скачать книгу бесплатно
Паоло чувствовал, что закипал. Речи Адриано были безрассудны, а его преданность Венеции теряла всякий смысл перед обликом незнакомой женщины.
– Адриано, она – гражданка Генуи! – сквозь зубы процедил Паоло.
В этот момент он увидел, как тот тряхнул головой, решительно допил вино и с грохотом бросил бокал в закрытую дверь.
– Чертовы миланцы! Я так и знал, что только попусту трачу время на их бесполезные предложения. Им изначально нужно было одно – наша поддержка. А потом они развязали бы войну и против нас, мы бы даже опомниться не успели. Мерзавцы…
Паоло испуганно посмотрел в окно, опасаясь, что их могут услышать с улицы. Затем он продолжил наблюдать за сенатором.
– Зачем я вообще ввязался в эти переговоры? Здесь изначально дело пахло весьма неприятными последствиями… Нужно ехать в Венецию, немедленно поведать о бессмысленности затеи и заниматься внешней торговлей. У меня еще курс на Ливорно планируется, на переговоры о сделке.
Паоло ошалел! Только что сидевший Адриано и терзающийся чувствами к женщине воспрял духом и адекватно заговорил о делах!
– Значит так, Паоло, забываем обо всем лишнем, что сегодня произошло. На рассвете отправляемся домой. Необходимо решить много вопросов.
– Вот! Вот мой отважный и разумный друг! – весело похлопал его по плечу Паоло. – Прекрасно, Адриано. Тебя не может свести с ума женщина! Я верю в это!
– В моем сердце нет места для женщины, – хладнокровно произнес Адриано, как будто до этого ничего особенного не происходило. – В нем царит долг перед Венецией.
Она лежала в темноте с открытыми глазами и бесцельно смотрела в потолок, на который падали холодные лучи лунного света. Единственное, о чем она жалела в этот момент, что не узнала имя человека, который смог похитить ее сердце. Оно бьется? Она прислушалась. О, да! Оно барабанит! Но порой казалось, что она не слышит его.
Каролина ощутила, как томный и тяжелый вздох вырвался из ее уст. Но она ведь ничего о нем не знает! Она даже толком не рассмотрела черты его лица. Почему-то до боли знакомые черты… Возможно, она видела его в своих снах? Или рисовала в грезах, когда мечтала о любви? Да нет же, это наверняка тот самый синьор, с которым она общалась у газебо… Но как же можно быть в этом уверенной, если обе встречи проходили у них за завесой тайны?
Каролина повернулась на бок, бросив мечтательный взгляд в окно. Ей незнакомы и непонятны чувства, которые насыщали ее сердце и теребили трепещущую душу. Что за мужчина? Она чувствовала, как внутри нее нечто кружилось всё в том же танце рядом с потрясающим незнакомцем. Ах, как же она хотела сейчас вернуться в тот самый момент – момент неведомых ей бурных и невероятных чувств! При этих воспоминаниях внутри нее словно образовался какой-то огненный комок, тут же превратившийся в ледяной поток, окативший ее тело с головы до пят.
От этого мужчины исходила потрясающая волна безудержных чувств. И ей, Каролине, они прежде были незнакомы. Неужто эти ощущения и есть то, о чем так много изречено в читаемой ею книге о венецианцах? Неужто это и есть та чувственная страсть к мужчине, сковывающая тело и завораживающая разум? Неужто ей довелось испытать это, и на этом все закончится? Причем так же внезапно, как и началось.
В мечтательном порыве Каролина встала с постели и подошла к окну. Луна спряталась за небольшое облачко, проплывавшее мимо нее, а вот звезды продолжили мерцать на небесном покрывале, словно перешептываясь между собой. Каролина настырно не хотела выпускать из памяти того незнакомца и снова мысленно ощутила его прикосновения к ее руке, близость его сильного торса. Ее вновь окатила незнакомая легкая дрожь и, чтобы немного успокоиться, она закружилась вокруг себя, повторяя ритм танца, который они танцевали вместе. Ее сердце радостно трепетало, купаясь в сладких воспоминаниях такого чувствительного момента в ее жизни.
Как ни старалась Каролина стереть из памяти образ незнакомца в маске, стоящий перед ее глазами, словно неисчезающее видение, но он упорно продолжал теребить девичью душу. Ее сердце отчаянно желало встречи… еще одной… хотя бы мимолетной…
Неведомость его имени, происхождения, да и попросту скудные представления о его внешности заставляли синьорину прийти в отчаяние от неизвестности. В глубине своей души, пребывающей в смятении, она смела полагаться лишь на то, что он сам сумеет найти ее когда-либо. И еще более нахально она рассчитывала на то, что он осмелится прибыть во дворец ее отца, чтобы вновь увидеть ее… Но день за днем, оставаясь наедине со своими мечтами, Каролина все больше убеждалась в наивности своих надежд.
И что истинно удивляло юную синьорину: она обнаружила в себе явные перемены во взгляде на всех мужчин в общем и на каждого в отдельности. Встреча с незнакомцем перевернула в ней все представления о том, что представлял собой каждый представитель сильного пола. И сейчас она понимала, что прежде об отношениях с мужчинами не знала ничего…
И именно по причине этой неосведомленности ранее она никак не могла надеяться встретить того самого, который сможет оказаться настолько нужным, что ей придется едва ли не задыхаться от этой нужды. Тогда Каролина грезила о любви, но понятия не имела, что это чувство способно собою затмить само солнце и раскрыть смысл собственного существования. Сейчас она не могла быть уверенной, что испытала чувство любви в полной мере всем своим существом. Но она свободно могла признаться, что само солнце молодой человек уже затмил. И теперь ее изводила уверенность, что именно обладатель таинственной черной маски достоин ее сердца, так жаждущего любви.
Воспаряя в небеса от переполняющих ее мыслей, Каролина продолжала грезить и наделять объект своего вожделения невероятными достоинствами. И самое главное предчувствие, которое не покидало ее с того самого момента, как они встретились, – это уверенность в том, что тот самый синьор способен на любовь. Каждый миг их общения, его легких и даже несмелых прикосновений говорил лишь о том, что он всей душой готов преклоняться перед ней во имя продолжения их общения! Она и не могла думать иначе: разве невинной душе могли быть известны мужчины, умеющие искусно околдовывать женщин во имя личных целей?
– Каролина, сегодня нам нанесет визит виконт Альберти, – услышала она сквозь свои грезы эхо материнского голоса. – Он присоединится к нам за обедом. Приведи себя в порядок: ты обязана подобающе выглядеть.
Она повернула голову в сторону Патрисии, но смотрела, будто сквозь нее. Вот она, суровая действительность! И матушка также жаждет выдать ее замуж за этого виконта, которого Каролина ненавидела всем сердцем. Но сейчас ей не хотелось перечить.
Ничего не говоря, синьорина уложила полотно с вышитыми ею узорами и покорно прошла в свою комнату, чтобы прихорошиться перед приездом гостя. Палома тут же последовала за ней.
Патрисия взяла полотно Каролины и внимательно осмотрела его. Неприятие дочерью рукоделия для нее далеко не было секретом, поэтому небрежность в вышитом рисунке явно вырисовывалась. Но еще, что четко смогла рассмотреть Патрисия, – это виднеющаяся среди множества посторонних и абстрактных узоров карнавальная маска…
Сидевший напротив виконт Джованни всеми силами пытался произвести впечатление на всех членов семьи да Верона. В его речах Каролине слышались только льстивые комплименты и фальшивое желание угодить, дабы быть одобренным Лоренцо и Патрисией. Герцога такое поведение будущего графа устраивало и даже несколько забавляло. Герцогиня Патрисия лишь изредка улыбалась на его нелепые шутки, но Каролина прекрасно замечала, что матушка приветствует Альберти. Только ей, самой Каролине, он почему-то казался самым противным и невыносимым из всех мужчин, которых она знала.
Чем вызвана эта неприязнь? Возможно, в первую очередь тем, что брак с виконтом пытались навязать ее непокорному сердцу! А возможно, и тем, что Джованни в ее глазах продолжал оставаться таким вот слащавым мальчишкой: даже его торс, невзирая на уроки боевого искусства, которые он регулярно получал от лучших мастеров, продолжал оставаться худощавым, и тяжелая серебряная кираса смотрелась на виконте как-то нелепо.
Каролине вспомнился Маттео. Пусть его возраст несколько уступал возрасту виконта, но крестьянин выглядел куда мужественней. Маттео обладал средним по своему сложению торсом, однако на его крепких руках ясно прорисовывалась рельефность мышц. А в его сероглазом взгляде Каролина всегда замечала блеск доблести, отваги, решительности, которые в Джованни Альберти вымещались хитростью, малодушием и коварством. Тогда как Маттео выгораживал Каролину, убеждая людей герцога в том, что она презирает их компанию и обходит стороной, Джованни ябедничал Лоренцо, что та ведет себя неподобающим образом.
«Поразительно, почему я думаю об этом?» – пришло в голову Каролине, которая ранее не задавалась подобными вопросами. А все потому, что встреча с удивительным мужчиной продолжала нести свое отражение во всех и всем, что ее окружало.
– Герцог да Верона, – обратился Джованни к Лоренцо, когда трапеза была закончена, – могу я осмелиться попросить у вас позволения на прогулку по саду с вашей дочерью?
У Каролины похолодели конечности. Каков наглец: он даже не удосужился спросить мнения у нее еще до самого ужина. Разумеется: разве ему нужно ее согласие, когда герцог непременно все ему позволит?
– Несомненно, виконт, – ответил Лоренцо, и на его лице проскользнула одобрительная улыбка. – Полагаю, что сама Каролина будет не против такого предложения. Я прав, дочь моя?
Она ясно ощущала в голосе отца нотку какого-то подвоха и подняла голову. Мельком она заметила строгий взгляд матушки, означающий «не смей противиться».
– Бесспорно, отец… как изволите, – пролепетала Каролина и снова опустила свой взгляд на стол, где стоял поднесенный подданными свежий десерт.
В ответ на томное согласие Каролины Лоренцо наигранно рассмеялся.
– Ну что ты, милая Каролина? Это не приказ! Ты вправе отказаться.
Но она прекрасно понимала, что отказ мог повлечь за собой массу неприятных событий. И покорно склоняла голову перед тем, чего от нее негласно требовали.
– Я согласна, отец, – она натянула улыбку до самых ушей и мельком посмотрела на Джованни.
– Прекрасное платье, – произнес Джованни, подава я руку Каролине, когда она выходила из кареты.
– Оно вас благодарит за комплимент, – довольно резко ответила она на такую скупую похвалу виконта.
– Простите, синьорина, – поправился Альберти, ощущая неловкость за неправильно сформулированную речь. – Вашей красоте очень импонирует этот наряд.
– Благодарю, Джованни. А вот эти слова были скорее адресованы мне, чем моему платью, – она ехидно улыбнулась и горделиво прошла мимо него.
– Мы могли бы отправиться в центр Генуи, если вам угодно, – предложил виконт, рассчитывающий на более длительное путешествие с прелестной синьориной. – Могли бы полюбоваться дивной родной архитектурой, площадью, съездить на побережье ближе к порту…
– Ох, виконт Альберти, – томно вздохнула Каролина, – не следовало приглашать меня на прогулку, когда вам нужно было в город по делам.
– С чего вы так решили, всемилостивейшая синьорина? – изумился тот.
– С того, любезный виконт, что прогулка по шумному городу, архитектурой которого я насладилась вдоволь за всю свою жизнь, не смогла бы принести усладу. Городские стены и скопление с троений будто сжимают мою душу меж камней. А в порту? Бог мой, вонь и суета – вот и вся прогулка.
Виконт гневно сцепил зубы, – ей невозможно угодить, любое его слово она расценивает, словно пустой звук, если вообще не оскорбление.
– Разве можно прогулку по городу, созданному человеческими руками, сравнить с этим художественным шедевром самой кисти Всевышнего?! – восхищенно выдохнула она, оглядывая с высоты холма близ церквушки Санта Марта окружающее их великолепие просторов.
Морское побережье республики насыщалось поразительной живописной красотой, которой могли обладать лишь едва тронутые пригородные местности. Вначале лета в пейзаже этих краев преобладало буйство красок от фиолетового до красного цвета, словно природа изливала в себе истинную радугу. Цветы благоухали, не успев еще испытать на себе беспощадность солнечных ожогов, а зелень била в глаза, словно одурманивая своей сочностью. Вдали виднелся морской бирюзовый горизонт в соитии с нежно-голубым небом. Несколько купеческих кораблей по изящно ровной линии горизонта направлялись в генуэзский порт, находившийся в нескольких десятках миль отсюда. Прекрасные, дивные генуэзские берега…
– Прекрасный день, не так ли? – произнес Джованни, с улыбкой поглощающий взглядом прелестный стан своей спутницы.
– Солнечный – да, – ответила та довольно сухо, – но вот прекрасный ли…
Джованни прекрасно знал о неприязни Каролины, но он принимал ее нелестные высказывания в свой адрес за неумелый женский флирт.
– Простите, синьорина, я испортил вам день? – прямо и довольно резко спросил виконт и остановился, ожидая, что Каролина последует его примеру и посмотрит ему в глаза.
Но она продолжила идти, словно не замечая порывов виконта лицезреть ее анфас.
– Не обольщайтесь, виконт Альберти, вы не испортили мне день. Мне пришлось давно свыкнуться с вашим частым присутствием в наших владениях. Но вот предложением прогуляться по парку, буду откровенной, я поражена.
В разговоре она даже не думала поворачивать голову в его сторону, поскольку ей этого просто-напросто не хотелось. Он внутренне сходил с ума от бешенства – такого неэтичного поведения виконт не ощущал себя достойным.
– Вы не желаете присесть на скамью, любезная синьорина? – спросил он и пригласил Каролину присесть возле аккуратно остриженных кустарников рододендрона, цветущих ярко-сиреневыми цветами.
– Отчего нет? Благодарю, виконт.
Джованни не стал присаживаться, а лишь остановился напротив нее, чтобы посмотреть ей в глаза во время беседы.
– Почему вы обращаетесь ко мне по званию, Каролина? – спросил он, ощущая, как титул непрестанно режет ему ухо.
– Чтобы вы помнили о своем положении, – ответила она и посмотрела в его глаза испепеляющим взглядом.
Все время, проведенное рядом с Джованни, Каролина пыталась найти в нем хотя бы маленькую частичку сходства с незнакомцем, которого она встретила на благотворительном вечере в Милане. Но, чем больше она в него всматривалась, тем большее разочарование постигало ее. Хоть Джованни Альберти и слыл в Генуе довольно завидным мужем – с богатым приданным и внушительным именем, – Каролина не могла найти в нем достоинств, которые смогли бы покорить ее. Ведь в нем отчаянно проявлялись те качества, которые синьорина презирала в своем собственном отце: скупость, сухость, жесткость.
– Прошу простить, прекрасная Каролина, но я дерзну задать вам прямой вопрос: чем моя персона вам так неприятна? – спросил Джованни, которому порядком надоели колкости синьо рины.
– Вы мне не неприятны, виконт. Вы мне безразличны.
– И все же… Мы знакомы с самого детства, но я так и не удосужился получить от вас хотя бы скудную горсть уважения из обширной плантации вашей неуемной души.
Каролина прекрасно понимала, что обманывать Джованни нет смысла, поскольку он не так глуп, как ей хотелось бы.
– Полагаю, виконт Альберти, моя неприязнь по отношению к вам, скорее, вызвана вашим нежеланием познавать душу человека. Вы – материалист, вас интересуют те вещи, которые чуждо принимать моему сердцу прежде всего остального…
– Должно быть, этому вашему сердцу ближе крестьянин по имени Маттео? – с иронией спросил виконт.
– Любой простолюдин способнее на чувства, чем большинство представителей дворянской знати, – промолвила Каролина, невзирая на саркастические замечания Джованни. – Обратите внимание, что там, где нет денег, способна существовать духовность.
– Как по мне, так жизнь без денег ничтожна и бессмысленна, – ответил Джованни, и Каролине показалось, что половину из сказанного ею тот совершенно не услышал.
– Без денег жить и впрямь нелегко… – отвечала она. – Но не невозможно. Но можно ли жить без души?
Виконт зашел в тупик: Каролина взрослеет не по годам. Подобные речи ему ранее не приходилось слышать ни от нее, ни от иных знатных дам.
– Можете не утруждаться, Джованни, в поисках ответа на мою фразу. В конце концов, вы имеете право на личное мнение…
С этими словами она поднялась со скамьи, желая направиться к повозке для того, чтобы вернуться в палаццо да Верона, но Джованни стал на ее пути, не позволяя сделать более и шага. Устремившись своим взором в его глаза, она прочитала в них самолюбивую надменность, жаждущую сдавить женское сердце в своей власти.
– Каролина, ты же прекрасно понимаешь, – начал виконт и с наслаждением заметил, как из ее глаз едва ли не посыпались искры от гнева на его бестактность, – что в скором времени твой отец даст согласие на нашу помолвку и тогда, можешь мне поверить, церковь нас свяжет узами брака до конца наших дней.
Она ощутила, как его тело, словно в нетерпении, приблизилось к ней, а уста на ушко нашептывали ей странные речи, воспламенявшие в ней еще большую ненависть. Каролина ощутила, как ком, подошедший к ее горлу, не позволял вымолвить и звука. Ее душили набегающие слезы от осознания того, что все сказанное виконтом может оказаться правдой, но она молчала, дабы не сорваться.
– И после свадьбы будь готовой к тому, – продолжал шептать ей озлобленный Альберти, – что ты будешь выполнять мои прихоти. И можешь мне поверить, что любое пренебрежение моими желаниями с твоей стороны будет подлежать моему наказанию. И тогда жизнь в родительском доме тебе покажется раем.
Она ощущала в каждом его слове устрашающий гнев, который испускался из него, словно огнедышащее пламя. В этот самый миг ей вспомнился тот огонь в глазах ее таинственного незнакомца на балу, казавшимся ей очагом заботы и нежности. Она смело посмотрела в глаза этому исчадию ада.
– Прошу простить, любезный виконт, но не рано ли вы дали волю своим фантазиям? – с напускной усмешкой произнесла она. – Такой вот грозный и такой властный, за все время нашего общения вам, Джованни, так и не довелось узнать мою внутреннюю сущность. Так вот, эта самая моя внутренняя сущность хочет обратиться к вашему благоразумию с такими словами: если ваша милость посмеет в будущем причинить мне боль, можете не сомневаться, что во мне довольно презрения и коварности, чтобы отблагодарить вас достойным возмездием. И тогда вам придется жалеть об этом до конца своих дней, – в ее голосе он ощущал ясную ненависть, которую она готовилась выплеснуть из себя, словно кипящую лаву из бурлящего вулкана. – Возможно, я не сумею ответить вам действием, поскольку моя физическая сила в сравнении с вашей – капля в море. Но вот что касается хитрости, то простите, друг мой, – это удел не мужского разума, а женского. И применяя это орудие в своих целях, я заставлю вас жалеть о каждом шаге, сделанном против меня.
В последний момент его глаза пронзила ослепляющая искра презрения, и бесстрашному виконту стало не по себе. Все же он попытался удержать в себе порывы продолжить дискуссию.
– Не смейте провожать меня в имение! – приказным тоном произнесла Каролина, даже не оборачиваясь к виконту на прощанье.
Джованни не стал настаивать: подобное общение не оставляло в нем ни малейшего желания для продолжения беседы. Он лишь довел Каролину к экипажу, вручив ее под ответственность извозчику да Верона, и отправился восвояси.
Адриано сжимал лист с коряво и безграмотно выведенным содержанием: «Мне известно о вашем несостоявшемся участии в заговоре. Нам удалось разоблачить намерения миланцев. Решено начать без них и незамедлительно. Просим поддержки у Венеции. Через 10 дней, в четверг, за три часа до заката солнца. В случае согласия ожидаем вашего прибытия в среду ночью. В случае у спеха обещаем республике достойное вознаграждение колониальными землями. Маттео Гальди».
Признаться, это письмо стало для сенатора Фоскарини настоящей неожиданностью, повлекшей за собой ошеломление и растерянность. Отчего крестьяне торопились с мятежом, отказавшись от первоначальных замыслов? Что подвигло их на отчаянный шаг, влекущий за собой неизбежный провал? Желание сразить неожиданно, молнией с безоблачного неба? Охраняемую стражниками герцога территорию палаццо и приусадебные участки внезапностью, возможно, они и возьмут. Но каким оружием? Что за ребячьи глупости?
Хотя… очевидно, что генуэзские крестьяне оказались не настолько наивными, чтобы безоговорочно довериться миланской знати, и, вероятнее всего, решились действовать самостоятельно. Только вот… довольно странная просьба о поддержке Венеции… Смекалистый юноша Маттео все-таки сумел выяснить о «несостоявшемся участии» венецианцев в этом заговоре. Мальчишка Леон наверняка проговорился об их договоренности, а более грамотные поняли, что разболтали информацию чужакам-венецианцам. А это не есть хорошо… И все же они просят поддержки – странное дело… Какой-то здесь существует подвох.
Провал крестьянского мятежа без поддержки более влиятельных персон вполне очевиден, а упрямство бедняков просто изумляет! Адриано приходилось видеть их план… ущерб государству будет нанесен и без участия кого-либо со стороны – это очевидно. Однако крестьянам явно не хватало оснащения – слишком мало оружия, чтобы одержать победу.
Но все это его мало занимало. Все это в его глазах – лишь опасность, витавшая над палаццо Каролины. О, нет! Неверное суждение. Опасность витала над ее жизнью! И это как раз беспокоило венецианца. К его величайшему сожалению и разочарованию в самом себе.
Адриано сомкнул губы: он ясно понимал, что ее жизнь висит на волоске. Но после того как он ответил отказом на предложение Брандини, все связи оборвались и его перестали уведомлять об исполнении миланских замыслов, что, впрочем, неудивительно. Это усложняло его восприятие содержания полученного письма. Действительно ли Милан отказался от участия в этой заварушке, или здесь все же присутствует какой-то подвох?
Так или иначе, но существует опасность того, что лучик жизни, ставший таким ярким, всепоглощающим светом в его сердце, может померкнуть, если не угаснуть вовсе…
Какое-то время он всеми силами старался об этом не думать, от себя подальше отгоняя мрачные мысли, да и мысли о Каролине вообще. Весь день он углублялся в свои дела, пытался вникнуть в принесенные ему бумаги, встречался с поставщиками сырья для его фабрики, но его разум совершенно отказывался думать под воздействием упрямого сердца.
И все это потому, что Адриано Фоскарини четко понимал: его осведомленность о предстоящих событиях меняет суть дела – его честь не позволяет ему бездействовать. Но в то же время его происхождение не позволяет предпринимать каких-либо действий. И как же поступить? Стоять в стороне и ждать «черных» вестей из Генуи?
Да, Адриано отдавал себе отчет, что его участие в восстании генуэзских крестьян – глупая и нелепая идея. Но как только он представлял себе Каролину и видел, как сияние от ее души тихонько угасает от чьего-то меча, его сердце почему-то сжималось, перекрывая дыхание.
Ему прекрасно помнились события не так давно подавленного крестьянского мятежа в Тревизо, когда бедняки были настолько рассвирепевшими от давления в условиях созданной аристократами обстановки, что сметали и крушили все на своем пути. Каждого, кто держал в своем подчинении наемников и арендаторов земель, они подвергали немедленной казни без суда и следствия. Дворянские имения беспощадно сжигались, а целые семьи уничтожались мечом или огнем. И прежде, чем Венеции удалось подавить восстание в этой части земель Террафермы[6 - Терраферма – материковые территории Венецианской республики], погибло немало дворян.
Адриано склонил голову. Он вспомнил о поездке, в которую через несколько дней намеревался отбыть в компании Витторио Армази на судне, арендованном у купцов. Его целью являлись переговоры в Ливорно, а вместе с тем и Флоренцией, о будущих контрактах, а также об оптовой закупке лекарственных снадобий и трав для недавно созданного городского лазарета и венецианских аптек. Для последней цели Адриано планировал взять с собой Витторио Армази, как ведущего венецианского лекаря.
И больше всего сенатора съедала мысль, что Ливорно располагается в непосредственной близости с Генуэзской республикой – там рукой подать до вражеских земель. Стало быть, ему суждено быть рядом и не суметь оказаться возле нее в нужный момент… Что поделать, если в нем горит вечным огнем долг перед родной республикой? А отправляться в Геную – глупая и ничем не обоснованная затея.
Но как только он опускал свой взгляд на бумагу, светлый образ Каролины представал перед ним, словно наяву. В который раз он замечал, что становится бессильным перед незримым видением, так ясно стоявшем перед его глазами.
Он отказывался понимать себя и все чаще задавался вопросом: как можно вообще думать о женщине, которая является титулованной наследницей вражеского государства? Адриано всю жизнь ненавидел Геную всем сердцем и тешился этой ненавистью! А сейчас Небеса его заставляют принять эту державу в свое сердце только по одной, хоть и прекрасной, голубоглазой причине.
Все это время, после миланского маскарада, он пытался погрузиться в дела, надеясь, что время без возможности ее лицезреть, сможет заглушить в нем всяческие чувства, которые вспыхнули в его сердце. По вечерам он проводил время в обществе женщин или же отправлялся в гости к кому-то из старых друзей. Но все приложенные усилия оказывали лишь временное воздействие на его душу, наполняя ее мимолетной усладой.
Он хмелел под действием вина, которое принимал, словно лекарство, способное уничтожить в нем мысли, казавшиеся ему абсурдными. Затем отправлялся в бордель… Затем, охмелевший и умиротворенный, возвращался домой в надежде, что следующий день не начнется с видения, которое посещало его каждое утро – ее глубокий и мягкий взгляд на прекрасном лице, разбавленном изогнутыми линиями женственности и непокорности. И каждое утро он с мучением всматривался в эти прекрасные черты, подсознательно не желая стирать из памяти дивный образ.
Адриано измучился. За это время его словно растерзали чувства к этой странной, строптивой и поразительной девушке. В какой-то момент к нему пришло осознание, что все его достоинства: чувство чести, верная доблесть, преданность, сила духа, твердость сознания, – взбунтовались против его воли, против его разума, против его принципов. И сейчас, когда она пребывала на грани между двумя мирами… когда ее жизнь стала мишенью негодяев, сенатор почему-то предчувствовал, что именно от него зависит, какую сторону жизни она примет: солнечной реальности или вечной темноты…
Итак, необходимо рассудить здраво! Если он отплывет через несколько дней в Ливорно, как и собирался прежде, то сможет посетить Геную лишь тогда, когда уже все закончится. Тогда он сможет освободить себя от терзаний чувствами – в этот момент уже все будет решено, и ему не понадобится участвовать в этом.
