скачать книгу бесплатно
Я присела на корточки и вдавила двумя руками на завитушки плиток, затаив дыхание, а вдруг не откроется. Хотя, сказать точно, чего я больше опасалась в эти мгновения, что подземелье откроется или, наоборот, не откроется, было очень трудно. Копаться в своих чувствах времени не хватило. Раздался негромкий скрежет, и открылся небольшой проем, из которого вниз вела узкая винтовая лестница. Мы с Валькой переглянулись. Причем, в данный конкретный момент, наши эмоции были на удивление схожими: некоторый испуг, круто сдобренный, как пересоленный суп у неумехи-повара, жаждой приключений. Валентина на выдохе проговорила:
– Ну что, пошли…?
Я только и смогла, что кивнуть ей в ответ, мол, идем, и первой ступила на лестницу, забрав от греха подальше из рук подруги лампу. О ее «ловкости» до сих пор по деревне ходили легенды. И опять же, я вспомнила, как при первом нашем «проходе» через этот ход, она зацепилась за кафельные плиты, стопочкой сложенные возле печи, чем и привлекла к нам внимание одного из бандитов. На меня пахнуло холодом, и кожа на руках тут же покрылась мурашками. Чтобы не плюнуть на все, и не вернуться, я крепко сжала губы, вцепившись в керосинку мертвой хваткой, словно она была моей последней, если не сказать, единственной надеждой на возвращение.
Спуск занял не так много времени. Валентина умудрилась даже ни одного раза не споткнуться, что я сочла добрым знаком. Мы стали медленно идти вперед, внимательно осматривая стены. Я прошептала (говорить громко, во весь голос, мне почему-то здесь не хотелось), от напряжения, едва сумев разомкнуть губы:
– Внимательно смотри на пол. Если кто-то вытаскивал некие камни из стены, то на полу должны остаться следы раскрошенного раствора, соединяющие эти камни… – Валентина закрутила головой по сторонам, будто она была у нее, как глиняный горшок на черенке лопаты, вызывая этим незамысловатым жестом у меня головокружение. Чтобы избавить себя от этого, я прошептала: – Давай… Ты смотришь справа, а я слева…
Валька, у которой окружающая обстановка тоже не вызывала желания поболтать, молча кивнула головой. И мы пошли неторопливо, внимательно всматриваясь в пол. Мы не успели отойти от лестницы и десятка шагов, как она вдруг взволнованно проговорила:
– Полинка, погоди!!! Я вспомнила, что видела в нашей спальне в большой коробке со всяким хламом фонарь, нормальный, электрический. Давай вернемся, а то с таким-то светом мы с тобой ни черта здесь не увидим! – Мне на мгновение показалось, что она просто хочет отсюда побыстрее смыться.
Поэтому, покладисто ответила:
– Согласна… Ты иди, а я пока хоть немного здесь осмотрюсь. Мне и керосинки для этого достаточно. – Валька тревожно глянула на меня, на что я ответила бодрым взглядом. Но ее это не успокоило, и она назидательным тоном проговорила:
– Ты тут, Полиночка, смотри, не уходи далеко… Мало ли… – Неподдельная тревога в голосе подруги вызвала у меня внезапно прилив нежности, который, как теплая морская волна с песка, смыл с моей души все мое напряжение и беспокойство.
Я похлопала ее по плечу, и успокаивающе проговорила:
– Не волнуйся, я отсюда, если и отойду на пару метров, и то хорошо. Все здесь надо осмотреть тщательно…
Валентина посмотрела на меня внимательно, будто стараясь запомнить мое лицо как следует, потому как, расстаемся мы с ней надолго, и, кивнув головой, резко развернулась и заспешила обратно к лестнице, на ходу, не оборачиваясь проговорив:
– Полиночка, я быстро…!!!
Я посмотрела вслед удаляющейся подруге, словно и вправду, расставаясь с ней надолго. Мотнула головой, пытаясь избавиться от дурацких мыслей, и медленно, небольшими шажками пошла вперед, стараясь не пропустить ни одного кусочка стены.
Вскоре я оказалась возле того участка, на котором в прошлый раз светились странные знаки, благодаря коим, мы сумели с подругой выбраться из этого хода в другое подземелье, где и был овальный зал со странными фресками, сундуками, покрытыми пылью и огромными подсвечниками с остатками свечей, горящих зеленоватым пламенем. Именно тогда, впервые, меня посетило странное видение из далекого прошлого. Поддавшись какому-то навязчивому, внезапно нахлынувшему на меня желанию, я присела на корточки, стараясь рассмотреть что-то на старых камнях. Но, увы, ничего не увидела. Кирпичи, как кирпичи. Старые, лет триста им, наверное. Кое-где чуть выщербленные. Да я, если честно говорить, даже и не помнила точно, на каких камнях в прошлый раз засветились странные знаки. Но тут рука сама, повинуясь нарастающему с каждым мгновением внутри меня непреодолимому желанию, протянулась вперед. Пальцы легко, едва касаясь старой кладки, будто по клавишам, пробежали по шершавой поверхности. Руку словно прошил слабый разряд тока. Я испуганно отдернула ее, и только тогда почувствовала, что все это время задерживала дыхание. С трудом выдохнула, пытаясь понять, что это было. Внутренний голос пискляво проговорил: «Ты знаешь… Знаешь… Только боишься себе признаться. Но рано или поздно тебе придется это принять…» Я сердито нахмурилась, не собираясь вступать с ним в дискуссию сейчас. И тут вдруг, скорее почувствовала, чем услышала, слабое дуновение, как будто бабочка крылышками помахала возле самого моего виска. Запоздало подумала, что позади меня кто-то есть. Начала поворачивать голову, чтобы попенять Вальке (потому что, была уверена, что это она. А кому еще-то?) за ее нерасторопность, как что-то тяжелое и мягкое обрушилось мне на голову. Я только успела досадливо подумать: «Вот черт!…», и сразу провалилась в мягкое серое ничто.
Чадящие черным дымом факелы, отбрасывали на стены подземелья странные тени. Казалось, что какой-то неведомый дух танцует замысловатый, полный тайного смысла танец. Человек, сидящий у самой стены был прикован толстой цепью, начало которой свободно уходило внутрь камня по железной трубе. Его волосы, спутанные в колтуны, свисали неровными прядями ему на лоб, из края губ, на темную бороду стекала тоненькая струйка крови, в свете факелов, казавшаяся совсем черной. Крючковатый нос, напоминающий хищную птицу, густые брови над глубоко запавшими глазами, упрямо сжатые губы – все черты лица его были искажены болью и страданием. Но глаза горели непокорным каким-то желтым лихорадочным огнем, и он смотрел с нескрываемым вызовом на старца, стоявшего перед ним в просторных белых одеждах.
– Ивар[2 - Ивар – с древнеславянского «лук»], ты предал свой Род. Ты открыл чужакам тайну прохода. Ты осознаешь свою вину?
Голос говорившего был сух и негромок, словно шелест палой листвы поздней осенью на ветру. Человек, прикованный цепью, которого старец назвал Иваром, с вызовом глянул на говорившего, и прохрипел:
– Осознаю, отче, но не принимаю… Тайны Рода должны узнать все, и тогда люди перестанут убивать друг друга только потому, что не имеют знаний!
Старик задумчиво посмотрел на плененного.
– Так значит ты радеешь о всеобщем благе? – Ивар только еще упрямее стиснул губы, не отвечая на вопрос старца. А тот продолжал смотреть на прикованного и в глазах у него была печаль. – А не думал ли ты о том, что, получив наши знания, они, имея черные пустые души, могут использовать их для нашего уничтожения? Разве ты не знаешь, что неправильно использованные знания, могут быть страшнее любого оружия? Я думал, что ты более мудр. Вот возьми огонь… Его можно использовать для приготовления пищи, он согревает наши жилища, но от него могут произойти неимоверные бедствия, если безответственно и неразумно им пользоваться. Те, которым ты хотел передать тайны наших знаний, не имеют разума. Они обманули тебя. Они хотят уничтожить наш Род нашими же знаниями. Я тебе даю еще один шанс, Ивар… Подумай, хорошо подумай, на чьей ты стороне, иначе проклятие Рода не даст тебе жизни. Что ты скажешь Предкам, когда предстанешь пред ними?
Пленный упрямо молчал, и только буравил своим пронзительным взором старца, будто пытался увидеть за его словами некий подвох. Старик помолчал несколько минут, ожидая отклика на свои слова. Не дождавшись, тяжело вздохнул, и произнес:
– Я прикажу принести тебе еды и питья. Мы не можем казнить тебя. Такого наказания нет в наших обычаях. Мы изгоним тебя из Рода, и ты будешь вынужден скитаться, как оборванный холодным северным ветром лист, ненужный никому и презираемый всеми…
Произнеся эти слова, старец развернулся, и шаркающей походкой направился прочь по коридору. Пленник дернулся было за ним, но цепи не дали ему продвинуться больше нескольких метров. Кандалы больно впились в его запястья, и он, не выдержав, закричал. Эхо его крика пошло гулять по гулким коридорам проникая мне в самый мозг и вызывая внутри нестерпимую боль.
Я застонала от этой боли, пытаясь зажать голову руками, но мои руки не слушались меня. Я испугалась, что лишилась их, и раскрыла глаза. Свет керосиновой лампы, показавшийся мне невообразимо ярким, светил прямо в глаза. Я опять зажмурилась, не в состоянии сразу осознать, где я нахожусь. И тут, какой-то жалкий, тоненький голосок, больше похожий на блеянье барашка, произнес с каким-то всхлипыванием:
– Полиночка… Ты как…?
Спутать голос подруги с чьим бы то ни было еще, было, практически, невозможно. И я пробурчала чуть хрипло:
– Твой голос я смогу узнать даже через толщу времен…
Валька, не расслышав моих слов, обеспокоенно спросила:
– Что…? Что ты сказала? Где болит?
Я сморщилась. Голова, действительно болела, и мне именно теперь стал до конца понятен смысл фразы «как пыльным мешком из-за угла». Отвернув голову чуть в сторону, что стоило мне следующего приступа боли, я прохрипела:
– Лампу от глаз убери…
Это подруга поняла. Сквозь закрытые веки я увидела, как световое пятно сдвинулось несколько в сторону, и только тогда открыла глаза. Несчастная Валюхина физиономия висела надо мной. В ее заплаканных глазах было столько всего понамешано, что я даже не могла бы выделить точно преобладающую у нее в этот момент эмоцию. Страх, надежда, тревога, и даже какое-то отчаянье, и все это сдобрено, как кайенским перцем, закипающей злостью, способной заставить ее порвать зубами каждого, кто покусится на жизнь или благополучие ее друзей. Она, увидев, что я открыла глаза, повторно спросила:
– Ты как…?
Я опять поморщилась:
– Помоги сесть…
Она брякнула металлическим донышком лампы, ставя ее рядом на каменный пол, и кинулась поднимать меня, стараясь прислонить спиной к каменной стене подземного коридора. Закусив губу от боли, чтобы не застонать, я кое-как, с ее помощью, уселась. Тут и руки мои нашлись. Вполне себе целые, только, почему-то, онемевшие. Причем, я предполагала, что это онемение вызвано не потерей сознания, а, скорее всего, тем самым прикосновениям к камням стены. Ладно, об этом я потом подумаю. Сейчас мысли в моей голове ворочались с огромным трудом. Жалобно проговорила:
– Валька, рук не чувствую, онемели. Помоги размять.
Она, вспомнив о своем предназначении спасать людей, кинулась ко мне и принялась осторожно массировать мне руки, то и дело поглядывая на меня с тревогой. По рукам побежали колкие мураши, но зато стала возвращаться чувствительность. Я едва удержалась от крика, такой была боль. Валька испуганно посмотрела на меня, но массировать рук не перестала, а просто торопливо, голосом, которым говорят милицейские, пожарные и медработники при исполнении, протараторила:
– Потерпи, потерпи… Скоро станет легче…
Мне хотелось ей ответить что-нибудь заковыристое и не совсем приличное, но делать этого не стала. Подруга старается мне помочь, а я, свинья неблагодарная… В общем, сдержалась. Вскоре боль стала растворяться, как последние кристаллики льда в весенней, прогретой солнцем луже, и я, наконец, смогла выдохнуть с некоторым облегчением. Валентина пристроилась передо мной на корточках, внимательно всматриваясь в меня, а потом решительно заявила:
– Все! Хватит на сегодня подземелий. Пошли на выход! – И твердой рукой стала мне помогать подниматься.
Опершись на стену одной рукой, другой я обняла подругу за шею, и мы заковыляли с ней обратно по коридору, туда, где вилась каменная лестница, выводящая в комнату усадьбы. Несколько раз мне казалось, что мне в спину из темноты коридора кто-то пялится. Оглядываться, чтобы не пугать подругу, я не стала, резонно предположив, что тот, кто отоварил меня по голове, должен был давно уже смыться отсюда, если он, конечно, не конченный идиот. А, судя по его поступкам, кем, кем, а идиотом он, точно, не был, раз сумел сюда проникнуть незаметно, подкрасться ко мне практически бесшумно, и вырубить меня, так, что я даже, как говорится, «мяу» сказать не успела. Значит, все эти «кажется» были, так сказать, остаточным явлением моих видений, и не более того.
Подъем по лестнице лучше было не вспоминать. Бывали, конечно, у меня подъемы и похуже, правда, я не могла припомнить, когда. В итоге, когда мы выбрались из подземелья, меня вывернуло наизнанку так, что я даже добежать до какой-нибудь раковины не успела. И Вальке пришлось еще за мной убирать. Подруга безропотно снесла все эти невзгоды, с молчаливым терпением и неизменной тревогой во взгляде. Когда, наконец, мы добрались до нашей комнаты, и я со слабым стоном повалилась на кровать, Валька села рядом со мной и осторожно приступила к расспросам.
– Полиночка, так что с тобой случилось? Ты в обморок упала, что ли? Или тебе опять привидение привиделось? Это опять ТА, ну, которая в одной туфельке…
Валентина защелкала пальцами чуть ли не у меня перед носом, пытаясь вспомнить имя девушки, которая являлась ко мне в виде привидения (с чего все, собственно, и началось в прошлый раз). Щелкающий звук отдавался в моем несчастном мозгу, причиняя, скорее, не боль, а некоторый дискомфорт. Поэтому, я торопливо ей напомнила:
– Светланой ее звали…
Валька обрадованно закивала головой.
– Во, во… Точно! Так это что, опять она…? – Последнее предложение она проговорила, почему-то, таинственным шепотом, хотя, в комнате кроме нас никого не было.
Я только глаза закатила под лоб.
– Ну скажи мне, пожалуйста, с какого такого перепуга она бы вновь начала бродить? Мы же все сделали для того, чтобы она успокоилась. Нашли останки, похоронили по-человечески. Так на кой ей опять показываться?
Валентина пожала плечами, все еще не желая отступать от своей версии про привидение.
– Ну мало ли… Может, предупредить тебя о чем хотела, или еще что…, – И добавила, на мой взгляд, совершенно некстати, обиженным голосом: – Тебе виднее…
А я пыталась для себя решить: стоило ли ей рассказывать о том, что меня кто-то крепко приложил, или туманно сослаться на какое-нибудь привидение? Думаю, отделаться от Вальки простым «стало плохо» вряд ли получится. Тем более, что она все-таки медик, поэтому, не заметить у меня легкого сотрясения она не могла. В конце концов, решила, что нужно ей рассказать все, как есть, или точнее, все, как было. Если уж ОПЯТЬ началось, то лучше бы, чтобы подруга была начеку, и проявляла разумную осторожность. По крайней мере, до той поры, пока мы точно не поймем, что же, черт возьми происходит! Валентина, с некоторым любопытством следившая за работой моего ума, которая, безусловно, отражалась на моем лице, вдруг проговорила:
– Ну ладно… Хорош дурака валять! Давай… Рассказывай, что случилось. Я же вижу…
Я усмехнулась:
– И что ты видишь?
Подруга нахмурила брови, пытаясь изобразить на своей физиономии грозность, и выпалила:
– Все!!! Я все вижу! Вижу, как ты сейчас размышляешь, что бы такое мне соврать, чтобы не тревожить. Так вот, должна тебя предупредить, врать мне не стоит, дороже самой же потом и обойдется. А еще, если начнешь скрытничать, то я на тебя Егорке пожалуюсь! – Пустила она в ход тяжелую артиллерию.
Спорить или пререкаться с ней смысла я не видела, да и сил у меня на это уже не было. Поэтому, не подбирая мягких выражений, я выдала:
– Я и не собиралась скрытничать. Вы, тетенька, напраслину на сироту возводите… Короче… Кто-то ко мне подкрался и отоварил чем-то тяжелым по голове. – У Валентины глаза округлились, а брови удивленно взлетели вверх. Но высказать эмоции, которые так и рвались у нее наружу, я не дала, коротко припечатав: – Кто и что, лучше не спрашивай. Не видела я. И догадок по этому поводу у меня нет. А сейчас, с твоего позволения, я бы немного поспала, а то голова гудит, словно колокол. А мне с утра на работу.
Валентина, чья физиономия выражала кучу эмоций, начиная от негодования и до возмущения, было открыла рот, потом, видимо, вспомнив, что я «пострадавшая» и мне нужен покой, рот закрыла, и очень покладисто (на мой взгляд, даже чересчур) проблеяла с кислым выражением лица:
– Конечно, конечно… Отдыхай… А на работу, я это, как медик говорю, тебе ехать завтра нельзя. У тебя сотрясение, поэтому, я прописываю тебе покой.
Не вдаваясь в дискуссию, я просто закрыла глаза. Поспать немного мне, все же, не помешало бы. Валентина еще немного повздыхала, сидя рядом со мной, а потом тоже улеглась спать. Сон, как видно, к ней не шел, потому что еще некоторое время она ворочалась. Потом, не выдержав, шепотом спросила:
– Полинка… Ты спишь?
Я, по понятным причинам, ей не ответила. Не до разговоров мне сейчас было, и она, еще издав несколько душераздирающих вздохов, наконец, угомонилась. А я лежала и думала. То, что я видела в своем виденье, произвело на меня впечатление. Я уже нисколько не сомневалась, что все, что мне посылается, все не зря. Думать о том, что эти клочки – мои воспоминания, было, почему-то, немного страшно. Но, так же я понимала, что рано или поздно, мне придется это принять, как часть меня самой. А вот как во всем этом разобраться – вопрос, конечно был на засыпку.
Ломать сейчас голову, которая и так у меня была «сломана», над этими вопросами я не стала. Что толку-то? Все равно ни к чему путному я не приду. А вот разобраться в том, что происходит сейчас, в нашем настоящем, было просто необходимо. Почему-то, я была уверена, что тот, кто меня отоварил по голове, искал вовсе не Веревкинский клад. Если бы кто меня спросил, откуда у меня эта самая уверенность взялась, я бы вряд ли смогла ответить. Но, она была, хоть ты тресни, была и все тут! Сон постепенно одолевал меня, и все мои размышления на тему произошедшего сегодня, как-то сами собой растворились, растаяли, пропали. И уже, почти провалившись в мягкую вату небытия, почти на грани сознания, я вдруг подумала, что облик Ивара мне показался смутно знакомым, будто я уже где-то и когда-то видела этого человека. Но копаться в собственной памяти сил уже не было, и я, перестав сопротивляться, утонула в сером облачно-ватном пространстве, где не было ни снов, ни видений.
Глава 8
Проснулась я когда солнечные лучи пробивались сквозь щель в плотных шторах. Лежала и смотрела, как пылинки, похожие на маленькие искорки, медленно сновали по световому столбику туда-сюда. Это занятие настолько меня увлекло, что я на некоторое время, можно сказать, выпала из реальности. За окном раздалось ржание Ярки, и ворчливый голос дяди Славы:
– Ну чего ты блажишь? Хозяйка твоя еще не проснулась, спит. Умаяла ты ее вчера, вот и пусть отдыхает… А я тебе сейчас овса принесу, есть у меня пара мешков в заначке. Квас на березовом соке хотел на овсе поставить, да чего-то руки не дошли. Теперь уж только в следующем году. Нынче-то уж какой сок…
Я слушала бурчание дяди Славы, и неизвестно чему улыбалась. Мысли о вчерашнем происшествии совершенно меня не тревожили. А чего суетиться, коли ничего не ясно? Голос внутри меня ехидненько усмехнулся и пропищал: «Ну да… Конечно… Чего сейчас думать? Вот огреют еще разок по башке чем-нибудь, тогда и думать время наступит. А сейчас-то чего?» Я нахмурилась и пробурчала:
– А тебя никто не спрашивает!
И тут же услышала Валькин голосок:
– Ты уже проснулась?
Валентина влетела в комнату, и озабоченно уставилась на меня критическим взглядом. Потом присвистнула и протянула:
– Да… Отоварили тебя, видать, крепко. И как ты с такими фингалами на работу собираешься ехать?
Я испуганно глянула на подругу, стала выпутываться из одеяла. Валентина скептически смотрела на мои попытки освободиться от этого плена, не предпринимая никаких попыток помочь мне. Наконец, откинув свои путы в сторону, я соскочила с кровати, и тут же, охнув от неожиданности, плюхнулась обратно. Комната вертелась у меня перед глазами, будто я сидела на карусели. Обхватив голову двумя руками, я сквозь зубы выругалась на совсем прилично. Валька, с видом умного доктора, закивала головой, назидательно повторяя:
– Вот, вот… И я о том же. Какая тебе сейчас лошадь, и какая работа? Отлежаться надо. Да и синяками своими все зверье в округе распугаешь, а у нас тут, между прочим, заповедник. Зверей пугать нельзя. Так что, ложись-ка ты лучше обратно, я тебе сейчас бульончика принесу. Дядя Слава с утра сварганил. Может, к вечеру и оклемаешься.
Я с тоской посмотрела на подругу, но возразить мне ей было нечего. Как есть, права… Во всем права. Конечно, не в плане зверья, которое должно испугаться моего вида, а в том смысле, что на лошадь мне сейчас и вправду, не стоило садиться. Кое-как дочапала до зеркала, чтобы посмотреть, во что превратилась моя девичья красота. Да уж… От красоты остались одни волосы, да и те нечесаные. Все остальное имело вид, прямо надо сказать, кошмарный. Синяки в пол лица, заплывшие глаза, распухший нос. В общем, та еще красавица. Если бы меня в таком виде увидел Егор, то… О, Боже!!! Егор!!! Он же сегодня приедет, а я… словно из-под забора вылезла!! Придерживаясь одной рукой за стенку, я побрела в «удобства». Холодная вода немного облегчила мои страдания, и в голове, кажется даже прояснилось. По крайней мере, комната перестала кружиться в таком темпе, как до этого.
Выйдя из ванной комнаты, я поплелась к окну, захотелось отдернуть шторы, чтобы впустить в комнату солнечный свет. Тут и Валентина появилась с разноцветным разносом, раскрашенным аляповатыми цветами, (как я подозревала, тоже взятом из вещей, предназначенных для будущего музея) на котором стояла большая пиала с ароматным наваристым бульоном. Увидев меня, ползающую осенней мухой по комнате, грозно нахмурилась.
– Ну и чего вскочила?! Тебе сейчас лежать положено!! А ну живо в кровать, и чтобы весь бульон выпила до последней капли! Иначе, наябедничаю на тебя Егорке. Кстати, – тут же она быстро поменяла тему разговора и тон строгого доктора на более обычный, свойственный ей в обычное время, – Егор когда возвращается?
Я чуть ли не простонала:
– Сегодня… – И глянула на подругу несчастным взглядом.
Валька прониклась, и принялась сочувствовать, что меня, увы, нисколько не взбодрило. Видя, что ее стенания на тему «бедная Полинка» никак меня не впечатляют, она резво выскочила из комнаты, и кинулась вниз, на ходу прокричав, что они с дядей Славой сейчас «что-нибудь придумают». А я осталась в комнате, чувствуя себя несчастной-разнесчастной, мысленно костеря на все корки вчерашнего «визави», огревшего меня так некстати по голове.
Ближе к обеду я почувствовала себя вполне сносно. По крайней мере, голова уже не кружилась, да и почти не болела. Поэтому, я решила, что вполне способна сегодня доделать последний, третий участок. Если уж совсем быть честной, не проблема работы меня сейчас волновала. Работу могла бы доделать и завтра. Основной причиной послужило нестерпимо-жгучее желание взглянуть на тот проход, которым мы с Валентиной в прошлый раз выбрались из подземелья. Ведь именно он был, пожалуй, единственным, который мог привести чужаков в овальную комнату, где хранились сундуки со старинными манускриптами, содержащие в себе бесценные знания наших предков. А то, что там были именно фолианты, а не золото-бриллианты, я нисколько не сомневалась. Мои видения на это указывали четко. Да и не тряслись наши предки так над обычными побрякушками, не стали бы создавать такую сложную систему защиты для обычного клада. Ну и еще… Я очень надеялась, что «прогулка» по лесу будет способствовать более быстрому восстановлению моей девичьей красы. Вечером Егор приедет, и не напугается моего вида так сильно.
В общем, одевшись в рабочую одежду, подхватив свой планшет, я спустилась вниз. Уже сходила с лестницы, когда с улицы в дом зашел дядя Слава. Я очень порадовалась, что, в тот момент, когда он меня увидел, находился он на ровном полу, а не как я, на ступенях. Увидев меня, он обрадованно воскликнул:
– Ну, наконец-то!!! Спишь долго, краса…
И в этот момент он, наткнувшись взглядом на мое лицо, подавился суффиксом, причем, вместе с окончанием. Жалко икнул, пошатнулся, схватившись за дверной косяк, прижал обе ладони к груди, и выдохнул:
– Батюшки святы!!! Что с тобой, Полинька…?! Кто же тебя так…?!
Я, постаравшись придать своему голосу некую небрежность, бодро ответила:
– Да никто, дядь Слава. Со ступенек оступилась, и вот результат… Ничего… До свадьбы заживет. – Я с наигранной беспечностью махнула рукой.
Дядя Слава, слегка отдышавшись, отлепился от косяка, и покачал головой:
– Со ступенек, говоришь, упала? – Недоверие к моим словам явно сквозило в его голосе. – Ну, ну… – И добавил с тяжелым вздохом: – Ой, глядите, девки… Не ровен час, опять куда-нибудь встрянете.
Я, пытаясь растянуть губы в улыбке, что мне не очень хорошо удавалось в связи с общей отечностью всего лица, под его неодобрительным взглядом протиснулась в двери, и вышла на улицу. А он в след мне только успел сказать:
– Кобылу-то я обиходил, накормил, напоил, как следует… И оседлал… Ты ж на работу собиралась…
Не оборачиваясь (ни к чему лишний раз демонстрировать свою «красу»), я ему прокричала в ответ:
– Спасибо, дядь Слав!
Валька, вырулившая откуда-то из-за угла дома, кинулась ко мне, пылая возмущением и негодованием вместе взятыми. В руках она держала какие-то доски, старое веретено и еще какой-то мелкий деревянный хлам. В связи с занятостью рук, размахивать она ими не имела возможности. Поэтому, все свои эмоции вложила в голос:
– Куда это ты собралась?! Тебе лежать надо!!! Вот точно, наябедничаю на тебя Егору!!!
