скачать книгу бесплатно
– Вторая Парковая улица, дом двенадцать.
– Хорошо, ожидайте в течение сорока минут.
– Спасибо, – ответил я и повесил трубку.
Старое издание «Комедии» с самого начала разговора было у меня в руках. Теперь я мог спокойно его изучить. Открыв книгу на первой попавшейся странице, я наткнулся на маленький листок бумаги, сложенный пополам. Видимо, это была закладка и именно здесь остановился Жан-Луи, когда в последний раз перечитывал творение Данте: Девятый круг ада, ледяное озеро Коцит, где на поясе Каина страдали предатели родных.
Мне довелось прочитать эту книгу пару лет назад. Тогда она поглотила мое внимание целиком, и я долго не мог думать ни о чем, кроме нее. Создавая «Божественную комедию», Данте несколько отошел от первоисточников, однако я все равно полностью поверил в описанный им мир.
Маленькая закладка соскользнула с ветхой бумаги и упала на пол. Я присел на корточки и поднял ее, развернул сложенный листок. Вместо каких-нибудь заметок старика перед моим взором предстала одна-единственная фраза: «Сожалею о Жан-Луи, но его время пришло».
Бессмыслица! Как такое возможно? Почему записка лежала именно в этой книге и именно на этой странице? Я с такой уверенностью взял «Комедию», будто знал, что мне нужна именно она. Подобные совпадения невозможны. Значит, кто-то специально вложил туда листок. Последние несколько дней мне кажется, что я схожу с ума. Я судорожно положил записку между страницами и вернул книгу на ее законное место.
Входная дверь отворилась, и на пороге возник Антонио с бутылкой виски и тетрадью в руках. Он казался совершенно опустошенным.
– Знаете, доктор, трудно поверить, что его больше нет. Это могло случиться раньше, но тогда и времени было намного больше – доктор, который жил здесь до вас, успел ему помочь. Жан-Луи так часто говорил о смерти, что мы перестали верить в то, что этот день однажды настанет. Даже сейчас мне все кажется дурным сном, очнувшись от которого я пойму, что Жан-Луи просто спит, а утром вновь как ни в чем не бывало усядется в свое кресло-качалку и будет наблюдать за прохожими.
Пройдя мимо меня, Антонио в поисках чистых кружек исчез на кухне. Я вернулся в комнату и сел в кресло, стоявшее рядом с кроватью, где покоилось тело. Тишина, изредка прерываемая писком комаров, завладела этим миром. Я не был знаком с Жан-Луи, но с каждой секундой нахождения в его квартире мне все больше чудилось, будто мы знали друг друга целую вечность.
На прикроватной тумбочке располагалось несколько фотографий. На одной из них был сам Жан-Луи, державший на руках маленькую девочку. На обратной стороне было написано: «Жан-Луи и Мэри. 1952 год». Как рассказывал мне Антонио, Мэри была дочерью Жан-Луи и сейчас вместе со своей матерью жила за океаном. Он сам решил, что для дочери так будет лучше. Пожалуй, это один из тех случаев, когда сердце и разум говорят диаметрально противоположное. И чаще всего, посадив душевные терзания на цепь, правильнее будет послушать именно разум, так как он гораздо объективнее любых эмоций. Так и поступил старик Жан-Луи.
Антонио вернулся с кухни, держа в руках две кружки, наполненные виски. Одну из них он протянул мне. После неизвестного количества потребленного алкоголя, почти бессонной ночи и двух обезболивающих пить виски было бы крайне глупо, но отказаться я не мог. «Так можно и алкоголиком стать», – промелькнула в голове мысль. Мы до дна осушили наши кружки.
– Вам, доктор, приходится сталкиваться со смертью намного чаще, чем мне, и вы наверняка уже привыкли к тому, что каждый из нас рано или поздно умрет, – сказал Антонио, все еще морщась от горечи во рту.
– На самом деле нет. К этому нельзя привыкнуть, можно только смириться.
– А я вот не могу смириться. По мне, это так несправедливо и бессмысленно, что каждый раз, когда я слышу о смерти, во мне что-то обрывается. Будто перетянутая гитарная струна. Правда, не знаю, как много их еще осталось в моей душе. Знаете, когда он перестал дышать, я вспомнил события давно минувших дней. Я ведь не рассказывал вам о враче, который жил здесь до вас?
– Нет. Вы только иногда упоминали его. – Я несколько раз замечал, как, начиная говорить о нем, Антонио то менял тему, то старался не вдаваться в подробности.
– Тогда, думаю, вам стоит рассказать, хотя домовладелец просил этого не делать.
– Почему? – удивился я, постепенно чувствуя, как начинает действовать смесь алкоголя и анальгетиков.
– Он боится, что больше никому не сможет сдать квартиру.
Я поднялся с кресла и, потягиваясь и зевая, прошелся по комнате – тяжелый будет сегодня день, очень тяжелый.
– Его звали Майкл Лоурен. Вместе со своей женой Лизой он жил там, где сейчас живете вы. – Голос Антонио казался медленным и расслабленным. – Хороший был парень: добрый, веселый, искренний и, к моему большому удивлению, с очень сильным характером. Правда, друзьями мы с ним так и не стали. Если с вами, Саймон, мне удалось найти общий язык и темы для разговоров, то с Майклом, к сожалению, не получилось.
Антонио замолчал, уставившись в пустоту. Что с ним произошло? Он просто на мгновение отключился от реальности и в своих воспоминаниях вернулся в прошлое.
– И что с ним случилось? – спросил я, возвращая Антонио обратно.
– Он покончил с собой в ноябре пятьдесят второго года. Прыгнул с обрыва и разбился о скалы. Тело было так сильно изуродовано, что пришлось хоронить его в закрытом гробу. Вопросы касательно самих похорон решали я и ваш коллега Владимир Волков, но Владимиру было гораздо тяжелее. Он зачем-то взвалил на себя ношу по проведению всех медицинских процедур перед захоронением.
– А что в этом такого? Он же врач, – невольно удивился я.
– Майкл был его лучшим другом. – Антонио плеснул себе в кружку еще виски. – Я не пытаюсь оправдать самоубийство, но вы не должны думать, что у него не было причин покончить с собой. Вечером за несколько часов до трагедии я столкнулся с Майклом в коридоре. На нем не было лица. Я поинтересовался, чем он встревожен, и он рассказал мне о смерти отца. Не успел я никак отреагировать, как он уже исчез за своей дверью. Той же ночью, когда Майкл, видимо, вышел пройтись, кто-то ворвался в его квартиру и убил Лизу. Спустя два часа Майкл Лоурен стоял на краю обрыва и смотрел на бушующее море. Его случайно заметила женщина, оказавшаяся в том же самом месте. Она окликнула его, Майкл обернулся, широко расставил руки в стороны и прыгнул вниз.
Я молчал, не зная, что сказать. В словах не было никакой необходимости. Выхватив бутылку из рук Антонио, я сделал несколько глотков прямо из горла.
– Я даже не мог предположить… – начал я.
– Неудивительно, Саймон. Представьте, каково мне было проснуться утром и узнать от полицейских, опрашивавших жильцов дома, что произошло всего в нескольких метрах от меня. – Антонио взял в руки тетрадь, лежавшую рядом с ним. – У меня остался дневник Майкла. Точно уже не помню, как он попал ко мне, но здесь есть запись о том, как он приходил к Жан-Луи, когда старику было плохо.
– А какая последняя запись?
– Сразу после того, как Майкл нашел Лизу мертвой. Я тут подумал, доктор, и решил, что хочу отдать дневник вам. Последние четыре года я постоянно его перечитывал, но этот груз для меня слишком тяжелый, я больше не могу его хранить.
– Почему именно мне?
– Не знаю, – пожал плечами Антонио. – Может быть, он будет вам полезен. Правда, перед этим я хотел бы прочесть вам запись о событиях того утра, когда мы были с Майклом у Жан-Луи.
21 октября 1952 года
Сегодня утром я собирался идти к своему очередному пациенту, как вдруг в дверях появилась стройная женщина, державшая за руку маленькую девочку. Вначале я ее даже не узнал. Это была Франческа – жена Жан-Луи, а маленькая девочка – их дочь. Она попросила меня заглянуть к ним, так как, по ее словам, старику было очень плохо.
В квартире Жан-Луи я повстречал Антонио, несмотря на ранний час допивавшего очередную бутылку вина. Стоит заставить его пройти полный осмотр, а то с таким количеством потребляемого алкоголя с ним может произойти все что угодно.
Жан-Луи, как всегда, сидел в своем кресле и дописывал очередную историю, которую он придумал для новой детской книги.
– Доброе утро, как вы себя чувствуете? – поинтересовался я.
Франческа села на кровать, а Мэри подбежала к отцу и уселась на маленькую табуретку напротив него.
– Доброе, доброе, Майкл. Опять сердце не дает мне покоя. С самого вечера ноет, а утром так вообще начало колоть.
– А ваши лекарства? Вы их принимаете?
Жан-Луи тяжело вздохнул, посмотрел на Мэри и провел рукой по волосам девочки, а после обратился к своей жене: «Франческа, пожалуйста, не могла бы ты сделать нам с доктором чаю?»
Франческа кивнула и удалилась на кухню. Она всегда напоминала мне розу: такая же красивая и опасная из-за своих шипов. Большую часть жизни я боялся таких, как она, но сегодня впервые увидел, что на самом деле ее шипы всего лишь средство защиты, без которого она станет слабой и беспомощной. Мэри хихикнула и убежала за матерью. Удивительно, насколько сильно девочка не была похожа на свою мать.
Антонио, о присутствии которого я успел забыть, прикрыл дверь в комнату и вернулся обратно на диван.
– Майкл, лекарства мне уже не помогают. И болит у меня совсем по другой причине, – сказал мне тогда Жан-Луи.
– Что вы имеете в виду? – спросил я, а сам достал шприц и ампулу с лекарством.
– Дело в том, – старик грустно улыбнулся, – что мы с Франческой разводимся. Мэри останется с ней. Я сам так хочу. Весь прошедший год мы только и делали, что ругались. Пора положить этому конец.
Говорить о том, что все будет хорошо, все обойдется, не имело смысла – старик все знал и без меня. Я осмотрел его, измерил давление и пульс. Потом мне пришлось спорить с Жан-Луи на тему укола, но в итоге мое упрямство взяло верх.
– Со здоровьем все будет хорошо, только вам нужно продолжать пить лекарства, а еще я буду заходить к вам дважды в день и делать уколы, – предупредил его я.
Благодарно кивнув, старик поднялся с кресла и, тихонько шаркая по полу, подошел к письменному столу. На нем всегда лежали сотни исписанных бумаг, хранивших бесчисленное множество сказочных историй. В комнату зашла Франческа с подносом, на котором стояли до блеска начищенный серебряный чайник и три фарфоровые чашечки. Она поставила поднос на тумбочку и обратилась ко мне: «Мы с Мэри пойдем на рынок. Что-нибудь нужно купить?»
– Да, – подтвердил я, написав на листке список лекарств, и протянул ей. – Купите, пожалуйста, вот эти лекарства. Каждое из них необходимо принимать три раза в день. И прошу вас, проследите, чтобы Жан-Луи не забывал об этом.
Франческа взяла листок у меня из рук, но не сказала ни слова – она всегда была немногословна. На пороге комнаты в осеннем пальто и бардовом берете стояла Мэри. Франческа взяла дочь за руку и вместе с ней вышла из квартиры.
Жан-Луи продолжал рыться в бумагах, а Антонио сидел и пил чай маленькими глоточками. Я обвел комнату взглядом, тяжело вздохнул и решил, что пора бежать.
– Жан-Луи, прошу прощения, но нужно спешить. Пациенты ждут.
Старик повернулся ко мне, тщетно пытаясь разгладить несколько измятых листов, что он держал в руках.
– Майкл, не могли бы вы уделить мне еще несколько минут? Я хочу кое-что вам прочесть. Думаю, Антонио тоже будет интересно.
– Конечно, – коротко ответил я и взглянул на Антонио.
Наши взгляды на мгновение встретились, но он поспешил отвернуться.
– Поначалу я думал отправить это стихотворение в какую-нибудь газетенку, но потом решил этого не делать. Я не поэт, да и написано оно достаточно коряво и просто, – старик засмеялся и тут же закашлялся.
Буду честен: стихотворение мне понравилось. Да, кто-то наверняка скажет, что оно плохое и слабое, кто-то начнет тыкать в количество слогов в строчке или ритм, а кто-то будет кричать о глагольных рифмах, но ведь в действительности все это не важно. На мой взгляд, люди капризны. Они пытаются систематизировать поэзию, не созданную для этого. Самое главное здесь – сама мысль и то, что идет она от чистого сердца, а не от разума, стремящегося навести везде свои порядки.
Я попросил Жан-Луи дать мне переписать его стихотворение. И теперь с большим удовольствием могу добавить его в свой дневник.
Почему, если крылья даны нам с небес,
Их тиранам за деньги готовы отдать?
Почему, когда осенью плачет наш лес,
Кровь его мы бросаем на водную гладь?
Мы терзаем себя и терзаем других,
Не пытаясь спасти, лишь жалея себя.
А в сплетении судеб, как время, густых
Мы боимся во благо коснуться огня.
Если смертью возможно спасти целый мир,
Значит, стоит рискнуть, значит, нужно идти.
И под грустную музыку сказочных лир
Все же стоит упасть нам в объятия тьмы.
Ради жизни и света на этой земле
Свою душу и сердце навеки отдать,
Чтобы солнце спешило на смену луне,
Чтоб хотелось о счастье на крыше мечтать.
Прочитав стихотворение, Жан-Луи хотел услышать наше с Антонио мнение. Я честно сказал, что оно мне понравилось. Старик обрадовался, и на его лице засияла улыбка.
– Антонио, а что ты скажешь? – поинтересовался Жан-Луи у моего соседа.
– Мне тоже очень понравилось, но я никогда не мог предположить, что ты возьмешься за поэзию.
– И такое бывает, – констатировал Жан-Луи. – Спасибо, мой друг. И вам большое спасибо, Майкл. Извините, что задержал.
– Это того стоило, – заверил я старика и пожал ему руку.
Когда я спустился на первый этаж и услышал музыку, раздающуюся из квартиры Лилит, то подумал о том, что я не в силах помочь Жан-Луи. Я действительно могу залечить рану, но только на теле. А чтобы вылечить душу, на земле нет ни одного лекарства. Вопрос здесь состоит в том, захочет ли сам человек, чтобы его рана затянулась, и сможет ли он простить себя и других.
С улицы раздались гудки автомобиля. Я выглянул в окно и увидел молодого парня в белом халате, стоявшего возле больничной машины. Они наверняка разбудили соседей, но я сам виноват: не назвал номер квартиры. Открыв окно, я высунулся по пояс и пальцами показал нужный номер. Парень постучал в боковое стекло машины, и из нее вылез его напарник. Из багажника они достали носилки и, больше не обращая на меня никакого внимания, ринулись в дом. Мне было не по себе. Пока Антонио читал запись из дневника Майкла Лоурена, я будто сам оказался там, а теперь резко вернулся назад. Антонио закрыл тетрадь и протянул мне:
– Прошу вас, доктор, оставьте ее у себя.
– Спасибо. Простите, Антонио, пора ехать.
– Конечно, – только и сказал он, скрывшись за дверью кухни вместе с початой бутылкой виски.
Странно. Хоть в дневнике Майкла почти ничего и не говорилось про Антонио, однако я почувствовал, насколько молодым он был тогда и кем стал теперь, а ведь прошло всего несколько лет.
В квартиру влетели двое санитаров. Мы аккуратно уложили тело Жан-Луи на носилки и спустили его вниз. Когда я придерживал входную дверь в подъезд, чтобы они могли спокойно пройти, то услышал грустную мелодию, доносящуюся из квартиры Лилит, о которой писал Майкл.
С тех пор как я приехал в этот город, меня окружает множество событий, что так или иначе связаны непосредственно со мной, но я никак не могу понять почему.
Прощай
– Кто я, по-твоему? Добро или зло? – спросил я, прекрасно зная ответ.
– Ты ни то ни другое. Ты тот, кого не должно существовать в обществе, где все хорошо. Ты порождение этого мира и сочетаешь в себе многие качества, но одно из них самое важное. Если быть честным, то мне очень жаль, что такая судьба выпала именно тебе. Хотя вроде бы мы уже говорили об этом.
– Да, говорили. Тебе не кажется, что в последнее время мы слишком часто разговариваем на философские темы?
– А разве ты приходишь сюда не для этого?
– Пожалуй. К сожалению, с каждым днем я стараюсь копнуть как можно глубже и понять как можно больше. И все для того, чтобы найти оправдание самому себе. Давай поговорим о чем-нибудь другом.
– Давай. О чем пожелаешь.
– Лучше расскажи, как ты поживаешь, а самое главное, что нового родилось в твоей голове?
– Ничего. Я больше ничего не могу придумать. Пытался. Множество раз садился за стол, клал перед собой лист бумаги, а в итоге он оставался белым. Я не только не могу ничего придумать, но некоторые вещи даже вспоминаю с огромным трудом. И все, что мне осталось, – это наблюдать за людьми через окно. У каждого из них своя жизнь, своя судьба. Они хоть еще и не подозревают, но многим предстоит встретиться друг с другом, а кому-то предначертано встретиться с тобой.
– Я был бы рад остановиться, но не могу. Иногда, чтобы больше не испытывать боль, мне хочется бросить все и уехать туда, где нет ни одной живой души.
