ЭДВАРДИАНСКОГО ИСКУССТВА
Это было напрасной попыткой сделать вид, будто и другие картины, развешанные гламурными сотрудницами на передвижных экранах, хоть чего-то стоили. Все понимали, что в этот день продавалась лишь одна картина, вернее, эскиз. Он был там, в передней части большого зала, купался в лучах чистого весеннего света, лившегося из высокого купола, такой крошечный, так оскорбленный массивной золоченой рамой с завитушками. Эскиз к картине «Сад утрат и надежд». Новая обстановка придавала ему, как показалось Джульет, новую энергию. Уверенные и точные мазки, напряженность, переданная через маленькие детские фигуры. Эскиз был написан разными кистями – жесткой свиной щетиной намечен лишайник на стене, мягким соболем написано небо, мелкие детали нацарапаны ногтем, который Нед всегда оставлял длинным для таких целей, тонкость различных лессировок добавляла глубину ступенькам и самому дому с гостиной, где что-то писала сидевшая за столом женщина. Сейчас золотая звезда, плавной дугой падавшая с неба, нежно мерцала. Ах, какой же большой была картина, если даже этот эскиз был так близок к совершенству!
Я буду скучать по тебе, маленький. Жалко, что ты не мой. Джульет нахмурилась. Она рекомендовала выставить эскиз на аукцион без этой помпезной рамы, которую сняли с другой картины такого же размера, – еще одна довольно отчаянная попытка Генри Кудлипа и «Даунис» повысить интерес и рыночную стоимость эскиза – трепетной, технически совершенной работы, но все равно эскиза – за счет рамы, словно она была всегда вместе с ним.
Внезапно Джульет подумала, что ей надо было бы накануне привести в аукционный дом детей, чтобы они посмотрели на эскиз. Как же ей не пришло в голову? Ведь это их история, а Нед Хорнер их прапрадед, и кто знает, где окажется эта работа после сегодняшнего дня. В кабинете американского миллиардера, коллекционирующего изображения детей на викторианских и эдвардианских картинах? В новом Лувре в Эр-Рияде, доступном только для богачей в одежде от-кутюр? Или в банковском хранилище в Швейцарии? Для историков и коллекционеров викторианского и эдвардианского искусства Нед Хорнер, как она знала, был спорной фигурой; одни любили его смелый, энергичный, реалистический ранний период, кто-то – его поздние работы с их бурным патриотизмом, с сентиментальными солдатами, но миф «Сада утрат и надежд», пожалуй, объединил тех и других.
Оглядевшись по сторонам, она поняла, что этот аукцион стал громким событием: у стены стояли телекамеры, толпились журналисты, взволнованные топ-менеджеры «Даунис» столпились в дверях зала заседаний и глядели на разворачивавшуюся сцену и, конечно, на хлопочущих молодых женщин. Она была когда-то одной из них – не такой гламурной, но в такие дни, как этот, всегда в центре событий; тогда она была стройной, носила красивые платья и замшевые босоножки, и у нее было время каждый день красиво укладывать волосы. Теперь же ее длинные «тициановские» волосы были наспех собраны в пучок, из которого постоянно выбивались пряди, отросшая челка щекотала ресницы; длинную расклешенную юбку с узором из павлиньих перьев она нашла в секонд-хенде и решила объявить ее винтажной находкой – к насмешливому удивлению Зейны («она ведь из лавки Сью Райдер, которая там, у метро», с удовольствием сообщала она всем каждый раз, когда Джульет таинственно отвечала. «Эта? О, винтаж…»: Сейчас ее мало заботила собственная внешность. Ей лишь хотелось, чтобы не было так очевидно, что она плохо подходит к интерьерам «Даунис».
Генри Кудлип поправлял манжеты и приглаживал волосы. Тяжелый твидовый пиджак, который он всегда носил, был слишком жарким для этого майского дня, бархатный воротник намок по краям от пота. Джульет слышала, как он отдавал распоряжения своим громким, трескучим голосом. «Ох, какой же ты идиот», – часто думала она со злостью. Словно почувствовав на себе ее взгляд, Генри резко повернул голову и подозвал Джульет.
– Ну это твой последний шанс, Джульет, – сообщил он, весело потирая руки. – Ты точно решила?
Джульет холодно кивнула ему и вдруг спохватилась, что утром ей было некогда почистить зубы. Она заколебалась и украдкой провела языком по зубам, надеясь, что сделала это незаметно.
– Извини. Я с радостью расскажу о картине, но не хочу стоять рядом с ней и позировать для фото.
Генри продолжал тереть ладони и нацелил на нее пальцы, словно изображал акулу.
– Лорд Дауни просил передать тебе, как много это будет значить для компании, если ты сфотографируешься рядом с картиной.
– Я эксперт, Генри. – Она чувствовала, как в ней пробуждался и закипал гнев. – Ты это знаешь. Мне надо было бы вести этот аукцион, говорить о картинах. Не потому, что я правнучка Неда Хорнера, а потому, что это моя работа. Клиенты знают меня, а я знаю свою работу…
