Мальчик Джим

скачать книгу бесплатно


– Кое-что хочу я тебе сказать, Джим, – заметил он. – Мне не важно, что там говорят. Ты – прав. Ешь же свой хлеб, пока я тебе хвост не накрутил.

Просыпался Джим медленно, поднимаясь под ласковую шумную колыбельную прямо к звезде. Только сейчас он понял, что уже смотрел на нее какое-то время. Гудел мотор грузовика, теплый воздух врывался через окно, скользил по щеке мальчика и со свистом вырывался обратно. Дядя Эл дошел до середины истории, начало которой Джим уже знал. Джим закрыл глаза и стал слушать с того места, где сейчас рассказывал дядя Эл:

– …поэтому Зино сделал так, как попросила Сисси, и не написал Эймосу Глассу. Письмо он отправил ему только после того, как мы похоронили Джима и родился ты. В нем Зино не велел Глассу приезжать, так как Сисси горевала, и со здоровьем у нее было плохо, и она не хотела его видеть. Но Эймос, который, вероятно, никогда в жизни не делал того, о чем его просили, однажды в полдень, после обеда, появился в лавке. Он нанял Робли Джентайна, чтобы тот привез его с горы.

– В тот день мы все трое были в лавке: в то лето не было особенно много работы на ферме. И вот тут входит, ковыляя, Эймос, старый как библейский Мафусаил, вместо посоха у него черенок от старой мотыги, и заявляет: «Я Эймос Гласс. Ведите меня к мальчику».

– Зино говорит ему: «Эймос, я написал вам в письме, что Сисси не хочет, чтобы вы видели мальчика». А Эймос в ответ: «Я не собираюсь повторять два раза!»

– И тогда мы встаем все втроем, и Корэн так свободно открывает ящик с выручкой, потому что мы не знаем, что за этим всем последует, и просто потому, что мы не хотим, чтобы нас еще притесняли на нашей собственной территории, и не только Эймос Гласс, да и кто угодно. Но тут Робли Джентайн, он брат отца твоего папы, поднимается на одну ступеньку и заявляет: «Ребята, постойте, я тут вне игры», – и тут Эймос быстро соображает, на чьей стороне преимущество. Нас-то было трое, а он один – и старый к тому же. Так что он смотрит на нас с минуту, этими его голубыми глазами, и видно, как сам дьявол с ним заодно, но вдруг, совсем неожиданно, Эймос начинает плакать… Вот так просто начинает рыдать прямо посреди магазина и приговаривает: «Моего Джимми больше нет… Моего Джимми больше нет. Пожалуйста, дайте мне посмотреть на мальчика. Пожалуйста, дайте посмотреть на мальчика…»

– И мы не знали тогда, что нам делать. Мы знали, что Сисси убьет нас, если мы приведем в дом Эймоса Гласса, но, с другой стороны, у старика был такой несчастный вид, что сердце разрывалось… И тогда мы попросили Эймоса не падать духом, а подождать минутку, пока мы вернемся и все обсудим… Корэн вспомнил, что Сисси спит – она долгое время после этого много спала днем, и мы решили, что, может, ничего плохого не случится, если мы просто разрешим Эймосу посмотреть через окно.

– И тогда мы привели Эймоса к Зино, взяли у него на крыльце стул. Мы заглянули в окно в комнате Сисси, чтобы убедиться, что она спит. Потом мы все вчетвером – я, Зино, Корэн и Робли Джентайн – поставили Эймоса Гласса на этот стул и держали его, а он смотрел в окно и видел, как ты лежал в кровати рядом с твоей мамой… Это был тот самый единственный раз, когда Эймос тебя видел, и мы слышали, как он шептал: «Джимми, Джимми…»

И Джим улыбнулся, и стал уплывать из рассказа, слушая, как слова уходят все дальше и дальше и опять погружаясь в сон.

Первые яркие солнечные лучи нового дня застали их в опустевшей сельской лавке возле Флоренс. Маленькое, повидавшее виды строение жалось прямо к шоссе, укрываясь под старым дубом, распростершим над ним свои ветви. Одинокая ворона, сидевшая на вершине дерева, улетела, стоило им подъехать на парковку, как будто стремилась сообщить кому-то, что они приехали. Дядя Эл поставил грузовик в тень дерева. Мотор, когда его выключили, тяжело вздохнул в утренней тишине.

Лавка примостилась среди широких полей, заросших репейником, осокой и невысоким можжевельником. Джим знал, появление можжевельника означает, что на земле много лет подряд выращивали хлопок. Теперь земля стала неплодородной, неспособной давать урожай, фермеры, ее обрабатывавшие, ушли, а лавка, в которой они торговали, закрылась. Его дяди никогда не сажали хлопок на одной земле два года подряд и не одобряли фермеров, которые такое допускали.

Дядя Эл снял шляпу и положил ее рядом с собой на сиденье.

– Я собираюсь ненадолго уснуть, – сказал он. – Ты можешь здесь за всем присмотреть, пока я не проснусь?

– Да, сэр.

– В твоих интересах не допустить, чтобы кто-нибудь сюда проник. Если кто-нибудь меня захватит сонного, отвечать придется тебе.

Джим выбрался из грузовика на то место, откуда легче было наблюдать за происходящим. Дверцу грузовика он оставил открытой на всякий случай: вдруг придется быстро запрыгивать обратно. Казалось, что дуб, под которым мальчик стоял, являлся центром хлопковых полей: синяя чаша неба сходилась именно над ним, из-за чего это место обретало особую значимость. Невдалеке к востоку темная линия кустов тянулась вдоль ручья, и не было ни одного предмета, способного привлечь взгляд. Старое строение слегка наклонялось в сторону дуба, будто многое для него зависело от его соседства.

На крыльце лавки Джим обнаружил термометр с рекламой «Ред-Рок Колы», приколоченный, словно записка, в центре двери. Он серьезно его изучил; уже сейчас он показывал восемьдесят пять градусов по Фаренгейту. «Жарко будет», – произнес Джим исключительно для того, чтобы как-то себя приободрить. Насколько он знал, будь то бродяги, грабители или призраки – все они прячутся внутри зданий. Это все из-за депрессии. Мама говорит, что это она делает людей подлыми. Джим встал на цыпочки у единственного в помещении окна, набрал полные легкие, что придало ему мужества, и заглянул через стекло. Внутри был прилавок, сделанный из грубых досок, и несколько покосившегося вида полок. И больше ничего. Пока все идет хорошо, подумал Джим.

За лавкой он нашел выцветший череп маленького зверька. Никаких свидетельств о том, кто его убил, обнаружить не удалось, и Джим решил, что виновницей, скорее всего, была змея. Джим подцепил череп концом палки, потыкал палкой в траве возле лавки, но змея ушла незамеченной от его преследования. Дважды он слышал, как по шоссе приближались машины, и оба раза он подбегал и прятался за грузовиком в полной готовности разбудить дядю Эла. Но оба раза машины проезжали, не сбавляя скорости. Джим следил за машинами, пока те не скрывались из виду, желая убедиться, что водители не хотят его провести.

Во Флоренсе дядя Эл спросил, как проехать к плантации мистера Харви Хартселла. У мистера Хартселла был табун бельгийских ломовых лошадей на продажу. Объявление об их продаже дядя Эл нашел в фермерской газете. Дяди всегда использовали мулов при обработке земли, но недавно у дяди Эла появилось желание приобрести хороший табун лошадей. Он сказал, что устал целыми днями разговаривать с мулами. Эти животные, по словам дяди Эла, не всегда говорят правду. Лошади, конечно, не такие сообразительные, но по крайней мере можно верить тому, что они говорят.

Владения мистера Харви Хартселла найти было нетрудно. Они располагались в конце длинной грунтовой дороги, которая приводила путешественников прямо к его плантации. Дом был из красного кирпича, с высокими белыми колоннами и ведущими к верандам лестницами. Располагался он в конце длинной белой дороги из дробленого ракушечника. Дорогу затеняли ореховые деревья, чьи длинные ветви соединялись наверху, образуя прохладный зеленый тоннель, вдоль которого и ехал дядя Эл. Внезапно Джим почувствовал, что он стыдится своего комбинезона, и этой потной полосы на соломенной шляпе дяди Эла, и тех бутербродов с ветчиной, которые они только что съели. Очевидно, плантация мистера Харви Хартселла была не их местом. Дядя Эл долго стучал в высокую двустворчатую дверь дома. Джим был рад, что им никто не открыл.

Вернувшись на главную дорогу, дядя Эл развернул грузовик и поехал к группе располагавшихся поблизости бытовок и фермерских построек. Бытовки, которые они проезжали по пути к главному помещению, казались наглухо запертыми, хотя на крыльце одного из них спала собака, а во дворике другого висело на веревке выстиранное белье. Дядя Эл остановился подле старого грузовика, припаркованного в тени сарая. Он позвал, но ответа не последовало. Однако когда они зашли за сарай, то обнаружили там старика, опиравшегося на беленые ворота загона. В самом загоне лежали две мертвые лошади. На каждой из них сидело по неподвижно застывшему грифу, казалось, птицы ждали одобрения старика. Джим заткнул нос и не разжимал пальцы. Отвратительные красные головы грифов казались свирепыми и уродливыми.

– Привет! – проговорил дядя Эл, глядя на лошадей.

– Привет! – ответил старик.

– Вы – мистер Харви Хартселл?

Старик рассмеялся, будто услышал не вопрос, а нечто очень смешное. Он подмигнул Джиму. Потом спросил:

– Как по-твоему, я похож на Харви Хартселла?

Старик был совсем беззубый. Каждый раз, когда он говорил, щеки у него впадали. Джим не сомневался, что Харви Хартселл не мог быть беззубым.

– Я не знаю, как выглядит Харви Хартселл, – ответил дядя Эл, – но не считаю это поводом для шуток.

Джим внимательно посмотрел на дядю Эла. Он никогда не слышал, чтобы кто-то из его дядей резко отвечал незнакомцам.

Старик, однако, казалось, ничего не заметил. Он заложил большие пальцы под мышки и захлопал руками как крыльями.

– Харви Хартселл выглядит как закоренелый преступник, – сказал старик. – Он вот здесь застрелил этих лошадей, чтобы они не достались банку. Он расстрелял всех животных прямо на месте, и они его забрали под стражу.

– О, боже! – проговорил дядя Эл.

– Все мне теперь говорят, лучше, мол, тебе не тереться вокруг этого места, где мистер Хартселл живет, но я отвечаю, что это теперь совсем не его место. Разве не так? И что он мне теперь за это может сделать? – Подобная мысль, казалось, была приятна старику. Он поставил ногу на нижнюю балку ворот, будто сам был здесь хозяином. – Раньше я работал на мистера Харви Хартселла, но он обманывал меня, не все выплачивал. А когда я ему на это указывал, прогонял меня. А теперь он в тюрьме.

Джим почувствовал, что он на стороне мистера Харви Хартселла, даже несмотря на то, что тот застрелил лошадей, из-за которых дядя Эл проделал весь этот путь.

– Эти лошади его, – продолжал старик, – бельгийские были.

– Бельгийские, – повторил дядя Эл.

Он нагнулся вперед, перелез через ворота и медленно прошел по загону. Один из грифов захлопал своими огромными крыльями, поднялся в воздух и тяжело полетел над полями. Другой гриф лишь только поднял крылья и зашипел на дядю Эла. Через его перья просвечивало солнце. Джим мог бы согласиться, что крылья были красивы, не будь над ними похожей на голову ящерицы головы грифа. Дядя Эл остановился, вытащил из кармана пистолет и направил его на птицу.

– Ох! – вздохнул старик, – пора идти! – Вцепившись в свою шляпу, он шаркающей негибкой походкой заторопился к углу сарая.

Джим отпустил нос и заткнул пальцами уши. Секунду спустя, получше поразмыслив, он снова зажал пальцами нос. Выстрел оказался не таким громким, как мальчик ожидал; на жаре он прозвучал глухо, нераскатисто. Гриф аккуратно свернул крылья на место и сонно свалился с лошади. Тонкая пелена мух на миг поднялась над лошадью легкой вуалью, которая, как показалось Джиму, сохранила форму лошади, – но тут же опустилась обратно. Дядя Эл вернул пистолет в карман и прошел туда, где лежали лошади. Только увидев дядю Эла рядом с лошадьми, Джим понял, насколько они большие. Это были огромные животные, больше любого мула, которого он когда-либо видел. Казалось, что, если бы дядя Эл смог уговорить их подняться и надеть на них сбрую, они смогли бы весь сарай потянуть за собой. Дядя Эл долго смотрел на мертвых лошадей, не обращая никакого внимания на зловонный запах.

Вместо того чтобы повернуть обратно в Элисвилл, дядя Эл из Флоренса поехал в Миртл-Бич. Он сказал, что никогда не видел океан, и подумал, почему бы теперь не посмотреть. Такое поведение для дяди Эла было необычным, так как дома его ждала работа. Но Джима это изменение планов вполне устраивало: он ведь тоже никогда не видел океан.

Шоссе, на которое они вскоре выехали, вело вниз, в прибрежную низину. По обе стороны дороги во многих местах стояла темная вода. Из нее торчали корявые серые деревья, и мох длинными змеями свисал с их веток. Болота осушали черными речками, чьи воды, казалось, застыли без движения, задыхаясь от коряг. Им долго пришлось ехать по этим местам, и Джим был рад, что они не останавливались. Когда дорога выходила из болота, к ней подступали небольшие селения с полуразвалившимися хижинами. Во дворах бегали цыплята и маленькие, грязные дети. Своры собак всевозможных цветов и размеров свирепо вылетали из-под крыльца и играючи преследовали грузовик, щелкая зубами у его шин. Около каждого такого поселения имелись широкие плантации хлопка или табака. Рабочие в соломенных шляпах или ярких головных повязках, подняв головы от рядов посадок, рассматривали проезжавший мимо необычный грузовик. Время от времени попадались утопающие в деревьях большие белые дома; они стояли гораздо дальше от дороги. Джим подумал, уж не скупил ли банк и эти места. Тогда их обитателям придется разбежаться по сараям и пастбищам, убивая на своем пути все, что попадется на глаза. Впервые с того момента, как они покинули Элисвилл, Джим почувствовал, что его тянет домой. Хорошо, что он не живет в Южной Каролине, подумал он.