Волны на стене. Часть вторая. Тринадцатилетние

скачать книгу бесплатно


– И моя Маман игнорирует просьбу сделать мне магнитно-резонансную томографию. А я в ответ бойкотирую фотографирование.

– Ясненько, – протянула Ксюша, скривив тонкие губы, и пошла прочь.

– А вот и Маман, – у Вари зазвонил телефон. – Будет упрашивать прислать фотографии ее ребенка в Париже. Желает хвастаться перед подругами. Расскажу ей, что привезу в подарок бычьего цепня.

И Варя, довольная своей выдумкой, отошла разговаривать с мамой.

Позади раздались счастливые возгласы и хохот. Полина обернулась: Михеев, окруженный девчонками-старшеклассницами и француженками, позировал на фоне базилики. Полина невольно залюбовалась им и глубоко вздохнула. Еще накануне в предвкушении путешествия ей казалось, что вот-вот в Париже между ней и Михеевым случится чудо!

Но чудо не случалось. «…Достать чернил и плакать…» – Полина отвернулась, задев сапогом пустую бутылку. Та со звоном покатилась по ступеням, заглушая радостный громкий смех.

Полина спустилась на несколько ступеней следом, потом ещё чуть-чуть, послышались манящие звуки гитары, и так сильно убежать захотелось! Так захотелось скрыться на улочках Монмартра, что еще немного и она сорвется с места и затеряется в ночном Париже.

И вдруг раздался ее собственный голос:

«Дома до звёзд, а небо ниже,

Земля в чаду ему близка

В большом и радостном Париже

Все та же тайная тоска…»

На фоне сияющего города девочка в кепке набекрень и в длинном развевающемся плаще распростерла к небу руки и громогласно декламировала стихи. Смолкла гитара, притихли разговоры. Люди с любопытством разглядывали чтеца и улыбались пафосу исполнения. Девочка размахивала руками и встряхивала головой, шептала и стонала, завывала и с придыханием восклицала:

«Шумны вечерние бульвары,

Последний луч зари угас,

Везде, везде всё пары, пары,

Дрожанье губ и дерзость глаз…»

Наконец она размашисто отвесила поклон, едва не задев головой ступени. И тут все зааплодировали, закричали: "Bravo!" А девочка с кепкой в руке обошла публику.

Закончив сбор и взвесив добычу, она перепрыгнула через несколько ступеней по направлению к Полине. Ее длинный плащ развевался, как у супер-героя.

– Какая неожиданная встреча, согласись?! – засмеялась Глаша и набросилась на Полину, крепко сжав ее в объятьях. Полина остолбенела от неожиданной встречи, а Глаша затараторила:

– Как я тебе благодарна за стишок! Не зря ты его бубнила себе под нос. Я и выучила!

– Это стихотворение Марины Цветаевой. Его не надо было орать.

– Не важно! Важно, что с Колбасой на нем уйму денег за день заработали. Передавай Марине большущее спасибо! Наконец сможем расплачиваться за еду.

Полина пришла в себя:

– Глаша! Глаша, постой. Но как вы здесь очутились? Где Кира?

– Вашу тётю, мы в Париже! – крикнули Полине прямо в ухо. Девочка оступилась от испуга, но Кира не дал ей грохнуться. Он был в той же толстовке, что и в саду, с тем же рюкзаком с надписью: «Не прислоняться». Как будто прямо из сада дворца творчества вышел прогуляться по Монмартру.

– Откуда вы взялись? – допытывалась Полина, но Глаша схватила ее за руку и потащила вниз по ступеням.

– Куда вы меня тащите? – перепугалась Полина. – Мне нельзя уходить далеко от группы. Сбор через пятнадцать минут.

– Успеем! – заверила Глаша, и они втроем понеслись вниз по нескончаемым лестницам, зигзагами, маневрируя между развалившимися на ступенях людьми. Затем по скверу, по мокрой траве и, конечно, перемахнули через забор на мостовую. Полина влезла на забор и услышала, как рвется ее пальтишко.

На бегу Глаша рассказала о том, что произошло.

– Приходим к тебе. Нас твоя мама встречает. С платком на голове и говорит, – тут Глаша притормозила, чтобы изобразить интонации мамы Полины. – «Кирилл, я полна сочувствия. Полина мне рассказала. Ты даже представить себе не можешь, какая у меня мигрень от переживаний». За голову схватилась и в комнату ушла. Выходит твой папа, хлопает Киру по плечу: «Старик, повезло тебе, что Лисофанже есть! До восемнадцати лет время быстро пробежит, поверь моему опыту». Радужней встречи никогда не бывало! – воскликнула Глаша и продолжила. – Ну мы и пошли в Лисофанже. Забрались, как обычно, под стол, а там и не Лисофанже вовсе – незнакомая улица. Я, разумеется, полезла посмотреть, что к чему. Кира за мной. Только вышли на улицу, назад оборачиваемся – кладка кирпичная. Вот и весь сказ!

– Как в фильме «Окно в Париж»… – рассеянно произнесла Полина.

Они сошли с туристической тропы и оказались в нелюдном переулке. Глаша привела их к полуразрушенной пристройке у старого дома. Пристройка была оплетена диким виноградом с алыми листьями, а с ее крыши нападали куски красной черепицы. Глаша шустро расчистила часть стены от винограда, порылась в карманах и вытащила синий мелок:

– Рисуй!

Полина взяла мелок и неуверенно повертела его в руках:

– А если у меня не получится? Если Лисофанже исчезло навсегда?

– Рисуй волны! – разозлилась Глаша. – Просто рисуй волны. Время, время!

Полина опомнилась и послушно принялась рисовать волны. Волны, волны, волны появлялись на стене, крошилась штукатурка, ветки винограда лезли под руку, но волны появлялись и появлялись. Глаша и Кира за спиной Полины напряженно вглядывались в рисунок.

– Долго ещё?

– Вроде закончила … – ответила Полина, но стена молчала: настоящие шумные и могучие волны не проступали сквозь нарисованные.

Глаша со всей силы пнула ногой стену. Штукатурка вместе с волнами легко осыпалась на землю.

– Что ты наделала! – прокричала Полина в отчаянии. «Что теперь будет! – неслось в ее голове. – Если Лисофанже исчезло навсегда…» На глазах начали наворачиваться слезы.

– Тебе, Полина, пора возвращаться, – как ни в чем не бывало заявила Глаша. – Дай знать, если получится вернуть Лисофанже. А мы с тобой, Колбасников, еще не нагулялись по Парижу.

Кира равнодушно пожал плечами и плюнул в груду штукатурки.

Полина вернулась к месту сбора вовремя. Никто и не заметил ее исчезновения. Варя до сих пор разговаривала с мамой. Полина по привычке принялась высматривать Михеева. Неожиданно он сам едва не наскочил на нее, прибежав с опозданием.

– Ого, как ты перепачкалась! У тебя лицо синее, – сообщил Михеев, огибая Полину.

– Ой, – обрадовалась Полина его вниманию и сообразила, что утирала лицо синими от мелка руками. Вдобавок к порванному пальто. Вдобавок к исчезновению Лисофанже. Но взгляд Михеева перечеркивал все невзгоды.

Глава 4. Латинский квартал

Глаза слипались. Полина прикорнула на плече у Вари в сквере Рене Вивиани. Шум старинного фонтана убаюкивал. От поздних осенних цветов веяло летом. Парижское солнце конца октября согревало как теплое одеяло.

– Я заглянула в двери Сорбонны, – рассказывала Варя, переплетая косу. – Ни черта не разглядеть – слишком темно. В восемнадцать лет я заморожу яйцеклетки, остановлю менструацию и отдамся науке. Возможно, одно из высших образований я решу получить именно здесь.

– А ты будешь давать имена замороженным яйцеклеткам?

– Нет, Полина. Я не настолько сентиментальна, как ты.

– А я бы их назвала Александровнами, – мечтательно проговорила Полина. – Александровна первая, Александровна вторая, третья… – и, проваливаясь в сон, подумала: «А ведь только три часа дня!»

Ночью она рисовала волны до мозоли на пальце, до последнего листка блокнота путевых заметок. На стенах гостиничного номера Полина не решилась рисовать, поэтому приклеивала мыльной водой на стену листки с волнами и вглядывалась, вглядывалась в рябой рисунок, пока не заснула на полу.

– Скорее! Пошли за нашими французами – они нам жрачку оплатят, – разбудил Полину голос Чугунова.

Со всех сторон раздавались возгласы и вопросы: «Что уже уходим? Что случилось? А куда все идут? Эй, меня подождите – я вас всегда жду!»

Полина поплелась вслед за Чугуновым и заметила, что к их французам прибился Михеев. И сразу в носу защекотало, а глаза заслезились от того, как высокий носатый брюнет блистал в лучах солнца.

Французы нудно, щепетильно выбирали ресторанчик. Заглядывали то в один, то в другой. Наконец, остановились на крошечном китайском заведении с узким залом. Крохотная китаянка шустро сдвинула маленькие столики в один ряд. Французы с Михеевым расселись так, что Полине с Чугуновым достались два крайних места у выхода.

Откинувшись на спинку стула, Полина косилась на коротко стриженный затылок между двумя брюнетками француженками.

– Меню китайское с французского перевести – pardonne-moi! – возмущался Чугунов, рассматривая меню. – Выберем что поблагозвучнее. Лишь бы не медузы под соусом.

Полина безразлично кивала. Пусть медузы под соусом. Вдруг она встрепенулась:

– Я у Саши спрошу! – осенило ее. Девочка воспрянула духом: «Или наш единственный разговор в Париже будет про синее лицо».

– Не отвлекай его, – посоветовал Чугунов. – У него шурум-бурум с брюнеткой. Говорят, они вчера в номере заперлись. Не достучаться было.

Полина остолбенела. Рядом суетилась китаянка, расставляла стаканы, приборы, палочки. Потом перед Полиной появилась тарелка с бурым рисом. Сверху лежали клубком тонкие желеобразные лохмотья.

– По вкусу похоже на капусту. Хрустит. Видимо, овощи китайские или водоросли. Есть можно, – комментировал Чугунов, наворачивая за обе щеки.

Полина отрешенно накручивала на вилку лохмотья. «Неужели попытки обратить на себя внимание Михеева тщетны? Неужели напрасны!?»

То и дело раздавались взрывы хохота, в котором Полина ясно отличала его смех.

От навалившейся невыносимой тоски отвлекло сообщение Глаши. Она интересовалась, где находится Полина, радовалась совпадению – они с Кирой поблизости, и, в конце концов, заявила, что они немедленно прибудут перевести дух и перекусить. «Нет, как же вы придете? Вас увидят!» – запротестовала Полина, но Глаша не ответила.

Спустя пару минут к стеклянной двери в стеклянной стене прислонился шут в черно-красном колпаке с бубенцами, а за ним палач с деревянным топором.

Лица обоих скрывали маски – у шута бело-черный чулок, а у палача – красный – с прорезями для глаз и рта. «Я люблю Париж» красовалась надпись на белой футболке шута, а за спиной болтался красный рюкзак с ценником. У палача поверх такой же футболки развевался черный плащ до пят.

Гости из Средневековья шумно вломились в ресторан, не в силах отдышаться. Палач даже облокотился о столик, и столик опрокинулся вместе с палачом. Шут незамедлительно принялся поднимать столик, палача и его топор. Но палач путался в длинном плаще и вновь и вновь ронял столик и топор, а шут поднимал столик и каждый раз заботливо хлопал по столешнице, а бубенцы на его колпаке звякали в такт.

Эта сценка развеселила французов – они даже перестали жевать. Но больше всех покатывался со смеху Чугунов. Пока не подавился рисом.

Наконец, палач уравновесился, отвесил низкий поклон зрителям и с топором наперевес направился к барной стойке. Шут, звеня бубенцами, поплелся следом.

– Pardon madame, savez-vous, ou sont les toilettes? /Простите, мадам, где здесь туалет?/ – спросил палач.

Ошарашенная китаянка указала на маленькую дверцу. Палач распахнул её и принялся умываться прямо поверх маски и громко сморкаться. Шут тем временем показывал китаянке пальцем на свой рот и повторял два слова:

– Boire. Manger. /Пить. Есть./

Китаянка протянула ему меню. Шут озадаченно уставился в названия блюд. Он явно не понимал написанного и то подносил, то отводил меню от глаз. Наконец, ему на выручку вышел мокрый палач, молча выгреб из карманов мятые деньги и кучу мелочи и водрузил их на барную стойку. Затем засунул топор под мышку, взял с прилавка салаты, а шуту кивнул на бутылки с водой.

Со скрипом отодвинув стулья, гости из средневековья разместились за столиком рядом с Полиной и Чугуновым и незамедлительно накинулись на салаты.

Французы с Михеевым незаметно поглядывали на соседний столик и улыбались. Чугунов корчил Полине рожи и косил глаза в сторону пришельцев из прошлого.

Шут умял салат за мгновение и уставился на нетронутую тарелку Полины. Доедавший свою порцию палач услышал, что бубенцы затихли, и проследил за взглядом товарища. Взгляды обоих сконцентрировались на буром рисе под прозрачными лохмотьями.

Полина, опередив их хватательный рефлекс, протянула свою тарелку со словами:

– S il vous plaies! /Будьте любезны!/

– Merci beaucoup! /Благодарю!/ – хором поблагодарили шут и палач и быстро стали набивать рот рисом.

– Еду отдала придуркам? – возмущенно зашептал Чугунов.

Шут, который недолюбливал Чугунова с первого класса, схватил его тарелку и стукнул одноклассника по лбу. Рис посыпался на голову и за шиворот Чугунова. Тот заверещал от возмущения.

Французы и Михеев дружно ахнули.

– Придурок! – визжал Чугунов, стряхивая с себя рис.

– Винегретик, – не сдержался Кира, ухмыльнувшись. От его слов у Чугунова глаза на лоб полезли.

– Пора уходить, – тихо произнес палач, резко вскакивая и хватая топор. За стеклянной дверью стояли жандармы и смотрели сквозь стекло.