скачать книгу бесплатно
Но его никто не услышал.
Зинаиду подхватили под руки, и тот парень, который больше всех суетился вначале, администратор, поволок ее вместе с ребенком к машине.
– Ты чего эту рвань на голову нацепила? – выговаривал он по дороге. – Жара же на улице!
– Так я же в церковь шла, – объяснила Зинаида, – без головного убора нельзя, а ничего другого у меня нет.
Это признание отскочило от администратора как от стенки горох.
Он ловко затолкнул Зинаиду с дочерью в телевизионный автобус, и уже через мгновение они вышли оттуда размалеванные, как матрешки.
Но на экране этой грубой работы не было видно. Зинаида выглядела вполне естественно, как женщина, только что напившаяся парного молока.
Чудаков поджидал просительницу на пригорке.
По всему было видно, что мероприятие опротивело ему до крайности. Он нервно подергивал ногой, посматривал на дорогой «Ролекс» на руке и стриг недовольным взглядом поверх голов людей, которых охрана опять оттеснила подальше.
Для репортажа уже нашелся персонаж, а лишние просители были ему ни к чему.
Увидав приближающуюся женщину, Чудаков мгновенно преобразился. На его лице опять заиграла открытая доброжелательная улыбка, и он, стараясь смотреть мимо камеры, чтобы на экране выглядеть как можно естественнее, и широко расставив в стороны руки, двинулся навстречу просительнице.
Женщина опять несла девочку на руках – видимо, от слабости та не могла ходить.
– Как же вы, милая, столько верст, с такой тяжестью! – воскликнул Чудаков и взял ребенка из рук матери. Девочка вяло протянула к матери ручки и тут же сдалась, она привыкла жить без протеста. – Вы бы хоть колясочку какую-нибудь приспособили.
– Да нету у меня никакой колясочки. Я уж так, по привычке.
– Вот все вы так, – мягко упрекнул Чудаков. – За жизнь ребенка-то бороться надо!
– А я что делаю! Вон полземли исходила! – Зинаида чуть не плакала.
Она впервые в жизни почувствовала заботу. Заботу настоящую – не ту беспомощную, эфемерную, которой окружал ее поп, а энергичную, действенную, от которой в сердце распускается мягкий бутон надежды.
– Да что ж ходить-то неведомо куда? – продолжал Чудаков. – Ребенку в больницу надо.
– Да была я в этих больницах! Они там все что-то про Германию говорят.
– Ну…
– Да где я и где Германия.
– Ах, милая! – Чудаков потрогал пальцем напомаженную щеку девочки и брезгливо посмотрел на свой палец. – Германия-то совсем недалёко. Двадцать первый век на дворе.
И тут Зинаида не выдержала.
Как есть, во всем своем единственном обмундировании, она упала на колени прямо в грязь и, громко рыдая, воздела к чиновнику руки.
– По… по… по… – взмолилась она, – отец, родной, помоги!
Увидав мать в таком положении, девочка тоже залилась тихим плачем.
Чудакову все это не нравилось. Ситуация явно выходила из-под контроля. Эта тетка валяется в грязи, опять вся вывозилась, снимать невозможно, ребенок ревет прямо в ухо.
Чудаков не был злым человеком и людям иногда действительно помогал, но, объездив пол-Европы и усвоив хорошие западные манеры, он не мог спокойно смотреть на подобные сцены.
Вместо жалости они вызывали в нем раздражение.
«Что же это такое, почему люди нормально разговаривать не умеют, – думал он, – обязательно нужны какие-то крайности».
На помощь ринулся отец Михаил.
Он попытался поставить Зинаиду на ноги, но та сопротивлялась, и между ними завязалась какая-то непотребная борьба.
– Ну все, хватит! – наконец не выдержал губернатор и передал ребенка на руки охране. – Тебе придется монтировать из того, что есть, – крикнул он на ходу оператору, – а меня можешь доснять на даче. По коням!
Все гости мгновенно двинулись к машинам.
Перед Чудаковым почтенно распахнули дверь его лимузина. Он грузно уселся на заднее сиденье, машина тронулась.
И через затемненные стекла было видно, как беспомощно, опустив руки, застыла на толстых ногах Зинаида, а рядом с ней поп с больным ребенком на руках.
И сердце Чудакова дрогнуло.
– Останови! – крикнул он водителю.
Машина остановилась.
– На-ка вот, отнеси. – Он протянул сидящему с правой стороны от водителя охраннику пухлый конверт, который был приготовлен совсем для другого дела. – Отдай попу, скажи, что это пожертвование на церковь, а остальные средства, в том числе и на лечение ребенка, придут в ближайшее время.
Ближайшее время долго не наступало, а вместо этого наступила зима, как всегда, неожиданно.
Зинаида поселилась в доме у священника, где уже много лет не ступала нога женщины.
Отец Михаил был вдовцом. И чтобы не думать о том, что происходит с ее дочерью, Зинаида взялась налаживать расстроенное хозяйство.
У батюшки появилась горячая еда, и дом перестал быть таким бесприютным, темным.
Церковь так и осталась недостроенной, и через дырявую крышу в нее повалил снег. Проповедовать на улице зимой не получалось, люди не хотели мерзнуть.
И, боясь потерять то, что он собрал по крохам с таким трудом, отец Михаил решил двинуться в областной центр, добиться встречи с Чудаковым и призвать его к ответу. Все-таки он на всю страну давал обещания. Пусть теперь держит слово.
Запасясь пирогами на несколько дней, он оделся-обулся потеплее и тронулся в путь.
Дорога была нелегкой.
Электричка к ним не ходила, и приходилось ехать где на автобусе, где на перекладных.
Наконец, добравшись до места и несколько ошалев от городского шума, отец Михаил расположился на вокзале и решил здесь же переночевать, а с утра, со свежими силами, отправиться в администрацию.
Но отдохнуть за ночь ему не удалось, потому что жизнь вокзала произвела на него такое сильное, такое удручающее впечатление, что он не сомкнул глаз до самого утра.
Здесь, как в капле воды, отражающей мир вселенной, ярко и бескомпромиссно отражалась жизнь всей большой и неустроенной страны. Казалось, что люди застряли на этом вокзале со времен Второй мировой войны и что им, несчастным, неведомо, что на дворе наступил двадцать первый век и что это век компьютеров и новых технологий.
Они по-прежнему валялись на грязных тюках, как будто время отсортировало их и выбросило на этот вокзал, чтобы они не мешали всеобщему ликованию мира.
Иногда мимо пробегали грязные дети с шельмоватыми глазенками, и отец Михаил понимал, что это беспризорные.
В сравнении с этой городской бесприютностью беды его прихода казались маленькими и поправимыми.
«Господи, сколько еще дел на земле, делать – не переделать!» – вздохнул священник и твердо решил, что завтра, у губернатора, обязательно скажет веское слово.
Но этот настрой, который он так бережно нес к зданию администрации, полностью улетучился за несколько часов унизительного ожидания в приемной.
Впрочем, ждать его никто не просил.
Напротив, секретарь объяснила, что Петр Васильевич принять не может и что вообще нужно записываться за несколько месяцев.
Но, из уважения к сану, она не посмела выставить попа на улицу и разрешила ждать сколько угодно, впрочем, предупредив, что ожидание бессмысленно.
Отец Михаил сидел в роскошной приемной и под воздействием окружающей его обстановки с каждым часом чувствовал себя все меньше и меньше.
Мимо него без устали сновали какие-то важные люди с бумагами в руках. Они забегали в кабинет губернатора с таким видом, как будто ныряли в прорубь, и выскакивали оттуда взбодренные и встревоженные.
Отец Михаил смотрел на эту деловую коловерть и думал, что, пожалуй, слишком много возомнил о себе. Не ему, карлику, бороться с этакими великанами.
И в тот момент, когда он уже готов был сдаться и покинуть свой пост, дверь кабинета распахнулась, и оттуда вышел сам хозяин.
Секретарша поспешно вскочила, и, поддаваясь инерции ее движения, вместе с ней вскочил с места отец Михаил.
Он оказался буквально лицом к лицу с губернатором, так близко, что сумел прочесть в его глазах ускользающее узнавание.
И в следующее мгновение, не дав посетителю опомниться, Чудаков резко крикнул через плечо:
– Почему посторонние?
Секретарша что-то прокудахтала, а Чудаков, не говоря больше ни слова, с недовольной гримасой прошел мимо и исчез за массивной резной дверью. Дверь сердито хлопнула, и с этим хлопком отцу Михаилу стало очевидно, какими наивными и глупыми были его надежды.
Деревня встретила его молчаливым ожиданием.
Казалось, все лица обращены к нему с одним вопросом: ну что, царь батюшка смилостивился?
Отец Михаил прятал глаза, ему было стыдно за свою беспомощность.
Но самой страшной была встреча с Зинаидой.
Она выслушала рассказ отца Михаила, как приговор, и отреагировала с таким безразличием, которое появляется у человека накануне казни.
– А я ничего другого не ждала, – прошелестела она сухими губами. – Домой пойду, хочу, чтобы Лидочка дома померла.
И тут в душе отца Михаила вспыхнул такой протест против этой простой и бескомпромиссной правды, что в его сознании сам по себе возник конверт, который он получил тогда от охранника Чудакова.
Конверт этот он даже не открывал, а как есть, запечатанным, сунул в щель за печку. Сделал он это потому, что денег этих нечистых касаться не хотел. Было в этом конверте что-то унижающее человеческую душу.
Но вот теперь, когда гибель полюбившегося ему ребенка стала неотвратимой, деньги эти оказались единственно возможным решением. Недолго думая, отец Михаил кинулся к печи и, слегка пошарив в тайнике рукой, вытащил потемневший от жара пакет.
– Что это? – без всякого любопытства спросила Зинаида.
– Да сам не знаю, – признался батюшка. – Охранник Чудакова сунул.
С этими словами он надорвал бумагу и ахнул.
В конверте ровными рядами лежали крупные купюры, счесть которые можно было не сразу.
Зинаида почему-то заплакала, а батюшка почувствовал, что на деньги эти лег совершенно другой свет – свет спасения ребенка.
Весть об очередном случившемся чуде разлетелась по деревне мгновенно. Люди собрались у дома священника, желая своими глазами посмотреть на невиданную сумму.
– Ну вот, а все говорили, что губернатор плохой! Видал, какие деньжищи отслюнявил! – шептались в толпе.
Отец Михаил слушал подобные речи односельчан и думал, что опять чаша весов перевешивает в сторону чиновника. Что не достучаться ему до душ прихожан, пока в мире правит эта разрисованная бумага. А с другой стороны, без бумаги получается никак. Такую магическую силу она имеет над человеком.
Сосчитав сумму в конверте и обалдев окончательно, селяне стали держать совет. Деньги-то вроде большие, а, бог их знает, хватит ли на операцию?
– Ты когда эти купюры на евры обменяешь, то от них останется во?от столечко, – предположил Егорыч и расставил большой и указательный палец так, что между ними оказалось не больше полусантиметра.
Точнее никто в деревне не сумел определить настоящую ценность денежных знаков, и поэтому, для уточнения вопроса, было решено снарядить экспедицию в местную больницу, а заодно проконсультироваться у врача о состоянии здоровья девочки.
И опять, как тогда, летом, ради спасения храма, люди объединились – теперь уже во спасение ребенка.
Все вызывались пойти добровольцами в больницу. Как говорится, и доброе дело сделать, и мир посмотреть.
Но после недолгих споров утвердили кандидатуру Егорыча. Он был как-то побойчее всех остальных, к тому же как бросил пить, так ни разу и не притронулся.
Галина провожала мужа торжественно, как на войну. Она шла рядом с телегой, на которой возлегали Зинаида с Лидочкой, а вожжи держал, смущаясь, как артист на подмостках, ее Сергей.
Вся деревня следовала за телегой, давая напутствия, а возглавлял все это шествие большой конусообразный живот, которым Галина прокладывала себе дорогу.
Летом она понесла и теперь специально надевала узкое пальто, чтобы все видели, как выпирает из него новая жизнь.
Вернулась делегация через три дня.
Сначала селянам показалось, что Егорыч вернулся один, потому что в телеге никого не было видно.
Но по мере приближения люди разглядели Зинаиду, которая, обняв Лидочку, лежала на соломе, как кучка ветоши, и не шевелилась.
Жадные до новостей деревенские жители поняли все сразу без слов и любопытствовать не стали.
О провале предприятия также свидетельствовала согнутая коромыслом спина Егорыча.
