Колорады

скачать книгу бесплатно

Колорады
Владимир Максимович Ераносян

2014 год. Первая фаза вооруженного конфликта на юго-востоке Украины. Отпросившись у командира корабля в отпуск, офицер Черноморского флота отправляется на Донбасс. Там он становится ополченцем с позывным "Крым". Случайно он узнает, что командир его подразделения намерен продать украинским силовикам военнопленных вместо их обмена на захваченных "сепаров". Попытка воспрепятствовать сделке оборачивается для Крыма бедой – он сам попадает в плен. Единственным способом выжить и спасти других обреченных становится сделка с еще одним узником неонацистов – криминальным авторитетом по кличке Партизан…

Владимир Ераносян

Колорады

Не жизнь во имя войны, а война ради жизни

Посвящается всем добровольцам, именуемым «колорадами». Всем ополченцам, прозванным «ватниками», «кацапам и москалям»

Глава 1. Хлеб

Подросток лет пятнадцати, рыжий и веснушчатый, с немного вздернутым носом, попросил у меня хлеба. Пацан был уверен, что я помогу.

Наверняка он видел, как я, словно Рэмбо, бряцал затвором своего АК-47М с «подствольником», разгоняя стаю мародеров возле многоэтажки в Киевском районе города, куда давиче попала мина прямиком с Донецкого аэропорта. Он словно завороженный наблюдал, как я вырвал из рук татуированной детины, возрастом немногим старше него, юную девушку. Как снял балаклаву с ее головы и вернул шерстяную черную маску с прорезью обратно на голову невменяемого злодея, только тыльной стороной. И как потом я лично затолкал мародера в багажник, бросив водиле: "Вези расписного на скотобойню!"

Наверное, в представлении паренька я выглядел командиром. На самом деле я был в его городе гостем, обычным добровольцем из Крыма. Сюда привела меня судьба. А я был фаталистом, не мог молчать, когда внутри кипит, не мог скрывать, когда был не согласен, не мог сидеть в стороне, когда можно было бы и понаблюдать из норки. Уж таким уродился, возможно, себе на беду.

В Крыму после прихода "вежливых" на постоянное расквартирование самооборону разогнали, вернее не поставили на довольствие. Казаков тоже поблагодарили, после чего Круг велел собираться на Донбасс к братцам. Добровольных дружинников из сокращенных офицеров и отпускников устно поблагодарили и тоже рекомендовали вернуться в места постоянной дислокации, в части и на «коробки». Вот и оказался я волею Провидения и по собственному разумению в отряде «колорадов», состоящем из местных и уроженцев Ростовской области. Пятьдесят на пятьдесят.

Местные были из захваченных Крамоторска, Дебальцево, из Лисичанска и Донецка. Россияне попадали в наше подразделение в основном из Аксая, Азова и Батайска. Из Ростова человек пятнадцать, не больше. Отряд по-военному назывался батальоном, причем из уважения к Войску Донскому считался он казачьим. Поэтому носили мы казачьи шевроны.

Казаки на этой войне проявили себя истинными храбрецами. Казачьи батальоны брали целые города и контролировали большие отрезки границы, крошили «бандеровскую нечисть» в котлах и гибли на блок-постах. Они не просили, но заслуживали уважения. Воевали не за страх и почести, а за совесть. Добывали доблесть. Однако у них то и дело возникали трения с самовыдвиженцами, уверовавшими в то, что делегированы верховодить от имени самой России. Бывший реконструктор по прозвищу Снайпер, лично у меня он был в почете как офицер, не жаловал казачество, винил казаков в неумении подчиняться, задевал, искал повод уличить в дезертирстве. Заигрался в «Белую гвардию» словно восстал из пепла разгромленной в Крыму армии Врангеля. Воевал за вымышленные идеалы, утратив связь с реальностью. Веяло от него духом пораженчества, все время ныл и обвинял Кремль в бездействии. На себя замкнул все внимание прессы, развесил бигборды со своим портретом. Казаки такого сторонились. Боевые атаманы сами были с усами. Но признать надо, находились и паршивые овцы даже среди героического казачества…

Разношерстная публика наша состояла из многих сословий, по большей части рабочих профессий, в том числе шахтерских. Присутствовали и маргиналы, и бывшие уголовники, под пятьдесят казаков в смешных папахах и кубанках, даже с нагайками, с десяток армян, которые почему-то тоже считали себя здесь казаками, дав присягу войску Донскому, а теперь и непризнанной Новороссии. Было так же пятеро осетин и двое чеченцев, один из которых полукровка.

Дисциплина хромала. Казаки, люди вольные, заразили всех ростовской феней, и этот жаргон служил в сформированном подразделении командным языком. А за командира у нас был атаман Пугач. Из тех, кто не признавал власть Снайпера ни в какую. Тот еще «жужик». Равных ему в неологизмах и терках не было. Он ходил в тельнике, хоть и не служил в ВДВ. Поговаривали, что занимался он до войны охранным бизнесом, не очень законным земельным рейдерством в станицах.

Ко мне, как к практически уволенному корабельному офицеру ВМФ, оказавшемуся в зоне конфликта по доброй воле, будучи в очередном отпуске, и не вернувшегося в часть по его окончании, Пугач относился с опаской, хоть я и не мог соперничать с ним в авторитетности и поэтому не претендовал на его верховенство. Видно чувствовал Пугач, что мне, человеку, лояльному к вольнице, не по нутру абсолютная анархия. Я хоть и не вернулся на «коробку» в срок, но сделал это, во-первых, уже будучи под сокращением, а, во-вторых, в лице командира нашего отправленного на списание сторожевика я нашел полное единомыслие. Кэп так и сказал: «Прикрывать буду, сколько смогу. Защищая Донбасс, ты Крым защищаешь! Отмажу…»

Знал я, что когда-нибудь мы схлестнемся с Пугачем в чем-то неразрешимом, но не ведал, что очень скоро. Возможно в спорах с атаманом о единоначалии, об острой необходимости объединения всех отрядов под единым тактическим руководством, о моем прилюдном определении атамана как полевого командира заслуженного, но средней руки, родилось это неприятие. Нелюбовь ко мне присутствовала и в его ближнем круге, я раздражал многих, но это не была лютая ненависть. Да и соглашались со мной некоторые. В курилках, тихо, советуя, правда, не лезть на рожон.

… Лицо подростка показалось мне знакомым. Это он вызвал тогда ребят. Нас он считал властью и силой. Так оно и было. В опустевшем городе не осталось ментов. Город теней напоминал пейзаж заброшенной пром-зоны с целлофаном на окнах и выбоинами в асфальте. Закрытые двери жилищ не давали гарантий неприкосновенности собственности точно так же, как банкоматы не давали больше купюр. Обесточенные машины для денег казались однорукими бандитами заброшенного казино, в котором на рулетке разыгрывалась жизнь целого города.

Я попросил пацана подождать у перекошенного фонарного столба с давно разбитой лампой и свисающими струнами электропроводки. Зайдя в расположение ополченцев, я вынул свою буханку из вещмешка, отломил половину и понес ее изголодавшемуся пареньку. Он не услышал, как я подошел. По привычке я теперь ходил осторожно, трехмесячный опыт позиционных боев уже имелся, и он вынуждал озираться и искать естественные укрытия. И бесшумно приближаться. Когда я стоял сзади, он все еще переминался с ноги на ногу, глядя в звездное небо. Беспечность. Вот что отличает мир от войны…

– Как зовут? – вернул я его на землю.

– Митяй.

– Держи полбуханки, а то щеки провалились.

– Спасибо, а тушенки нет.

– Тушенки нет, гречка будет. И картошка с луком. С мясом туго. Завтра приходи, в это же время. У меня как раз смена. Я вынесу.

– Хорошо!

– Ты в том доме живешь?

– В том.

– Напор есть в кране?

– Только на первом этаже. Очень слабый. У них все набирают.

– Хватает?

– Не всегда, колонки спасают в частном секторе и возле ЖЭКа, да лужи когда лень туда телепать.

– А ты в каком подъезде живешь?

– Я с углового подъезда, куда мина попала…

– Надеюсь, не с той квартиры?

– Не с той. Там никто не выжил.

– А ты с кем живешь?

– С сестрой старшей. Кристинкой. Мама в Крыму с младшим, в Балаклаве, а мы здесь.

– Я тоже с Крыма. С Севастополя.

– Крыму повезло, его Путин под крыло взял. А мы второго сорта. Что для России, что для Украины…

– Это кто такое сказал?

– Отец сказал. Его украинцы в плен взяли на блок-посту. Он боеприпасы вашим возил. Сказали, или бус оркестровый конфискуют для нужд ополчения, или сам чтоб возил, тогда не тронут. Так его со снарядами и патронами повязали. Теперь пытают его, как сепаратиста. Дядя Ваня сказал… Он видел.

– Слушай больше дядю Ваню этого… – попытался подбодрить я.

– А смысл ему врать? Видел он батю моего. Сказал, что живой, но избитый. Пытали его. Я к вашему атаману бородатому ходил , он обещал обменять. Сейчас же перемирие…

Резонно. Смысла в обмане не было. Как-то совсем стало жалко пацана. Я вдруг вспомнил, что наши «соседи» из подразделения Востока обнаружили под Дебальцево братские могилы с мирными жителями.

– Обменяют на тех укров, что траншеи роют? – голос пацана из бодрого превратился в дрожащий, он уже едва сдерживал слезы и молил, – Батя мой вам пригодится! Он может вам оркестр организовать, чтоб на парадах музыка была! Мой отец на всех инструментах может! Он на бусе целый оркестр перевозил. Вместе с интсрументами. Там и тромбон, и барабан-бочка с тарелками и валторны, и сакс. Вызволите его?

– Ну, раз атаман сказал… Тем более, что оркестр.

Я не знал, что ответить, но понимал, что пацан не пришел бы сюда, не будь положение безвыходным. Он хотел спасти отца, хотел накормить себя и сестру. И выжить. Что может быть важнее желания выжить… Что может быть благороднее попытки вытащить из беды родного человека…

Парень побежал, окрыленный надеждой, с половиной буханки за пазухой. Я смотрел ему вслед, почти не сомневаясь, что атаману сейчас не до его отца. Между полевыми командирами пробежала кошка. Каждый тянул одеяло на себя и рисовался перед Москвой и всей Россией своими полководческими способностями, чтобы именно через него проходила «гуманитарка» и военно-техническая помощь ополчению. Ну и ради власти.

Глава 2. Обмен. 

– 100 на 100 меняем! Как договорились! На том же месте. Ни в какой не зеленке. Слышь, давай без фуфломицина. На трассе стрела. Без вертушек. Смотри, если услышу, мои все с ПЗРК. И накроем на хрен «градом» всю вашу делегацию! Я предупредил… – условился ростовский атаман по рации на условленной частоте.

Продублировали информацию с посыльным, пожилым пенсионером из Дебальцево дядей Ваней, который лично переписал фамилии прибывших за «укропами» матерей. Решили на сей раз без пиара, по-тихому передать им сыновей. Журналюги уже всех достали, что те, что другие. У них свои задания. Что обелять, что чернить. А у нас тут все в цвете хаки. И только нашивки разные да шевроны. Война.

Дядя Ваня, местный призрак, всю жизнь провел в забое, ночью ходил в каске с фонариком и респиратором вместо балаклавы. Словно городской сумасшедший, безобидный, но немного тронутый головой. Его никто не боялся, поэтому и не трогал по обе линии фронта. Потому что дядя Ваня, хоть и симпатизировал защитникам Новороссии, ходил с георгиевской ленточкой, но заменил своей сгорбленной персоной с тростью курьерскую почту, и даже как-то принес с линии фронта голову добровольца с позывным «Змей». Ее передали для устрашения "гвардейцы" частной армии Коломойска, как мы называли теперь Днепропетровск.

Дядя Ваня рассказал, что ею играли в футбол. У этих зомби совсем башню сорвало. Седовласый посыльный нарисовал, какие у "футболистов" были шевроны, и мы теперь знали, кто ответит за несанкционированный ФИФА чемпионат. Выродки были из известного нам батальона нацгвардии, укомплектованного ультрас. Футбольные фанаты… С рунами на заплечьях. Эти не заслуживали от нас пощады. Мы не вызывали в себе ненависть. Ее рождает страх и месть. В нашем случае: страх не успеть отомстить. Только так мы могли описать свои чувства.

Подъехали на БТРе. Перегородили дорогу. Ждали минут двадцать. "Укропы" вырядились, словно на рандеву, в новехонькие облегченные бронежилеты, в кевларовые каски НАТОвского образца, приехали под шафе. Грузовики с военнопленными сзади. Борты ЗИЛов открыли одновременно.

– Первый пошел. Второй… Выпрыгиваем по одному. Садимся. Первая десятка в шеренгу. Сидеть на низком старте! На корточках! Как львовские жиганы с папиросой. Сидеть! Ждать команды! По команде по одному колонной пойдете, руки на спину смотрящего…

Пленные сидели с двух сторон. Переговорщики пошли по двое навстречу друг другу для согласования последних деталей. Я сопровождал атамана. Сперва договорились обменяться "грузом 200". Возражений не было. "Укр" вроде был адекватный, и не прятался за балаклавой. Военный кадровый, как договаривались, не на штате частного воинства и не наемник.

Понесли "жмуров" на плащ-палатках. Потом зачитали список сыновей, за которыми приехали мамы. Потом атаман начал орать "На хрена офицера на борт взяли!" Он предупреждал, что офицеров и нацгадов будем менять только на ценных наших, политических, тех, что в СИЗО СБУ.

Все прошло в этот раз относительно спокойно. Рассказывали, что были случаи «кидалова». Поэтому шли в полном боевом снаряжении. Даже на холмах снайперов рассредоточили. Но пронесло.

После обмена подошел я к атаману с вопросом.

– Пугач. Есть вопрос.

– Давай без фамильярности, с субординацией давай. Разрешите, там. Обратиться. По форме с полным фаршем. Я тебе не папа, ты мне не Анапа…

– Товарищ командир…

– О, куда тебя понесло, ладно, дави свой тюбик, Крым, что у тебя?

– Пацан тут, лет пятнадцать, отца ищет. Утверждает, вы знаете, вы еще бус вроде приказывали конфисковать…

– Ну, а как ты хотел, они ж амебы мертвые, часть поразбегалась по лагерям беженцев, другая с авоськами ходит и с отбойными молотками стучит в прямом и переносном смысле, до сих пор по хозяину своему Ахметке скучает, да уголь добывает хер знает для кого. А самые сознательные орала свои на мечи поменяли, и то коли б не мы, так бы и ждали они второго пришествия метающегося Ахметки, а вместо б него бандерлогов дождались. Те б у них не то, что конфисковали бы, экпроприировали бы.

– Это, положим, одно и то же.

– Слышь, там где ты учился – я преподавал! Ну, что ты хочешь от меня? Мы ж вроде бус тот не забрали, просто сознательность разбудили у оркестранта, а его, нелепого, укры по второй ходке на блок-посту и приняли. Потерпевший он по жизни, не жалей лоха, война. Все у тебя?

– Парню обещал обмен? – жестко посмотрел я.

– Крым, ты что, на зацепках со мной решил тягаться? Кто что сказал… Кто какую мазу дал… Иди, проверяй посты, выполняй. Тут я командую, обещаю, наступаю, отступаю.

– Это я уже понял. Но придет время единого командования… – попытался было я возразить, но атаман развернулся и показал мне "фак", не глядя мне в глаза. Наверное, поэтому я сдержался. А может потому, что с ним было пару приближенных из казаков с уголовным прошлым – солдат удачи, которые прошли Боснию и Приднестровье, для которых Пугач был непререкаемым авторитетом, а я зазнайкой с обостренным чувством справедливости, да к тому же идейным "путиноидом".

Когда на следующее утро я узнал, что с нашего подвала отпустили того мародера, что пытался обидеть сестру Митяя, то затаил обиду и понял, что справедливость буду искать у Снайпера. Этот человек командовал самой боеспособной частью ополчения. У него к казакам давно были претензии. Однако, ходили слухи, что его миссия в Украине по формированию боеспособной армии из местных, чтоб они сами себя могли защищать от регулярных частей карателей, скоро закончится. Надо было успеть.

Глава 3. Гречка

Я нес два пакета с «гуманитарной гречкой» и плитку шоколада "Аленка" по знакомому мне адресу. Проходя мимо городской площади, по обыкновению был в полной экипировке. Моему взводу приписали два 82-миллимитровых миномета "Василек" на штативах. Расчеты обучили на скорую руку. На взвод дали пару биноклей-дальномеров, один из которых висел у меня на груди. Пристреливаться было некогда. Время поджимало. В аэропорт к "украм" прорвалось подкрепление, ходили слухи, что иностранные наемники из частной компании, и я ждал сигнала о "большом сборе". Ну, или как там у «сопогов», по тревоге…

Никто не верил в затишье, шла перегруппировка. И все понимали, что лупить начнут в ближайшей перспективе. Причем, и мы, и они. Снова, и с еще большим ожесточением. Красную черту все и давно перешли.

Дернуло меня подойти к непонятному скоплению народа. Толпа стояла у столба, к которому привязали какого-то синюшного доходягу. Патрульные ополченцы из пугачевских курили в сторонке, будто это глумление их не касалось. С куревом в последнее время был дефицит, а у этих пачка "Мальборо"…

Прохожие норовили обматерить "пособника укропов", кое-кто не ленился подойти и плюнуть. А какой-то особо ретивый агитатор принес картофельные лушпайки и гнилье с мусорного бака, чтобы осыпать "добровольного помощника хунты" зловонным градом и сделать «селфи» на его фоне. А потом выложить фотку в сети, чтоб побесить «свидомых» и «правосеков», позлить «майданутых», которые проделывали то же самое с пророссийскими активистами, нападали толпой на беззащитных и вешали несогласных на церковных оградах.

Поинтересовавшись у патруля, что за кадра они привязали к «позорному столбу», я получил невнятный ответ, что это самосуд, а они тут зеваки на перекуре. Вроде мужчина был замечен в расклеивании проукраинских листовок, вот и приклеили его к столбу обычные работяги.

Листовки действительно валялись рядом. Одну из них бедолаге прилепили на лоб. Содержание агит-листа показалось знакомым. Фото лидеров ополчения в ряд со Снайпером во главе и подпись "Убей террориста! Получи 10000 долларов за каждого москаля!" Листовка никак не стыковалась с расположенным у дороги бигбордом с изображением тех же лидеров, но с прямо противоположным по смыслу слоганом «10000 ополченцев защищают вас от убийц!»

Учить народ вежливости, а объект народного негодования справедливости возмездия я не стал. Да и никто б не стал меня слушать. Решил выполнить свое обещание и отправиться к Митяю, но тут мне показалось, что в толпе я разглядел того самого мародера с едва пробившейся щетиной, которого Пугач отпустил утром за взятку от родственников. Подробности вызволения данного субъекта мне были неизвестны, но "лексус", перегруженный упаковками "мальборо" у школы, где заседал штаб атамана, я припомнил. Точно, не зря он там парковался всю ночь… Пугач все и всегда объяснял нуждами братвы.

Субъект исчез с поля моего зрения, словно оптический обман, и я не стал его выискивать в разъяренном скопище…

Митяй встретил меня у подъезда и без лишних разговоров забрал у меня гречку. Когда он увидел шоколад, то конвульсивно заикал в предвкушении опьяняющего удовольствия, которым мы не знали счета в мирные дни, и именно поэтому они были незаслуженно обойдены вниманием. Война открывает глаза на простые радости.

– Зайдете к нам в гости на чай? – пригласил Митяй, и я не отказался.

Он с сестрой жил на третьем этаже, но мы почему-то остановились на втором.

– Заходите. Здесь хорошие люди живут, дед с бабкой-диабетчицей.

Я без намеков понял, что у меня попросят достать инсулин.

Подъезд жил общинной жизнью. Так проще было выжить. Митяй отдал один пакет с гречкой паре весьма преклонных лет. Бабушка заварила чай, а дед поделил плитку на всех.

– Кто ж знал, что придется вспомнить войну, – посетовала бабушка Надя, – Я в 41-ом родилась. Мама рассказывала, что когда немцы село взяли, поселились в доме, а мы все четыре года в землянке ютились. Я когда в два годика желтухой заболела, добрые люди посоветовали свеклой лечить. Кое-как выкарабкалась. Лесные грибы отваривали. Но то, что такое случится теперь… Кто ж мог подумать-то.

Дед подтвердил сказанное словом "Нонсенс…" А потом добавил:

– Казус.

А бабка Надежда, пожелтевшая и хромая, но с пронзительным сверлящим взглядом, не отворачивающимся и не моргающим, изучая меня, продолжала:

– А ты вспомни, как твоего больного тифом отца с концлагеря мать забирала после освобождения. Пятнадцать километров на себе тащила. Не помнят молодые ужасов войны. Потому все случилось.

– А что им Ленин так насолил? Зачем в Харькове снесли памятник? – вставил дед.

– Да опять ты со своим идолом! – не согласилась бабка. – Ленина давно надо было снести. Он церкви рушил.

– Так они не из-за этого его сносят. Эти и церкви снесут! – заключил дед.

– Ну, так понятно, сносить – не строить! – подтвердил я, – заказ отрабатывают на хаос.

– Вы умный молодой человек… – похвалила меня бабка Надя, – А могу я ваш паспорт или какой другой документ поглядеть?

– Это еще зачем? – не понял с первого раза я.

– Важное дело хочу вам поручить.

– Ну вот, удостоверение личности офицера есть, с собой. Я военнослужащий в распоряжении, пока не уволен, отпускной.

– Пойдет… – бабушка внимательно почитала все страницы, особенно те, на которых стояли гербовые печати с двуглавым российским орлом. Ознакомился и дед, нехотя, но так же детально.