скачать книгу бесплатно
О, сокрытый от глаз моих и ушедший,
По живущий в душе моей неизменно!
Тебя встречу ль? И помнишь ли ты обет мой.
Что продлится, пока текут эти годы?
Иль забыл ты, вдали, уже о влюблённом,
Что довольно уж слез пролил, изнурённый?
Ах! И если сведёт любовь нас обоих,
Будут длиться упрёки наши немало».
И, услышав вторую касыду, госпожа жилища закричала: «Клянусь Аллахом, хорошо!» – и, опустив руку, разорвала свои одежды, как в первый раз, и упала на землю без памяти. А покупавшая встала и брызнула на неё водой и надела на неё вторую одежду, и тогда она поднялась и села и сказала своей сестре, которая закупала припасы: «Прибавь мне и уплати мой долг сполна. Осталась только эта мелодия»:
И покупавшая взяла лютню и произнесла такие стихи:
«До каких же пор отдалён ты будешь и гроб со мной?
Не довольно ль слез пролилось моих до сей поры?
До каких же пор ты продлишь разлуку умышленно?
Коль завистнику ты добра желал – исцелился он.
Коль коварный рок справедлив бы был ко влюблённому,
Никогда б ночей он не знал без сна, страстью мучимый.
Пожалей меня; я измучена твоей грубостью;
Не пора ль тебе, повелитель мой, благосклонней стать?
О убийца мой! Расскажу кому о любви своей?
Как обманут тот, кто печалится, коль любовь мала!
Моя страсть все больше, и слез моих все сильнее ток,
И разлуки дни, что текут, сменяясь, так тянутся!
Правоверные! За влюблённого отомстите вы,
Друга бдения. Уж терпенья стан опустел совсем.
Дозволяет ли, о желанный мой, то любви закон,
Чтоб далёк был я, а другой высок в единенья стал?
И могу ли я наслаждаться миром вблизи него?
О, доколь любимый стараться будет терзать меня?»
И когда женщина услышала третью касыду, она вскрикнула, и разорвала свою одежду, и упала на землю без памяти в третий раз, и опять стали видны следы ударов бичами. И календеры воскликнули: «Чтобы нам не входить в этот дом и переночевать на свалке! Наша трапеза расстроена тем, от чего разрывается сердце». И халиф обратился к ним и спросил: «Почему это?» – и они сказали: «Наше сердце смущено этим делом». – «Разве вы не из этого дома?» – спросил халиф. «Нет, – отвечали они, – мы увидели это место только сейчас». И халиф удивился и воскликнул: «Но тот человек, что подле вас, знает их дело!» Он мигнул носильщику, и того спросили об этом, и носильщик сказал: «Клянусь Аллахом, все мы в любви одинаковы! Я вырос в Багдаде, но в жизни не входил в этот дом до сегодняшнего дня, и моё пребывание у них – диво». – «Мы считали, клянёмся Аллахом, что ты принадлежишь к ним, а теперь видим, что ты такой же, как мы», – сказали они. И халиф вскричал: «Нас семеро мужчин, а их трое женщин, и у них нет четвёртого! Спросите их, что с ними, и если они не ответят по доброй воле, то ответят насильно». И все согласились с этим, но Джафар сказал: «Не таково моё мнение! Оставьте их – мы у них гости, и они поставили нам условие, и мы его приняли, как вы знаете. Предпочтительней молчать об этом деле. Ночи осталось уже немного, и каждый из нас пойдёт своею дорогою». Он мигнул халифу и сказал ему: «Осталось не больше часу, а завтра ты их призовёшь пред лицо своё и спросишь их». Но халиф поднял голову и закричал гневно: «Мне не терпится больше. Пусть календеры их спросят!» – «Моё мнение не таково», – сказал Джафар. И они стали друг с другом переговариваться о том, кто же спросит женщин раньше, и они, наконец, сказали: «Носильщик!»
Тут госпожа жилища спросила их: «О люди, о чем вы шепчетесь?» И носильщик поднялся и сказал: «О госпожа моя, эти люди хотели бы, чтобы ты рассказала им историю собак: в чем дело, отчего ты их мучаешь, а потом плачешь и целуешь их, и рассказала бы также о твоей сестре, и почему её били бичами, как мужчину? Вот их вопросы к тебе».
И женщина, госпожа жилища, спросила гостей: «Правда ли то, что он говорит про вас?» И все отвечали: «Да», – кроме Джафара, который промолчал. И когда женщина услышала их слова, она воскликнула: «Поистине, о гости, вы обидели меня великой обидой! Ведь мы раньше условились с вами, что те, кто станут говорить о том, что их не касается, услышат то, что им не понравится! Недостаточно вам, что мы ввели вас в наш дом и накормили нашей пищей? Но вина не на вас, вина на том, кто привёл вас к нам». Затем она обнажила руки, ударила три раза об пол и воскликнула: «Поторопитесь!»
Вдруг открылась дверь чулана, и оттуда вышли семь рабов с обнажёнными мечами в руках. «Скрутите этих многоречивых и привяжите их друг к другу!» – воскликнула она. И рабы сделали это и сказали: «О почтённая госпожа, прикажи нам снять с них головы». – «Дайте им ненадолго отсрочку, пока я спрошу их, кто они, прежде чем им собьют головы», – сказала женщина.
И носильщик воскликнул: «О покров Аллаха! О госпожа моя, не убивай меня по вине других! Все они погрешили и сделали преступление, кроме меня. Клянусь Аллахом, наша ночь была бы хороша, если бы мы избежали этих календеров, которые, войди они в населённый город, превратили бы его в развалины. Ведь говорит же поэт:
Прекрасно прощенье от властных всегда,
Особенно тем, кто защиты лишён.
Прошу я во имя взаимной любви:
Одних за других ты не вздумай убить».
И когда носильщик кончил говорить, женщина засмеялась…» И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала одиннадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что женщина засмеялась от гнева и, обратившись ко всем, сказала: «Расскажите мне свою историю, – вашей жизни остался только час. Если бы вы не были знатными и вельможами своего народа или судьями, вы, наверно, не осмелились бы на это».
«Горе тебе, о Джафар, – сказал тогда халиф, – осведоми её о нас, а иначе мы будем убиты по ошибке. И говори с ней получше, или нас постигнет несчастье!» «Это лишь часть того, что ты заслуживаешь», – отвечал Джафар. И халиф закричал на него: «Для шуток своё время, а для дела своё!»
А между тем женщина подошла к календерам и спросила их: «Вы братья?» – и они ответили: «Нет, клянёмся Аллахом, мы только факиры и чужеземцы».
«Ты родился кривым?» – спросила она одного из них, и он ответил: «Нет, клянусь Аллахом! Со мной случились изумительная история и диковинное дело, и у меня вырвали глаз, и моя повесть такова, что, будь она написана иглами в уголках глаза, она стала бы назиданием для поучающихся». И она спросила второго и третьего, и они ответили то же, что первый, и сказали: «Клянёмся Аллахом, о госпожа, все мы из разных стран, и мы сыновья царей и правителей над землями и рабами». И тогда она обратилась к ним и сказала: «Пусть каждый из вас расскажет нам свою историю и причину своего прихода к нам, а потом пригладит голову и отправится своей дорогой».
И носильщик выступил первым и сказал: «О госпожа моя, я носильщик, меня нагрузила эта закупщица и пошла со мной от дома виноторговца к лавке мясника, а от лавки мясника к торговцу плодами, а от него к бакалейщику, а от бакалейщика к продавцу сладостей и москательщику, от них же сюда, и у меня случилось с вами то, что случилось. И вот весь мой рассказ, и конец!» И женщина засмеялась и сказала: «Пригладь свою голову и иди!» – И носильщик воскликнул: «Не уйду, пока не услышу рассказов моих товарищей!»
Рассказ первого календера (ночи 11–12)
Тогда выступил вперёд первый календер и сказал ей: «О госпожа моя, знай, что причина того, что у меня обрит подбородок и выбит глаз, вот какая: мой отец был царём, и у него был брат, и брат этот царствовал в другом городе. И совпало так, что моя мать родила меня в тот же день, как родился сын моего дяди, и прошли лета, годы и дни, и оба мы выросли. И я посещал моего дядю и жил у него многие месяцы, и сын моего дяди оказывал мне крайнее уважение и резал для меня скот и процеживал вино. И однажды мы сели пить, и когда напиток взял власть над нами, сын моего дяди сказал мне:
«О сын моего дяди, у меня к тебе большая просьба, и я хочу, чтобы ты мне не прекословил в том, что я намерен сделать». – «С любовью и охотой», – ответил я ему.
И он заручился от меня великими клятвами и в тот же час и минуту встал и, ненадолго скрывшись, возвратился, и с ним была женщина, покрытая изаром, надушённая и украшенная драгоценностями, которые стоили больших денег. И он обернулся ко мне, и сказал: «Возьми эту женщину и пойди впереди меня на такое-то кладбище (а кладбище он описал мне, и я узнал его). Пойди с ней к такой-то гробнице и жди меня там», – сказал он. И я не мог прекословить и не был властен отказать ему, так как поклялся ему. И я взял женщину и отправился и пришёл к гробнице вместе с нею, и когда мы уселись, пришёл сын моего дяди, и у него была чашка с водой и мешок, где был цемент и кирка. И он взял кирку и, подойдя к одной могиле, вскрыл её и перенёс камни в сторону, а потом он стал рыть киркой землю в гробнице и открыл плиту из железа величиной с маленькую дверь и поднял её, и под ней обнаружилась сводчатая лестница.
Потом он обратился к женщине и сказал: «Перед тобой то, что ты избираешь». И женщина спустилась по этой лестнице, а он обернулся ко мне и сказал: «О сын моего дяди, доверши твою милость. Когда я спущусь, опусти надо мной дверь и насыпь на неё снова землю, как она была, и это будет завершением милости. А этот цемент, что в мешке, и воду, в чашке, замеси и вмажь камни, как раньше, вокруг могилы, чтобы никто не увидел их и не сказал: «Эту могилу открывали недавно, а внутри она старая». Я уже целый год над этим работаю, и об этом никто не знает, кроме Аллаха. Вот в чем моя просьба». Потом он воскликнул: «Не дай Аллах тосковать по тебе, о сын моего дяди!» – и спустился по лестнице.
Когда он скрылся с глаз, я опустил плиту и сделал то, что он приказал мне, и могила стала такой же, как была, а я был словно пьяный. И я возвратился во дворец моего дяди (а дядя мой был на охоте и ловле) и проспал эту ночь. А когда наступило утро, я стал размышлять о прошлой ночи и о том, что случилось с моим двоюродным братом, и раскаялся, когда раскаяние было бесполезно, что сделал это с ними и послушался его, и мне думалось, что это был сон. И я стал спрашивать о сыне моего дяди, но никто ничего не сообщил мне о нем, и я вышел на кладбище к могилам и принялся разыскивать ту гробницу, но не узнал её. Я непрестанно кружил от гробницы к гробнице и от могилы к могиле, пока не подошла ночь, но не нашёл к ней дороги. И я вернулся в замок и не ел и не пил, и моё сердце обеспокоилось о сыне моего дяди, так как я не знал, что с ним. Я огорчился великим огорчением и лёг спать и провёл ночь до утра в заботе, а потом я второй раз пошёл на кладбище, думая о том, что я сделал с сыном моего дяди, и раскаиваясь, что послушал его. Я обошёл все могилы, но не узнал ни могилы, ни гробницы, и почувствовал раскаяние. И в таком положении я оставался семь дней, так и не зная пути к гробнице, и моё беспокойство увеличивалось, так что я едва не сошёл с ума.
И я нашёл облегчение лишь в том, что решил уехать и вернуться к отцу. Но в тот час, когда я достиг города моего отца, поднялась у городских ворот толпа людей, и меня скрутили, и я пришёл от этого в полное удивление – я ведь был сыном правителя города, а они слугами моего отца и моими прислужниками, – и меня охватил великий страх перед ними. И я сказал в душе: «Глянь-ка, что это случилось с моим отцом?» – и спросил тех, кто схватил меня, в чем причина этого, но они не дали мне ответа. А через некоторое время один из них (а он был моим слугою) сказал мне: «Твоего отца обманула судьба, и войска восстали против него, и везирь убил его и сел на его место. И мы подстерегали тебя по его приказу».
Они взяли меня, лишившегося сознания от тех вестей, которые я услышал об отце, и я предстал перед везирем.
А между мною и везирем была старая вражда, и причиною этой вражды было вот что. Я очень любил стрелять из самострела, и когда я однажды стоял на крыше моего дворца, на крышу дворца везиря вдруг спустилась птица, а везирь тоже стоял там. Я хотел ударить птицу, и вдруг пуля пролетела мимо и попала в глаз везирю и выбила его, по воле судьбы и рока, подобно тому, как говорится в одном древнем изречении:
Мы шли по тропе, назначенной нам судьбою,
Начертан кому судьбой его путь – пройдёт им;
Кому суждено в одной из земель погибнуть,
Не встретит тот смерть в земле другой наверно.
И когда у везиря был выбит глаз, – продолжал календер, – он не мог ничего сказать, так как мой отец был царём города, и вот причина вражды между мной и им. И когда я встал перед ним со скрученными руками, он велел отрубить мне голову, и я спросил его: «За какой грех ты меня убиваешь?» И везирь отвечал: «Какой грех больше этого?» – и показал на свой выбитый глаз. «Я сделал это нечаянно», – сказал я, и везирь воскликнул: «Если ты сделал это нечаянно, то я сделаю это нарочно!» Потом он сказал: «Подведите его!» И меня подвели к нему, и он протянул палец к моему правому глазу и вырвал его, и с того времени я стал кривым, как вы меня видите. После этого он велел скрутить мне руки и положить меня в сундук и сказал палачу: «Возьми его, обнажи свой меч, отправляйся с ним за город и убей его. Пусть его съедят звери и птицы!» И палач вынес меня и, выйдя из города в пустыню, вынул меня из сундука, а у меня были скручены руки и скованы ноги. Палач хотел завязать мне глаза и после того убить меня, но я горько заплакал, так что довёл его до слез, и, посмотрев на него, я сказал такие стихи:
«Считал я кольчугой вас надёжной в защиту мне
От вражеских стрел; но вы лишь были концами их.
А я-то рассчитывал при всякой беде на вас,
Когда не могла помочь деснице шуйца моя.
Оставьте вдали вы то, что скажут хулители,
И дайте врагам моим метать в меня стрелами.
А если не станете от них охранять меня,
Молчите, не действуйте им в пользу иль мне во вред. –
И произнёс:
Не мало друзей считал для себя щитом я.
И были они, но только врагам, щитами.
И думалось мне, что меткие стрелы это.
И были они, но только во мне, стрелами».
А когда палач услышал мои стихи (а он был палачом у моего отца, и тот оказывал ему милости), он воскликнул: «О господин мой, как же мне сделать, я ведь подневольный раб!» Но потом он сказал мне: «Спасай свою жизнь и не возвращайся в эту землю, не то погибнешь сам и меня погубишь, подобно тому, как сказал поэт:
Спасай свою жизнь, когда поражён ты горем,
И плачет пусть дом о том, кто его построил.
Ты можешь найти страну для себя другую,
Но душу себе другую найти не можешь.
Дивлюсь я тому, кто в доме живёт позора,
Коль земли творца в равнинах своих просторны.
По важным делам гонца посылать не стоит:
Сама лишь душа добра для себя желает.
И шея у львов крепка потому лишь стала,
Что сами они все нужное им свершают».
Я поцеловал палачу руку и не верил в спасение, и потеря глаза казалась мне ничтожной, раз я спасся от смерти. Я отправился в путь и достиг города своего дяди и сообщил ему о том, что случилось с моим отцом и со мною, когда мне вырвали глаз, и мой дядя горько заплакал и воскликнул: «Ты прибавил заботу к моей заботе и горе к моему горю: твой двоюродный брат пропал, и я уже несколько дней не знаю, что с ним случилось, и никто мне ничего не сообщает о нем». И он так заплакал, что лишился чувств, и я опечалился о нем великой печалью. Он хотел приложить к моему глазу лекарство, но увидел, что он стал пустой впадиной, и воскликнул: «О дитя моё, ты заплатил глазом, но не душой!» И я не мог смолчать о моем двоюродном брате, который был его сыном, и сообщил ему обо всем, что случилось, и мой дядя очень обрадовался тому, что я сказал, услышав весть о своём сыне. «Пойдём, покажи мне гробницу», – сказал он, а я ответил: «Клянусь Аллахом, о дядя, я не знаю, в каком она месте! Я ходил после этого несколько раз и искал её, но не знаю, где она находится».
Потом я пошёл с моим дядей на кладбище и посмотрел направо и налево и узнал гробницу. И я сильно обрадовался, и мой дядя тоже, и я вошёл с ним в гробницу и, убрав землю, поднял плиту и спустился с моим дядей на пятьдесят ступенек, и когда мы достигли конца лестницы, вдруг на нас пошёл дым и затемнил нам зрение, и тогда мой дядя произнёс слова, говорящий которые не смутится: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!» И мы пошли, и вдруг видим помещение, наполненное мукою, крупами и съестными припасами и прочим, а посреди покоя мы увидали занавеску, спущенную над ложем. И мой дядя посмотрел на ложе и увидел своего сына и женщину, спустившуюся с ним, которые лежали обнявшись, и они превратились в чёрный уголь, словно были брошены в ров с огнём. И, увидя это, мой дядя плюнул в лицо своему сыну и воскликнул:
«Ты заслужил это, о кабан! Таково наказание в здешней жизни, а остаётся наказание в жизни будущей, и оно сильней и мучительней…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двенадцатая ночь
Когда же настала двенадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что календер рассказывал женщине, а все собравшиеся, и Джафар, и халиф слушали. «Потом мой дядя ударил своего сына башмаком, – продолжал календер, – (а тот лежал в виде чёрного угля), и я удивился его поступку и опечалился о моем двоюродном брате: как это он стал, вместе с женщиной, чёрным углём. И я сказал: «Ради Аллаха, о дядя, облегчи скорбь твоего сердца! Моё сердце и ум обеспокоены, и я скорблю о том, что случилось с твоим сыном, который превратился в чёрный уголь вместе с этой женщиной. Не довольно ли с них того, что сталось с ними, а ты ещё бьёшь его башмаком!»
«О сын моего брата, – отвечал мой дядя, – мой сын с самого детства был влюблён в свою сестру, и я запрещал ему быть с нею, и говорил в душе: «Они ещё маленькие!» Когда же он вырос, между ними случилась мерзость, и я услышал об этом и не поверил, но все же взял и накричал на него как следует, и сказал ему: «Остерегайся таких мерзких поступков, которых никто не совершал ни до тебя, ни после тебя, а иначе мы будем опозорены и опорочены среди царей до самой смерти, и весть о нас разгласится путешественниками! Берегись совершить подобный поступок! Я разгневаюсь и убью тебя!» Потом я отделил его от сестры, и сестру отделил от него, но проклятая любила его сильной любовью, и дьявол взял над ними власть и украсил в их глазах их поступки. Увидев, что я отделил от него сестру, мой сын вырыл для себя это помещение под землёй и выровнял его и перенёс туда, как ты видишь, съестные припасы. И он обманул мою бдительность и, когда я был на охоте, пришёл в это место, но Преистинный возревновал к нему и к ней и сжёг их, а наказание в будущей жизни ещё сильнее и мучительней».
Он заплакал, и я заплакал вместе с ним, и он посмотрел на меня и сказал: «Ты мой сын вместо него!» И я поразмыслил немного о жизни земной и её превратностях, и о том, как везирь убил моего отца и сел на его место и вырвал мне глаз, и о диковинных событиях, что исполнились с моим двоюродным братом, и потом я заплакал, и мой дядя заплакал вместе со мной.
Затем мы поднялись наверх и опустили плиту и насыпали землю на место и сделали могилу такой, как она была прежде, и возвратились в наше жилище. Но не успели мы усесться, как услышали звуки барабанов, труб и литавр и бряцание оружия храбрецов, и крики людей, и лязг удил, и конское ржание, и мир покрылся мраком и пылью из-под копыт коней. И наш ум смутился, и мы не знали, в чем дело, и спросили о том, что случилось, и нам сказали: «Везирь, который захватил царство твоего отца, собрал солдат и снарядил войско и нанял кочевых рабов и пришёл к нам с войском, многочисленным, как пески, которого не счесть и не одолеть никому. Они ворвались в город внезапно, и жители не могли устоять и отдали им город». И мой дядя погиб, а я убежал в конец города и подумал: «Если я попаду ему в руки, он убьёт меня!» И печали мои множились и возобновились, и я подумал о событиях, происшедших с моим отцом и дядей, и о том, что теперь делать, и сказал себе: «Если я появлюсь, жители города и войска моего отца меня узнают, и будет мне смерть и гибель». И я нашёл спасение лишь в том, чтобы обрить усы и бороду, и, сбросив их и переменив платье, вышел из города и направился в этот город, надеясь, что, может быть, кто-нибудь проведёт меня к повелителю правоверных, наместнику господа на земле, которому я мог бы рассказать и изложить своё дело и то, что со мной случилось.
Я достиг этого города в сегодняшний вечер и остановился, недоумевая, куда идти, и вдруг вижу, стоит этот календер. И я приветствовал его и сказал ему: «Чужеземец!» Он отвечал: «И я тоже чужеземец!» И когда мы так стояли, вдруг подошёл наш товарищ, вот этот третий, и поздоровался с нами и сказал нам: «Чужеземец!» – и мы отвечали: «И мы тоже чужеземцы». И мы пошли, и мрак налетел на нас, и судьба привела нас к вам. Вот причина того, что я обрил бороду и усы и что мне вырвали глаз.
«Пригладь свою голову и иди», – сказала ему женщина, но календер воскликнул: «Не уйду, пока не услышу рассказ других!» И все удивились его истории, и халиф сказал Джафару: «Клянусь Аллахом, я не видел и не слышал чего-либо подобного тому, что случилось с этим календером!»
Рассказ второго календера (ночи 12–14)
Тогда выступил вперёд второй календер и поцеловал землю и сказал: «О госпожа моя, я не родился кривым, и со мной случилась удивительная история, которая, будь она написана иглами в уголках глаза, послужила бы назиданием для поучающихся. Я был царём, сыном царя, и читал Коран согласно семи чтениям[33 - Под «семью чтениями» разумеются те варианты в чтении Корана, которые допускаются семью каноническими школами чтецов.] и читал книги и излагал их старейшинам наук и изучал науку о звёздах и слова поэтов и усердствовал во всех науках, пока не превзошёл людей моего времени, и мой почерк был лучше почерка всех писцов. И слава обо мне распространилась по всем областям и странам и дошла до всех царей, и обо мне услышал царь Индии и послал к моему отцу, требуя меня, и отправил отцу подарки и редкости, подходящие для царей. И мой отец снарядил меня с шестью кораблями, и мы плыли по морю целый месяц, и, достигши берега, мы вывели коней, которые были с нами на корабле, и нагрузили подарками десять верблюдов и немного прошли. И вдруг, я вижу, поднялась и взвилась пыль, так что застлала края земли, и через час дневного времени пыль рассеялась, и из-за неё появились пятьдесят всадников – хмурые львы, одетые в железо. И мы всмотрелись в них и видим – это кочевники, разбойники на дороге, и когда они увидели, что нас мало и с нами десять верблюдов, нагруженных подарками для царя Индии, они ринулись на нас и выставили перед нами острия своих копий. И мы сделали им знаки пальцами и сказали им: «Мы посланцы великого царя Индии, не обижайте же нас!» Но они ответили: «Мы не на его земле и не под его властью», – и они убили часть слуг, а остальные бежали, и я бежал, после того как был тяжело ранен. Кочевники отобрали у меня деньги и подарки, бывшие с нами, а я не знал, куда мне направиться, и был я велик и сделался низким. Я шёл, пока не пришёл к вершине горы, и приютился в пещере до наступления дня, и продолжал идти, пока не достиг города, безопасного и укреплённого, от которого отвернулся холод зимы и обратилась к нему весна с её розами. И цветы в нем взошли, и реки разлились, и защебетали в нем птицы, как сказал о нем поэт, описывая его:
Во граде том для живущих нет ужаса,
И дружбою безопасность с ним связана,
И сходен он с дивным садом разубранным,
И жителям очевидна красота его.
Я обрадовался, что достиг этого города, так как утомился от ходьбы, и меня одолела забота, и я пожелтел, и моё состояние расстроилось, так что я не знал, куда мне идти. И я проходил мимо портного, сидевшего в лавке, и приветствовал его, и он ответил на моё приветствие, сказавши: «Добро пожаловать!» – и был со мною приветлив и обласкал меня и спросил, почему я на чужбине. И я рассказал ему, что со мной случилось, с начала до конца. Портной огорчился за меня и сказал: «О юноша, не открывай того, что с тобою, – я боюсь для тебя зла от царя этого города: он величайший враг твоего отца и имеет повод мстить ему».
Потом он принёс мне еду и напитки, и я поел, и он поел со мною, и я беседовал с ним весь вечер. Он отвёл мне место рядом со своей лавкой и принёс нужную мне постель и одеяло, и я провёл у него три дня, а потом он спросил: «Не знаешь ли ты ремесла, чтобы им зарабатывать?» – «Я законовед, учёный, писец, счётчик и чистописец», – ответил я, но портной сказал мне: «На твоё ремесло нет спроса в наших землях, и у нас в городе нет никого, кто бы знал грамоту или иную науку, кроме наживы». – «Клянусь Аллахом, – сказал я, – я ничего не знаю сверх того, о чем я сказал тебе». Тогда портной сказал: «Затяни пояс, возьми топор и верёвку и руби дрова в равнине. Кормись этим, пока Аллах не облегчит твою участь, и не дай им узнать, кто ты, – тебя убьют». Он купил мне топор и верёвку и отдал меня кому-то из дровосеков, поручив им обо мне заботиться, и я вышел с ними и рубил дрова целый день. И я принёс на голове вязанку и продал её за полдинара, и часть его я проел, а часть оставил, и я провёл в таком положении целый год.
А через год я однажды пришёл, по своему обычаю, на равнину и углубился в неё и увидел рощу, где было много дров. И я вошёл в эту роту и, найдя толстый корень, стал его окапывать и удалил с него землю, и тут топор наткнулся на медное кольцо, и я очистил его от земли, и вдруг вижу – оно приделано к деревянной опускной двери! Я поднял её, и под ней оказалась лестница, и я сошёл по этой лестнице вниз и увидел дверь и, войдя в неё, очутился во дворце, прекрасно построенном, с высокими колоннами. А во дворце я нашёл молодую женщину, подобную драгоценной жемчужине, разгоняющую в сердце горе, заботу или печаль, чьи речи утоляют скорби и делают безумным умного и рассудительного, – высокую ростом, с крепкой грудью, нежными щеками, благородным обликом и сияющим цветом лица, и лик её светил в ночи её локонов, а уста её блистали над выпуклостью груди, подобно тому, как сказал о ней поэт:
Черны её локоны, и втянут живот её,
А бедра – холмы песку, и стан – точно ивы ветвь.
И ещё:
Четыре тут для того лишь подобраны,
Чтоб сердце мне в кровь изранить и кровь пролить:
Чела её свет блестящий и пряди ночь,
И розы ланит прелестных, и тела блеск.
И, посмотрев на неё, я пал ниц перед её творцом, создавшим её столь красивой и прелестной, а девушка взглянула на меня и сказала: «Ты кто будешь: человек или джин?» – «Человек», – сказал я, и она спросила: «А кто привёл тебя в это место, где я провела уже двадцать пять лет и никогда не видала человека?» И, услышав её слова (а я нашёл их сладостными, и она захватила целиком моё сердце), я сказал ей: «О госпожа моя, меня привели сюда мои звезды для того, чтобы рассеять мою скорбь и заботу». И я рассказал ей, что со мною случилось, от начала до конца, и она огорчилась моим положением и заплакала и сказала: «Я тоже расскажу тебе свою историю. Знай, что я дочь царя Эфатамуса, владыки Эбеновых островов. Он выдал меня за сына моего дяди, и в ночь, когда меня провожали к жениху, меня похитил ифрит по имени Джирджис ибн Раджмус, внук тётки Иблиса, и улетел со мною и опустился в этом месте и перенёс сюда все, что мне было нужно из одежд, украшений, материй, утвари, кушаний и напитков и прочего. И каждые десять дней он приходит ко мне один раз и спит здесь одну ночь, а потом уходит своей дорогой, так как он взял меня без согласия своих родных. И он условился со мною, что, если мне что-нибудь понадобится ночью или днём, я коснусь рукою этих двух строчек, написанных на нише, и не успею убрать руку, как увижу его подле себя. Сегодня четыре дня, как он приходил, и до его прихода осталось шесть дней. Не хочешь ли ты провести у меня пять дней и потом уйти, за день до его прихода?» – «Хорошо, – сказал я, – прекрасно будет, если оправдаются грёзы!»
И она обрадовалась и поднялась на ноги и, взяв меня за руку, провела через сводчатую дверь и прошла со мною в баню, нарядную и красивую. И, увидев её, я снял с себя одежду, и женщина тоже сняла, и я вымылся и вышел, а она села на скамью и посадила меня рядом с собою. Потом она принесла мне сахарной воды с мускусом и напоила меня, а затем подала мне еды, и мы поели и поговорили. А после этого она сказала: «Ляг и отдохни, ты ведь устал». Я лёг, о госпожа моя, и забыл о том, что со мной случилось, и поблагодарил её. А проснувшись, я увидел, что она растирает мне ноги, и помолился за неё, и мы сели и немного поговорили. И она сказала: «Клянусь Аллахом, моя грудь была стеснена, так как я здесь одна под землёй и двадцать пять лет никого не видала, кто бы со мною поговорил. Хвала Аллаху, который послал тебя ко мне! О юноша, не хочешь ли ты вина?» – спросила она потом, и я сказал: «Подавай!» И тогда она направилась в кладовую и вынесла старого, запечатанного вина. И она расставила зелень и проговорила:
«Если б ведом приход ваш был, мы б устлали
Кровью сердца ваш путь и глаз чернотою.
И постлали б ланиты вам мы навстречу,
Чтоб лежала дорога ваша по векам».
Когда она окончила стихи, я поблагодарил её, и любовь к ней овладела моим сердцем, и моя грусть и забота покинули меня, и мы просидели за беседой до ночи, и я провёл с нею ночь, равной которой не видел в жизни. А утром мы проснулись и прибавляли радость к радости до полудня, и я напился до того, что перестал себя сознавать. И я встал, покачиваясь направо и налево, и сказал ей: «О красавица, пойдём, я тебя выведу из-под земли и избавлю от этого джинна!» Но женщина засмеялась и воскликнула: «Будь доволен и молчи! Из каждых десяти дней день будет ифриту, а девять будут твои». И тогда я воскликнул, покорённый опьянением: «Я сию минуту сломаю эту нишу, на которой вырезана надпись, И пусть ифрит приходит, чтобы я убил его! Я привык убивать ифритов!»
И, услышав мои слова, женщина побледнела и воскликнула: «Ради Аллаха, не делай этого! – и произнесла:
Если дело несёт тебе злую гибель,
Воздержаться от дел таких будет лучше. –
А потом сказала:
К разлуке стремящийся, потише! –
Ведь конь её резв и чистой крови.
Терпи! Ведь судьба всегда обманет,
И дружбы конец – всегда разлука»
Но когда она окончила говорить стихи, я не обратил на её слова внимания и сильно ударил ногою о нишу…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Тринадцатая ночь
Когда же настала тринадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что второй календер говорил женщине: «И когда я ударил ногою о нишу, о госпожа моя, я не успел очнуться, как везде потемнело и загремело и заблистало, и земля затряслась, и небо покрыло землю, и хмель улетел у меня из головы, и я спросил: «Что случилось?» И женщина воскликнула: «Ифрит пришёл к нам! Не предостерегала ли я тебя от этого? Клянусь Аллахом, ты погубил меня! Спасай свою душу и поднимись там, где ты пришёл!»
