скачать книгу бесплатно
В прихожей стоял резкий запах. Как мне показалось, приправ и цветов. И чего-то еще – трудно сказать, чего именно. Под потолком висело множество блестящих кусочков металла и осколков стекла, соединенных длинными нитями.
– У тебя есть телефон? – спросила мама Ореста.
– Да, в рюкзаке, – ответила я.
– Ты можешь положить его сюда, – сказала мама Ореста, кивнув в сторону черного ящика, похожего на почтовый, который висел на стене в прихожей. Получив рюкзак обратно, я достала телефон и положила его в ящик. Прямо как в школе.
Из прихожей дверь вела в гостиную. У меня остались воспоминания о том, как здесь было при Росенах: помню полированные журнальные столики и мягкую мебель. А остальное – смутно.
Теперь всё стало по-другому.
Ярко, уютно, и… везде беспорядок!
Первое, что бросилось мне в глаза, – цвета. Красные, зеленые, коричневые узоры на цветастых коврах, лежавших вдоль и поперек на полу и полностью застилавших паркет. Красные и зеленые мягкие подушки от диванов и кресел валялись кое-где на полу. У меня возникло желание упасть на них. Вся мебель была старая, а на журнальном столике и большом книжном шкафу виднелись царапины и темные пятна. Однако мне они всё равно показались очень красивыми. Всё здесь выглядело потрепанным и захламленным, но очень уютным.
На длинном подоконнике теснились растения с большими зелеными и красно-зелеными листьями, так что сада за окнами было почти не видно.
И потом – все эти вещи. Вернее, штучки. Даже не знаю, как их лучше назвать. Некоторые выглядели скорее как украшения – блестящие фигурки богов со множеством рук, стоявшие на столике, или деревянные маски на стене возле книжной полки. Металлические колокольчики и пучки засушенных цветов свисали над дверью, ведущей на веранду, а на комоде рядом с диваном полукругом стояли семь маленьких зеркал вокруг серого камня. Везде, на каждом квадратном сантиметре свободной поверхности – на столах и полках, – можно было увидеть очень странные вещицы. Бесполезные предметы. В невероятных количествах.
«Видела бы мама, – подумала я. – Ей было бы с чем сравнить, когда снова покажется, что я собираю всякий хлам».
Меня охватило чувство, что все эти Бесполезные вещи, вероятно, что-то значат, но я никак не могла понять, что именно. Спросить я тоже не успела, потому что мама Ореста уже ждала меня в конце небольшого коридорчика за гостиной.
– Вот комната Ореста, – сказала мама. – Он почти поправился.
Она постучала в закрытую дверь в конце коридора. Рядом с дверью на стене висела аппликация из ткани, изображающая большой синий глаз.
– Орест, к тебе пришла одноклассница!
Дверь приоткрылась, но никто не вышел. Через щель я увидела, что в комнате темно.
– Заходи, – кивнула мне его мама. Поначалу я заколебалась, но потом сделала как она сказала.
Дверь моментально захлопнулась за моей спиной. Орест подергал ручку, чтобы убедиться, что она закрыта. В полумраке его лицо казалось белым пятном, темные глаза смотрели серьезно.
Удивительно, как они похожи – Орест и его мама. И насколько непохожи.
4
Полумрак в комнате Ореста объяснялся тем, что рулонная штора была опущена. Орест тут же обернулся к окну и принялся ее поднимать. Стоя у него за спиной, я чувствовала себя ужасно глупо. Он даже не сказал «привет».
Стены в комнате Ореста были совершенно белыми, а кровать аккуратно застелена голубым покрывалом. На полу ничего – ни ковра, ни завитка пыли. И уж точно никаких Бесполезных вещей. Полная стерильность.
«Видела бы мама, – подумала я. – Ей бы это понравилось».
– Ну что? – спросил Орест, обернувшись ко мне. Он вытер руки о брючины. На нем, как всегда, были брюки из костюмной ткани, но вместо рубашки – джемпер с длинными рукавами. Разумеется, без складок. – Ну так что? – снова проговорил он. Щеки у него слегка порозовели, но в целом он выглядел как обычно. То есть не особенно любезно. А я-то надеялась, что в этот раз будет полегче и я, возможно, решусь спросить, почему он разорвал письмо. Но ситуация опять не располагала.
– Я принесла тебе учебники, – сказала я.
– Учебники? – переспросил он, в недоумении глядя на меня.
– Ну, по которым задали домашнее задание, – объяснила я.
Тот Самый Неловкий момент. Я как раз собиралась открыть рюкзак и отдать ему книги, когда в дверь постучали. Орест вздрогнул. С совершенно смущенным видом, словно ему хотелось провалиться сквозь землю. Стук повторился.
– Что такое? – крикнул Орест.
– Я принесла чай для Малин, – раздался из-за двери спокойный голос его мамы.
Орест уставился на меня, не меняя выражения лица.
Я пожала плечами.
– Ну входи, – сказал Орест.
Мама Ореста, похоже, не заметила странного напряжения между мной и Орестом. Дружелюбно улыбнувшись мне, она протянула большую глиняную кружку, от которой исходил терпкий запах.
– Пожалуйста, – проговорила она. – Куркума. Как раз то, что тебе нужно.
– Спасибо, – ответила я, принимая кружку. В нее до краев был налит горячий желтый чай.
– Орест, ты уверен, что не хочешь больше мяты? – спросила она и погладила его по щеке.
– Уверен, – ответил он. – Я хорошо себя чувствую.
Его мама вышла, и Орест тщательно закрыл за ней дверь. Потом покосился на кружку у меня в руках.
– Тебе вовсе не обязательно это пить, – проговорил он. – Она сумасшедшая. Совершенно поехавшая.
Сумасшедшая? Я даже не нашлась, что сказать. Вместо этого я понюхала чай в кружке. Оттуда пахло сеном. Круглая кружка, которую я держала, была горячей.
– Что это такое? – спросила я.
– Кипяток и куркума, – ответил Орест. Он сел на кровать – совершенно прямо, словно штык проглотил. – Она смешивает всё что попало. Говорит, что это полезно для сердца, или для желудка, или для души, или для мизинца. Для чего угодно. Полнейшая чушь.
– По крайней мере, на вкус очень ничего, – сказала я и отхлебнула глоток, понимая, что сначала надо было попробовать, а потом уже говорить. Напиток оказался таким пряным, что мне обожгло горло. Я заморгала.
Орест провел рукой по покрывалу, словно желая его разгладить, хотя оно и так было идеально гладким.
– Тебе бы так не показалось, если бы ты пила эту дрянь с утра до вечера! Когда единственное, что нужно, – это таблетка от головной боли. Каждый раз, когда у меня болит голова, я мечтаю, чтобы мне просто дали обезболивающее. А что она мне сует? Отвар мяты!
– Но почему? – удивилась я. – Почему она не дает тебе таблеток?
– Потому что мама не верит в лекарства, – пробормотал он. – В отличие от всего остального.
«В смысле – верит?» – подумала я. Не зная, что сказать, я отхлебнула еще чая с куркумой, чтобы вообще ничего не говорить. Поднявшись с кровати, Орест подошел к письменному столу и принялся переставлять карандаши в карандашнице, хотя они и так стояли строго по высоте, и теперь он просто вынимал их и ставил на место. Он продолжил:
– Короче, эта табличка у входа. Не я всем этим занимаюсь!
Оставив в покое карандаши, он начал вертеть глобус, стоявший рядом на столе.
– Куда бы мы ни приехали, мама вешает свою табличку, и после этого у нас набивается полный дом людей, которые занимаются целительным пением и реинкарнацией… Единственное, во что она не верит, – это в то, что действительно работает!
Орест говорил всё быстрее и громче. Никогда раньше мне не приходилось слышать, чтобы он говорил так много! Он обернулся ко мне, но я по-прежнему не знала, что сказать. Мне пришлось отхлебнуть еще глоток куркумы. В глазах защипало.
– Она уверена, что можно найти золото при помощи рамки и достичь счастья, если поставить диван в определенный угол гостиной… Уповает на то, что получится защитить свой дом силой мысли и вылечить недуг руками. Но обычные вещи – такие как пожарная сигнализация и лекарства – их она не признает!
Честно говоря, я терпеть не могу, когда люди сердятся. И не важно, на меня или нет. Просто терпеть не могу злость. Сейчас я выпила три глотка отвара, глаза у меня наполнились слезами от куркумы, а Орест и не думал успокаиваться. Так дальше продолжаться не могло. Я уже потянулась за рюкзаком, собираясь снова заговорить об уроках, но тут Орест перебил меня:
– Ненавижу эту дурацкую табличку, которую она приколотила рядом с нашей дверью! Я тогда подумал, что это всё из-за нее. Ну, когда ты пришла и начала что-то плести про звезды и избранных детей… Подумал… что ты надо мной издеваешься… Надо мной всегда кто-нибудь издевается. А потом решил, что ты из тех психов, которые к нам всегда приходят, – такая же.
Он устало опустился на стул. Внезапно я вспомнила, что у него болит голова.
– Иногда бывает потише, – проговорил он чуть слышно. – По крайней мере, когда мы только что переехали на новое место.
Мне подумалось, что он хочет попросить прощения за то, что вел себя как полный придурок и разорвал бесценное письмо только потому, что ему, видите ли, показалось, будто я над ним издеваюсь. Но нет, ничего подобного! Больше он не проронил ни слова. Теперь вид у него был печальный. А я терпеть не могу, когда люди грустят, – еще больше, чем когда злятся.
– Моя мама тоже сумасшедшая, – услышала я свой собственный голос. Мне нужно было хоть что-то сказать, потому что я не могла больше пить эту дрянь. Орест поднял на меня глаза. – Правда, – продолжила я. – Например, она совсем не ориентируется в пространстве. Она может заблудиться по дороге с работы, хотя проработала там десять лет. А однажды, когда в прихожей стало плохо пахнуть, мы обнаружили в ее спортивной сумке треску.
– Треску?
– Треску. Свежую, не замороженную… А ее кроссовки, представь, лежали в пакете в холодильнике.
И тут лед тронулся. Орест улыбнулся. Улыбка у него была как у мамы. В ней чудился отблеск далеких звезд. «Теперь или никогда», – подумала я.
– Послушай, мне всё равно, чем занимается твоя мама, плевать на эту странную табличку, но я не понимаю, почему ты разорвал письмо! Мне дал его какой- то человек – и он сказал, что это очень важно. Он спросил, не рыба ли я. В смысле, по гороскопу. Так и есть! И еще он добавил, что ты переедешь в этот дом через сто дней. Так и случилось! Будущее зависит от того, получишь ли ты это письмо, – вот его слова.
Улыбка мгновенно пропала с лица Ореста.
– Нужно было скорее бежать от него. Всё как у этих психов, которые таскаются к моей маме. Рыбы, и звезды, и прочая чушь!
– Ну да.
Ясное дело, это всё звучало бредово. Супербредово. Именно потому-то и было так увлекательно! Я решила попытаться снова.
– Но я не сумасшедшая. И я всё равно не понимаю, что там написано в письме. Может быть, ты всё же на него взглянешь?
– Что? Я думал, оно разорвалось.
Разорвалось? Ха! Словно он случайно разорвал его на миллион кусочков…
Но, к счастью, я человек осторожный и предусмотрительный. А что, если бы я потеряла письмо? Или вдруг мама обнаружила бы его во время приступа Тревожности? Что тогда с будущим?
Поэтому я, конечно же, скопировала письмо. В трех экземплярах. Один спрятала в своей комнате. Второй – в подвале, где стиральная машина. А третий лежал в рюкзаке, с которым я пришла к Оресту.
Ясное дело, мама иногда проверяет мой рюкзак. Но есть одно место, потайной карман за подкладкой спинки, о существовании которого она не подозревает. Там я прятала настоящее письмо. А теперь в нем лежит копия, сложенная столько раз, что она превратилась в бумажный кубик. Я как могла постаралась его разгладить.
– Вот.
Я сунула листы в руки Оресту.
Орест нехотя взял их. Копия, конечно же, уступала настоящему письму, потому что бумага была простая и белая – обычная офисная вместо старинной, тонкой и пожелтевшей. Но текст, по крайней мере, сохранился. Первая страница заполнена черной ручкой – плотно-плотно исписана старообразным почерком с завитушками, похожим на затейливый узор. Красиво, конечно, но почти нечитаемо.
Орест тоже так считал. Мельком взглянув на строчки, он вернул письмо мне. И, поскольку у меня было сто дней на то, чтобы разобраться, я знала текст почти наизусть. Так что я прочла его Оресту вслух.
Лерум, 3 декабря 1892 года
Мое имя Аксель Острём, и я только что закончил свою службу в дорожно-строительном ведомстве в звании майора. Вчера утром состоялась торжественная церемония, на которой меня отблагодарили за долгие годы работы над строительством набережных, мостов, портов, улиц и водных сооружений в Гётеборге. Вероятно, именно поэтому у меня возникло желание описать события, произошедшие летом 1857 года, хотя они и характеризуют меня как вора и мошенника. В свое оправдание могу сказать лишь, что в момент свершения событий, о которых я сейчас намереваюсь рассказать, я был глубоко убежден в необходимости принятого мною решения.
Всё началось с песни фрёкен Сильвии – именно она пробудила в моем сердце тоску, которая привела меня к исследованию звездных полей и токов Земли. И эта горечь с годами не прошла. Сама фрёкен Сильвия до сих пор стоит у меня перед глазами как сказочный образ, как мечта или мечта о мечте. Не будь у меня текста песни и того музыкального инструмента, на котором она обычно играла, я бы даже усомнился в том, что она существовала в действительности.
Загадочная фрёкен Сильвия особенно просила меня записать текст ее песни и сохранить его для будущих поколений. И лишь сейчас я исполняю ее желание. Но поскольку мне известно, что многие потратили всю свою жизнь, гоняясь за тайнами, описанными в песне, – и сам я один из них, – я позаботился о том, чтобы слова остались непонятными для неискушенного слушателя. Лишь тот, кто сам умен, отыщет след.
То, что привыкли мы видеть вокруг, новой картиной сменяется вдруг.
Вот ключ ко всему.
– Я ничего не понял, – с сомнением проговорил Орест, когда я дочитала письмо.
– Я тоже, – ответила я. Вернее, теперь я знаю, что письмо написано в Леруме, где мы живем, в 1892 году, то есть больше ста лет назад. Кроме того, понятно, что это письмо человека по имени Аксель Острём и что он хотел описать события, произошедшие в 1857 году. Но конец письма, где сказано о звездных полях, токах Земли и загадочной песне, показался мне весьма странным.
Но настоящая мистика и загадка, не дававшая мне спокойно спать по ночам, – это записи на второй странице, лежащей в старом конверте. Спрятанной под первой. Они были выведены не причудливым почерком Акселя, а как-то по-другому. Видимо, на допотопной пишущей машинке. Я протянула листок Оресту. Текст выглядел вот так:
Э У З Е Ъ Ъ Х Ш Х З Х Р Ш Я З Н Н Ф Ш Ю З З Ю Э Ь Ю И Ш У Т А Х
Х Е А Д Ф Ш У Щ Д А Р Т П Ш Ю Ь Д Т Ч Ь Ю И Ш А Э Ш Ы Ы Н И Ш Ч Ы Ш Ф Б Ц Щ Ф Р Ъ М Ш Н Ь Д Ц Ы К Ц Ш Ю У И А Б Б Щ Ч У А Р Р Т М Ш Ф П А Ь Р Ю Щ Ф Ю Х Э Й Й Г Ч Ъ Х Х Р Т У Р С Ы Ы Э Р Ч Ш Ф Ч Р Ц В Т Е У Ъ Ф Ч Ь Щ И Я Г Ъ А А Ю Ф…
Орест долго рассматривал ряды букв, поворачивая лист то так, то эдак, подносил его к свету и в конце концов положил на стол. Я видела, что он напряженно думает – ломает голову, аж мозги скрипят.
Наконец Орест произнес:
– Ясное дело, это код. Вопрос только в том, как его расшифровать.
5
– Ты знаешь, что такое шифр Цезаря? – спросил Орест. Я пожала плечами, и он продолжил: – Если этот шифр использовался при кодировании сообщения, то мы его декодируем. Но нам понадобится компьютер. Пошли к тебе! У вас ведь есть дома комп?
Есть ли у нас комп? Я даже не нашлась, что ответить.
Короче: моя мама – гений. Если вам показалось, что меня впечатлили познания Ореста в математике, то забудьте об этом. По сравнению с моей мамой он – полный ноль. Правда. Потому что она офигенно умная. Извините, но другого слова я просто не могу подобрать.
И – да, у мамы есть компы. У нее очень много компьютеров! В подвале у нее целая комната, заставленная ими, в которой она сидит и работает, когда не успевает поехать в свой офис в городе – или когда просто не может удержаться.
Мама до того обожает компьютеры, что долгое время дарила мне на день рождения очередную новую модель. Так продолжалось до позапрошлого года, когда мне всё надоело и я начала орать, что ненавижу компьютеры и хочу виолончель, потому что та, которую мне дали напрокат в музыкальной школе, ужасно скрипит на басах. С этого началась Война за виолончель. Я тогда выиграла. Теперь у меня есть собственный инструмент с чудесным теплым звуком, который я обожаю.
По окончании Войны за виолончель я некоторое время пользовалась одним из старых компьютеров, но после Инцидента с интернетом мама запирает их в своей комнате в подвале, а мне разрешает выходить в Сеть, только если она сидит рядом и смотрит, что я делаю. Об Инциденте с интернетом я совсем не хотела рассказывать Оресту. Да и никому другому тоже.
Поэтому я просто спросила:
